Судаков Г. В.
Грамотность и книжная культура вологжан в XVII в.
// Материалы по истории Европейского Севера СССР: Северный археографический сборник. – Вып. III. – Вологда, 1973. – С. 215-226. 

Обобщенными сведениями об образованности населения в разных частях Русского государства XVII века наука в настоящее время не располагает. Более или менее благополучно обстоит дело с изучением грамотности и книжной культуры центра, то есть Москвы. Исследование этого вопроса на местном материале только еще развертывается 1 [См. некоторые данные по южным областям в работах: С. И. Котков. Южновеликорусское наречие в XVII столетии (фонетика и морфология), М., 1963; его же. Очерки по лексике южновеликорусской письменности XVI–XVII веков, М., 1970; Г. А. Хабургаев. Локальная письменность XVI–XVII веков и историческая диалектология, в кн.: Изучение русского языка и источниковедение, М., 1969. О распространении книги в Сибири см.: Е. В. Ромодановская. «О круге чтения сибиряков в XVII– XVIII вв. в связи с проблемой изучения областных литератур», в кн.: Исследования по языку и фольклору, вып. 1, Новосибирск, 1965], причем данные такого рода приводятся разрозненно в работах по истории, литературе, лингвистике и книговедению. Вологодский край в этом отношении, как нам известно, почти не изучен, а между тем сведенные воедино свидетельства сословной принадлежности писцов, данные о количестве грамотных и порядке обучения грамоте, о распространении книг в крае и о местных авторах и т. п. позволяют воссоздать любопытную картину духовной жизни провинций Московского государства.
Среди местных грамотеев можно выделить четыре группы: 1) профессиональные писцы: подьячие местных светских и церковных учреждений, а также площадные писцы; 2) священнослужители – представители белого духовенства 2 [Черное духовенство не принимается во внимание, так как далеко не все монахи были местными уроженцами, хотя находились и такие, например, в 1671 г. крестьянин Вологодского у. Михаил Анциферов постригся в монахи Арсеньевой пустыни, о себе он сообщает, что «грамоте умеет, книги чтеть и пишет» (Гос. архив Вологодской обл. – ГАВО, ф. 1260, оп. 3, 81, 1691 г.). По этой причине документы, написанные монахами, нами не привлекались, но северные монастыри были центрами книгописания, книжной культуры и грамотности в крае и оказывали определенное культурное влияние на местное население. Известно, что в Кирилло-Белозерском монастыре существовала школа, в которой детей монастырских служек обучали порядку церковной службы, грамоте и некоторым ремеслам, в 1697 г. в ней было 23 человека (В. Петров. Монастырская голышня, «Дела и дни», кн. 3, 1922); грамоте обучали в Ферапонтовой монастыре («Описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище» – ОВС, вып. 9, Вологда, 1910, с. 23), в Спасо-Прилуцком монастыре (ОВС-8, 85, 1645 г.) и в Павло-Обнорском (Н. Суворов. Опись Павло-Обнорского монастыря Вологодской епархии, «Изв. Археологического об-ва», т. 5, 1863, с. 182)]; 3) посадские люди; 4) крестьяне.
Охарактеризуем каждую из этих групп.
В северных городах довольно значительною была группа площадных подьячих, которая составлялась из небогатых людей посада. Обычность этого явления подтверждается хотя бы следующими строками челобитной 1668 года: «А кормятся на Вологде в писчей избушке площадным письмом посацкие оскуделые люди» 3 [ЦГАДА, приказные дела старых лет, д. 87, л. 2, об. 2]. В городе были одна или две писчие избушки, где подьячие писали по очереди разные документы для желающих, см.: «Онъ де Ивашко был в те поры в писчей избушке была иво Ивашкова денщина» 4 [ГАВО, ф. 1260, оп. 3, 25, 2 скл., 1657 г.]. В Великом Устюге, например, в 1667–1668 гг. было 53 площадных подьячих, причем все они были устюжскими посадскими людьми 5 [ЦГАДА, приказные дела старых лет, 1667, д. 325, л. 20; 1668 д. 18, лл. 3–7]. В Вологде в 1678 году официально значилось 13 площадных подьячих 6 [«Дополнения к актам историческим, собр. и изд. Археографической, комиссией», вып. 9, СПб., 1875, с. 106], хотя в действительности площадным письмом, как свидетельствуют составленные нами списки писцов, промышляло не менее 17 человек.
