Начать эту историю придется с очереди в книжном магазине, с моего места в ней: оно оказалось несчастливым. Стоявшая прямо передо мной хрупкая девушка зажала в кулачок бумажку, торжественно врученную ей продавщицей. А бумажка давала право приобрести зеленый с золотом том Энциклопедического словаря.

Мне же пришлось ни с чем вернуться домой, и по мере надобности пользоваться старым трехтомником издания 1955 года. И вот однажды, открыв его, я невольно задумался над короткой фразой в статье «РСФСР»: «Федот Алексеев, Попов и Семен Дежнев открыли пролив между Азией и Америкой».

Имя Дежнева нам хорошо известно из школьного курса географии. А кто же его спутники? Они оказались очень интересными людьми, но имели слишком много общего –  даже биография у них была одна на двоих. Автор статьи ошибся (или просто запятая оказалась не на месте?), так как одного и того же человека в разных исторических документах XVII века называли или полностью – Федот Алексеев Попов, или попросту Федотко Алексеев. Уважительно оканчивать отчество простолюдина на «вич» в то время не полагалось.

Но есть все же известная доля справедливости в том, что Энциклопедический словарь посчитал Попова «в двух лицах». Сделанного им хватило бы на десятерых.

К сожалению, указать дату рождения этого человека точнее, чем «начало XVII века», нельзя. Прозвище Колмогорец позволяет считать его выходцем из села Холмогоры, подарившего России не одну династию мореходов-поморов. Несомненно, Попов обладал решительностью, быстрым умом и недюжинной деловой хваткой. Когда случай свел его с богатым купцом Василием Усовым, тот, присмотревшись, оценил северянина по достоинству и сделал своим приказчиком.

Усов вел дела широко и не боялся идти на риск. Поэтому в 1638 году он отправил торговать в Сибирь Федота Попова и устюжанина Луку Сиверова, доверив им 3500 рублей и большое количество «всякого товара».

К тому времени прошло почти шестьдесят лет с тех пор, как от удара казаков Ермака развалилось Сибирское ханство. С невероятной быстротой в этот далекий, таинственный и сказочно богатый край ринулись самые отчаянные и предприимчивые люди России. Небольшими отрядами по десять – пятнадцать человек уходили они все дальше и дальше на восток, ставили остроги и подводили под «высокую государеву руку» огромное количество «иноземцев» (так именовались тогда все нерусские жители Сибири).

Уже в 1639 году Иван Москвитин вышел на берег далекого Охотского моря. Но серьезное освоение огромной территории к востоку от Урала еще только начиналось.

Наверное, нет смысла описывать, как люди и кони вязли в непролазных болотах. Как вожаки торгового каравана определяли свой путь по неточным, нарисованным на глазок картам. Скажу только, что до Якутска Попов и Сиверов добирались долгих четыре года.

Здесь их дороги разошлись. Федот Попов решил присоединиться к отряду якутских купцов и промышленников (то есть охотников-промысловиков), собиравшихся идти морем на реку Оленек. А измученному тяжким походом Сиверову новое путешествие было уже не под силу. Он считал, что торговать, пусть с небольшой прибылью, можно и где-нибудь поближе к Якутску. Через несколько лет устюжанин «в немочи постригся», оставив слишком тяжелую для него мирскую жизнь.

Федот Попов не помышлял о монашеской рясе, хотя и у него не все шло гладко. Торговалось на Оленеке неважно. Уходило время, таяли деньги...

Пришлось вернуться на Лену. Оттуда он снова двинулся на восток, понимая, что отвечать перед хозяином придется теперь ему одному, а похвастать особенно нечем. По его мнению, удача ждала где-то недалеко, нужно было только прийти туда первым. Поэтому, не задерживаясь на Яне, Индигирке и Алазее; где давно обосновались другие торговые люди, Федот Попов в 1647 году добрался до Нижне-Колымского зимовья, стоявшего на самом краю обжитых земель.

