«Жаль только, что время и обстоятельства не сохранили и не передали нам в целости этого наследства нашего, что многие подвиги святых угодников навсегда уже сделались для нас неизвестными, забыты сами места, где погребены святые и труженические телеса их. Потому тем более мы должны дорожить и стараться сохранить и передать потомству хотя то немногое, что уцелело от руки времени и дошло до нас. Это святой долг и непременная обязанность наша как перед святыми угодниками страны нашей, так и перед детьми и потомками нашими».
Священник Иоанн Верюжский.
В жизнеописании преподобномученика Симона Воломского практически нет неизвестных мест. Он родился 18 сентября 1586 года в семье сдельного монастырского крестьянина Михаила в вотчине Волоколамского Иосифова монастыря. Воспитываясь в бедной семье, Симон не получил образования, но был приучен немало к хозяйству и земледельческим трудам.
Во времена царствования Шуйского, в 1607 году, когда Россия изнывала от волнений и беспорядков, от грабежей и убийств, многие православные снялись с обжитых мест в поисках более безопасной доли. Симон попал в Москву, где обучался портняжному делу. Обучившись ремеслу, он ушел на Север. Добравшись до Устюга, Симон остановился там, зарабатывая пропитание ремеслом. Весной он отправился с богомольцами в Соловецкий монастырь на поклонение гробам преподобных Зосимы и Савватия. Он остался в тихой обители на морском острове, где трудами своими снискал уважение монахов. Старцы обучили Симона церковному пению и грамоте. После трехлетнего пребывания на Соловках он покинул монастырь в поисках более уединенного места, располагающего к иноческим подвигам. Так достиг он монастыря пресвятой Богородицы грузинской, что на реке Пинеге. В монастырь его приняли, но иноческого пострижения удостоен он был не сразу. Настоятель монастыря игумен Иннокентий указывал ему на молодость, на трудности иноческой жизни, на скудость своей обители, но после долгих назидательных бесед и наставлений уступил просьбам молодого человека. Симон принял постриг 24 лет от роду.
Постелью для него служила голая земля, когда утомленное тело его требовало отдохновения, но часто он и того себе не позволял, проводя всю ночь в бдении и молитвах. Пища и питие всегда были у него перед глазами, но едва ли кто в обители употреблял их реже и меньше его и более постился. Все это не утаилось от игумена и братии, хотя преподобный и старался скрывать свои подвиги, однако всеобщая любовь и уважение к нему стали с каждым днем возрастать и умножаться более и более. Тяжело показалось смиренному подвижнику такое общее к нему уважение, и он, опасаясь, чтобы ради человеческой славы не лишиться славы будущего века, начал помышлять о том, как бы ему достигнуть совершенного безмолвия, чтобы в уединении, неведомо для людей, работать единому Богу.
Посетив монастыри московские и те, что в окрестностях Вологды, Симон отправился по Сухоне в сторону Устюга, спрашивая по дороге, не знает ли кто такого уединенного места. Один крестьянин – Антоний – рассказал ему, что есть такое место в верховьях речки Кичменги, называется это место Волмы. Со всех сторон окружают Волмы непроходимые лесные чащи и мшистые болота, а ближайшее селение находится в двадцати верстах. Преподобный Симон упросил Антония отвести его на Волмы.
Они прибыли в Устюг 8 июля на праздник праведного Прокопия и, поклонившись святым мощам его, через несколько дней отправились в путь вверх по реке Югу до селения Кичменгского и по речке Кичменге до деревни Сараевской и оттуда на Волмы.
Вскоре Антоний покинул Симона, поняв, что безбедной и легкой жизни в тихом уголке не получится. Но сбылась мечта Симона о беспрестанной службе Богу в полном уединении.