В семьях писцов была развита наследственность профессии. В Великом Устюге в 1630 г. писали площадное письмо Невзор Еремеев с сыном, в то же время Баранов Первуша был спасским церковным дьячком, а его брат Кузьма писал на площади, в 1634 г. мир избирает Кузьму в земские судейские дьячки, грамотен был и их отец Иван Васильевич Баранов – сторож таможни. Два брата Протопоповы Семен и Демид в 60–70 гг. были подьячими съезжей избы. В 80-х годах писали на площади братья Пинежаниновы Кузьма и Федор.
В Белозерске в 1677 г. Архипов Дмитрий Никитич был подьячим съезжей избы, а его брат Афанасий – площадной подьячий, в то же время Иван и Петр Водяниковы были площадными писцами. Иван Большой и Иван Меньшой Тимоховы писали в съезжей избе и на рыбном дворе. В 1645 г. в съезжей избе был подьячим Никита Чапыжников, а в 1672 г. пишет бумаги и его сын Осип. В 1649 г. должность подьячего съезжей избы занимал Дмитрий Олферович Инков, в 1677 г. его сын Иван. В Тотьме в 1672 г. писал на площади Кашин Тит Иванович, а в 1687 г. его сын Яков. В Вологде в одно время жили Иван Корнилов – площадной подьячий и его дядя Андрей Сафронов – подьячий приказной избы.
Профессиональными писцами в селах были церковные и земские дьячки. Церковный дьячок часто писал и земские дела 7 [ОВС-3, 75, 1699 г.], поэтому нередки такие подписи в столбцах: «церковный и земский дьячок Спасского приходу Глубоковского ключа Вологодского уезда Степан Федоров» 8 [ГАВО, ф. 1260, оп. 2, 26, 1624 г.]. Такое совмещение обязанностей допускалось не из-за нехватки грамотных, а по причине недостатка земли и небольшой платы земским дьячкам: около 3 руб. в год 9 [«Акты, относящиеся до юридического быта древней России», т. III, СПб., 1884, с. 223, 1667 г. См. также один характерный документ, в котором поп села Мегры Белозерского у. жалуется: «Отнимают у меня крестьяне треть церковные земли земскому дьячку для ради писма мирсково ...а у церкви божиеи у меня свой дьячок есть». И архиепископ распорядился: «Велеть писать земские всякие дела церковному дьячку, а от письма велеть ему имать со столбца по две денги» (ОВС-3, 7, 1658 г.)]. И, тем не менее, количество профессиональных писцов в деревнях было достаточно велико, в Лежском волоке, например, по нашим спискам, за 40 лет (1650–1690 гг.) было 13 земских и 12 церковных дьячков.
Уровень грамотности белого духовенства был сравнительно высоким, так как священнослужители в большинстве своем проходили все ступени иерархической лестницы, начиная с дьячка, для которого грамотность была обязательна. В XVII веке, как свидетельствуют многочисленные документы, члены клира, в том числе и попы, выбирались из грамотных, знающих правила церковной службы людей той же деревни, где была приходская церковь 10 [См. также: И. А. Елизаровский. Лексика беломорских актов XVI–XVII вв., Архангельск, 1958, с. 16]. Кроме того, важно учесть, что церковная служба до конца XVII века заключалась в чтении священных книг, импровизированное устное слово пастыря не допускалось, дабы не снизить обыденной речью торжественности обряда 11 [Н. К. Никольский. Исторические особенности в постановке церковно-учительного дела в Московской Руси (XV–XVII вв.) и их значение для современной гомилетики, СПб., 1901, с. 4, 6].
Стремясь оставить свое место за детьми, попы и дьяконы обучали грамоте своих детей, так, У Воскресенского попа Прокопия из Великорецкого ключа Вологодского у. были грамотны три сына: Иван, Василий и Федор12 [ОВС-8, 44, 1676; ГАВО, ф. 1260, оп. 4, 219, 1698]: в Сямской в. того же уезда у Дмитриевского попа Василия – сын Прокопий и т. д., количество таких примеров довольно велико. В актах мы находим и известия об обучении грамоте 13 [О порядке обучения грамоте см.: А. И. Соболевский. Славянорусская палеография, изд. 2, СПб., 1908, с. 9–11; С. Миропольский. Очерк истории церковно-приходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени, изд. 2, СПб., 1910, с. 179–217], так, земский писец Яков Власьев из-под Вологды должен был учить детей своего тестя – дьячка Ивана Кириллова 14 [ОВС-10, 125, 1688 г.], учил грамоте детей своего тестя дьякон Григорий из Вологодского у.15 [ОВС-5, 24, 1673 г.]
