КНИЖНЫЕ ЗНАКИ Н. П. ДМИТРЕВСКОГО

М. Я. ЛЕРМАН
КНИЖНЫЕ ЗНАКИ Н. П. ДМИТРЕВСКОГО
ВОЛОГДА 1925

Если в Западной Европе книжный знак появился на много раньше, чем в России, то все же и у нас идея эта была не чужда владельцам библиотек далекого прошлого. Знаки Брюса, Лефорта, Бестужева, а позже - Томанского, Чернышева, Орлова, Белосельского, Аракчеева и многих других, - вводят нас в старинные русские библиотеки и помогают разрешать многие загадки былого. Знаками украшали свои книги и люди, близко чувствовавшие книгу, с ней и над ней работавшие, и люди, владевшие библиотеками в силу царившей моды украшать свои помещичьи дома и городские особняки шкафами, наполненными книгами. Многие крупные книжные хранилища при разных учреждениях также задавались целью украшать свои книги особыми книжными знаками. Если мы вспомним, хотя бы, историю возникновения знака библиотеки Военно-Медицинской Академии*, то увидим, что не только чисто практическое желание уберечь свою книгу руководило этими учреждениями, а истинное стремление книголюба украсить ее имело еще большее значение в этом вопросе. Не этим ли следует объяснить и разные размеры и разные варианты этого знака? Правда, многое хорошее в этом отношении оставалось лишь в об-

„Труды Ленингр. Общ. Экслибрисистов", вып. IV, 1925 г.

ласти желания, но препоной тому служили непреоборимые порой тайны ведомств, победить которые не всегда представлялось возможным.

При обзоре наших старых книжных знаков обращает на себя внимание то, что все они, за абсолютно редким исключением, в известной мере являются однотипными. Владелец библиотеки не проявлял в них своего личного, индивидуального, внутреннего отношения к книге. Он не задумывался, видно, над содержанием своего книжного знака, над проявлением себя, своей связи с книгой, отношения к ней - в этой миниатюре. Он заказывал этот знак лучшим граверам, но вряд ли уделял этому вопросу больше внимания, чем при заказывании почтовой бумаги или визитной карточки. К лучшему граверу он обращался просто потому, что по всем своим хозяйственным заказам привык обращаться к лучшим мастерам, если не находил их среди своих крепостных. Ведь надо же помнить, что все эти владельцы библиотек обладали обычно крупными состояниями, и лишь благодаря этому они оставили нам в своих книжных знаках работы лучших мастеров. Бывали исключения, но их так немного.

Но и эти мастера не могли дать знаку большее содержание, так как желания владельцев библиотек в значительной мере исчерпывались стремлением украсить и свою библиотеку родовым гербом. Герб, эмблема рода, звания - вот главное, что мыслилось тогда необходимым изобразить на книге. Ничего индивидуального, ничего определяющего место книги в душевном складе владельца ее не находим мы в этих знаках. Если кто-нибудь из них выделял себя в бесконечном ряду своих именитых родственников, то его стремление к индивидуализации ограничивалось лишь тем, что к сухому изображению родового герба он прибавлял ряд орденов, лично ему пожалованных, либо изображение рода его оружия. Это помогает нам теперь почти безошибочно разрешать вопросы об атрибуции знака, его датировки, способствует ряду других чрезвычайно интересных генеалогических изысканий, но все таки оставляет открытым вопрос об отношении владельца к книге и вообще о его внутреннем мире. А не в этом ли наиболее интересный вопрос для каждого экслибрисиста? Вспомним еще, что многие старые книжные знаки даже не имеют надписи „ex libris", а изображают только герб, зачастую такой же, какой употреблялся его владельцем и на его упряжи, и на его выезде, на фронтоне его особняка, - в таких случаях этот знак еще меньше имеет значения для искусства.

