Семен Дежнев. Биографические данные об этом замечательном человеке весьма скудны. Считают, что Семен Иванович Дежнев был родом из Устюга Великого. Как и другие предприимчивые северяне, он отправился искать счастья в Сибирь. Служил в Тобольске и Енисейске. В 1638 г. мы застаем его в недавно (1632 г.) основанном Якутском остроге, где он записан в качестве казака. Вероятно, Дежневу в это время было около 30 лет, так что родился он в первых годах XVII в.

В 1640 г. Дежнев был направлен для сбора ясака на р. Яну. Отвозя ясак обратно в Якутск, Дежнев по дороге подвергся нападению тунгусов, был ранен в ногу, но нападение отбил «огненным боем». Через два года мы застаем Дежнева в верхнем течении Индигирки, на Оймеконе. Здесь его небольшой отряд подвергся нападению немирных тунгусов, но при помощи других, мирных тунгусов и якутов удалось одержать верх над нападавшими, хотя Дежнев и получил в бою две раны. Вскоре Дежнев с 12 казаками сплыл по Индигирке до моря, а отсюда посуху достиг р. Алазеи, где застали необъясаченных юкагиров. С Алазеи Дежнев перешел на Колыму, где встретился с другим знаменитым землепроходцем, Михаилом Стадухиным; последнему принадлежит честь открытия в 1644 г. «незнаемой реки» Колымы и основания на ней Нижнеколымского острожка.

В 1647 г. холмогорец Федот Алексеевич Попов, приказчик устюжских купцов Усовых, снарядил из Нижнеколымска партию, которая должна была плыть морем на восток в поисках моржовой, или «рыбьей», кости (моржовых клыков), в те времена высоко ценившейся. Конечной целью была р. Анадырь. В эту партию пригласили Дежнева, известного своей опытностью и отвагой. Он должен был заботиться о сборе ясака и о прииске новых неясачных людей. Летом 1647 г. вышли на четырех кочах из устья Колымы. Однако плавание оказалось неудачным: из-за льдов пришлось вскоре вернуться назад. Эта неудача не остановила, однако, энергичного Дежнева. В следующем году плавание было повторено. Снарядили шесть кочей, на которых отправились 90 человек. Вот как описывает Дежнев свой поход в отписке, посланной якутскому воеводе в апреле 1655 г.

20 июня (ст. ст.) 1648 г. «с Ковымы [Колымы] реки послан я, Семейка, на новую реку на Анадыр для прииску новых неясачных людей». В том же 1648 г. «месяца сентября в 20 день, идучи с Ковыми реки морем на пристанище торгового человека Федота Алексеева [Попова] чукочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною, Семейкою, на море рознесло без вести, и носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюда неволею и выбросило на берег в передней конец за Анадыр реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедный Семейка, с товарыщи до Анадыры реки ровно десять недель и [по]пали на Анадыр реку близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь розбрелись... А осталось нас от двадцати пяти человек сего нас двенадцать человек, и пошли мы двенадцать человек в судах вверх по Анандырь реке и шли до анаульских людей [анаулы – ныне исчезнувшее племя; по мнению некоторых авторов, были родственны юкагирам; последнее упоминание о них находим у Дежнева под 1662 г.] и взяли два человека за боем и ранили меня смертною раной и ясак у них взяли...

А с Ковыми реки итти морем на Анандыр реку, и есть нос [мыс Дежнева], вышел в море далеко... а против того носу есть два острова [Диомида, или Гвоздева], а на тех островах живут чухчы [на самом деле – эскимосы, чукчи никогда не носили у рта подобных украшений], а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбей зуб [моржовые клыки]. А лежит тот нос промеж сивер на полуношник, а с Рускою [западную] сторону носа признака: вышла речка, становье тут у Чухоч делано, что башни, из кости китовой. И нос поворотит кругом к Анандыре реке подлегло. А доброво побегу от носа до Анандыри реки строи сутки, а боле нет, а итти от берегу до реки недале, потому что река Анандырь пала в губу...

А в прошлом во 162-м году [1654] ходил я, Семейка, возле моря в поход и отгромил я, Семейка, у коряков Якуцкую бабу Федота Алексеева, и та баба сказывала, что де Федот и служивый человек Герасим [Анкудинов] померли цингою, а иные товарищы побиты, и остались невеликие люди и побежали на лодках со одною душою, не знаю де куда».

Эти сведения весьма любопытны. Есть слухи о том, что Федот Алексеев Попов и его спутники, потерпев крушение, достигли Камчатки. Во время похода Атласова по Камчатке в 1697-1699 гг. камчадалы передавали ему, что много лет назад при впадении р. Никулы, или Федотовки, в Камчатку жил некто Федотов (может быть, сын Федота Алексеева) с товарищами.

Г. Миллер говорит, что еще во время первой камчатской экспедиции (1728-1729) на р. Федотовке, устье которой в 190 км ниже Верхнекамчатска, видны были остатки двух русских зимовий. Крашенинников, путешествовавший по Камчатке в 1737-1741 гг., тоже подтверждает, что, по «словесным известиям», первым русским на Камчатке был Федот Алексеев, «по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка Федотовщиною называется».

Что русские бывали на Камчатке и до Атласова, это теперь может считаться установленным, после того как И.И. Огрызко опубликовал в 1948 г. текст к карте Камчатки, составленной Иваном (Игнатием) Козыревским, спутником Атласова в 1726 г.: здесь рассказывается, что «в прошлых годах из Якуцка города морем на кочах были на Камчатке люди. А которые у них в аманатах [заложниках] сидели, те камчадалы и сказывали. А в наши годы с оных стариков ясак брали. Два коча сказывали. И зимовья знать [можно видеть] и поныне».

Здесь, очевидно, идет речь о Федоте Алексееве и его спутниках.

С другой стороны, есть известия, что после того как буря разлучила кочи Дежнева и его товарищей, некоторые из кочей пристали к Аляске. Переводчик Камчатской экспедиции Я.И. Линденау в своем «Описании о Чукоцкой земле, где она имеетца», составленном в Охотском крае в марте 1742 г., рассказывает следующее. У Чукотского носа (т.е. у мыса Дежнева) есть острова, с которых видна «Большая Земля», т.е. Аляска. Носовые чукчи передавали, что «лет за семьдесят или более» 12 кочей с русскими с Колыми прошли частью на Камчатку, а частью из-за бурной погоды пристали «к тому острову, который Большею Землею называетца». Здесь русские переженились на обитательницах Большой Земли. Сотник Кобелев получил в 1779 г. на острове Крузенштерна (в Беринговом проливе) сведения, что в Аляске на р. Хеврене (Юкон) живут бородатые люди, в которых Кобелев готов был видеть русских.

Далее отметим следующий весьма любопытный рассказ Стел-лера, до сих пор не обративший на себя внимания. Стеллер был на Камчатке в 1740-1744 гг. От одного коряка, бывшего в плену у чукоч, Стеллер узнал следующее: среди «американцев», которые живут на материке против Чукотского носа [имеются в виду эскимосы области Берингова пролива], находится, по словам коряка, народ, совершенно похожий на русских по росту, нравам и обычаям. Они крепкого сложения и бородаты. Поэтому анадырские казаки считают, что это потомки тех людей, которые вышли на кочах из Лены (на самом деле из Колымы) и затем пропали без вести. Возможно, что их бурей прибило к берегам Америки, «а туземцы принудили пришельцев остаться». Через посредство одного чукчи Стеллер с большим трудом приобрел для кунсткамеры блюдо с инкрустациями из кости и железных гвоздей. Так как «американцы» не знают железа, то, по мнению Стеллера, блюдо это русской работы. Возможно, предполагает наш автор, что некоторым из этих русских посчастливилось затем попасть на Камчатку, и от них якобы названа речка Федотовка на Камчатке. Но предположение это, как мы знаем, неосновательно: одни кочи попали на Камчатку, другие – на Аляску.

В последние годы на Аляске были найдены остатки древних строений, сооружение которых американские авторы склонны приписывать русским, проникшим сюда до XVIII в. Но возвращаемся к походу Дежнева.

К вышеприведенным скудным сообщениям Дежнева о его плавании можно добавить еще следующие данные из отписки Семена Дежнева и Никиты Семенова якутскому воеводе в апреле 1655 г.

«Не доходил он Михайло [Стадухин] до Большого каменного носу [мыс Дежнева], а тот нос вышел в море гораздо далеко, а живут на нем люди Чюхчи добре много, против тогож носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных, а не тот, что есть первой Святой нос от Колымы [мыс Шелагский у входа в Чаунскую губу], а тот Болшой нос мы Семейка с товарыщи знаем, потому что розбило у того носу судно служивого человека Ерасима Онкудинова с товарыщи, и мы Семейка с товарыщи тех розбойных людей имали на свои суды и тех зубатых людей на острову видели ж, а от того носу та Анадырь река и корга [Русская кошка] далеко».

Вот и весь материал, каким мы располагаем для суждения о знаменитом плавании, которое впервые доказало существование свободного пути из Ледовитого в Тихий океан.

Читая скупой рассказ об этом героическом плавании из Колымы в Анадырь, совершенном в середине XVII в., нельзя не удивляться отваге русских мореходов и знанию ими своего дела. Такой переход и в наше время дело не легкое (вспомним хотя бы о бедствиях, какие пришлось претерпеть в 1933-1934 гг. судну «Челюскин» в тех же местах), а в XVII в. наши мореплаватели плавали по Ледовитому... в кочах – небольших одномачтовых судах, на которых можно было ходить только по ветру. Хороший коч имел до 18-19 метров в длину, 4-4 1/2 метра в ширину и поднимал до 200 пудов груза. Со слов Витсена указывают, что наши мореходы XVII в. пользовались компасом и лотом.