Характерно, что в роли учителей грамоты выступали также чаще всего церковнослужители. Один вологодский дьячок учил сразу трех человек, «выучил их по азбукам» 16 [ГАВО, ф. 1260, оп. 2, 208, 5–6 скл., об., Вологда, 1678 г.], несколько человек учил вологодский дьякон Гаврил 17 [«Сборник актов Северного края XVII века», сост. И. Суворов, Вологда, 1926 (САС-2), с. 182]. Поп Сергей из Вологодского у. учил сына помещика Д. К. Беседного 18 [ОВС-11, 29, 1648 г.], поп Михаил Яковлев в г. Вологде учил сына Василия Филиппова – крестьянина князя Ф. Ф. Волконского19 [ОВС-10, 120–122, 1686 г.]. Любопытен также факт покупки белозерским попом Семеном вместе со своим компаньоном 339 экземпляров печатной азбуки на московском Печатном дворе 20 [С. П. Луппов. Книга в России в XVII веке, Л., 1970, с. 65], вероятно, для продажи в своем уезде.
Кстати отметим, что из-за нехватки и несовершенства печатных букварей на местах учителя создавали рукописные азбуки, которые включали в себя материал для чтения и для обучения письму, были и специальные азбуки, предназначенные только для обучения письму – это азбуки-прописи. В настоящее время имеются точные данные о написании в Вологде трех таких азбук: в 1643, 1667 и 1701 гг. и одной – в Великом Устюге 21 [«Азбука – пропись времен царя Михаила Федоровича», М., 1911; «Азбука-пропись XVII в. (с Александрией)», М., 1910; Н. В. Калачов. Азбуки-прописи (выписки из рукописных азбук и прописей конца XVII– начала XVIII века), «Архив историко-юридических сведений, относящихся до России», кн. 3, СПб., 1861, с. 11, 13]. Созданные в Вологодском крае азбуки относятся к числу древнейших в ряду подобных документов.
Что же представляют собой эти ценные документы истории русского просвещения?
Вот содержание вологодской азбуки-прописи 1643 г. Она состоит из двух разделов. В первом дается алфавит, прописи букв, слогов и целых слов, как это делается в современных букварях. Во втором разделе приведены материалы для чтения и переписывания: различные изречения, назидания, поговорки, выдержки из церковных книг. В этом же отделе приведены образцы деловых бумаг: челобитной, кабалы, два образца частных писем и таблица буквенного обозначения цифр, принятого тогда в России. Включение в азбуку образцов деловых бумаг ясно показывает, что обучение грамоте производилось прежде всего для нужд торговли, для ведения административной службы.
Вологодская азбука 1677 г. в первом отделе содержит образец скорописного письма с изложением рассказа об Александре Македонском, заимствованном из «Александрии» – переводной повести того времени.
Азбука, созданная в Великом Устюге, до сих пор еще не являлась предметом детального анализа 22 [См. упоминание о ней: З. Д. Попова. Рукописи XVII–XVIII вв. в Курском областном архиве, в кн.: Исследования источников по истории русского языка и письменности, М., 1966, с. 230].
Грамотность посадского люда объяснялась широкими торговыми связями северных городов, которые оказались на средоточии торговых путей в Москву, Сибирь и через Архангельск – за границу 23 [В середине XVII века в Вологде было 318 лавок и 122 других торговых заведения – И. Токмаков. Сборник материалов для исторического и церковно-археологического описания Вологодской губернии, вып. 1, Вологда, 1889. В Великом Устюге в 1676 г. было 242 различных торговых заведения – Н. А. Найденов. Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетия, М., 1883, с. 107, 131]. Наличие соляных и рудных промыслов, развитость ремесленного дела – все это требовало грамотеев из числа местных жителей. И, очевидно, их было достаточно, так как устюжский и тотемский миры систематически производили замены подьячих при съезжих избах 24 [«Русская историческая библиотека» (РИБ), т. 12, СПб., 1890, с. 269, 270; М. М. Богословский. Земские челобитные в древней Руси (из истории земского самоуправления на севере в XVII веке), «Богословский вестник», февраль, 1911, с. 234]. В Великом Устюге одновременно у разного рода служб, требовавших грамотных людей, кроме выделяемых для службы в сибирских городах, «сидело человек по сту и больше» 25 [«Акты писцового дела», сост. С. Веселовский, т. 2, вып. 1, М., 1917, с. 396].