Местный острожек был невелик: бревенчатая ограда, за ней несколько изб да церковка – вот и все. И уже три года, как небольшой отряд казаков поселился здесь и начал свою нелегкую службу. Приходилось много странствовать, составляя описания неведомых земель, вести переговоры с коренными жителями Сибири, собирать – иногда с боями – с них ясак (дань) в пользу государевой казны.

Но Московский государь ценил труд сибирского казака невысоко. Помимо скромного солевого и хлебного довольствия простой «служилый человек» получал всего 5 рублей в год. Ничтожные деньги, если учесть, что за совершенно необходимые зимой лыжи приходилось отдавать 2 рубля. Лошадь в Сибири стоила 20-30 рублей, рыболовная сеть – 15 рублей, шуба – 4 рубля, а простая холщовая рубашка – 1 рубль. Иной раз, собираясь по приказу воеводы в дальний поход, казак выкладывал из своего кармана больше сотни рублей.

И все же он охотно шел на «приискание новых землиц». Его манила неограниченная свобода, возможность увеличить свои доходы охотой на непуганую дичь, а иногда – и утайкой части собранного ясака.

Короче говоря, у обитателей Нижне-Колымска были все основания жадно расспрашивать всех, кто хоть что-нибудь знал о земле к востоку от Колымы, начинавшейся почти у порога их изб.

А слухи были самые заманчивые. Говорили, что где-то, совсем недалеко, есть в изобилии серебряная руда. Что течет-де в тех местах река Анадырь, на которой множество соболей.

Риск был велик: мало ли что ожидало Федота Попова на нехоженых дорогах. Но как заманчиво первым пройти по этим сказочно богатым местам и предложить никогда не виданные там товары. Тогда сразу с лихвой удастся покрыть все убытки, понесенные за девять лет сибирских скитаний. Но, может быть, не только солидный куш манил приказчика купца Усова, когда он обдумывал свой поход «встречь солнцу», а и благородная жажда открытий.

Приняв решение идти морем на Анадырь, Попов сколотил ватагу человек в шестьдесят и отправился к приказчику нижнеколымского острожка Гаврилову.

Вот как тот рассказал об этом визите: «Федотко Алексиев с товарищи... словесно прошали с собою служивого человека. И бил челом государю... служилый человек Семейка Дежнев... а в челобитной явил государю прибыли на новой реке на Анандыре сорок семь соболей. И мы его, Семейку Дежнева, отпустили... с торговым человеком с Федотом Алексиевым».

Для того времени ничего необычного в этом не было. Казак, посланный с экспедицией «для государева ясачного сбора», придавал ей законный, официальный характер. Купцы, торговавшие в Сибири, должны были платить пошлину с каждой сделки и не продавать местному населению запрещенных товаров. Свой «служилый человек», хотя и должен был за этим следить, но, становясь участником похода, получал часть от общего дохода, и на кое-что смотрел сквозь пальцы. Так что для Федота Попова Дежнев был человеком полезным.

Одним словом, согласие Гаврилова отправить в экспедицию своего казака устраивало всех, и не в последнюю очередь – самого Дежнева.

К тому времени у него был уже немалый опыт сибирского землепроходца. За годы службы ему пришлось испытать и тяжесть многодневных переходов, и неожиданные нападения из засад, и штурм нижнеколымского острожка пятьюстами взбунтовавшимися ясачниками. Гарнизон крохотной крепости составлял всего тринадцать человек, но в тот день на их стороне была удача. Выстояли казаки, победив в неравном рукопашном бою.

Беспокойная жизнь не отбила у Семена Дежнева желания участвовать в новых рискованных путешествиях. Недолго думая, он ухватился за предложение Попова, и одновременно оба они загадали потомкам загадку: кто же из них повел за собой участников похода к самому восточному мысу Азии? По этому поводу историки ведут спор двести лет. В одном они совершенно единодушны: поход на Анадырь был задуман и организован Поповым. Разногласия начинаются тогда, когда пытаются выяснить, кто же возглавил это путешествие.

