Архиепископ Михаил Вологодский (Мудьюгин) родился в 1912 году в Санкт-Петербурге. В 1958-м рукоположен в дьяконы, тогда же в священники. В 1964 году закончил Духовную академию в Ленинграде. В 1966-м – пострижен в монашество, рукоположен во епископы – стал епископом Тихвинским. С ноября 1966 по июль 1968 года был ректором Ленинградской Духовной академии, викарием Ленинградской епархии. В 1968-м переведен в Астрахань, где через девять лет стал архиепископом. С 1979 по 1993 год – архиепископ Вологодский. В апреле 1993 года решением Синода отправлен на покой по собственной просьбе. В настоящее время живет в СанктПетербурге, является профессором Санкт-Петербургской Духовной академии, где преподает основное богословие.

ВЛАДЫКА, сейчас часто говорят о том, что экуменический диалог, весь процесс экуменизма был стимулирован извне, государством и его карательными органами. Как участник этого диалога, скажите, насколько это соответствует действительности?

– Слово «экуменизм» никуда не годится, сам термин ложный, неправильный, вводящий в заблуждение и вызывающий у людей или равнодушное отношение к тому, что называют экуменизмом, или отрицательное. Потому что в этом термине абсолютно нет ни слова о том, кто является стержнем и главой всей христианской Церкви вообще и в частности движения, которое называют экуменизмом. То есть нет ни одного слова о Христе, нет ни одного слова о христианах. Слово «экуменизм» говорит о вселенскости, экумена – Вселенная. Но вселенским может быть все что угодно, не только христианская вера, но любое общественное движение, течение и так далее. Поэтому это слово бессодержательно. Крайне неудачный термин, который я с большим неудовольствием применяю. Лучше говорить о единении христиан или о стремлении к единению.

Из всех видов деятельности нашей Церкви, пожалуй, эта единственная деятельность активно поддерживалась государством. Деятельность, носящая миротворческий характер, которую Церковь вела, конечно, искренне и стремилась действительно к умиротворению людей, поддерживало государство и много сил и средств затрачивало для того, чтобы предоставить Церкви такого рода возможность. Я думаю, что для государства стремление Церкви сблизиться или допустить сближение с ней людей, принадлежащих к другим вероисповеданиям христианским, было в какой-то степени выгодным. В том смысле, что оно давало возможность государству повышать свой престиж среди христиан и вообще среди европейцев. С другой стороны, оно способствовало все той же миротворческой деятельности Церкви, которая шла тоже на пользу государству. Эти два момента были для государства полезны, и поэтому оно поощряло эту деятельность Церкви. Но Церковь сама по себе в лице ее представителей делала это с известным подъемом, с уверенностью, что трудится на благо Православной Церкви в частности. Поэтому это не противоречило их совести.

– Как можно объяснить тот факт, что идея экуменизма стела столь популярной в 60-х годах? Ведь еще в 1948 году патриарх Алексий и митрополит Николай писали Сталину о вреде участия РПЦ в подобной деятельности.

– Мне трудно сказать, чем руководствовались наши высшие иерархи, изменив свою позицию, но то, что они ее изменили, очень хорошо. Я думаю, основной причиной было то, что они поняли, что для нашей Церкви тактически было очень нужно, очень полезно не чуждаться общения с христианами всего мира, а, наоборот, искать их поддержки в этом тяжелом положении, в котором находилась Церковь. Церковные люди прекрасно понимали, что тесное общение с христианами других вероисповеданий способствует укреплению позиций Церкви в ее противостоянии тем мерам воздействия на нее, которые Церковь претерпевала. Были положительные стороны этого процесса, были и отрицательные. Но я думаю, что положительные превалировали, и именно благодаря этому у нас в это время процветала богословская мысль. Она не имела возможности доходить до широких кругов населения, потому что печатное церковное слово было очень ограниченно, но тем не менее люди писали, высказывались, и это все писалось не только в рамках церковной политики, а мы писали непосредственно богословские статьи, которые стимулировались диалогами, которые велись и с Евангелическо-лютеранской церковью Германии, и с Реформатской церковью Венгрии, и с Римско-католической церковью. Все эти направления диалога требовали определенного богословского фундамента для того, чтобы достойно обсуждать общие вопросы вероучения, христианской философии на достаточно высоком уровне. Это, безусловно, стимулировало развитие нашего богословского мышления. Сейчас эти диалоги существенно сократились, и мне кажется, что это на развитии нашей богословской мысли, на выражении нашего интереса к богословию печально отразилось…

– А почему, на ваш взгляд, происходит сужение диалога между церквями?