Как уже упоминалось выше, нами предпринята попытка составить отдельные списки грамотных людей по крупным городам Вологодчины, а также по некоторым волостям. Состав писцов устанавливается по владельческим надписям на книгах, по подписям авторов в кабалах, доездах и т. п., а также по рукоприкладствам, причем в этом последнем случае указываются только рукоприкладства грамотных, представляющие собою целую фразу, а не рисованные подписи. В дальнейшем предполагается соотнести количество рукоприкладств грамотеев с цифрой, полученной от сложения: 1) числа рисованных подписей, 2) фактов отсутствия рукоприкладств послухов, упомянутых в документах, и 3) числа чужих рукоприкладств за неграмотностью послухов. Полученный результат и будет указывать на процент грамотности в данном городе или волости.
Уже предварительные подсчеты показывают, что в таких городах, как Великий Устюг, Белозерск, Вологда, Тотьма, грамотность доходила до 16% и выше, а в волостях до 4% и выше.
На посадах грамотность передавалась от отца к сыну, например, в Вологде грамотны Тимофей Беседный и его сын Иван (1696 г.), Белозеров Василий (1669 г.) и его сын Иван (1960 г.), в Великом Устюге – иконник Михаил Югов (1674 г.) и его сын Алексей (1676 г.), в Белозерске – Шуйгин Кузьма и его сын Алексей (1645 г.) и т. д.
Были грамотные и среди сельского населения: челобитные и доезды в Вологодском у. писали Яковлев Степан – крестьянин П. М. Огаркова, Иванов Михаил – крестьянин Ф. И. Конищева, Ларионов Замятенка – крестьянин А. Я. Разановского, Григорий Исаков –крестьянин Ухтюжской волости и др.
Заметим, что на Севере в XVII веке можно было встретить и грамотных женщин. Обычным явлением была грамотность монашек. Так, старица Горицкого монастыря Анисья, родом из Уломы (к северо-западу от Череповца), сообщает на допросе: «учился у меня ево попа Федора менший сын грамоте» 26 [САС-1, 89, 1659 г.]. В Горицкий монастырь обычно ссылали представительниц знатных боярских родов, в 1606 г. там находилась известная своей любовью к книжной мудрости дочь Бориса Годунова Ксения, отсюда в 1681 г. Анна Хилкова писала письма раскольникам 27 [Иаков, архим. Извлечения из архивных книг и дел Кирилло-Белозерского монастыря, «Древности», т. 8, 1880, с. 141].
Были и среди мирянок женщины, умеющие читать и писать. В челобитной 1678 г. вологодский дьячок сообщает: «учил я сирота у него попа Кирила доч ево девку Маринку книжному учению словесному» 28 [ГАВО, ф. 1260, он. 2, 208, 5 скл.]. В известных тринадцати любовных письмах подьячего тотемской приказной избы Арефы Малевинского от 1686 г. можно не раз читать просьбы его к своей возлюбленной – сестре тотемского дьякона об ответе: «Повидайся, серцо мое, да бережно, да отпиши мне; да отпиши мне скоро, сегодни, я надеюся. А пиши немного мне» 29 [Цитируется по публикации: Н. П. Панкратова. Любовные письма подьячего Арефы Малевинского. ТОДРЛ, т. 18, 1962, с. 366]. Кроме этого, интимный характер писем позволяет предполагать, что девушка была грамотна и сама читала эти письма.