Достоверность сообщений Дежнева не подлежит никакому сомнению, хотя раньше раздавались голоса скептиков, несправедливо оспаривавших истинность донесений знаменитого землепроходца. Между тем из описаний Дежнева, хотя и кратких, можно извлечь неопровержимые доказательства подлинности его открытий (славу которых, кстати сказать, он вовсе не стремился обеспечить за собой). В самом деле, вот описание Берингова пролива, данное Дежневым. На большом каменном носу, или мысе Дежнева, действительно живут чукчи. Против этого мыса действительно есть два острова – Ратманова и Крузенштерна. Обитатели этих островов, по Дежневу, «зубатые чукчи» – есть эскимосы, которые до недавнего времени носили в прорезах нижней губы украшения из моржового зуба, камня, кости. Ношение этих втулок, или колюжин, как их называют наши этнографы, было широко распространено и среди эскимосов Аляски. Чукчи, никогда не употреблявшие подобных украшений, прозвали из-за этого эскимосов островов Диомида и Аляски рогастыми, а русские назвали их зубатыми. Эти данные с неопровержимостью доказывают истинность сообщений Дежнева.

Затем скептики указывали, что о походе Дежнева ничего не было известно ни в Сибири, ни в Москве, пока Миллер не нашел в 1736 г. его отписок в Якутске. Но это неверно. О походе Дежнева знали и в Сибири, и за границей. Хорват Юрий Крижанич, проведший в Тобольске в ссылке годы с 1661 по 1676, составил в 1680 г. обширную записку под заглавием «Historia de Sibiria». Здесь он задается вопросом, соединено ли Ледовитое море с Восточным, омывающим с востока Сибирь и Китай, или же эти моря отделены друг от друга каким-нибудь материком, и отвечает: «Сомнение это в самое последнее время было разрешено воинами Ленской и Нерчинской области: они, собирая с туземцев дань, прошли всю эту страну до самого океана и утверждают, что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены, но что Сибирь... и Китай с востока омываются одним сплошным океаном».

Эти данные не могут относиться ни к чему другому, как к плаванию Дежнева в 1648 г., хотя Крижанич изображает дело так, будто вопрос был разрешен исследованиями с суши.

В самое последнее время В.Ю. Визе сделал важное открытие. Ему удалось обнаружить у Витсена сведения о походе Дежнева. Книга Витсена «Север и восток Тартарии», опубликованная в Амстердаме двумя изданиями, в 1692 и 1705 гг., у нас хорошо известна, но так как она написана на старинном голландском языке, то ее почти никто не в состоянии читать. В.Ю. Визе приводит следующее место из Витсена (стр. 668): «Однажды 7 судов с московскими военными спустились по этой реке [Колыме], чтобы обогнуть Ледяной нос, называемый также Необходимый нос или выступ, но все погибли». Последнее, как мы знаем, неверно. «Необходимый нос» – это мыс, носящий теперь имя Дежнева. На карте Северной Европы и Северной Азии, изданной Витсеном в 1687 г. в Амстердаме, мы видим Nebchodimy nos Onmeydelyke hoek – название, заимствованное из русского источника 1672 г. Витсен говорит о семи кочах, а не о шести, как у Дежнева, имея в виду коч Анкудинова, самовольно приставший к каравану судов Дежнева. Далее В.Ю. Визе сообщает такой отрывок из Витсена (стр. 676):

«Копия письма из Архангельска, написанного мне в 1698 г., относительно Ледяного мыса, находящегося к северу от страны корилов (?):

«Ваше благородие! Я говорил здесь с одним русским, который сообщил мне, что прошлую зиму он видел в Москве казаков, бывших на охоте за соболями в самых отдаленных местностях Сибири. Они обогнули на маленьком судне Ледяной мыс или самый восточный выступ, как это показано на Вашей карте, и ехали 3 дня, пока добрались до конца выступа. Там шло очень сильное течение, так что им пришлось держаться вплотную к берегу; но льда они не видели, ибо это было в самый разгар лета. Таким образом, они обогнули мыс и достигли границ Китая».

Последнее, как мы знаем, неверно. Ниже Витсен сообщает, что он в Москве беседовал с одним купцом, в свою очередь разговаривавшим в Архангельске с казаками, которые ему сообщили, что из 8 маленьких судов четырем удалось обогнуть Ледяной мыс, но из-за сильного водоворота все суда и люди погибли.

Несмотря на некоторые ошибочные данные, не может быть сомнения в том, что здесь речь о походе Дежнева. Это – первые появившиеся за границей сведения о великом русском географическом открытии.

С 1709 по 1722 г. в Сибири жил и много путешествовал здесь полтавский пленник, швед Филипп Табберт, впоследствии на родине получивший фамилию Страленберга. Табберт в 1715 г. составил в Тобольске карту Сибири, изданную с исправлениями в 1730 г. в Стокгольме. На этой карте есть против устья Индигирки надпись: «Отсюда русские, пересекая море, загроможденное льдом, который северным ветром пригоняет к берегу, а южным – отгоняет обратно, достигли с громадным трудом и опасностью для жизни области Камчатки».

Летом 1725 г. Беринг сообщал из Енисейска: «Ежели б определено было итти с устья Колымы до Анадыра, где пройти всемерно возможно, о чем новые Азийские карты свидетельствуют, и жители сказывают, что прежь сего сим путем хаживали, то могло б быть исполнено желаемое [т.е. разрешение вопроса о том, соединяется ли Азия с Америкой] с меньшим коштом», т.е. скорее, чем через Охотск и Камчатку.

В 1711 г. якутский служилый человек Петр Попов был направлен к мысу Дежнева, чтобы объясачить здешних («носовых») чукоч. Но жившие на Носу немирные чукчи заявили Попову: «И прежде сего русские люди у них чукоч кочами морем бывали, и в то де время они чукчи им русским никакого ясаку не платили, и ныне платить не будем». Слова чукоч с несомненностью подтверждают факт плавания Дежнева.

О сообщении переводчика Камчатской экспедиции Я.И. Линденау мы уже говорили...

Как видим, о походе Дежнева было известно в Сибири и до Миллера. Достоверность плавания вполне подтверждается словами чукоч.

Но в увековечении исторических подвигов Дежнева академику Г. Миллеру, участнику экспедиции Беринга, принадлежит большая заслуга. В 1736 г. он нашел в Якутске, в здешнем архиве, подлинные отписки и челобитные Дежнева и сразу же оценил их значение. Об этом открытии было немедленно сообщено в Петербург. В журнале адмиралтейств-коллегий от 20 декабря 1737 г. записано: «Прислано от него ж Беринга рассуждение обретающихся тамо [в Якутске] профессоров со учиненным известием, как прежде от Лены не токмо до Колымы реки, но и от иной обходя Чукотской нос до Анадыря реки ход морем бывал».

Первое печатное известие о плавании Дежнева было опубликовано в анонимной статье «Известия о северном ходе россиян из устий некоторых рек, впадающих в ледяное море». Статья эта, помещенная в «Примечаниях к С.-Петербургским ведомостям» от 21 июня 1742 г., принадлежит, как обнаружил директор академического архива Г.А. Князев, перу академика Г. Миллера. Полностью же отписки Дежнева напечатаны в Дополнениях к актам историческим... Некоторые новые материалы сообщил Н. Оглоблин в 1890 г.

Возвращаемся теперь к дальнейшему изложению путешествия Дежнева.

Как мы говорили, после 1 октября 1648 г. коч Дежнева был выброшен бурей на берег, где-то к югу от устья Анадыря. Предполагают, что это произошло в районе мыса Олюторского (под 60° с.ш.). Отряд Дежнева, состоявший из 25 человек, отправился к устью Анадыря. Здесь построили зимовье. К лету от дежневского отряда осталось всего двенадцать человек; остальные погибли с голода и от непосильных трудов. Летом 1649 г. оставшиеся в живых построили коч и поднялись вверх по Анадырю. На среднем течении этой реки встретили юкагирские роды – анаулов, чуванцев и ходынцев. Здесь построили Анадырское зимовье, где провели зиму 1649/1650 г. Весной 1650 г. сюда из Нижнеколымска прибыл через горы отряд Семена Моторы.

В бытность на Анадыре Дежнев составил чертеж этой реки от верховьев до устья, а также части р. Анюя (приток Колымы). Кроме того, Дежневым дано краткое, но обстоятельное описание природы анадырского края. Река Анадырь, пишет он, не лесна, и соболей на ней мало. С верховьев на шесть или семь дней пути растет «малой листвяк», т.е. редкий лиственничный лес... Это наблюдение совершенно правильное: лиственница распространяется только в верхнем течении Анадыря, не переходя на юг за 65° с.ш. (немного повыше Маркова). «А иного, черного лесу нет никакого, кроме березнику и осинника, и от Малого Маена [Майна] кроме талника нет никакого». Под именем березняка подразумеваются островки белой березы (Betula cajanderi), встречающиеся на повышенных частях долин. Осинником Дежнев называет лески из благовонного тополя (Populus suaveolens); дерево это и сейчас у местных жителей на Анадыре неправильно называют тополем. «А от берегов лесу не широко, все тундра да Камень». Это тоже верное наблюдение. За исключением лиственничных лесов в верхнем течении Анадыря, в бассейне этой реки леса из корейской ивы, благовонного тополя и местной белой березы встречаются исключительно по речным долинам; долина самого Анадыря в средней и нижней частях безлесна, как правильно отмечает Дежнев.

«А рыбы красной приходит много, и та рыба внизу Анандыру от моря идет добра, а вверх приходит худа, потому что та рыба замирает вверху Анандыру реки, а назад к морю не выплывает». Здесь имеется в виду рыба кета из лососевых (Oncorhynchus Keta), большими массами входящая в Анадырь из моря. Она действительно после икрометания сплошь гибнет.

Заканчивая на этом описание знаменитого похода Дежнева, необходимо отметить, что великое географическое открытие, сделанное в 1648 г., было осуществлено простыми русскими людьми по собственной инициативе, а не по указанию правительственных властей.