Пять лет он провел на Волмах в непрестанных трудах и лишениях, никем не знаемый и не слыша в своей пустыни и даже голоса человеческого... Когда же узнали о нем окрестные жители, то, кроме того что своими посещениями нарушали его безмолвие, многие из них отнеслись враждебно к его поселению в их стране и старались его выжить из пустыни, нанося ему различные оскорбления и обиды, что пустынник все переносил великодушно, приписывая их наущению и злобе дьявола и стараясь своим смирением и течением победить их грубость и жестокость...
Но были среди них и такие, кто увидел в нем человека Божьего, кто слушал его с любовью, кто изъявил желание поселиться с ним. Когда несколько человек стали настаивать на своем желании и просить старца построить церковь и завести общежитие, он отправился в Москву, чтобы получить на то разрешение и грамоту от государя. Царь Михаил Федорович принял пустынника, а увидевши в нем истинного подвижника, дал ему жалованную грамоту на ненаселенную землю и лес, по которой старцу представлялось владеть пространством на десять верст во все стороны от его кельи.
...Первую церковь, построенную на берегу Кичменги, местные жители сожгли. Когда Симон с братией построил вторую церковь, он отправился в Ростов за благословением на ее освящение. Ростовский митрополит Варлаам благословение дал, а пустынника возвел в сан священника и сделал настоятелем новой обители. Произошло это 23 января 1620 года. Так появился в дебрях лесных Крестовоздвиженский храм.
Добрые люди окрестных сел радовались такому соседству. Злые – все более обозлялись и вознамерились отнять у старца царскую грамоту. Попыток предпринято было несколько. А 12 июля 1641 года, когда вся братия Симоновской пустыни находилась в Устюге на празднике преподобного Прокопия Устюжского, крестьяне Толстиковы из деревни Овсянниково вновь пришли к обители за царской грамотой, твердо зная, что на этот раз некому будет помочь старцу.
«Много мучиша, наругающеся ему и ножи разбодоша св. тело его и наконец отсекоша честную главу и повергоша тело близ его кельи. Тело же его лежаще на земли многие дни, никем же вредимо ни от зверей, ни от птиц и насекомых, ни от скота живущаго, кровь же, истекшая из св. тела его, ссядеся яко камень», – говорит древний списатель жития преподобного Симона Воломского.
Похоронили преподобномученика по левую сторону построенной им церкви. Вскоре Господь прославил своего угодника, гроб его сделался источником благодатных чудес и исцелений и стал привлекать отовсюду множество богомольцев. Слава о Крестовоздвиженской Воломской обители разнеслась на многие сотни верст. И в веках не затерялась. И множилось число крестьянских хозяйств и деревень на земле, обагренной кровью преподобного Симона...
Кто мы? С кем мы?
Прошлогодняя экспедиция на Волмы отправлялась в путь, не имея представления о том, что ей предстоит увидеть во вновь опустевшем уголке земли. Долгие годы лишь звери, птицы да насекомые населяют Симоновскую пустынь. Иногда забредают сюда случайные рыбаки да охотники. Впрочем, им не доводилось обращать внимания на то, что осталось от некогда процветавшего храма. Процветавшего не роскошью иконостаса и росписей, но духом великого старца. Деревня Погост – сердце Симоновой пустыни. Еще несколько лет после того как покинул Погост последний местный житель, наведывались сюда студенты на сенокос. О высоком их трудовом энтузиазме, об именах победителей соцсоревнований и показателях дневной выработки безбожников свидетельствуют надписи, сделанные на стенах храма. Некоторые – на фресках, отображающих последние мгновения земной жизни преподобного Симона.
В бывшем храме поборники всемирного «братства, равенства и счастья» устроили зерносклад. В колокольне – склад горюче-смазочных материалов. Разрушенная крыша, выбитые окна, сгнившие доски и бревна на полу, заваленном грудами хлама и мусора, – мерзость запустения...
Прошлой осенью ограничились только осмотром места да прикинули объем работ на предстоящую экспедицию.