Среди авторов XVII века немало вологжан, что также является доказательством достаточной образованности в крае. Это авторы житийной и богословской литературы: устюжский священник Тарас Терентьев, белозерский священник Иуда Копытов, сын священника Вологодского у. Никифор Попов, вологжанин Семен Попов и др.30 [И. У. Будовниц. Словарь украинской, русской, белорусской письменности и литературы до XVIII в., М., 1962, с. 18, 71, 72, 117, 143, 232, 338; М. Струминский. Указец старинных рукописей. Каталог отдела библиотеки. Вологда. 1919, с. 14]. Создавалась здесь и литература светского содержания: певчий вологодского архиепископа Иван Слободской, имевший свою библиотеку31 [С. П. Луппов. Указ. соч., с. 138], писал летопись32 [И. У. Будовниц. Указ. соч., с. III], в Вологде был написан «Сокращенный временник»33 [«Материалы по истории СССР», т. 2, М., 1955, с. 145 –155]. В 1624 году в Великом Устюге создается Хронограф34 [Н. А. Бакланова. Значение владельческих записей на древнерусских книгах как источника для истории русской культуры, «Археографический ежегодник за 1962 год», М., 1963, с. 200], там же в XVII веке написаны две исторические повести35 [«Повесть о избавлении града Устюга Великого от безбожные литвы и от черкас» и «О страховании во граде Оустюзе велицем», ТОДРЛ, т. 17, 1961], в 1671 г. великоустюжский священник Яков создает «повесть о бесноватой жене Соломонии» 36 [«Памятники старинной русской литературы», вып. 1, СПб., 1860], вошедшей в состав жития и чудес великоустюжского юродивого Прокопия. В 1696 г. в Кирилло-Белозерском монастыре из разных летописцев и хроник составлена «Повесть зело душе полезна» 37 [«Повесть зело душе полезна», изд. 7, М., 1868]. Вологодский архиепископ Макарий был автором самой ранней из дошедших до нас русских риторик38 [Д. С. Бабкин. Русская риторика начала XVII в., ТОДРЛ, т. 8, 1951, с. 326–353]. В начале XVII века тотьмич Семен пишет руководство по добыче соли «Роспись как зачать делать новая труба на старом месте» 39 [«Известия Археологического общества», т. 7, вып. 3, 1868, с. 233–255], явившееся одним из первых технических трактатов.
Распространена была здесь и переписка книг. Крупными центрами книгописания были Кирилло-Белозерский и Павло-Обнорский монастыри, имевшие книгописные мастерские, переписка велась и в Спасо-Прилуцком монастыре40 [Н. И. Суворов. Опись Павло-Обнорского монастыря Вологодской епархии, «Изв. Археологического об-ва», т. 5, 1863, с. 182; Л. М. Костюхина. Заметки по палеографии русских полууставных рукописей Кирилло-Белозерского собрания, «Археографический ежегодник за 1962 г.», 1963; ее же. Из истории рукописного дела России XVII в., «Археографический ежегодник за 1964 г.», М., 1965]. Прекрасным образцом книгописного мастерства монахов Кирилло-Белозерского монастыря является хранящийся в Государственном архиве Вологодской области великолепный по оформлению сборник, содержащий 37 житий и «Повесть о Иосифе Прекрасном». Сборник написан в 1644 г. старцем Иларионом.
.Переписку книг для своей библиотеки организовал великоустюжский архиепископ Александр: для него переписывали, например, книгу Козмы Индикоплова и «Стоглав» царя Ивана Васильевича41 [РИБ, т. 12, СПб.; 1890, ст. 1002, 1115].
Перепиской книг для продажи занимались и частные лица в Устюжне, Вологде, Белозерске, Великом Устюге и Вологодском уезде42 [И. У. Будовниц. Указ. соч., с. 143, 232, 338; М. Струминский. Указ. соч., с. 14], например, в 1606 г. священник Троицкой церкви в Комельской волости Вологодского у. Иосиф Ярофиев продал написанную им книгу священнику Леонтию Матвееву43 [Л. М. Костюхина. Из истории рукописного дела России XVII века, «Археографический ежегодник за 1964 год», М., 1965, с. 74].
Продажа и покупка книг были распространенным явлением на Севере. Книги продавали частные лица, см. надпись: «145 (1637) году майя в 10 день продал сию книгу стихираль вологжанин Василий Григорьев сын Макиев за чисто, а подписал своею рукою» 44 [А. Н. Лебедев. Надписи на старинных книгах, М., 1895, с. 26], продавали и церкви, в приходной книге Успенского собора в Великом Устюге записано: «1646 г. Пролог продан, взято 4 р. с полтиною; 1650 г. продана старая книга печатная месяц август Минея на Щекино, взято рубль 17 алт. 2 д.» 45 [РИБ, т. 12, СПб., 1890, ст. 234, 236].