Берг Л.С. (4, с.70-77)

Летом 1638 года на Лену прибыл отряд енисейских казаков во главе со стрелецким сотником Петром Бекетовым. Среди рядовых казаков этого отряда был Семен Иванов сын Дежнев. Как упоминает сам Дежнев в челобитной царю Алексею Михайловичу, до Лены он служил в Тобольске, а затем был переведен в Енисейский острог. Вероятно, служба в Тобольске и Енисейске продолжалась недолго, так как челобитчик говорил о ней вскользь. В другом прошении царю Дежнев писал, что его племянник Иван Иванов жил в Вологодском уезде в городе Устюге Великом. Однако из этого сообщения нельзя сделать вывод, что Дежнев был уроженцем Устюга Великого, ибо Ивашка Иванов в этом городе жил «ни в тегле, ни в посаде, скитался меж двор», т. е. принадлежал к тому разряду бездомных, бродячих людей, которые без труда переходили из города в город, из деревни в деревню, задерживаясь там ненадолго. К тому же в писцовых книгах города Устюга Великого, составленных в 1630 и 1676 годах и перечислявших все городское население, фамилии Дежневых нет... Бесспорно лишь то, что Дежнев был связан с Устюгом Великим, так как многие его товарищи по службе являлись выходцами из этого города.

В первой половине XVII века Устюг Великий, расположенный при слиянии рек Юга и Сухоны, переходящей в Северную Двину, был крупным поморским торговым городом. Посадское население города занималось постройкой судов и плавало по Северной Двине.

Среди жителей города часто встречались «носовщики», «перевозчики» или просто наемные работники на судах. По Двине и Сухоне из Архангельска на Вологду, а оттуда на Москву и обратно проходили большие грузы: иностранные товары – сукна, пряности, и русские товары – хлеб, соль, холст, поташ, ворвань и т.д. Устюжане были знакомы и с морским делом, плавая по Белому морю. Возможно, что Семен Дежнев принадлежал к такой группе людей.

Известно также, что в 1631 году среди вольных гулящих людей на Тотьме, в Устюге Великом, Вологде, Сольвычегодске набирали для службы в Тобольск 500 мужчин и «в Енисейский острог служилым людям и пашенным крестьянам на женитьбу 150 девок». 150 мужчин из новобранцев, главным образом из Устюга Великого, осенью 1631 года прошли через Верхотурье, направляясь к Тобольску... Скорее всего, что Дежнев попал в этот большой набор. Из Тобольска он был переведен в Енисейск, а оттуда на Лену.

Первые два года Дежнев провел в Якутске. В архиве Сибирского приказа хранится пожелтевшая и ветхая от времени «покупочная книга» за 1638 год (книга 127). В нее вносились записи мягкой рухляди, купленной для государя атаманом Иваном Галкиным (до 12 июня). На листе 109 об. находим следующую запись: «куплено у служилого человека у Семейки Дежнева 4 соболя без хвостов, дано государевой муки 27 безмен». Более ранних упоминаний о Дежневе мы не встречали. 1 марта 1640 года мы находим Дежнева среди казаков, допрошенных по делу о злоупотреблениях служебным положением сына боярского Парфена Ходырева. Этот чиновник (впрочем, не отличавшийся особенно от своих предшественников) за два года управления Ленским острогом присвоил себе 3200 ясачных соболиных шкурок, вел незаконную торговлю через казаков и купцов, раздав им «в долг» крупную сумму – 7070 рублей. На предложение целовальника (сборщика таможенных сборов) «явить» (зарегистрировать) «покупные соболя» в таможне Ходырев не только ответил отказом, но и пригрозил каждому, кто приблизится к его амбарам, жестокой расправой. Обвинителями приказчика выступили Михаил Стадухин и Юрий Селиверстов... По настоянию их в доме Ходырева был произведен обыск, во время которого, кроме большого количества пушнины, удалось обнаружить долговые кабалы на сумму 4156 рублей.

Весной этого же года Дежнев вместе с другими казаками подал челобитную на имя царя Михаила Федоровича, которая как нельзя лучше характеризует их бедственное положение. Челобитчики писали, что служат они по Ленскому острогу, а денежное жалованье получают по половине оклада, то есть по два рубля с полтиной. Казаки просили выдать им 5 рублей на человека, «чтоб нам, холопам твоим, было б с чем платьишка и обувь купить, с чем было твоя государева служба служить».

«Отсиживание» в остроге вскоре кончилось, и Семен Дежнев начинает походную жизнь, полную лишений и опасностей. В архиве Якутского областного управления (столбец 1, состав 21) имеется «поручная запись» группы ленских служилых людей о бывшем якутском переводчике Григории Летиеве, помещенная 6 августа 1640 года. Среди «поручников» – енисейский казак Семен Иванов Дежнев, отправляющийся «на государеву службу за Алдан реку, за Камень, на Оймокон» вместе с Константином Дунаем, Третьяком Хомяком и др. Не ясно, ходил ли Дежнев в этот поход, но через 17 дней, 23 августа он был направлен вместе с двумя другими казаками на реку Тату и Амгу к батуруским якутам (к Агеевым братьям, Немнячке и Кантаганке) для примирения их с якутами Мегинской волости (Бырчиком Чуковым и Тречкой Декиевым). Незадолго перед этим, летом 1640 года, батуруские якуты совершили набег на улусы своих соседей и угнали от них 51 корову. Потерпевшие обратились за помощью к атаману Осипу Галкину. Галкин был заинтересован в скорейшем разрешении спора, так как назревавшая между сторонами серьезная борьба могла повести к задержке в выплате ясака. Когда казаки прибыли на место, батуруские якуты, во главе с Немнячкой, продолжали нападать на мегинцев, уводили их скот, коней, грабили, убивали людей. В такой обстановке следовало быть крайне осторожным и справедливым при разрешении тяжбы, чтобы не вызвать излишних подозрений. Поэтому Галкин наказал Дежневу «разделить их (якутов. – М.Б.) без порчи, без драки». Лишь в крайнем случае Дежнев должен был применять силу. «А буде учинитца у них у Немнячки з братьями меж ими спор з Бырчиком и с Тречкою в том скоте и в грабежном животе и их Немнячка с братьями и Бырчика и Тречку срочить (вести) их в Ленский острог с собою тотчас, не мешкав».

Памятуя суровую расправу якутов с русскими, атаман предупреждал казаков о том, что «ездичи дорогою у иноземцев ничево не покупать и с ними не торговать и иноземцом (так русские называли коренное сибирское население. – М.Б.) обид и насильства не чинить, никоторово дурна не творить и к ним, к иноземцам, напрасно не приметываца»...

13 сентября 1640 года, то есть через 21 день, Дежнев вернулся в Якутск... Судя по быстрому возвращению, его поездка к якутам была удачной. В этом небольшом эпизоде мы видим Дежнева в весьма необычной для казака роли примирителя племен. Забегая несколько вперед, скажем, что ему и в дальнейшем приходилось неоднократно выступать в этой роли и каждый раз его настойчивый и волевой характер брал верх.

Удачный поход оказал большое влияние на дальнейшую судьбу Дежнева. Его заметили, и осенью он получил еще более ответственное задание.

Летом 1637 года, как мы отмечали выше, якуты восстали против русских. В этом восстании активное участие принимал кангаласский род. Несколько сот якутских воинов кангаласского рода под предводительством тойонов Откурая и Базека подступили к Ленскому острогу, разгромив по пути союзника русских, борогинского князца Логуя. Ленскую крепость якуты взять не могли и вынуждены были в конце концов снять осаду. Казаки преследовали отступающих до их острогов, которые, по словам Галкина, были «сделаны в две стены, насыпаны хрящом и кругом снегом и водою улито»... Кстати отметим, что штурм таких ледяных крепостей довольно часто оказывался безуспешным.

После подавления восстания кангаласские тойоны уплатили ясак и заключили мирное соглашение с Ленским острогом. Однако несколько дорожащих своей независимостью князцов кангаласского рода не пожелали идти на мировую. В числе их был князец Сахей Отнаков. Сын боярский Парфен Ходырев послал к непокорному тойону для сбора дани двух казаков. Сахей убил этих людей и, боясь возмездия, бежал «в дальние места – Оргутцкую волость», расположенную в районе Средневилюйского зимовья. Осенью 1640 года, после отстранения Ходырева от службы, Галкин направил в погоню за Сахеем опытного человека, казака Ивана Тимофеева Метленка, но и этот разделил участь своих предшественников... Тогда Галкин послал к Сахею для ясачного сбора Семена Дежнева...

О своей службе в Оргутской волости Дежнев упоминает коротко: «И я, холоп твой, – рассказывает он, – с того князца Сахея и с ево детей и ево родников и с иных Оргутцких якутов взял с ним твоего государева ясаку три сорока двадцать соболей» (140 соболей)...

Вернувшись в Якутск, Дежнев застал здесь посланного от воеводы Головина Василия Пояркова, который набирал два отряда для сбора ясака на вновь открытых «заморских» реках – Яне и Индигирке. Незадолго перед этим весть о богатствах этих рек принесли уже упоминавшийся енисейский казак Посник Иванов и красноярский казак Аничка Никитин, доставившие в Якутск первый ясак с юкагиров, а также Пронька Козлов Плехан, приплывший «с моря» от енисейского десятника Елисея Юрьева Бузы.

Плехан заявил, что «с падучих рек в море», которое они открыли, «впредь будет тебе, государю, прибыль в ясачном зборе».

Говоря о богатствах реки Индигирки, Посник Иванов заметил, что если царь пошлет туда даже сотню человек, то и тогда им можно будет «прокормиться рыбою и зверем без хлеба, а в Юкагирской де землице соболей много и в Индигирскую де, государь, реку многие реки пали, а по всем тем рекам живут многие пешие и оленные люди, а соболя и зверя всякого много по всем тем рекам и землицам... а у юкагирских же де, государь, людей серебро есть»...