Академик Л.С. Берг в своей книге «Открытие Камчатки и экспедиции Беринга», вышедшей в 1946 году, пишет: «Фактически он (Федот Попов. – Н.Л.) был главою экспедиции; однако после него не осталось никаких письменных документов». Дежневу в этом отношении повезло. Но везение было относительным. Казак взялся за перо, обессмертив тем самым подвиг всех участников похода, из-за того, что ему девятнадцать лет подряд «забывали» выдавать жалование. Устав выпрашивать его у воеводы, он написал несколько челобитных царю. Перечислил в них свои заслуги и, в частности, говорил о плавании вместе с Федотом Поповым за «Большой Каменный Нос».

Эти хрупкие листы бумаги обнаружил в начале XVIII века историк Г.Ф. Миллер. На основании их и еще каких-то не известных нам источников, он решил, что Дежнев был просто «прикомандирован» к ватажникам для сбора ясака.

Сейчас об этом утверждении одного из самых крупных историков Сибири почти позабыли, но, скорее всего, он был прав. Доказательство, пускай косвенное, можно найти, внимательно читая челобитные Дежнева. Судя по ним, у служилого человека до встречи с Поповым было только неполные три недели опыта «хождения» по морям Сибири. Сомнительно, чтобы участники большого морского похода пожелали иметь своим вожаком пусть смелого и решительного, но все-таки «сухопутного» казака.

Некоторые историки, пытаясь вознести Дежнева над другими участниками путешествия, ссылаются на то, что в ватаге он оказался единственным представителем государственной власти. Но при этом почему-то забывают его низкий чин – ведь Дежнев был простым казаком (даже не десятником). Поэтому и приказывать бы он мог только казакам.

Есть много примеров, доказывающих, что сибирская вольница XVII века предпочитала вообще никому не подчиняться. Однако Попов мог явиться тут исключением: опытный мореход, организатор похода, да к тому же человек, обладающий большими средствами. Возможно, что он умышленно просил у колымского приказчика только одного служилого человека. Таким образом Колмогорец, обладавший самыми верными рычагами власти – экономическими, хотел застраховать себя от участия в экспедиции людей, хотя бы формально подчиненных Дежневу.

Заполучив служилого человека, ватажники сели на кочи, и летом 1647 года отправились в путь. Но, увы, льды не пустили их в море. Дотащить кочи волоком до открытой воды не удалось... Пришлось вернуться в Нижне-Колымск и там дожидаться следующего, 1648 года.

Федоту Попову такой поворот событий принес много неприятностей. Мало того, что, едва начавшись, сорвался поход, от которого он так много ждал. Зимой значительная часть его отряда не выразила желания снова идти на Анадырь. Все надежды энергичного Колмогорца оказались под угрозой. И тогда с удвоенной энергией он взялся за создание новой ватаги. Заставил вступить в нее тех, кто от него зависел, уговорил вольных людей, заманил перспективой несметных барышей приказчиков других купцов.

И снова вместе с ним Семен Дежнев. Видно, крепко затосковала душа казака по дальней дороге и новым землям.

Однако совершенно неожиданно у него появился конкурент – якутский казак Герасим Анкудинов. Оставив несколько лет назад без разрешения своего воеводы дальнее зимовье, он встал во главе отряда «гулящих людей» и, побродив по сибирским рекам, обосновался на Колыме. Нельзя сказать, чтобы приказчик острожка был доволен таким соседством – подчиняться ему эти люди не желали, зато жалоб на них хватало.

Узнав о походе на Анадырь, Анкудинов принялся уговаривать нижнеколымское начальство доверить ему там сбор ясака. В ход были пушены все средства. Соболей в государеву казну он сулил привезти поболе Дежнева. Предлагал на свои деньги снарядить коч, закупить порох и оружие.