Были примеры и массовой продажи книг. Здесь необходимо отметить деятельность архиепископа Ионы, распространившего в 1593 г. в Вологде и Вологодском уезде 200 печатных триодей46 [М. Н. Тихомиров. Начало русского книгопечатания, «Вопросы истории», 1964, № 5, с. 36]. Производил закупки книг на Печатном дворе для своей епархии архиепископ Маркел: в 1646 г. приобретено 6 экз. Кормчих книг, в 1652 г. 12 месячных миней и часослов, в 1653 г. – 10 служебников и 12 месячных миней47 [М. Г. Курдюмов. Описание актов, хранящихся в архиве имп. Археографической комиссии. Коллекция П. И. Савваитова, Пг., 1915, «Летопись занятий имп. Археографической комиссии за 1914 г.», вып. 27, Петроград, 1915]. В распространении богослужебной литературы были заинтересованы верховные власти, поэтому с Печатного двора книги рассылали в уездные города для продажи в сельские церкви, причем в таких случаях продажа была принудительной, сельские миры вынуждены были собирать деньги для оплаты. В сохранившемся в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина журнальном оттиске XIX века (месяц, год и место издания не указаны) приведены акты из архива Е. В. Барсова о распространении печатных богослужебных книг. За короткий срок с декабря 1626 г. по август 1629 г. было направлено в Великий Устюг 320 книг, в Тотьму – 126, в Чаронду – 115.
Сведения о приобретении книг на деньги прихожан, о покупке книг в Москве и уездных городах многочисленны48 [См. например, РИБ, т. 12, ст. 234, 806; т. 14, ст. 1233, 1247; «Записи на книгах старой печати XVI–XVII вв.», в кн.: «Археографический ежегодник за 1961 г.», М., 1962, с. 282]. Распространено было пополнение церковных и монастырских библиотек за счет вкладов и пожертвований книгами. Фактов такого рода очень много, но мы не имеем возможности приводить их здесь.
Если в церковных библиотеках и монастырских книгохранилищах представлена по преимуществу церковная литература, то в частных собраниях преобладает литература светская. Например, у посадского человека из г. Устюжны были сочинения Пересветова, в 1617 г. сочинения Пересветова приобрел вологжанин Козманов, вологжанин А. К. Ермачков имел повесть об азовском осадном сидении49 [Н. А. Бакланова. Указ. соч., с. 200, 202, 203]. Сборник со сказанием «Како Кирилл составил азбуку» принадлежал торговому человеку Верховажского посада Илье Павловичу Юринскому, книгу «Зерцало» имел крестьянин Спасо-Прилуцкого монастыря Анфилофей Масленников, а затем ею владели дети Масленникова Иван и Яков50 [С. И. Сметанина. Записи XVI–XVII вв. на рукописях собрания: Е. Б. Егорова, «Археографический ежегодник за 1963 г.», М., 1964,, с. 379, 382]. Сборник, в составе которого были повесть о хмеле и письмовник, являлся собственностью церковного причетника Хилецкой волости Судского стана Белозерского у. Дмитрия Стефанова51 [«Описание рукописного собрания библиотеки АН СССР», т. 4, вып. 1» М.–Л., 1951, с. 136]. Жителями Вологды было куплено 11 экз. Уложения Алексей Михайловича, один экземпляр принадлежал А. Соловцеву с Шуйского яма Вологодского у.52 [С. П. Луппов. Указ. соч., с. 94]. В 1642 г. вологжанин Дмитрий Иконников купил у архангельского стрельца «Просветитель» Иосифа Волоцкого» 53 [Л. М. Костюхина. Указ. соч., с. 75].