Василий Поярков имел строгий наказ – «прибрать» из числа охотников не больше 15 человек и немедленно послать их на Яну и Индигирку, «а в иные землицы на Юкагирскую реку в прииск самим и по челобитию де стольников и воевод Петра Петровича Головина да Матвея Богдановича Глебова, да дьяка Еуфимия Филатова не посылать никого»... Набрать столь небольшую группу не представляло труда. Стоило Пояркову «кликнуть охочих, служилых и промышленных людей», как посыпались челобитные с просьбой отпустить в «новые землицы». Среди челобитчиков был и Семен Дежнев. Быстро составилось два небольших отряда, во главе которых пошли Посник Иванов и Дмитрий Михайлов Зырян. Иванов пошел на Индигирку, Зырян – на Яну. С Зыряном отправился на Яну Дежнев.

За собственный счет казаки купили лошадей, обувь, одежду и оружие, так как, по словам П. Головина, «...государевых лошадей в Якутском остроге не было, дать служивым людям на службу нечего»... Это же подтверждает Дежнев: «...для твоей государевой службы купил две лошади, дал 85 рублей, и платьишко и обувь и всякий служебный завод покупаючи в Якутском остроге у торговых и промышленных людей дорогою ценой, стал подъем мне, холопу твоему, больше 100 рублев»... Отряды отправились из Якутска зимней дорогой и, перевалив через горы, вышли в верховья Яны.

У истоков Яны жили тогда якутские роды, занимавшиеся главным образом скотоводством. Скотоводческим занятиям якутов способствовало наличие больших заливных лугов по Яне. С приходом русских эта отдаленная от основной народности горсточка якутов не изменила своему образу жизни и стала покорно платить дань соболями и лисицами. Якутская родовая верхушка (тойоны) с готовностью приняла русское подданство: она рассчитывала на то, что русские защитят ее от воинственных племен юкагиров и ламутов.

Янские якуты сами принесли Дмитрию Зыряну 340 соболей и две чернобурых лисицы. Весной 1641 года Зырян отослал соболиную казну в Якутск с Семеном Дежневым, которого сопровождали три казака, сам же с остальным отрядом решил «проведать, где б, на которой реке государю прибыль учинить». 6 июня Зырян пришел в Индигирское зимовье, и когда несколько позднее туда подошел Посник Иванов, Зырян выслал его обратно в Якутск, оставшись полным хозяином на зимовье...

Дежнев тем временем проходил через Верхоянские горы. Кочевавшие здесь ламуты, узнав о продвижении небольшой группы русских, решили уничтожить их. Отряд под руководством Семена Дежнева отстоял себя и государеву казну. Позднее, вспоминая об этом случае, Дежнев писал, что, «едучи в Якутцкой, встретя нас, холопей твоих, на дороге ламутские тунгусы человек сорок и больше, и с нами, холопами твоими, учинили бой; стреляли они по нас из луков, а мы, холопи, стреляли по них из пищалей». Во время этой стычки Дежнева ранило стрелой в левую ногу, в колено, а другой стрелой в икру. Зато и он «на том бою убил у них лучшего мужика до смерти, а иных тунгусов мы, холопи твои, многих ранили»...

По возвращении с Яны Дежнев в августе того же (1641) года был назначен служить на реку Оймекон, приток Индигирки. Ленские казаки открыли эту реку во время поездок к востоку от Алдана. Летом 1641 года оттуда пришел в Якутск казачий отряд во главе с Елисеем Рожей, Третьяком Хомяком и толмачом Григорием Летиевым, посланный туда, как уже упоминалось, в августе 1640 года. Известно только, что между его участниками произошла какая-то ссора, закончившаяся ссылкой Елисея Рожи «без сыску на Яну и Собачью»...

Оймекон – это самое холодное место земного шара. Морозы бывают здесь ниже 60°С. Суровая природа Оймекона не привлекала к себе людей. Сюда заходили лишь случайно тунгусы с реки Момы и истоков реки Охоты, а также алданские якуты.

Воевода включил Дежнева в отряд под командованием Михаила Стадухина. В отряде, кроме Дежнева, было 14 отборных воинов, таких, как Второй Гаврилов, Андрей Шестаков, Григорий Фофанов, Роман Немчин и др.

Назначение Стадухина командиром отряда нельзя объяснить ничем иным, как его связями с воеводой. Мстительный и своенравный Головин с первых дней своего пребывания на Лене удалил от себя действительно полезных людей и окружил, наоборот, подхалимами и взяточниками. Была произведена чистка среди казаков, и неугодных воеводе немедленно выслали. В сыскном деле, которым закончилась служба Головина, читаем: «а которые де нарочитые служивые люди и прожиточные были и государю служили и новые землицы приискивали... тех служивых людей выслал (он) в Енисейский острог за то, что многие енисейские служивые люди и промышленные били челом государю на атамана Осипа Галкина в общих обидах и насильствах... и, любя того Осипа (воевода) суда не дал». Торговые люди показали, что Головин «ожесточился на православных христиан, мучениями опричь кнута да огня расправы русским людям иной мало, всякому делу сам истец и всех торговых и промышленных и служилых зовет ворами, опричь де у него Василия Пояркова да Васьки Скоблевского никого в добрых людях в Якутцком остроге нет и оттого все торговые и промышленные люди, страшась, бегут из Якутцкого острога вон»...

Летом 1640 года Стадухин выехал навстречу Головину к Ленскому волоку, где присутствовал при обыске и аресте Парфена Ходырева, возвращавшегося из Якутска с награбленным добром. Подкупленный последним поп Симеон пытался договориться с воеводой об освобождении Ходырева за большую взятку. Спустя некоторое время Симеон донес на воеводу. Михаил Стадухин первый показал против священника и тем самым помог Головину выпутаться из неприятного для него дела.

Стадухины происходили из Пинеги. На Лену они явились почти всей семьей. Кроме Михаила там промышляли два его брата, Тарас и Герасим Васильевы, а также его сын Яков... Вместе с приказчиком Гусельниковым Стадухины вели крупную торговлю на северо-востоке Сибири. Так, на имя Михаила Стадухина под 1643 годом в Ленской таможне записана крупная торговая сделка на сумму 296 рублей 4 алтына...

По своему материальному положению Стадухин принадлежал к казачьей верхушке, тесно связанной с купечеством, а через него и с царскими властями. На этом основании он свысока смотрел на своих товарищей. Не случайно, что непримиримыми противниками Стадухина оказались как раз те казаки, которые служили под его началом на Оймеконе и Колыме.

В противоположность Стадухину Дежнев вышел из казачьих низов и, живя исключительно на «государево жалованье», всегда нуждался в деньгах. Нам стали известны некоторые подробности личной жизни Дежнева. Перед самым отъездом на Оймекон он подал царю Михаилу Федоровичу челобитную, из которой мы узнаем о его семейном положении.

У Дежнева была жена, родом якутка, по имени Абакаяда Сючю. От этого брака Дежнев имел сына Любима, который служил после смерти отца в Якутске.

Имя Любима Дежнева в списках якутских казаков встречается с середины 70-х годов. До начала 90-х годов через каждые два года якутский воевода посылал Любима на реки Охоту и Улью. Но с этого времени прекращается указание о его дальнейшей судьбе. По всей вероятности, он погиб в одну из схваток с местным тунгусским населением. Все эти факты расходятся с традиционным представлением о личной жизни Дежнева, якобы одинокой, и свидетельствуют, что она была такой же полной, как и его общественная деятельность. Перед отъездом из острога Дежнев позаботился о переходе своей жены в православную веру.

В «выписке», как «их женок крестить», сделанной якутским подьячим для памяти, читаем: «Семейки Дежнева жонку крестить (именем. – М.Б.) Абакан»...

В челобитной Дежнев просил разрешения передать его корову с теленком для корма якуту Борогонской волости Манякую, рассчитывая вернуться со службы в следующем году... Судьба его сложилась иначе: странствования Дежнева по «морским рекам» и «морю-океану» продолжались двадцать лет.

Оружие, одежду, обувь и хлеб казакам опять пришлось покупать за свой счет, «и всякий служебный подъем, – пишет Дежнев, – стал нам, холопам твоим, по 150 рублей».

Отъезд из Якутска на Оймекон состоялся, очевидно, в августе 1641 года... а спустя несколько месяцев Стадухин и Дежнев прислали с Оймекона воеводе отписку о текущих делах, в которой писали, что с мемельских тунгусов и якутов собрали ясак «весь сполна и с прибылью». В апреле положение неожиданно осложнилось. «Пришли, – писали казаки, – ламунские тунгусы (охотские тунгусы. Река Охота тогда называлась Ламой. – М.Б.) в ночи войною и казачьих коней побили и якуцких кобыл и коней побили же и якутов убили пять человек да служилого человека Третьяка Карпова убили, а двух человек ранили»...

Дело в том, что осенью 1641 года с Оймекона на «Ламунские вершины» Михаил Стадухин отправил несколько казаков, возможно, в том числе и Семена Дежнева, во главе с Андреем Горелым, в поход, во время которого был захвачен в плен охотский князец Чюна. Как явствует из «роспросных речей» перед воеводой П.П. Головиным, Горелый побывал на Охоте и одним из первых ленских казаков доставил в Якутск сведения об этой реке, о которой заявил, что она «пала в море». Горелый сообщил о любопытном факте, что его отряд немного не дошел до устья Охоты и был всего лишь в трех днях езды от отряда Ивана Юрьева Москвитина и что их соединению помешали ламунские тунгусы... Горелый вернулся на Оймекон к апрелю 1642 года, преследуемый охотскими тунгусами, родичами князца Чюны, пытавшимися освободить своего вождя. Однако отряд Стадухина разбил охотских тунгусов, а князец Чюна остался в руках русских.

Кстати, князец Чюна был привезен Михаилом Стадухиным через три года на Лену, дал показание о реке Охоте, а в 1646 году провел туда отряд казака Семена Шелковника, который построил Охотский острог, превратившийся затем в город Охотск.