Но не таков был Семен Дежнев, чтобы при первых трудностях скромно отойти в сторону. Обещанное количество шкурок еще не убитых соболей было им увеличено и подана челобитная, в которой, кстати, сообщалось: «...Анкудинов хочет... торговых и промышленных людей побивати, которые со мною идут на ту новую реку (Анадырь. – Н.Л.), и животы их грабить...» Велик был соблазн у нижеколымского приказчика отправить надоевшего ему буяна в тридевятое царство, но, видимо, получив такие сведения, решиться на это он не смог.

Между тем обстановка в острожке накалялась. Дежнев потребовал у Анкудинова возвращения давнишнего долга – 12 рублей и 10 алтын с полуполтиною. В ответ Герасим обругал его, а за назойливость решил отомстить.

Для этого была состряпана челобитная, из которой следовало, что Дежнев на людях ругательски ругал своего начальника – Гаврилова. Автор доноса предлагал учинить над бранителем «царский суд». Но Гаврилов не поверил навету на старого товарища.

Тогда Анкудинов решил пойти сам – со своими людьми, на своем коче, без всякого на то разрешения.

И в отряде Попова, уже имевшем шесть кочей, появился седьмой, на котором сидело тридцать хорошо вооруженных молодцов. Учитывая отношения Дежнева и Анкудинова, трудно предположить, чтобы Семен Дежнев, командуй он походом, позволил своему врагу идти вместе с ним. Попов же, наверное, рассудил, что вряд ли анкудиновцы смогут ограбить его «живот», а чем больше будет с ним лихих рубак, тем лучше.

И вот 20 июня 1648 года кочи землепроходцев двинулись к морю. Нечеловеческая усталость, голод, холод, черные пятна цинги – все это впереди. А сейчас тепло, ветер стих, и дорога туда, откуда после долгой полярной ночи появляется солнце, свободна!

Но плавание наших ватажников было совсем не похоже на воскресную прогулку под парусами. Дело вот в чем. В то лето почти все экспедиции, отправившиеся по сибирским морям на восток, потерпели неудачу. Зато следовавшие на запад быстро и легко прошли свой путь. Очевидно, дули сильные восточные или северо-восточные ветры.

Нелегко пришлось Попову и его товарищам. Ежедневную борьбу с ветром и морем смогли вынести лишь самые опытные моряки. За два с половиной месяца, которые они шли до Большого Каменного Носа, названного потомками Чукотским полуостровом, пропало четыре коча. Возможно ли, чтобы хоть один из них уцелел и добрался до берегов Америки? В какой-то степени такое предположение подтверждают найденные там в 1937 году остатки русских изб. Возраст их определили примерно в триста лет.

Когда справа по борту проплыл мыс, названный потомками именем Дежнева, ватага Попова резко изменила курс. Не подозревая, что совершают великое географическое открытие, Попов и его спутники вошли в пролив, отделяющий Азию от Америки.

Другое событие заставило их хорошо запомнить эти дни: потерпело крушение суденышко Герасима Анкудинова. Ему и его людям еще повезло – все они были спасены и перебрались на два последних коча. Разумеется, лихой вожак «гулящих людей» не пожелал продолжать свой путь под одним парусом с Семеном Дежневым. Так судьба накрепко связала его с Колмогорцем и повела вместе с ним до самого конца легендарного путешествия.

Недалеко от Большого Каменного Носа измученные ватажники пристали к берегу. Короткая передышка закончилась стычкой с чукчами. В ней Попов был ранен, но, к счастью, не смертельно.

И опять беспокойное море день за днем испытывало силы горстки людей, пришедшей к здешним безжизненно-красивым берегам в погоне за свободой и призрачным счастьем.

Где-то к югу от Анадыря дежневский коч не справился с очередной бурей, и был выброшен на прибрежные камни. Удача еще раз улыбнулась служилому человеку – он и все его товарищи спаслись.

Десять недель шли потерпевшие кораблекрушение люди к Анадырю. А когда дошли, то увидели, что здесь почти нет леса и дичи. Изголодавшиеся, измученные люди должны были срочно готовиться к зиме. То есть построить хоть какое-нибудь жилище и запастись едой. Самые выносливые отправились охотиться и разведывать здешние края. Вместе с ними пошел промышленник Фома Пермяк, имя которого несколько раз выделяет в своих челобитных оставшийся тогда строить зимовье Семен Дежнев.