Особенно были распространены Хронографы – сборники исторического содержания. Такой Хронограф являлся собственностью Кирилла Борисова – дьяка судного приказа вологодского архиепископа, Хронограф хранили в Великом Устюге братья Четвериковы, рукописный Хронограф достался по наследству устюжскому торговому человеку Д. К. Худякову54 [С. И. Сметанина. Указ. соч., с. 392, 395, 379]. Хронограф имели братья Протопоповы из Великого Устюга, чернец Кирилло-Белозерского монастыря Ф. Пирожников и подьячий Белозерской приказной избы 55 [«Описание рукописного отдела биб-ки АН СССР», т. 3, вып. 1, изд. 2, доп., М.–Л., 1959, с. 86, 179, 228] В надписи на летописце XVII века читаем: «В лето 7191 (1683) месяца февраля в 16 ден продал сию книгу летописец Поярок Карпов сын, арзамаской диячек, вологженину Якову Судейскому» 56 [«Описание рукописей Синодального собрания (не вошедших в описание А. В. Горского и К. И. Невоструева)», сост. Т. Н. Протасьева, ч. 1, М., 1970, с. 148–149].
Мы не приводим здесь сведений о личных книгах монахов вологодских монастырей, хотя тут тоже есть интересные факты, например, старец Гедеон из Кирилло-Белозерского монастыря имел «Славянскую грамматику» Мелетия Смотрицкого и Зерцало57 [А. Родосский. Описание старопечатных и церковнославянских книг, хранящихся в библиотеке Санкт-Петербургской духовной академии, СПб., 1891, вып. 1, с. 233; см. также с. 125, 252, 258, 304–305] и т. п.
Наконец, обратим внимание на интерес вологжан к иностранным языкам, этот интерес был предопределен торговыми связями северных городов, наличием дворов иностранных купцов в Вологде и Великом Устюге. Известно, что в Великом Устюге в 1630 г. обязанности немецкого толмача (переводчика) выполнял Сергей Елисеев58 [Н. А. Найденов. Указ. соч., с. 11]. Для изучения иноязычной лексики создавались словари иностранных слов – азбуковники или лексиконы. Имеется несколько свидетельств о распространении азбуковников в Вологодском крае. В 1699 г. устюжский архиепископ Александр имел «Лексикон славенороссийский с «польским наречием», изданный в 1658 году59 [И. К. Степановский. Вологодская старина. Вологда, 1890, с. 467]. В 1664 г. азбуковник был у казначея вологодского архиепископа60 [А. Карпов. Азбуковники или алфавиты иностранных речей по спискам Соловецкой библиотеки. Казань, 1877, с. 24–25]. Азбуковники имели вологжанин Прошлецов и монах Кирилло-Белозерского монастыря Д. Зиновьев61 [А. В. Пруссак. Описание азбуковников, хранящихся в рукописном отделении имп. публичной б-ки, Петроград, 1915, с. 13, 22–23. Об азбуковнике б-ки Спасо-Прилуцкого монастыря см.: А. Е. Викторов. Описи рукописных собраний в книгохранилищах северной России. СПб., 1890, с. 65]. В XVII веке азбуковник принадлежал крестьянину деревни Шарьтакова Кичьменской волости Ивской трети Устюжского у. Д. В. Караньдашову62 [А. И. Рогов, Н. Н. Покровский. Собрание рукописей акад. М. Н. Тихомирова, «Археографический ежегодник за 1965 год», М., 1966, с. 166].
Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что, несмотря на дороговизну бумаги и книг, переписка и покупка книг, как видно из приведенных примеров, не были явлениями единичными. А между тем в 1627 г., например, стопа бумаги в Вологде стоила 18 алтын, столько же стоила и туша говяжьего мяса, а три барана оценивались даже дешевле – 17 алтын63 [Н. Суворов. Цены на разные жизненные потребности в г. Вологде за 330 лет до настоящего времени. «Вологодские губернские ведомости», 1859, № 34]. Цены на книги были произвольными и зависели от условий спроса. А. И. Копанев приводит сравнительные цифры стоимости книг и других товаров в Москве: Евангелие (Вильно, 1591) – 60 пудов ржи, Минея общая (1609) – 4 коровы, Маргарит (1641) – 6 руб. – 12 коров64 [А. И. Копанев. Новые записи на древнерусских книгах. ТОДРЛ, т. 24, 1969, с. 390].