В упоминавшейся челобитной 1662 года Дежнев более подробно описывает стычку с охотскими тунгусскими племенами.

«И собрався неясачные ламутские тунгусы (правильнее – ламунские тунгусы. – М.Б.), – рассказывает он, – сот с пять и больше, кони наши перестреляли и с нами, холопами твоими, учинили бой, и мы, холопи твои, с ними бились, из оружия стреляли, а ясачьи тунгусы и якуты за нас стояли и по них из луков стреляли, и Божею милостью и твоим, великого государя, счастьем, на том бою убили мы, холопи твои, тех ламуцких тунгусов 10 человек, а иных многих переранили, а меня, холопа твоего Семейку, на том бою ламуцкие тунгусы стрелой ранили в правую ногу в стегно...»

Бой между казаками и охотскими тунгусами хотя и кончился победой русских, но в результате его были потеряны почти все лошади. «А нынчи, государь, мы, холопи твои, – пишут в своей отписке Стадухин и Дежнев, – твоей государевы конной службы отбыли, а служить твоей государевы конной службы не на чем... а на Емоконе жити не у чево, никаких людей нет, место пустое и голодное... нам, холопем твоим государевым, кормитца нечим, а осталися голодны и холодны»...

Дальнейшее пребывание на Оймеконе стало совершенно бесцельным после того, как тунгусы отошли на Охоту, бросив своего князца Чюну. Возвращаться же назад, в Якутск, почти ни с чем Стадухин не хотел, а «других рек и землиц» не знал. На помощь стадухинскому отряду пришел якут Ува, показавший, что «есть река большая Мома, а на той де реке живут многие люди, а тот Емокон пал устьем в эту Мому». Посоветовавшись со своими товарищами, Стадухин принял решение идти на Мому. «И мы, – писали казаки, – холопы твои государевы, вперед не хотя твоей государевой службы отбыть и слы-шачи про ту реку и про те многие люди, и с тово тунгуского разорения пошли на ту реку Мому, и тех людей сыскивать – тебе, великому государю, послужить».

Среди приготовлений незаметно наступила весна, вскрылись реки. Казаки сделали коч и поплыли к устью Индигирки.

Рассказ якута Ува о Моме и Индигирке не отличался новизной. Обследование «заморских» рек проходило с удивительной быстротой. С разных направлений появлялись десятки русских людей. В низовьях Индигирки Стадухин и Дежнев застали большую партию казаков и промышленников. Стадухин, не задерживаясь, направился дальше на восток для поисков «новых рек».

27 августа 1641 года, почти одновременно с отбытием отряда Стадухина на Оймекон, воевода Головин послал по морю на Индигирку березовского казака Максима Телицына, прозвищем Сучку, и Ивана Сергеева, побывавшего там в начале 30-х годов вместе с Иваном Ребровым. Телицыну наказывалось соединиться с отрядом Дмитрия Зыряна и Посника Иванова и нести совместную службу. Предусматривался и такой случай, что на Индигирке окажется слишком много служилых людей; тогда Телицыну надлежало плыть дальше на восток... Из-за позднего отпуска Телицын успел добраться только до Жиганска, где зазимовал. С наступлением весны, закончив постройку судов, казаки продолжали путь. Помимо служебных дел, Телицыну поручалось выполнить географо-этнографическое задание – составить подробное описание побережья между Леной и Индигиркой. «Смотреть им накрепко, – читаем в наказе, – идучи с устья Лены реки до Юганды реки, которые реки впали устьями в море и сколько от которой реки от устья до устья ходу парусом или греблею и расспрашивать про те реки подлинно, как те реки словут и отколева вершинами выпали и какие люди по тем рекам и вершинам есть и чем кормяца и скотные ли люди и пашни у них есть ли и хлеб родица ли».

17 июля 1642 года на Лену пришел из продолжительного плавания по морю Елисей Юрьев Буза. Он привез с собой сведения о богатствах «новых землиц». В правдоподобности их нельзя было сомневаться, вывез для себя 1080 соболей, 280 соболиных пластин, 4 собольих шубы, 9 собольих и лисьих кафтанов и 2 ферязи...

Не меньший интерес в торгово-промышленной среде и прежде всего в чиновничьих кругах Якутска вызвали показания трех юкагиров, привезенных Бузой в качестве заложников. Они уверяли воеводу, что около Индигирки протекает большая река Нерога, «...а пала де та река в море своим устьем, а на той де реке Нероге у устья морского недалече в горе, в утесе над рекою серебряная руда...».

Особенное внимание привлекло известие о серебряной руде. В то время Московское государство испытывало большой недостаток в серебре. Собственные серебряные рудники не покрывали растущей потребности в монете. Поэтому царю приходилось ввозить из-за границы готовую серебряную монету в виде голландских и гамбургских рейхсталеров, а затем перечеканивать их в русские деньги. Такое положение ставило московские финансы в зависимость от притока иностранной серебряной валюты, с чем царский двор не мог примириться. По указам царя повсеместно предпринимались усиленные розыски отечественных серебряных руд; их искали и на Севере – на Новой Земле, на Канином носу и, наконец, в Сибири.

Якутский воевода Головин также имел специальный царский наказ о поисках серебра. Когда юкагиры сообщили о серебряной руде на Нероге, Головин необычайно быстро и энергично взялся за это дело. Летом 1642 года на Индигирку был послан таможенный целовальник Епифан Волынкин, который повез Дмитрию Михайлову Зыряну воеводский наказ произвести строжайшее расследование по показаниям юкагиров. Воевода писал Зыряну, что в случае удачного исхода дела царь не останется в долгу перед казаками и выдаст «большое государево жалованье, чево у вас и на разуме нет». Приказчику предписывалось, «прося у Бога милости итти на ту реку Нерогу с служилыми и промышленными людьми сколько есть, а в Индигирке оставить людей немногих». Свою поспешность воевода объяснял тем, что «серебряная руда государю надобна»... Волынкин не застал Дмитрия Зыряна в Индигирском зимовье, и о фантастической реке Нероге скоро забыли. Этому не в малой степени способствовало то, что появилась новая заманчивая цель – была открыта река Колыма.

О Колыме первыми узнали индигирские казаки. Мы уже говорили о том, что летом 1638 года Посник Иванов собрал первый ясак с трех колымских князцов. Но тогда, по всей вероятности, мало обратили внимания на известие о большой реке Колыме, да и людей для похода туда было далеко не достаточно. Через 4 года дело существенно изменилось. Летом 1642 года Дмитрий Зырян вместе с промышленными людьми, оставив в острожке за себя Лаврентия Григорьева, поплыл с устья Индигирки к востоку и вскоре дошел до реки Алазеи, лежащей на полпути к Колыме. Заметив незнакомые корабли у родных берегов, коренное население этих мест – чукчи и юкагиры – вышло навстречу отряду Зыряна и вступило с ним в бой, окончившийся победой русских. Дальнейший путь по Алазее также пришлось прокладывать силой оружия. Бои продолжались до верховьев реки. Здесь казаки поставили острожек и подчинили живших там юкагиров, с которых удалось собрать первый ясак – 180 соболей.

Один из участников этого выдающегося похода, казак Федор Чюкичев, приплывший с соболиной казной на коче на Лену летом 1643 года, рассказал о нем: «...Служилые люди (Индигирского зимовья. – М.Б.) и с ними Митька Ярилков (второе прозвище Зыряна. – М.Б.) 15 человек, сделав на той на Индигирке реке два коча, и пошли на тех кочах вниз тою Индигиркою рекою до моря и шли две недели; из усть де Индигирки реки к востоку бежали по тому морю парусом до усть Алазей реки, вверх парусом и собою до юкагирского князца Ноочичан пол третьи дни и с тем князцом с ковымским шаманом было их людей человек с триста, на той на Алазей реки встретились, и с ними служилыми людьми бой был, и на том бою их служилых переранили девять человек, а их побили много и поймали на том бою аманата улусного их мужика юкагирского роду именем Шамана; и после того бою шли они служилые люди вверх по Алазей реки в тех кочах шесть ден и дошли до лесу и у того до лесу зимовье поставили». Вскоре к зимовью приехали с Колымы другие юкагирские роды, которые заявили, что «де с Алазей реки на Ковыму реку аргишем переезжают на оленях в три дни, а до них (Зыряна и его товарищей. – М.Б.) де ничто руских людей у них не бывало и про них они руских людей не слыхивали... а аманатов за безлюдство поймать было не уметь; и сказывают они (юкагиры. – М.Б.) про себя, что де их бесчислено – людей много, а в то место про людей показывают у себя на головах волосы, столько де много, что волосов на голове, а соболей де у них много, всякого зверя и рыбы в той реки много»...

Весть о большой реке на востоке мигом разнеслась по соседним зимовьям. Имея небольшую группу людей, к тому же окруженный враждебным населением, Зырян вначале не решался пойти на разведку. Но вскоре дело приняло неожиданный оборот. Почти следом за Зыряном по морю на Алазею пришел отряд Михаила Стадухина и Семена Дежнева.

С прибытием стадухинского отряда силы русских на Алазее значительно увеличились. Между казаками существовали недружелюбные, а иногда и открыто враждебные отношения. С ответственным поручением – примирить враждовавшие группы, пригласить Дмитрия Зыряна в компанию к Стадухину, поехал Семен Дежнев. «...Ходил я, холоп твой, – пишет он, – с Романом Немчином к служилому человеку к Дмитрию Михайловичу с товарищами для совету, чтоб нам, холопам твои государские службы и в ясачном зборе прибыль учинить и непокорных и непослушных иноземцев под твою царскую высокую руку приводить»... Зырян согласился соединить отряды.

Летом 1643 года, рассказывает Ф. Чюкичев, «они, служилые люди, Митька Ярилков (Зырян. – М.Б.) пошел с усть Алазей реки к востоку на коче, а с ним одинцать человек, на Колыму реку»...