– В Церкви сейчас идет, я бы сказал, нежелательная борьба, которая делит членов нашей святой Русской Православной Церкви на два лагеря. Эта борьба не на пользу делу Божию. Это, с одной стороны, люди, которые убеждены в том, что истина Христова дана для того, чтобы все люди имели возможность ее воспринять, усвоить, ею пользоваться и ею спасаться. Я лично убежден в том, что это воля Божия. И эта воля Божия дает возможность спасения людям независимо от того, как они мыслят или как они представляют себе решение тех или иных отдельных догматических вопросов. И поэтому нет возможности и мы не имеем никакого права утверждать, как это утверждают некоторые в нашей святой Церкви, что все люди, которые отличаются от нас своими высказываниями или своими убеждениями, воспринятыми путем воспитания в семьях инославных, что они осуждены на вечную гибель. Это жестокое, противоречащее слову Божию убеждение, противоречащее любви, которая должна являться содержанием нашей религиозной жизни, христианской жизни, это убеждение, к сожалению, имеет очень широкое распространение. Мысль о том, что, если человек не принадлежит к Православной Церкви, он не имеет шансов на спасение, абсолютно нелепа. Это в свое время проповедовал Илларион Троицкий, его трудно даже назвать богословом, который эту человеконенавистническую теорию проводил. Сейчас она охватила громадное число людей.

Что является основой такой постановки вопроса? Психология испорченного Грехом человека. Все знают, что нельзя гордиться своими добрыми делами и осуждать других людей. Это осуждено Христом как фарисейство. Но большинству ужасно хочется приписывать себе какие-то преимущества перед другими людьми. И такой человек, даже не рискуя, что его осудит Церковь, начинает превозноситься своей верой. Я, дескать, принадлежу к такому вероисповеданию, которое имеет громадные преимущества перед другими, которое единственно спасает и дает помимо моих усилий гарантию того, что я благополучнейшим образом попаду в Царствие небесное. Те же, кто отличается от меня, уже погиб. Но это же противоречит Слову Божию. Почему не воспринимаются серьезно слова апостола Иоанна, который говорит: «Всякий дух, который исповедует Христа, пришедшего во плоти, есть дух от Бога. А всякий дух, который не исповедует Христа, пришедшего во плоти, – это есть дух Антихриста».

– С чем связан этот процесс, почему он возник именно сегодня, когда Церковь внешне освободилась?

– Необходим образ врага как в политической, так и в религиозной жизни. Очень приятно, ничего не делая в своей жизни доброго, сознавать, что ты предназначен для Царства Божия уже потому, что ты – член Церкви, которая спасает. Это то, что мы представляем себе очень ложно о некоторых протестантских вероисповеданиях, которые, как мы всегда утверждали, не зная их учения, что они, говоря о спасении верой, якобы совершенно исключают необходимость христианской жизни, христианских дел. На деле их учение совершенно другое. Они говорят, что эти добрые дела должны быть плодом веры. Это полностью соответствует истине. И когда мы принимаем тело и кровь Христову, священник повторяет слова Христовы о том, что всякий верующий в него не погибнет, а будет иметь жизнь вечную. И эти слова, в сущности, проповедует все христианство.

– Владыка, подобный соблазн вполне объясним среди прихожан, большую часть которых составляют неофиты. Как же так получилось, что подобные вещи исповедует и значительная часть православного духовенства?

