В начале 60-х годов я служил в войсках ПВО на Крайнем Севере. Служба моя на командном пункте дивизии проходила так: сутки дежуришь, двое суток отдыхаешь. Так что времени хватало и на военкоровскую деятельность, и на прочтение поступавших иногда с опозданием из-за погодных условии периодических изданий. Сам занимавшийся сочинительством, я особенно интересовался опубликованными стихами. Впервые имя Николая Рубцова увидел в «Комсомольской правде». Центральная газета с пометкой «На конкурс» напечатала его стихотворение «В океане», поразившее меня четкой размашистостью строк, похожей на матросский шаг, емкостью и точностью эпитетов, превосходной рифмой. Вот конец этого произведения:
И долго,
и хищно,
стремясь поживиться,
С кричащей
голодной
тоской
Летели
большие
клювастые птицы
За судном,
пропахшим треской...
С тех пор я всегда с нетерпением ожидал появления в печати новых стихов интересного автора, но, конечно, не очень-то надеялся на возможность личного знакомства с ним. Однако судьба распорядилась иначе – за короткий период 1966–1967 годов поэт побывал в Бабаеве несколько раз.
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Уволившись в запас осенью 1965 года, я устроился на работу в редакцию нашей районной газеты «Ленинский путь». Редактировал ее А. М. Хорьговский. Сотрудниками были К. Андреев, А. Папин, Л. Смирнова, В. Лукошников, В. Аншуков. Начинать мне пришлось с должности фотокорреспондента, но вскоре в сельхозотдел была добавлена дополнительная штатная единица литсотрудника с окладом 90 рублей, и Валентин Иванович Лукошников, заведовавший отделом, терпеливо и усердно «натаскивал» меня по всем сельскохозяйственным вопросам. Одновременно я вел организованный при газете литкружок, в занятиях которого принимали участие В. Аншуков, Н. Матвеев, А. Шейнов, П. Груничев, И. Дробязко и другие авторы.
В том же 65 году в Северо-Западном издательстве вышла крохотная книжечка Николая Рубцова – «Лирика», явившаяся для меня, как и для многих, радостным открытием. Я даже поместил в своей газете небольшую, но теплую рецензию на нее, правда, слегка «раздраконил» показавшееся слишком простым стихотворение «Родная деревня». Не скажу, сколько после этого времени прошло, но в редакции появился сам Рубцов.
Наше учреждение располагалось тогда наверху двухэтажного здания на улице К. Маркса. Я сидел за рабочим столом в комнате, близкой к прихожей, спиной к входу-выходу, и не всегда обращал внимание на проходивших мимо людей. Поэтому весьма был поражен, когда со стороны редакторского кабинета ко мне подошел человек и негромко представился:
– Я – Рубцов.
Мы познакомились. Внешность его не казалась примечательной, по привлекали к себе внимание узкое лицо, большой лоб, карие, часто, мигающие, но проницательные глаза, взгляд которых не каждому дано было выдержать. Особенным был у него и голос – резковатый, чуть гортанный. Работа, разумеется, на ум уже не шла. С разрешения редактора мы побродили по городу. О поэзии, и стихах Николай Михайлович почему-то не любил говорить, и мне, страдающему от излишней скромности, было с ним легко, так как я почти не чувствовал coбcтвeннoй «провинциальной ущербности» в присутствии поэта из Вологды.
Помнится, на очередное занятие литературного кружка местные авторы собрались в кабинете редактора. Место за столом я предложил Рубцову. Но тот отказался:
– Ты руководитель, ты и веди занятие.
На этот раз – мы разбирали стихотворения И. Дробязко. В подборке у нее были и патриотические, и лирические стихи. Редактору партийной газеты больше приглянулась работа девушки, посвященная одному из советских праздников, Рубцов же отложил какое-то лирическое стихотворение. Я готов был принять сторону редактора, т. к. оптимистические строки быстрее попадали на «литературную страницу», но мне дорого было мнение гостя, и я не удержался от вопроса:
– Почему именно это?
– Девушке легче нести цветочки, чем лозунги, – с легкой иронической улыбкой ответил Рубцов…
О своем прибытии в Бабаево Николай Михайлович заранее не предупреждал. Однажды утром я подходил к газетной витрине, стоявшей около здания редакции и типографии. Около нее прохаживался взад-вперед небольшого роста человек в темном демисезонном пальто, которое было не новым, но сидело на хозяине очень хорошо и говорило о принадлежности мужчины к числу культурных и интеллигентных людей. Когда я поравнялся с ним, он повернулся ко мне и сказал, улыбаясь и протягивая руку для приветствия:
– Я жду тебя.