Июля 22-го дня лета 1996-го новая экспедиция отправилась из Кичменгского Городка на село Сараево, далее – на Волмы. С дорогой управились за день. Разбили лагерь. А в наступивших сумерках настоятель Казанской церкви города Никольска отец Сергий рассказал о земном пути старца Симона, сообщил, что встречался незадолго до экспедиции со старцем Кириллом в Троице-Сергиевой лавре. Старец высказал предположение о возрождении Симоновой пустыни. Первый молебен, первые слова молитвы, не звучавшей здесь несколько десятилетий...
Учитель истории Сараевской средней школы Михаил Ревокатович Рыбин на Волмах не впервые. Он родился в печально известном селе Овсянниково, но живет все время в Сараеве, лишь ненадолго отлучаясь по неотложным делам. Край свой он любит и знает прекрасно.
– О Симоне Воломском я слышал с детства раннего. И о тех чудесах, что происходили здесь, знаю не от посторонних. Моя тетка Анна до тринадцати лет была «седуньей». Так у нас называют детей, не способных ходить. Как-то летом, когда родители были на сенокосе, она осталась дома одна. Вдруг на пороге появился старец с опрятной седенькой бородкой. Он попросил напиться, но Анна ответила, что ходить не может. Тогда старец велел ей, чтобы передала она родителям, что в день памяти Симона Воломского ей надо помолиться на могиле преподобномученика. Так и сделали. И уже на следующий год Анна ходила в Волмы с бабушкой самостоятельно. Пробегала всю свою жизнь тетка, ни разу на ноги не жалуясь.
В жизни сейчас здравого смысла становится больше. И за крестик на шее никто теперь гонениям не подвергнется. А ведь совсем недавно еще коллегу моего, учителя физики, уволили по приказу райкома партии из школы только за то, что он окрестился в Вологде, когда был там на курсах повышения квалификации. Ушел он из школы в скотники. Потом в контору совхозную перебрался. Сейчас снова в школе, слава Богу! Но три года педагогического стажа безвозвратно потеряны. А сколько унижений и оскорблений пришлось ему претерпеть!..
Сараевский пенсионер Иван Николаевич Аксенов о преподобномученике Симоне впервые услышал здесь, на Волмах.
– Нас как воспитывали-то? То в пионеры запихивали, то в комсомол. О религии, священниках, монахах за всю жизнь слова хорошего не услышал. Вот и прожил так, не по-людски. Да кого теперь винить?.. А знаешь, я рад, что хоть в конце жизни довелось в благом деле поучаствовать. Нас перевоспитывать трудно, может, даже и невозможно уже. Но что удивительно – всю жизнь вдалбливали нам, что «опиум все это для народа», а вот отец Сергий за один вечер убедил меня в обратном. И ведь не переубеждал он меня специально, а я сам все понял...
Работали споро, в охотку. И все ладилось и вытекало одно из другого, казалось, само по себе. Первым делом очистили храм от мусора и гнилых деревянных полов, под которыми оказались почти не разрушенные известняковые плиты. Учитывая записи летописцев, рассказы и воспоминания пожилых местных жителей, которые собраны были директором краеведческого музея Сергеем Щепелиным, представилось возможным определить и место захоронения преподобномученика Симона Воломского. Могилку привели в надлежащий порядок, изготовили и установили на ней крест. Выкосили вокруг храма траву, что выросла выше человеческого роста, и смогли с помощью старой фотографии, на которой запечатлены были останки березы, выросшей на месте, где принял смерть преподобный Симон, место это установить. На этом месте растет теперь молоденькая березка.
Когда же во вновь прибранном храме состоялась служба и освящение креста на могиле преподобномученика Симона Воломского, с первыми словами молитвы на полуистлевшие стропила, над тем местом, где был когда-то иконостас, прилетел соловей. И всю службу подпевал он отцу Сергию, Дмитрию и Владимиру, опровергая мнение о том, что соловьи в здешних местах поют самое позднее до середины июня...