– Духовенство идет на поводу у тех тенденций, которые существуют в среде мирян. Церковь боится каких-либо улучшений в любой области – управления, богослужебных деталей, более ясного и более доходчивого богослужебного языка – в основном из-за боязни раскола. Эта ложная боязнь препятствует всякому успеху Церкви, мешает Церкви выполнять ее основную миссию – чтобы Слово Божие доходило до каждого человека. Но есть в богословии и люди, которые мыслят совершенно иначе, например, митрополит Антоний Блюм, который возглавляет нашу Церковь в Англии. Это человек совершенно другого склада мышления. Я хорошо помню, как он был гостем Ленинградской духовной академии в 60-е годы, выступал перед студентами, которых собрали в актовом зале. Он делал доклад. После этого ему стали задавать многочисленные вопросы. И вот один студент спросил его, считает ли он, что англикане, в среде которых он жил и действовал, и люди других вероисповеданий не спасутся. Он с возмущением ответил:           «Это страшная мысль, что люди, которые веруют во Христа Спасителя и живут своей верой, будут отвергнуты Богом. Эта мысль совершенно ничего общего не имеет ни с христианской верой, ни с христианским упованием, ни с христианской любовью, а следовательно, и с Христом». В сущности говоря, господствующие сейчас настроения ставят перед нашей Церковью обвинение в лицемерии. Потому что мы в наших отношениях, к примеру, с Римско-католической церковью, обращаясь к папе, говорим ему «Ваше святейшество». Какое же это Святейшество, если этот человек возглавляет Церковь, ведущую людей к гибели? Причем этих людей в пять или шесть раз больше, чем во всем православном мире. Или же, общаясь с лютеранами, мы беседуем с ними как с людьми крещеными. Крещение – это ворота в вечную жизнь. То есть Православие признает крещение других вероисповеданий. Это решение Арельского собора, которое было утверждено I Вселенским собором 325 года, что крещение даже в недрах еретических церквей, если оно совершено во имя Святой Троицы, действительно. Значит, если мы признаем, что эти врата открыты, то как же мы можем утверждать, что люди, которые пользуются вратами, все погибнут? Выходит, что все наше общение с этими людьми – с лютеранами, с баптистами – является сплошным лицемерием. Нам нужно было бы к ним поворачиваться не лицом, а спиной. И не разговаривать, а по меньшей мере бить по щекам.

– Владыка, сейчас создаются новые ограничительные законы с целью ограничить доступ в Россию западных миссионеров. Насколько страшна опасность миссионерства для нашей страны и Русской Православной Церкви?

– Это очень печально, потому что всякого рода ограничения выставляют православие в очень дурном свете перед всем христианским миром. Всякое учение должно утверждать свою правоту и действовать на основе своей внутренней духовной силы потому, что оно сознает себя правым. Ограничения, которые, как нам известно, были в царской России, себя не оправдали. Единственно правильно обоснованной является внешняя полная свобода. Что касается внутренней свободы, то о ней говорит апостол Павел: «Где дух Господень, там и свобода». Вводить какие-то ограничения – это значит признавать свою собственную слабость. Если мы не можем ничего сделать путем убеждения, путем миссионерской деятельности... ведь теперь нам предоставлены все возможности. Православие должно утверждать себя и свою правоту, приносить свои плоды расширением своей деятельности и качественным улучшением ее. Повышением качества ее. А вот с этим у нас очень плохо обстоит дело. Конечно, если мы преподносим людям Слово Божие на непонятном языке – я имею в виду славянский язык, – то нельзя рассчитывать на успех. Совершенно нелепые предания мы часто преподносим с амвонов – вроде того, что Мария Магдалина явилась к императору Тиберию и преподнесла ему, крашеное яичко и сказала ему «Христос воскресе» на русском языке. Потому что это всем понятно. А слова бессмертные, великие, божественные слова Христа преподносят на таком языке, который людям недоступен. Такие вещи нужно подвергнуть самой серьезной переделке. Этого надо требовать категорически, и чтобы епископы несли ответственность за то, что они работают в этом направлении. Если бы вопрос был поставлен именно так, движение вперед в нашей Церкви было бы громадным, она имела бы огромный успех в своей деятельности, и никакие прозелитические устремления людей, принадлежащих к другим вероисповеданиям, не имели бы, может быть, никакого успеха.