Мы поднялись на второй этаж. Я сразу же попросил гостя дать несколько стихотворений для газеты. Рукописей у него с co6oй не было и он попросил чистых листков бумаги. Минут через пятнадцать передо мной на столе лежали воспроизведенные им на память стихи «Шумит Катунь», «Ночь на родине». «Прекрасно небо голубое!». В одном из номеров наша газета их напечатала. После я переписал их от руки, чтобы сдать в редакционный архив, а оригинал рукописей взял себе на память.
Вечером мне нужно было ехать в Новое Лукино для проведения урочного дня по умершему родственнику, и я не знал, как быть с Рубцовым. В то время я сам ютился по частным квартирам. Прикинув различные варианты, предложил Николаю Михайловичу совместную поездку.
– Удобно ли это? – спросил он.
– Со мной – удобно, – ответил я, и он согласился.
Тетушка по отцовской линии Елизавета Кирилловна Старишева приняла нас хорошо. Так уж получилось, что за столом Рубцов оказался рядом с Г. Ф. Чистяковым из Борисова. Водки Николай Михайлович не любил (а за столом была только она), поэтому хмель быстро ударил ему в голову. Захмелел и Григорий Федорович. Они заспорили. Я напрягся и прислушался, В паутине перекрестных разговоров, присущих каждому застолью, мой слух уловил смысл их спора.
– Христос и Ленин! – твердил беспартийный поэт.
– Только Ленин! – упорно сопротивлялся шофер коммунист.
Наутро они не только помирились, но и подружились так. что нам пришлось побывать у Григория Федоровича в гостях.
В маминой избе в деревне Афанасово Рубцов смог выдержать только одну ночь. После мне передали фразу, сказанную им перед отъездом.
– Что за деревня! Ни магазина. ни телефона...
Приехав в Бабаево, он пришел к бабаевскому поэту Н. И. Матвееву. Николай Иванович нашел на своей улице 1 Мая частный домик, в котором снял для Рубцова комнату. Там поэт и проживал некоторое время.
В один из выходных дней я приехал к Николаю Матвееву, и мы договорились навестить Рубцова. Сходили в магазин, купили вина и отправились к знакомой избе. Хозяйка сказала, что постоялец дома. Желая своим появлением преподнести сюрприз, не постучавшись, открыли дверь в его комнату, и остановились у порога. как вкопанные, Рубцов в расстегнутом пальто сидел на заправленной койке лицом к двери и уставился на нас пронзительным ненавидящим взглядом. Признаться, нам стало не по себе. Мы, как загипнотизированные, не в силах были шагнуть ни вперед – в комнату, ни назад – к выходу. Пожалуй, больше минуты мы находились в состоянии, близком к «невесомости». Наконец напряжение души и тела его стало ослабевать, затем на суровом лице появилась улыбка.
– Проходите, устраивайтесь...
Мы вошли. Рубцов достал, не вставая, откуда-то из-под кровати початую бутылку красного и кратко пояснил:
– Вчерашняя...
Приглядевшись, я понял, что поэт трезв. Я понял еще, что мы невольно ему помешали, застигнув его в момент творческого процесса, когда появление гостей и даже друзей не очень-то желательно. Меня удивило лишь то, что в его руках не было ни карандаша, ни авторучки, хотя чистые листы бумаги валялись на полу и лежали на стуле. Поэта в красивом беспорядке окружали зачем-то раскрытые книги прозы и поэзии. Позднее из воспоминаний друзей Николая Михайловича я узнал, что Рубцов писал стихи, редко пользуясь авторучкой, и держал их «рукописи» в голове. У него была феноменальная память.
Последняя моя с ним встреча была совсем короткой. Он приехал в Бабаево ранней весной 1967 года, после выхода в столице книги «Звезда полей», принесшей ему впоследствии всесоюзную известность. А мы с женой и другом детства Николаем Петровым, кстати работавшим шофером в нашей редакции, отправлялись в Москву на первомайские праздники. Узнав об этом, Николай Михайлович дал мне домашние адреса поэта Станислава Куняева, редактирующего ныне «Наш современник», н критика Феликса Кузнецова. С Феликсом мне удалось встретиться. Критик помог мне связаться с редакцией «Молодой гвардии». В конце лета журнал опубликовал два моих стихотворения. Так косвенно Рубцов сумел помочь мне напечататься в столичном ежемесячнике.
Прошу прощения у читателей за то, что настоящие заметки носят схематичный и бессюжетный характер. К сожалению. из-за моей беспечности и беззаботности, свойственных молодости, в то время я не вел дневниковых записей. Да и не предполагал, что любимый поэт так скоро, в расцвете творческих сил уйдет из жизни.