Кроме Зыряна здесь были: Дежнев, Стадухин, Фофанов, Шестаков, Гаврилов, Артемьев, Прокофьев, Немчин, Федоров, Коновалов – казаки из отряда Стадухина. Последнее обстоятельство предопределило выбор вожака: Стадухин возглавил отряд, хотя Дмитрий Зырян по-прежнему оставался душой всего смелого мероприятия.

О том, что отряд Зыряна благополучно достиг Колымы, сообщил колымский князец Пороча, который зимой 1643-1644 года попал в плен к казакам Нижнего индигирского зимовья...

Пороча передал, что Зырян, которого он встретил на Колыме, привез с собой алазейских аманатов и летом 1643 года взял в плен несколько колымских князцов. Словоохотливый Пороча подробно рассказал индигирским казакам о богатствах Колымы, ее притоках и о реке Чендон (Гижиге), впадающей в Охотское море...

Из всего этого достаточно видно, что еще в 1642 году русские получили довольно достоверные сведения о северо-востоке Азии, в частности о реке Колыме, ее притоках и о реках, лежащих к югу от них, и что в следующем году Зырян дошел по морю до устья Колымы. Это решительно расходится с традиционным представлением об открытии реки Колымы, относимом к 1644 году и приписываемом одному Стадухину. Важно отметить, что первые сведения о Колыме на Лену привез летом 1643 года Федор Чюкичев, доставивший с Алазей соболиную казну – 7 сороков (280) соболей. На коче Чюкичева приплыл с Индигирки в Якутск казак Андрей Горелый, отпущенный Стадухиным с ... соболиной казной. Эти казаки, один, побывавший на Алазее, другой – на Охоте, дали воеводе любопытные показания относительно местоположения вновь открытых земель, – показания, являющиеся отражением тех географических представлений о северо-востоке Сибири, которые постепенно, по мере новых открытий, начали складываться у ленских казаков и промышленников, шедших впереди колонизационного движения, и прежде всего у казаков отряда Стадухина, Дежнева и Зыряна.

«Да те же служилые люди, – читаем мы в «росспросных речах» (1644 г.), – Андрюшка Горелой да Федька Чюкичев в роспросе сказали: только де государь укажет послать с усть Муки реки (там находилась судостроительная верфь. – М.Б.) на новые на Алазей и на Колыму реку своих государевых служилых людей человек с 30 в куяках (панцирях. – М.Б.), да охочих промышленных людей с 30 человек же и тех тунгусов смирити и под его государеву цареву высокую руку привесть мочно и ясак на государя взять, вперед государю будет прибыль не малая; и тем же служилым людям надобно зделать за усть Муки реки два кочика мерою по 6 саженей ручных и в тех де кочиках дойти до Алазей и Ковымы рек будет мочно однем летом, только их пошлют не позно, за льдом и тем де однем летом на те реки поспеть будет мочно, а те Алазей и Ковыма реки в той стороне, где были томские служилые люди (разрядка наша. – М.Б.), Нехорошка Колобов с товарищи» (люди, оставленные Иваном Москвитиным на Охоте после его ухода на Лену.

Добавим к словам Чюкичева и Горелого показания колымских аманатов о реке Колыме, ее притоках и о реке Чендон, впадающей в Охотское море, и получится более точная картина, представившаяся горсточке смелых русских людей, устремившихся к крайней северовосточной части Азиатского материка. С каждым новым открытием они все более и более убеждались в том, что земля, лежащая к востоку от Лены, гигантским выступом уходит в океан, который омывает ее с двух сторон. Действительно, во время пребывания Дежнева и Стадухина на Оймеконе (зима 1641-1642 года) было получено известие о том, что за горным хребтом, на юге, лежит река Охота, впадающая в море. Таким образом, им было известно, что та часть земли, которая расположена к востоку от Оймекона, ограничивалась морем. Через год те же Стадухин и Дежнев, идя в противоположную сторону, вниз по реке Индигирке, достигли «Студеного моря» и, пробравшись сквозь льды еще дальше на северо-восток, услышали от колымских жителей, что истоки этой реки находятся на «камне» (хребте) и что за ним течет река Чендон (Гижига), впадающая в море. Эти сведения не могли не создать представления о том, что «камень», по которому казаки проходили на Оймекон, и тот, о котором рассказали колымские жители, – один и тот же, что он далеко тянется с запада на северо-восток и омывается с двух сторон морскими водами. На основании этих показаний Чюкичев и Горелый заявили якутскому воеводе, что реки Алазея и Колыма лежат в «другой стороне» по отношению к реке Охоте. Водоразделом в данном случае для Чюкичева и Горелого служил «камень». Добраться до конца этого гигантского горного хребта становилось заветной мечтой тех, кто раньше всех открыл эту истину, – казаков отряда Зыряна и Стадухина. Как увидим ниже, никому из этих вожаков не суждено было побывать на самой крайней северной точке «камня». И лишь незаметному, ничем особенно не проявившему себя и все эти годы находившемуся как бы в тени, казаку Семену Дежневу удалось довести до конца обследование северо-востока Сибири, начатое в 30-е годы XVII века Ребровым, Бузой и Зыряном. И с того момента, когда он решится на этот великий подвиг, его личность вырастает в значительную фигуру, полную энергии, воли и целеустремленности, – она становится великой.

Как мы уже упоминали, летом 1643 года отряд Стадухина и Зыряна пришел на Колыму. В самом ее устье, на протоке, ныне называемой Стадухинской, казаки поставили зимовье «с нагороднею», перенесенное затем вверх по реке к месту, где в Колыму впадает река Анюй. Это зимовье получило название Нижнеколымского.

Своими богатствами, обилием пушного зверя, размерами, величавой суровой природой Колыма поразила видавшего виды Стадухина. Через три года он рассказывал якутскому воеводе Василию Пушкину, сменившему Головина, что «Колыма река велика есть с Лену реку, идет в море также, что и Лена под тот же ветер под восток и под север, и по той де Колыме реке живут иноземцы колымские мужики, свой род оленные и пешие и сидячие многие люди и язык у них свой»... Предстояло еще овладеть «новой землицей».

В освоение новой реки каждый из казаков отряда Стадухина внес свою лепту, и каждый по праву мог сказать, что служил царю, «не щадя головы и не жалея крови».

Особенно отличались удалью Дежнев, Стадухин и Зырян. Стадухин показал, что он «поймал в аманаты юкагирских лучших трех мужиков», был ранен стрелой в грудь и за два года службы в Нижне-колымске собрал ясак – 320 соболей... Семен Дежнев ходил на оймоков (по мнению Огородникова – юкагарское племя. – М.Б.) «и с теми оймоками, – пишет он, – на имке аманатов был бой, и я, холоп твой Сенька, на той имке убил у них лучшево мужика Аллаева брата, а сына Аллаева – Киниту в аманаты поймали, а меня, холопа твоего, в левую руку по завити железницею насквозь прострелили»... Дмитрий Михайлович Зырян, по словам колымского таможенного целовальника Петра Новоселова, в 1643 году на Алазее взял двух аманатов, а в следующем году на Колыме в бою пленил Аллаева сына Киниту...

Но какова бы ни была удаль горсточки казаков, ее было недостаточно для освоения огромной территории, которую они открыли. Честь этого освоения принадлежит не только им, но и торгово-промышленному люду Сибири, сразу устремившемуся сюда в погоне за быстрым обогащением.

Заметим, что до середины 40-х годов XVII века открытие и завоевание земель восточнее низовьев Лены совершалось небольшими отрядами, группами отважных землепроходцев, мгновенно появлявшихся и так же быстро исчезавших. Среди них следует отметить Ивана Реброва и Илью Перфирьева, Посника Иванова и Елисея Бузу, Федора Чюрку и Дмитрия Зыряна, Михаила Стадухина и Семена Дежнева.

С этого времени начинается прочное промышленное освоение «новых землиц», создание там опорных пунктов – зимовий и острожков, опираясь на которые, русские сделали дальнейшие географические открытия.

Белов М.И. (2, с.33-53)

В 1646 году, спустя три года после открытия Колымы, Евсей Игнатьев Мезенец с восемью своими товарищами вышел из устья этой реки на восток и «бежал» на коче «подле Каменю» два дня. В итоге он достиг Чаунской губы, проплыв верст 400 по «большому морю». Большое впечатление на Мезенца произвело обилие дорогой моржовой кости во вновь открытых местах.

Семен Дежнев решил тоже пойти «морем вперед» на восток от Колымы и подал челобитную, в которой ручался, что на новой реке Анадырь соберет семь сороков соболей. Тогда Дежнева причислили к отряду Федота Алексеева Попова Холмогорца, под начальством которого было четыре коча. Летом 1647 года корабли вышли в плавание, но крепкие льды закрыли им путь. Федот Попов и Дежнев возвратились на Колыму и стали дожидаться более благоприятного для похода времени.

Наступило лето 1648 года, и Семен Дежнев снова получил назначение для плавания морем на Анадырь. Много огорчений доставил Дежневу некий Герасим Анкудинов, который на протяжении около десятка лет грабил торговых и промышленных людей на Лене, Яне, Индигирке и Колыме. Узнав, что Дежнев идет на Анадырь, Анкудинов собрал свою шайку. Тридцать головорезов решили разграбить дежневские кочи, и с этой целью Анкудинов присоединился самовольно со своим судном к флотилии, находившейся в распоряжении Дежнева и Федота Алексеева Попова. Вся эта история с происками Анкудинова была выяснена лишь недавно исследователем М.И. Беловым. До этого Анкудинов считался чуть ли не помощником Семена Дежнева.

В плавание к Анадырю отправилось 90 человек, считая и анкудиновских молодцов.

20 июня 1648 года семь кочей из Нижне-Колымска двинулись к «великому морю-океану».