Вот почему мы с особым интересом должны относиться к негербовым старым знакам. Их немного, - тем больше их значение. Да среди более старых их и совсем нет, либо они нам неизвестны. Книжный знак Безбородко, Всеволожского, Белосельского, Бларамберга, а потом Томона, Смир-дина, - вот все, что приходит на память. В них разбросаны уже крупицы художественного вкуса, - выбранный ими рисунок предназначен исключительно для книжного знака. Порой, быть может, это выбор не совсем удачен, но нам ценны и эти крупицы, ибо в них мы находим зачатки нашего современного художественного книжного знака, где не род, не чин, а книголюб и творчество художника доминируют над всей темой знака. И в этом его тихая ласка, его красота, - это увлекает всякого, кто интересуется книжными знаками. Именно в этом художественном рисунке, в отображении в знаке вкуса и личности его владельца кроется значение „ex libris'a", как украшения книги. Даже человек, никогда не слышавший о существовании книжных знаков (а как их много даже среди близких к книге людей, даже среди любящих книгу), с особым интересом относится к такому знаку, он его интригует, он пропагандирует любовь к книге. Такой знак ярко индивидуалистичен и не может явиться знаком кого бы то ни было другого, кроме того, для кого он предназначается художником. Если таким знаком воспользуется не тот, для кого художник его сделал, то нарушится художественная правда; миниатюра эта, быть может, очень тонко сделанная, богатая большим искусством мастера, в таком случае останется лишь миниатюрой, но не будет книжным знаком.

В соединении большого мастерства, изящества техники, легкости линий, графичности и единения художника с книголюбом, для которого знак предназначается, - залог настоящего книжного знака. Эти все элементы часто так хороши в наших современных „ex libris'ax", которые действительно могут украшать книгу, способствовать любви к ее внешности, ее сохранности. Это сознается теперь, очевидно, почти всеми, кто заказывает себе знак, этим следует объяснить и содержание современного книжного знака. Правда, нам могут указать, что герб ведь вообще потерял свое значение, что его теперь не существует, что этим следует объяснить изгнание его из современного русского книжного знака. Думается, что это не единственная причина. Ведь существуют чудаки, которые и в наше время создают себе гербовые книжные знаки и в этом находят удовлетворение своего вкуса, хотя, к чести их, надо прибавить, что в таких случаях герб большей частью является лишь одним из элементов знака, что в общей компановке знака рядом с гербом привносится много личного, индивидуального. Но и это не всегда бывает...

За последние годы распространение русского книжного знака сильно возросло. Он проникает уже в более широкие круги русских книголюбов, он все чаще и чаще встречается не только в крупных центрах, но и в провинции. Им отмечают свои книги многие библиотеки общественного пользования в провинции и отдельные собиратели книг.

В связи с этим над книжными знаками работают не только художники-ксилографы в Ленинграде и Москве, но мастера, работающие в провинции, также не мало внимания уделяют теперь книжному знаку. А это в свою очередь способствует развитию идеи украшения книги. Казань, Киев, Ульяновск, а за ними Вологда знают своих мастеров, с любовью посвящающих свой труд исканиям в области книжного знака. И много хорошего, интересного, изящного вносят они в эту область. Труд этот приобретает особую значимость именно потому, что в провинции - надо в этом сознаться- еще так мало ценят внешность книги и мало ее понимают. Там встретить отзвук себе в этой области тем труднее, а труд художника неотзвучный так тяжел... Тихо и любовно они все-таки творят свое дело и шаг за шагом внедряют любовь к книге, любовь не только к ее содержанию, к ее практической или научной полезности, но и к ее изяществу, к полиграфической технике, к внешности книги, а вместе с тем и к ее сохранности.

В этом колоссальное значение труда провинциальных мастеров книги. И среди них не последнее место занимает Николай Павлович Дмитревский, много работающий над внешностью книги вообще и над книжным знаком в частности. Ему принадлежит ряд работ по иллюстрированию книг, обложкам и пр. Родная ему Вологда и ее старина находят отражение в его работах. Север близок ему. Н. П., правда, родился в Китае, в г. Ханькоу, где отец его был русским консулом, но уже пятилетним мальчиком он попадает в Вологду. Сюда притянули его родственные нити, здесь в Вологодской губернии его дед был церковным сторожем и дьячком, да и мать его - уроженка Вологодской губернии. Здесь же в Вологде он поступает в гимназию, но остается в ней лишь до 7-го класса, и для окончания ее вынужден ехать в 1907 году в Петербург, где и оканчивает гимназию Столбцова. Еще в Вологде он живо интересуется вопросам искусства, учится живописи, но глухая северная провинция не может дать ему хорошего руководителя, и это лишает его возможности после окончания гимназии держать экзамен в Академию Художеств. Начинаются занятия с перерывами, упорное стремление к намеченной цели и столь характерная для российской действительности, и почти неизбежная, смена учителей и руководителей. Зиму 1909 и 1910 года он посещает Школу Общества Поощрения Художеств, а затем переходит в частную мастерскую в глухом переулке по Вознесенскому проспекту в Петербурге, где работает и учится под руководством Д. Н. Кардовского. Здесь он остается недолго, но и по сие время с чувством глубокой благодарности вспоминает руководительство Д. Н. Кардовского. В 1911 году Н. П. держит конкурсный экзамен в Училище Живописи, Ваяния и Зодчества в Москве. На 300 конкурентов всего 25 вакансий, и одну из них он получает. Но влияние и руководство училища отражается на художнике слабо:-преследующая его и здесь частая смена преподавателей пагубно отражается на школьной системе. Слушатели предоставлены сами себе. Н. П. лекции посещает слабо, так как в них не находит ответа на все интересующие его вопросы. Но, к счастью, при училище богатая библиотека, он погружается в книги, читает много, а в мастерской работает самостоятельно, не ощущая ничьего влияния, не получая никаких серьезных указаний. Материальная необеспеченность не парализует стремления к знанию и пониманию дорогого искусства, жадно посещаются вне училища все лекции по вопросам искусства, разные диспуты, музеи, выставки, все, где, казалось, можно найти ответ на недоуменные вопросы молодого художника.