После крестного хода и торжественного богослужения в день памяти Симона Воломского полку православных христиан прибыло. Четверо участников экспедиции изъявили желание вступить в славное Христово воинство. Обряд был совершен тут же, в Симоновой курье, на берегу которой стоит храм, вдохнувший первый глоток новой жизни.
Можно сколь угодно долго и бесплодно рассуждать о нынешней «моде» на религию. И рассуждаем, и нападаем, и отстаиваем. И делаем это, как правило, как умеем делать только мы, русские: истово, с полным замахом, не в полный голос даже, но на крик переходя, забывая о терпении и терпимости, забывая о том, что как и явления все, имеющие две стороны, внешнюю и внутреннюю, так и человек может быть «внешним», поверхностным, неискренним, а может быть и «внутренним», духовным. И процесс перехода, перерождения человека «внешнего» в человека «внутреннего» может длиться годами да так и не завершиться, а может и в одно мгновение очистить душу и наполнить жизнь искренним светом. Впрочем, об этом есть отдельный рассказ.
Возвращение из ада
Из всех участников экспедиции Володя выделялся фигурой настоящего атлета.
В разговорах обычных, если он и принимал участие, его почти не было слышно. Абсолютное немногословие в нем сочетается с постоянной внутренней работой, которую чувствуешь, ощущаешь почти физически, находясь с Володей рядом.
Он живет в Архангельске. Большинство участников экспедиции – жители Кичменгско-Городецкого района – знают отца Сергия и Сергея Щепелина, директора краеведческого музея, не один год. Москвич Дима учился с отцом Сергием во ВГИКе. Я в экспедицию попал тоже через Щепелина.
Шума «вселенского» вокруг готовящегося похода на Волмы не было. Как узнал о нем Володя?
Мы разговорились. И услыхал я историю человека, который никогда не считал себя посредственностью, «винтиком», не способным к принятию самостоятельных решений, но испытавшего на пути к Богу много того, о чем ровесники его и не задумываются...
Вначале было стремление стать лучше и совершеннее. Были годы изучения трудов восточных философов и изнурительные тренировки в секции каратэ. Были соревнования на первенство Советского Союза, были ощущение духовного продвижения и твердая уверенность в правильности выбранного пути...
Но росло и чувство превосходства над остальными. А к нему все чаще примешивалось ощущение потери контроля над собой. Это были ужасные минуты и часы, когда при внешнем восхождении Володя ясно видел, как улетает он в пропасть. Начались постоянные разудалые кабацкие оргии.
Едва семью не потерял. Володя говорит, что пребывал он в пяти минутах от серьезного рэкета.
Оказался он в Никольске. Но еще в самолете, как только стал заходить он на посадку, испытал чувство, близкое к тому, что испытывают восточные бойцы во время медитации. Но в отличие от непродолжительности во время медитации состояние это не покидало его и на следующий день. Он вышел из гостиницы побродить по незнакомому городку. И оказался в Казанской церкви...
С тех пор Володя в Никольске – нередкий гость. А «восточную» библиотеку он сжег. И с компанией своей прежней расстался навсегда. Семья уцелела, а все несчастья, кажется, остались позади. Володя улыбнулся едва, когда вспомнил, как отреагировала на такие перемены в нем его жена: «Она меня вначале хотела психиатру показать. Думала, что свихнулся я окончательно...»
А когда мы расставались, Володя попросил меня: «Если будешь писать об этом, обязательно напиши, что самосовершенствование без Христа – это прямая дорога в ад!»
Вместо послесловия
Пять дней в Воломской пустыни пролетели незаметно в трудах и молитвах. Дорога домой показалась вдвое короче. Расставались с сожалением и надеждой на новую встречу в Волмах. Следующим летом обязательно отремонтируем крышу возрожденного храма. Уже подсчитано, сколько нужно материалов, думаем теперь, где взять те несколько миллионов рублей, которые уже сейчас нужны на заготовку досок и покупку рубероида. Придумаем что-нибудь: мир не без добрых людей...