Когда кочи шли на восток, разразилась буря и два судна погибли. Люди сошли с разбитых кочей на берег и подверглись нападению коряков. В бою много русских было убито, а те, кто уцелел, остались жить у моря. Остальные суда продолжали свой путь. Около 20 сентября Дежнев и его спутники увидели темный и грозный Большой Каменный Нос, окаймленный полосой пенных бурунов.

«...И тот нос вышел в море гораздо далеко, а живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных», – рассказывал потом Дежнев. Теперь с бесспорной точностью установлено, что то были эскимосы, носившие костяные втулки в отверстии, прорезанном в нижней губе.

Мимо Носа прошли лишь три судна: два коча Дежнева – Попова и один – Герасима Анкудинова, потому что в пути до мыса буря вновь побила два корабля. Коч Герасима Анкудинова нашел свою гибель в проливе между Азией и Америкой. Дежневу пришлось пустить буйных анкудиновских молодцов на свой коч.

А вскоре, после 20 сентября 1648 года, исчез в Тихом океане и коч Попова. «И того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести», – поведал Дежнев.

Дежневский коч носило по морю бурей, начавшейся около 1 октября 1648 года, и выбросило «на берег в передний конец за Анадыр реку». К анадырскому устью казаки брели на лыжах десять недель. Это указывает на то, что коч погиб, возможно, где-то вблизи Олюторского полуострова. После прихода на Анадырь в отряде Дежнева осталось лишь двенадцать человек.

Эти двенадцать смельчаков сумели в весну 1649 года построить речные лодки. На верхнем течении Анадыря русские встретили кочевых анаулов – незнакомое им юкагирское племя. Недешево обошлась эта встреча Дежневу: анаулы отметили его «смертной раною», когда он стал брать с них ясак. Но Дежнев выжил и стал руководить постройкой острожка на Анадыре чуть повыше устья Майна. Русские жили теперь за крепкими стенами, срубленными из вековых лиственниц и обведенными глубоким рвом. Так началось заселение нового края.

Вскоре колымские землепроходцы узнали о том, что на Анадырь можно пройти сушей через Анюйский хребет. По новому пути двинулись отряды Семена Иванова Моторы и неутомимого Михаилы Стадухина. Достигнув Анадырского острожка, Мотора стал служить вместе с Дежневым. Стадухин же начал своевольничать и так преследовать Дежнева, что тот начал жить «бегаючи и укрываючись от его Михайловой изгони». Дежнев и Мотора однажды даже бросили острожек и ушли искать «захребетную реку Пенжин», лишь бы быть подальше от Стадухина. Но, на их счастье, Михайло сам ушел на Гижигу, Пенжину и Тауй, где находился шесть лет.

После гибели Семена Моторы в 1652 году анадырские служивые выбрали Дежнева своим начальником, «приказным человеком». В то же лето Дежнев и Никита Семенов, сплыв на кочах вниз по Анадырю, открыли в устье реки на большой отмели – «корге» богатейшее лежбище моржей. Там начался прибыльный промысел.

Дежнев стал составлять чертеж нового края – от Анюя и «Камня», от верхнего Анадыря до самого поморья – «до той корги, где вылягает зверь». Чертеж впоследствии был бесследно утрачен, но Дежнев писал о нем, отмечая, что на чертеже были изображены большие и малые притоки Анадыря. Были и записи Дежнева о границе березовых и лиственничных лесов на Анадыре, о местах «замора» красной рыбы в реке. Он усиленно собирал сведения о состоянии льдов в море между Анадырем и Большим Каменным Носом.

В 1653 году Дежнев собрался послать людей на Колыму для добычи морского зверя и успел даже построить кочи для обратного плавания проливом между Азией и Америкой. Однако плохая ледовая обстановка не дала возможности осуществить это замечательное предприятие.

Годом позже он написал челобитную в Якутск о своих трудах на северо-востоке. В ней содержалось первое описание великого плавания в проливе между Азией и Америкой. В 1659 году Дежнев сдал приказные дела на Анадыре сыну боярскому Курбату Иванову, а на следующий год пошел через Анюйский хребет на Колыму. Основатель Анадырского острожка привез в Якутск богатую «костяную казну» – запасы моржовой кости. Затем стал готовиться к поездке в Москву.

Соперник Семена Дежнева, но такой же неутомимый землепроходец Михайло Стадухин опередил его и появился в Москве раньше, распространяя новости обо всех замечательных открытиях своих современников в Сибири.

Вероятно, именно эти рассказы Стадухина вызвали весьма своеобразный отголосок в Западной Европе. Там был распущен слух, что некий португалец Мельгер совершил якобы в 1660 году плавание из Азии в Европу и прошел новым морским проливом на Севере! В том же году космограф Ян де Витт нанес на карту «пролив Аниан», издавна считавшийся легендарным, но по своему положению почти соответствовавший проливу, открытому Дежневым. Все это происходило в то время, когда брат Стадухина – Тарас – действительно находился на подступах к «Аниану», пытаясь обогнуть Большой Каменный Нос и достичь пролива между Азией и Америкой. После приезда Михаилы Стадухина в Москву там началось составление карты Сибири, которая попала в руки итальянских космографов. Чем объяснить, что почти одновременно с этим в Москву приехал какой-то венецианец для поисков пути в Индию и Китай?

А тот, кто в действительности открыл морской проход из Ледовитого океана в Тихий, писал в то время:

«...И будучи на тех твоих государевых службах в те многие годы всякую нужу и бедность терпел и сосновую лиственную кору ел и всякую скверну принимал – двадцать один год».

После рассмотрения челобитных Семен Дежнев был пожалован чином казачьего атамана Якутского острога. В марте 1665 года он снова отправился в Сибирь. Снежными дорогами, волоками и реками более года ехал и плыл он к Якутскому острогу. Там он получил назначение на реку Оленек, где и пробыл до 1669 года.

Марков С.Н. (7, с.94-97)

После двадцатилетней службы на дальних сторонних реках, где не раз пришлось Дежневу «в те многие годы всякую нужу и бедность терпеть, сосновую и лиственную кору есть и всякую скверну принимать», он прибыл в 1662 году вместе со своим спутником по плаванию Артемием Солдатом в Якутск.

Они доставили «костяную казну – рыбий зуб», «что промышляли на корге на великого государя, что собрали в пошлину и что нашли в статках» служилого человека Ивана Пуляева и промышленного человека Ефима Меркурьева.

К «костяной казне» Дежнева воевода присоединил привезенный с Колымы моржовый клык. «Костяная казна» в Якутске собралась немалая – 196 пудов 17Уг гривенок (фунтов).

Розыск Амоса Михайлова об анадырской службе Дежнева окончился для Дежнева счастливо: никаких злоупотреблений «воровства» – за ним не оказалось.

Дежнев попросил заплатить ему «государево жалованье» за девятнадцать лет, – видимо, за год он получил раньше. В Якутске не нашлось для этого ни хлеба, ни овса, ни денег. Выдали ему полностью только соль, которой он получил по 1 3/4 пуда за год.

Решив добиться честно заслуженного им жалованья, Дежнев написал челобитную. В ней он перечислял все походы, бои, раны, тяготы и «нужи» и просил заплатить ему «государево денежное и хлебное жалованье». Кроме того, «за мое службишко, и за кровь и за раны, и за многое терпенье, – писал он дальше, – пожалуй, государь, меня, холопа своего, прибавочным жалованьем, чем тебе, великому государю, Бог известит».

В конце Дежнев просил, чтобы эта челобитная, поданная в Якутском остроге, была переслана в Москву...

Желанье Дежнева было исполнено. Его челобитную, «выписку» по ней якутской съезжей избы и «отписку» воеводы Голенищева-Кутузова отправили в Москву с якутским казаком Ларионом Ламою, который и доставил все эти бумаги в Сибирский приказ 1 декабря 1663 года.

Но якутские власти решили послать в Москву с «костяной казной» и самого Дежнева.

В то время существовал обычай посылки в Москву наиболее отличившихся в том или ином предприятии людей. Так было и с Дежневым, открывшим богатые залежи моржовой кости на Анадырской отмели и не опороченным ничем за тридцать лет службы.

Тронулся Дежнев со своей «костяной казной» в Москву вернее всего в начале зимы 1662 года. Точное время его приезда в Москву неизвестно. Обычно туда добирались из Якутска за год с лишним. Дежнев со своими обозами протащился наверняка более полутора лет, так что в Москву он прибыл весной или даже летом 1664 года.

Все сибирские служилые люди подавали по приезде в Москву челобитную о выдаче им «выходного жалованья и поденного корма» за приезд в Москву.

Эта челобитная Дежнева не сохранилась. Не сохранилась и другая челобитная, в которой он просил заплатить соболями за сданную в казну лично ему принадлежавшую моржовую кость весом 31 пуд 39 фунтов. Дошла до нас только «выпись» Сибирского приказа, где говорится, что за 31 пуд 39 гривенок принадлежащей Дежневу кости «выдано ему Сеньке, против его челобитной соболями на 500 рублев».

23 сентября 1664 года Дежнев подал челобитную, которая дошла до нас. Очень коротко и неполно рассказав о своей службе, так как «о той моей службе к тебе, великому государю, из Якутцкого острогу писано», Дежнев писал, что «поднимался я, холоп твой, на твою, великого государя, службу, на те новые реки своими деньгами, и своими подъемы, а твоего, великого государя, жалованья мне, холопу твоему, денежному и хлебново и соляново со 151 (1643. – В.С.) году по 170 (1661, – В.С.) год ничего не дано».

И далее: «...будучи на той твоей, великого государя, службе, поднимаючи(сь) собою, и служа тебе, великому государю, многое время, без твоего, великого государя, жалованья, имаючи иноземцов в аманаты, голову свою складывал, раны великие приимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел и помирал голодною смертью, и на той службе будучи от морского разбою (от крушения коча в море. – В.С.) обнищал и обдолжал великими неокупными долги, и в тех долгах в конец погибаю».