Двадцать дней продолжались скитания первопроходцев. Наконец они решили, что пора возвращаться в зимовье. Когда до него осталось совсем немного, до предела измученные люди полегли в снег. Трое из них, в том числе и Пермяк, заставляли других побоями и уговорами подняться на ноги и пройти эти версты, отделявшие смерть от жизни. Но напрасно. До зимовья Пермяк дошел с одним-единственным ватажником.

Пройдет почти восемьдесят лет, и исследователь Камчатки Степан Петрович Крашенинников запишет предание. В нем говорилось о торговом человеке Федоте Попове и о его друге Фоме Промышленном, о их совместных странствиях по Берингову морю, о зимовке Фомы на Анадыре.

Скорее всего, промышленник Фома Пермяк и Фома Промышленный – один и тот же человек.

После разлуки с Фомой под началом Попова остался последний из семи кочей. К каким берегам повел его Колмогорец после этого рокового дня?

Лет через пятьдесят отряды казаков прошли по следам Федота Попова, и нашли развалины его камчатского зимовья. Их рассказы, основанные на воспоминаниях местных жителей, помогли историкам восстановить заключительную часть путешествия Колмогорца. Впрочем, кое-что о нем сумел разузнать и сам Дежнев. Знаток сибирских архивов Г. Спасский в своей работе «История плаваний россиян из рек сибирских в Ледовитое море» («Сибирский вестник», часть 15, 1821 год) пишет, что в 1654 году Дежневу удалось «отгромить» где-то на берегу Берингова моря у местных жителей «якутскую бабу». Она рассказала, что Федот благополучно добрался до реки Камчатки и, поднявшись вверх по ней, зазимовал на речке, названной в его честь Федотовкой. Летом следующего, 1649 года он прошел морским путем к западному берегу полуострова Камчатки и добрался до реки Тигиль. Там он и Анкудинов умерли от цинги, а их товарищей перебили коряки.

Примерно то же самое, но записанное со слов казаков, можно прочесть в «Описании земли Камчатки» С.П. Крашенинникова.

Трудно сказать, насколько верны разбросанные по отчетам первых исследователей Камчатки слухи и воспоминания о последней части похода Федота Попова. Мы можем только догадываться, опираясь на эти источники, о подробностях странствий Колмогорца и его товарищей после той бури, которая разлучила их с Дежневым. Наверное, они пристали к пустынному берегу, чтобы передохнуть и решить, как быть дальше, куда плыть на своем изрядно потрепанном суденышке. И решили – вперед, навстречу холоду, промозглому ветру и неизвестности!

Попробуем представить себе, как клочья тумана мешали им разглядеть внезапно вырастающие на пути темные скалы. Как вошли они в широкое устье неведомой реки Камчатки и стали подниматься вверх по течению. Как, подгоняемые злым, липким от снега дождем, налегали на весла, хрипя и ругаясь, тащили коч бечевой и сталкивали его с мелей. Как раздвинулись скалы, и глазам их открылась не виданная еще никем из русских людей картина: огромные конусообразные горы, увенчанные белоснежными шапками и столбами дыма, – вулканы.

А морозы крепчали, и некогда было дивиться на всю эту невидаль. Не зимовать же под открытым небом! Леса здесь росло много; застучали топоры, и вот появились, у места впадения в Камчатку речки Никул, первые на всем огромном полуострове русские избы.

Местные жители коряки внимательно присматривались к своим новым белокожим соседям. Они принимали их за богов, которым рука человеческая не может причинить зла, и старались держаться от них подальше:

Началась зимовка, а с ней охота, расспросы коряков, долгие вечерние разговоры вокруг плошки с коптящим язычком пламени.

Наконец по реке Камчатке проплыли последние льдины, и зимовщики навсегда распростились с Никулом, который получил позже новое название – Федотовка. И снова море, ветры и соленая водяная пыль.