Начало войны застает Н. П. в натурном классе. Он оставляет училище, едет на войну; заботы и тяготы фронта, революция на фронте - все это почти на три года отрывает его от занятий, и он почти все время не прикасается к карандашу и краскам.

В 1918 году Н. П. снова в Вологде и торопится наверстать потерянное время. Он увлекается графикой. Начинает работать над иллюстрированием Блока, и в 1922 году Госиздат эти его работы выпускает в свет отдельным изданием. Одновременно художник работает в местных Вологодских организациях, заведует музейным делом, организовывает Вологодский Художественный Техникум, в нем преподает, работает в местных издательствах, а свободное от этого время посвящает изучению и исканиям в новой для него технике - гравюре на линолеуме и ксилографии. Он пробует свои силы в этой области. К тому же времени относятся его первые книжные знаки, над которыми он работает с увлечением, тщательно пользуясь для них той же техникой.

В 1923 году совместно с архитектором Ив. Ив. Варакиным он выпускает в свет серьезный труд - гравюры на линолеуме „Старая Вологда" и этим, как бы, отдает дань своей родной Вологде и ее милой старине. После этого он почти оставляет краски и всецело отдается гравюре на дереве. Этой работе он посвящает все свои силы и только ею пользуется при создании книжных знаков. А знаков им создано много.

При просмотре его знаков, приятно отметить, что обладателями их являются в большинстве владельцы провинциальных книжных собраний, что благодаря любовному труду Н. П. ширится распространение „ex libris'a", и книжный знак проникает "из центра вглубь, туда, где еще так мало развит интерес к книге, к искусству, к графике. В этом, несомненно, большая заслуга и особая значимость работ Н. П. Дмитревского, что и хочется здесь подчеркнуть.

Но помимо этого обращает на себя внимание и правильно понимаемое художником содержание книжного знака. В каждой его работе, особенно в последних, чувствуется большой интерес, проявленный им к внутреннему миру лица, для которого знак предназначается. Его знаки, таким образом, получаются достаточно индивидуалистичными. Содержание их лишено „литературщины", банальности, но изобилует отдельными штрихами явно близкими и дорогими для их обладателей.

Вот книжный знак (1923 г.) библиотеки Северной Кооперации Рыбных Промыслов в Архангельске (книги по разнообразным отраслям знания)- снасти рыболовного судна, дельфин, обвивший мачту, раскрытая книга, - удачно разрешенная тема, в которой оттенен специальный характер учреждения.

Знак Викентия Михайловича Колыгина (1923 г.) в Архангельске (библиотека по искусству и общественно - экономическим вопросам) - в углу, какая то картина, старинная фарфоровая чашка, книги, и на них изображена статуэтка - „Мысль" Родэна.

Знак сотрудника провинциального издательства Бориса Ивановича Клушина (1923 г.) в Иваново - Вознесенске (библиотека по разным вопросам) - сильная рука держит раскрытую книгу, а кругом штрихи и линии, намечающие овал рисунка.

Знак для самого автора (1924 г.) в Вологде (книги по искусству и литературе) - некто со штихелем в руках, забор, фрагменты типичной Вологодской архитектуры (собор, дом), то, что окружает художника.