Немногого просил Семейка за все «подъемы», и за аманацкое иманье (поиск заложников. – В.С), и за раны, и за кровь, и за морские разбои, и за всякое нужное терпение. Он уже не мечтал о «прибавочном жалованье» – наградных, о которых просил в первой челобитной, посланной в Москву из Якутска. Теперь Дежнев просил только о выдаче ему законного жалованья за девятнадцать лет службы, «чтоб мне, холопу твоему, – писал он тревожно, – в кабальных долгах на правеже убиту не быть и впредь бы твоей, великого государя, службы не отбыть и вконец не погибнуть»...

Раньше служилым людям выдавали их заслуженное жалованье в Москве сполна, причем за хлеб платили деньгами: за «четь» (четверть) ржи – семь алтын четыре деньги (алтын – три копейки, деньга – полкопейки, следовательно, 23 копейки), а за «четь» овса по четыре алтына – 12 копеек. Соответствующую справку по челобитной Дежнева и составил Сибирский приказ. Дежнев получал в год пять рублей денег, 5 1/8 чети ржи и 4 чети овса. Всего Дежневу причиталось получить 128 рублей 5 копеек (в том числе за хлеб 33 рубля 1 алтын и 4 деньги). После уценки и пересчета меди на серебро оказалось, что Дежнев должен получить 126 рублей 6 алтын 5 денег – 126 рублей 20 1/2 копеек.

Сумма эта показалась настолько большой, что Сибирский приказ не решился ее выдать самовольно.

Был составлен доклад царю с изложением всего дела. Только 28 января 1665 года, через четыре месяца после подачи Дежневым челобитной, начальник Сибирского приказа окольничий Родион Стрешнев доложил о дежневской просьбе царю. Тот «слушав сее выписки и челобитья ленского казака Сеньки Дежнева, пожаловал – велел ему, Сеньке, свое государево годовое денежное жалованье и за хлеб на прошлые годы со 151 году по 170 год, на 19 лет за его службу, что он в тех годех был на ево, государеве, службе на Анандыре реке для государева ясачного збору и прииску новых землиц, и, будучи на государеве службе упромышлял кости рыбья зубу 289 пуд, цена по 60 рублев пуд, и ясак на великого государя збирал, и аманаты имал, и на те прошлые на 19 лет государева годового денежного и хлебного жалования нигде не имал, и за ту ево, Сенькину многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли сукнами»...

Милостивая резолюция вполне понятна. За годы своей службы Дежнев «упромышлял» для государевой казны 289 пудов «рыбьего зуба» по 60 рублей за пуд. Помимо собранной пушнины, он доставил «прибытку» казне на 17340 рублей – сумму, для того времени громадную. По исчислению тех же приказных по установленным ими ценам на рожь и овес – 17340 рублей – это свыше 300000 пудов ржи или около 560000 пудов овса. Стоило ли говорить о 126 рублях жалованья, да еще вполне заслуженных.

Любопытно, что было решено это жалованье выдать Дежневу не одними деньгами, а и сукном. Мы не знаем, было ли это сделано по просьбе Дежнева или навязано властями(...).

Дежнев прибыл в Якутск, надо думать, только летом 1666 года. О четырехлетней службе нового атамана, к сожалению, ничего не известно. Мы не знаем, ходил ли он в какие-нибудь новые походы, был ли государевым «прикащиком» в одной из волостей, или, что менее всего похоже на неугомонного Дежнева, прожил все эти четыре года в Якутске.

Но с 1670 года снова появляются сведения о жизни Дежнева. Н.Н. Оглоблиным найден ряд документов о его второй поездке в Москву...

В 1670 году якутский воевода – стольник князя Иван Борятинский с дьяком Стефаном Ельчуковым поручили Дежневу отвезти в Москву «соболиную казну» и разные документы якутской приказной избы за прошлые годы, «денежные и хлебные сметные и пометные списки», «ясачные книги», «именные окладные книги».

Сопровождали Дежнева два целовальника – Иван Самойлов и Таврило Карпов и «для береженья» несколько якутских казаков. Среди них, между прочим, был Нефед Стадухин, сын Михаилы Стадухина. Видимо, под старость враги примирились, и Стадухин отпустил с Дежневым в Москву своего сына.

Тронулись в путь вверх по Лене на лодках 20 июля 1670 года. В Илимский острог приехали 2 сентября. Илимский воевода Сила Аничков осмотрел «соболиную казну» и с ужасом увидел, что у восьми сум и семи мешков, куда были сложены дорогие меха, печати якутского воеводы срезаны и сняты и что «в сумы и мешки хожено». Дежнев объяснил, что срез печатей был вызван крайней необходимостью: сумки и мешки с мехами дорогой подмокли, пришлось останавливаться, снять «для высушки казны» печати и сушить меха. Воевода запечатал сумки и мешки своей илимской печатью и в тот же день отправил Дежнева с сопровождавшими его людьми «на судах» дальше.

В Тобольск приехали почти через год – 26 июня 1671 года. Тобольские воеводы князь Иван Репин с товарищами тоже осматривали якутскую «соболиную казну» и проверяли ее «против росписи» – по описи якутского воеводы. Все оказалось в наличности, но некоторые меха были подмочены и подгнили. Дежнев объяснил, что, когда плыли по Лене, шли «дожди великие». От этих дождей и подмокла «мягкая рухлядь». Воеводы приложили к мешкам тобольские печати, и Дежнев со своими спутниками, отдохнув в Тобольске около полутора месяцев, в августе тронулся в дальнейший путь.

В Верхотурье прибыли в ноябре. На верхотурской «заставе» таможенный и заставной голова Сила Садилов, осматривая «соболиную казну», заметил, что некоторые из холщовых мешков с мехами во многих местах «испробиты и плачены» – на мешках дыры и на них поставлены заплаты.

Голова не удовлетворился устным объяснением и потребовал у Дежнева с его целовальниками письменного объяснения – «скаски».

Дежнев, Самойлов и Карпов написали эту «скаску». Они объяснили, что во время пребывания в Тобольске мешки с мехами были сложены в государев амбар. Часть мешков «мыши испробили во многих местах», да и за дорогу мешки продрались. Эти «мышьи пробоины» и дыры пришлось в дороге зашивать и штопать. «Скаску» вместе со своей отпиской осторожный голова отправил в Сибирский приказ.

Наконец, 25 декабря 1671 года добрались до Москвы. Путь от Якутска занял год и пять месяцев. Несмотря на большой праздник, Дежнев в тот же день явился в Сибирский приказ и сдал все присланные с ним документы якутского воеводы.

Меха у него принимали 29 декабря «ценовщики соболиной казны» – оценщики мехов гость Остафий Филатьев с товарищами. Была составлена «приемная роспись», из которой видно, что вся посланная из Якутска «соболиная казна» привезена в Москву в целости, никаких злоупотреблений со стороны Дежнева и его спутников не было, а вскрытие мешков со срезами печатей было признано правильным.

Поездка с «соболиной казной» явилась последней «службишкой» старого казака. Дежневу было около шестидесяти лет. Жизнь, полная лишений, голодовок, сказалась, как и многочисленные раны. Дежнев захворал и умер в Москве в 1679 году. В окладной книге денежного, хлебного и соляного жалованья ружников и служилых людей города Якутска появилась запись: «Семен Дежнев во 181 году на Москве умер, а оклад его в выбылых»...

Так окончилась жизнь знаменитого землепроходца, впервые открывшего пролив между Азией и Америкой, жизнь, полная смелых походов, боев и тяжелых лишений.

Понял ли кто-нибудь во времена Дежнева значение его открытия? Едва ли.

Не подозревал о всей важности своего морского пути от реки Колымы до Анадыря и сам Дежнев. Сомнительно даже, знал ли он о существовании Америки и о том, как важно найти пролив, который отделяет ее от Азии. И сам Дежнев и царское правительство из всего его беспримерного похода оценили только открытие «новоприиск-ной землицы» с дорогой моржовой костью, сулившей государевой казне большие прибыли.

При существовавшем тогда уровне географических познаний в Московской Руси такое отношение к походу Дежнева понятно.

Непонятно другое: как не вспомнили о Дежневе, когда в 1778 году Джэмс Кук предложил назвать этот пролив Беринговым.

Миллер, разбираясь в сибирских архивах, натолкнулся на документы о дежневском походе и опубликовал их еще в 1758 году. Следовательно, еще за двадцать лет до предложения Кука было известно, что первым прошел пролив между Азией и Америкой не Беринг, а Дежнев.

Что же, забыли о нем? Нет, наверно, помнили, да промолчали, не желая возвеличивать худородного казачишку перед заслуженным иностранцем – командором Витусом Берингом.

Нам, советским людям, дорог этот «худородный казачишка». Он славный представитель «всевыносящего», по выражению Некрасова, русского племени. Ни холод, ни голод, ни раны, ни «великие тяготы» не останавливали его при осуществлении поставленной задачи.

В бою Дежнев – первый. Он не щадил себя. После боя старался действовать «не жесточью», а лаской. Дежнев ссорился с товарищами, поступающими слишком жестоко с туземцами, кормил аманатов, а сам питался лиственной корой да чем «Бог пошлет». Только этой чертой дежневского характера можно объяснить редкий в истории завоевания Сибири случай, когда туземцы, с которых только что был взят ясак, заступились за русских, как это было с отрядом Дежнева на Оймеконе.

Через 250 лет после своего изумительного похода Дежнев получил, наконец, признание. По предложению Русского географического общества, по инициативе его председателя академика Шокальского, сыгравшего исключительную роль в увековечении памяти славного русского казака Дежнева – землепроходца и пионера освоения бескрайних просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока, самый восточный мыс Азии был переименован в 1898 году в мыс Дежнева.

Русский народ дал мировой культуре немало блестящих путешественников и выдающихся исследователей. Почетное место среди них занимает якутский казак Семен Иванович Дежнев.