Не знаю, колебались ли ватажники, решая, возвращаться им назад или снова рискнуть приблизить к себе неизвестное. Но выбор был сделан, и вот, почти за пятьдесят лет до Владимира Атласова, признанного первооткрывателем Камчатки, Попов и его отряд землепроходцев оказались у самой южной оконечности полуострова и, возможно, увидели северные Курилы. Затем долгий путь по неспокойному Охотскому морю и новая зимовка на реке Тигиль.

Там их тоже приняли за богов. Но однажды несколько ватажников что-то не поделили между собой. Послышалась ругань, началась драка и брызнула кровь. У богов же, по глубокому убеждению их почитателей, крови быть не могло...

Часть зимовщиков погибла в стычке с коряками, а те, кто уцелел, «побежали на лодках неведомо куда». Хочется надеяться, что хотя бы часть из них добралась до материка. Для такой надежды есть основания. За несколько лет до того, как Г.Ф. Миллер отыскал челобитные Дежнева, нидерландский географ Витзен записал любопытный рассказ не известного нам жителя Архангельска, из которого следует, что какие-то казаки обогнули морем некий Ледяной Нос и достигли в конце концов границ Китая. Быть может, так и закончилось это историческое путешествие?

Судьба далеко раскидала его участников. Больше всех повезло Дежневу. Вместе с жалованием за девятнадцать лет беспорочной службы он получил и чин атамана. Новое звание, естественно, сопровождалось увеличением его оклада на четыре рубля в год. Честно говоря, особой нужды в этом Дежнев не испытывал – десятки пудов моржовой кости, привезенные им с берегов Берингова моря, стоили значительно больше.

Шло время, и фигура Дежнева все больше и больше заслоняла от потомков Федота Алексеева Попова. И, может быть, не без помощи последнего.

До нас дошла челобитная Василия Усова, написанная им через пять лет после того, как кочи ватажников вышли из устья Колымы. Купец узнал от кого-то, что ни цинга, ни стрелы, ни свирепые штормы не сгубили его приказчика. Вот и стал просить Василий Усов у царя, чтобы он повелел сибирским воеводам сыскать Попова, и переписать все его имущество. Надо же хоть чем-нибудь восполнить потерю давнишних трех с половиной тысяч и прочего «живота»! Так значит?

Честно говоря, не хочется ударяться в предположения о том, что легендарного Колмогорца посадили в долговую яму или поставили его вместе с другими несостоятельными должниками на беспощадный правеж. Остается надеяться, что Федот Попов все-таки остался жив после гибели своего последнего коча, но его жена, прекрасно зная о жестоком наказании, ожидавшем разорившегося приказчика, обманула Дежнева, сообщив ему о смерти мужа. А сам Попов сумел ускользнуть от бдительных глаз «государевых служилых людей» и спокойно прожил остаток своей жизни, никому не докучая прошениями и описаниями своих странствий.

Если все так и случилось, то не стоит удивляться, что после настоящего вожака похода не сохранилось никаких письменных документов. Не найти теперь на карте и речку Федотовку...

Несправедливо? Конечно.

Но все же не будем сетовать на громкую славу тех, кто оставил после себя много прошений, челобитных, отписок и разных других бумаг. Без них мы никогда не узнали бы и имен людей, по каким-то причинам не описавших свои подвиги.

Что осталось бы от исторического похода «встречь солнцу», не будь Семена Дежнева? Несколько упоминаний, сделанных вскользь современниками путешествия, и слухи, записанные через десятки лет после их смерти? Скорее всего, да.

Но все же неверно считать описание легендарного плавания единственной заслугой Дежнева. Он был, несомненно, в числе самых активных участников похода. Не случайно товарищи выбрали его одним из первых приказчиков Анадырского зимовья. Неутомимый путешественник и мореход, талантливый организатор, он внес немалый вклад в дело освоения Восточной Чукотки и заслужил право навсегда оставить свое имя на карте Азии.

Одним словом, Колмогорец Федот Попов не ошибся в своем спутнике.