Знак покойного врача-хирурга, общественника, много поработавшего в Вологде, Павла Павловича Мокровского (1924 г.) (библиотека по медицине и общественным вопросам), - фигура человека, змея, рука со скальпелем очерчивает круг, внутри которого мертвая голова, - элементы профессиональной деятельности врача отражены достаточно отчетливо.

Знак для самого автора (1924 г.) - технический этюд.

Знак для автора (1925 г.)-у окна край стола, на нем раскрытая книга, статуэтка, держащая в руках папирус с инициалами автора-владельца, на стене две гравюры, - интимный уголок Н. П. Знак Вблогодского коллекционера, краеведа, Сергея Васильевича Клыпина (1925 г.) (библиотека по краеведению, искусству, книговедению и по вопросам типографской техники), - раскрытая книга, в овале название родного ему города Вологды, а на стене очертание головы автора как бы подчеркивает их личную дружбу.

Знак Шарлотты Ермолаевны Гинецинской (1925 г.), в Ленинграде (библиотека по вопросам искусства), - на фоне итальянского пейзажа идет женщина с распущенными волосами и читает книгу.

Знак Андрея Константиновича Ветрова (1925 г.), в Вологде (библиотека на английском, французском и испанском языках, главным образом по истории), - в плоскости щита американские небоскребы; голова индейца, край флага Американских Штатов.

Знак Павлы Ефимовны Дмитревской (1925 г.), жены художника (библиотека по вопросам агрономии), - изящный кувшин, наполненный полевыми цветами, так интимно близкими настроениям владелицы знака.

Знак проф. Алексея Алексеевича Сидорова (1925 г.), в Москве (шахматный отдел библиотеки), - поле шахматной доски с четырьмя фигурами, конец партии - мат двумя слонами; кисть руки ставящая слона - последний ход; позади доски снятые фигуры, на фоне-силуэт фигуры коня.

Знак Михаила Яковлевича Лермана (1925 г.), в Ленинграде (библиотека по истории литературы, искусства и общественно-правовым вопросам), - большой город, движение в нем, его громады, но вокруг владельца-книги, ему с ними тихо, покойно.

Все эти знаки выполнены ксилографией и воспроизведены в этой книге непосредственно с оригинальных досок.

Кроме этих знаков, Н. П. исполнен еще ряд работ в этой области:

Проект книжного знака, 1913 г., тушью,-на фоне средневековой арки бюст человека в плаще со склоненной головой.

Проект книжного знака, 1913 г., пером, - на фоне колонны и стильного окна с переплетами задумчивая фигура женщины.

Проект книжного знака 1914 г., пером,-из-за фантастических трех деревьев выходит женщина в русском наряде и кокошнике.

Кн. знак Елены Николаевны Волковой (1918 г.), автоцинкография, библиотека по искусству, - на фоне руин и кипарисов фигура Аполлона.

Проект книжного знака Викентия Михайловича Колыгина (1919 г.), пером, -на фоне звездного неба из пучины виднеется шар-глобус, на нем треножник с пылающим огнем, выбрасывающим открытую книгу.

Проект книжного знака Викентия Михайловича Колыгина (1922 г.), пером, - в перспективе полки с книгами, фолиантами и на их фоне глобус.

Книжный знак Викентия Михайловича Колыгина (1922 г.), линогравюра, - силуэт стоящей фигуры, глядящей вдаль через глубокое окно перед ней.

Книжный знак Сергея Васильевича Клыпина (1922 г.), автоцинкография, - убеленный сединами старец с листом бумаги в руке склонился у печатного станка.

Книжный знак Шарлотты Ермолаевны Гинецинской (1918 г.), автоцинкография, - на фоне легкого пейзажа статная фигура женщины с книгой в руке.

Книжный знак Павлы Ефимовны Дмитревской (1924 г.), ксилография, - у русской тесаной избы в северном стиле, опершись на спиленное бревно, задумчиво стоит женщина в расшитом платье.

Одно лишь перечисление всех знаков, сделанных Н. П., свидетельствует о проявленном им интересе к проблеме книжного знака.

Я умышленно так подробно остановился на описании содержания всех его знаков, дабы лишний раз оттенить связь этого содержания с владельцем знака, с его личными чертами, настроениями, и тем, что для него оживает в книжном знаке. А раз знак является не оторванным от его обладателя и не безжизненным ярлыком на книге, - он украшает книгу и еще больше приближает ее к любящему книгу владельцу.

Июль. 1925 г.