Приведем несколько примеров о составе частных библиотек. Помещик Д. М. Скобеев из Белозерского у. имел 14 книг, в числе которых были Златоуст, Ефрем Сирин, Печерский патерик, «Взятие цареградское и казанское»65 [Н. И. Суворов. Опись старинного крестьянского имения в XVII столетии. «Изв. Археологического об-ва», т. 3, вып. 1, 1861, с. 62]. Крестьянин вотчины Спасо-Прилуцкого монастыря имел две книги, была в его хозяйстве и медная чернильница. Библиотека крестьянина волости Старой Тотьмы Степана Трефильева состояла из 8 печатных книг66 [М. Богословский. Земское самоуправление на русском Севере в XVII веке, т. 1, М., 1909, с. 149]. После смерти в 1663 г. вологодского архиепископа Маркела в его библиотеке осталось 38 книг, среди них Измарагд, Ефрем Сирин, Соборное Уложение, рукописный летописец и др.67 [Опись имущества вологодского архиерейского дома в половине XVII века, «Изв. Археологического об-ва», т. V, вып. 1–6, 1865, с. 101 – 108, См. данные о содержании некоторых популярных книг учительного содержания у Л. П. Жуковской в статье «Сколько книг было в древней Руси?», «Русская речь», 1971, № 1, например: «Диоптра, или Зерцало – сочинение Филиппа Пустынника, содержащее разговор души с телом о правилах христианской веры, о строении Вселенной и самого человека; Златоуст – сборник, составленный в последовательности недель церковного года из специально подобранных проповедей Иоанна Златоуста, иногда с дополнениями Кирилла Туровского и других авторов; Измарагд – сборник отрывков поучительных сочинений византийских и русских авторов; Лествица – сочинение Иоанна Синайского или Лествичника, содержащее руководство к монашеской жизни и непрерывному самосовершенствованию как бы путем трудного восхождения по лестнице (лъствице); патерики – собрания кратких повестей о святых какого-либо монастыря с выдержками из их слов, бесед, и поучений»].
В библиотеке его преемника архиепископа Симона в 1685 г. было 47 книг, в том числе 8, написанных им самим. В составе библиотеки были Маргарит, Лествица, Зерцало, Цветословие, 3 грамматики, лексикон и др.68 [«Акты, относящиеся до юридического быта древней России», т. 3, СПб., 1884, с. 182–184].
Приведем также сводные данные о количестве книг в некоторых монастырях:

[69 Н. Н. 3арубин. Очерки по истории библиотечного дела в древней Руси, в кн.: «Сборник Российской публичной библиотеки», т. 2, вып. 1, Петроград, 1924.
70 Описные книги Кирилло-Белозерского монастыря, «Изв. Тамбовской ученой архивной комиссии», вып. 13, 1887, с. 10.
71 С. П. Луппов. Указ. соч., с. 156–157.
72 Н. И. Суворов. Опись Павло-Обнорского монастыря Вологодской епархии, «Изв. Археологического об-ва», т. 5, 1863, с. 162–289].

Книги из церковных библиотек были доступны и прихожанам, так, в описи книг одной белозерской церкви в 1677 г. читаем: «да книга церковная ж у прихожанина Ивашка Пикина Меншого евангелие неделное» 73 [Белозерские писцовые книги 1677 года, «Новгородский сборник», вып. II, Новгород, 1865, с. 89].
В церквях и монастырях Вологды в первой половине XVII в. было в среднем по 30 книг74 [См. данные по отдельным пунктам: И. Токмаков. Сборник материалов для исторического и церковно-археологического описания Вологодской губернии, вып. 1. Вологда, 1899; ГАВО, ф. 1260, оп. 5, 20; оп. 4, 27; «Вологодские епархиальные ведомости», 1866, № 18], а всего около 1650 книг, что вместе с частными библиотеками составляло примерно по книге на двух человек. В Белозерске средний состав церковной библиотеки – 25 книг75 [Подсчеты произведены по публикации: Белозерские писцовые книги 1677 г., «Новгородский сборник», вып. I–III, Новгород, 1865], а в Великом Устюге – 35 76 [Н. А. Найденов. Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетия. М., 1883, стр. 63]. Количество книг в сельских церквях Вологодского у. (в среднем –20) намного превышало минимум, требуемый церковным уставом – 8 книг.
К сожалению, отсутствие исследований о грамотности населения и количестве книг на других территориях не позволяет сопоставить степень образованность вологжан с грамотностью населения других областей Русского государства XVII века.