Сельская школа и народная жизнь: наблюдения и заметки
// Русский начальный учитель. - 1892. - № 11. - С. 377-394.

Итоги и уроки голодного года.
(Продолжение) *).

Сохранены орфография и пунктуация оригинала

Были приглашены выборные из крестьян для установления тех видов помощи, которые наиболее необходимы и желательны. Прежде всего надо было решить, какие семьи нуждаются в немедленной и бесплатной помощи, а также, в каком виде устроить эту помощь, в виде ли общей столовой, или в виде выдачи пищевых материалов в семьи, для прокормления на определенный срок.
— По что столовыя? Это нам не гожо. Пра, не гожо. Мы привычны. — Хошь хлеба сухаго с кваском поесть, да дома, в своем семействе.
«Топка же у нас тепереча — слава Богу — есть, хлебушка дома испечь можно, а за разносолам разным мы не гонимся».
— И куда это — хошь бы Егор Дочкин — потащит в твою столовую эндакую ораву, — ведь у него их чуть не двадцать душ.
— Или Григорий Григорьевич Сезин, у него тоже семья не малая. Человек он древний, привык изстари своим домом жить, и вот тебе, на старости лет — забирай всю семью, да в застольную на даровую кормёжку каждый день тащись, — да он от одной стыдобушки завсе сляжем».

_____________________

*) См. № 10. Русск. Нач. Учит. за 1892.

— 378 —

— А за хлебом-то на чужой двор идти — не все ли равно?
«То раз или два в месяц, а то каждый день срамись, и выходит, не все равно».
— Али, может, вы будете кормить только малых ребят да стариков?
— Вот еще! А другие-то с голода помирай! Ребята да старики будут щи с убоиной да кашу с маслом есть, а работники лапу сосать? Придумал, сват Гаврило! Ловко!
Так и решили: помогать нуждающимся не вне семьи, а в самих семьях, улучшая семейное питание, приблизительно, до установившейся в народном быту нормы, не отрывая от семейного очага немногих и не оставляя беспомощным большинство, — помогать без нарушения установившегося семейного строя, не внося в семьи поводов к зависти, попрекам и разладу. На это решение наводили как речи крестьян, так и другие соображения. Хотелось сделать помощь попечительства, по возможности, незаметною, наименее унизительною для нуждающихся, щадящею их самолюбие и не притупляющею их застенчивого отношения к даровому хлебу, которое еще сохранилось в нашем чисто земледельческом населении.
В этой форме попечительство начало свою помощь и в этой форме продолжало ее до конца, потому что она оказалась наиболее соответствующею местным нравам и желаниям нуждающихся, вполне удовлетворяющею их нужды с наименьшим риском.
Правда, удовлетворение нужд населения, пострадавшего от неурожая, в такой форме обходится сравнительно дороже, но за то и преимущества его не маловажны, особенно, в соединении с своевременным началом помощи, до наступления полной голодовки и очевидного истощения сил.
Выборные от крестьян добросовестно и точно определили, в какие именно семьи необходим немедленный бесплатный отпуск пищевых материалов; составился список с подробным описанием семейного и имущественного положения этих нуждающихся, а выборным было поручено оповестить их, что они могут обращаться за помощью к попечительству.
Одновременно двое из членов попечительства предложили

— 379 —

немедленно устроить на свой счет, во первых, раздачу печеного хлеба хорошего качества, тем учащимся в школе, родители коих бедны, не имеют своего хлеба и принуждены покупать его, во вторых, столовую, с горячей пищей, для малолетних сирот и вообще тех детей, недостигнувших школьного возраста, которые живут при особенно неблагоприятных условиях.
С 1-го ноября дело было в полном ходу.
Число учащихся в школе в эту осень осталось прежнее, но увеличилось число девочек, потому что дома им не было дела: конопля не родилась, у большинства крестьян вовсе не было пряжи. Из этого видно, что сравнительно меньшее число девочек в школе обусловливалось не столько предубеждением народа против обучения их грамоте, сколько хозяйственными соображениями.
Дети школы добросовестно указали сами, кому из них следует получать хлеб, у кого дома довольно, и дети зажиточных родителей сами заявили, что у них есть свой хлеб. Были случаи недобросовестных претензий на даровой хлеб, но не со стороны детей, а со стороны родителей. Мальчуган из зажиточной семьи вдруг исчезает из школы; по справкам оказывается, что отец или мать не пускают его в школу по той причине, что ему не дают хлеба. Но проходит неделя, и мальчуган снова является: это была угроза и попытка насильственно попользоваться даровым хлебом для сына. Детям из бедных и многолюдных семей выдавалось по две, по три порции, на братьев или сестер, не посещающих школы, и они уносили эти лишние порции домой. Некоторые носили домой и свою порцию, чтобы дома съесть этот хлеб с горячей похлебкой или квасом. Вообще к хлебу относились бережно и даже как-то благоговейно. Чувство благодарности к школе, их питающей, выражалось на каждом шагу, но очень наивно, иногда трогательно.
Получали хлеб-соль от 30 до 40 школьников. Санитарное состояние школы все время было вполне удовлетворительно; заболеваний в эту зиму, сравнительно с прежними, было очень мало, а цынги, которая весной свирепствовала в некоторых

— 380 —

местностях губернии, у нас вовсе не было. Столовая для детей устроилась в частном помещении и лежала на исключительном иждивении одного из членов попечительства.
Раздача пищевых материалов в семью и продажа хлеба по удешевленной цене разростались, можно сказать, с каждым днем, по мере истощения хлебных запасов, которыми владели крестьяне. Ежедневно все утро, часов до 2-х, до 3-х, уходило на удовлетворение толпы мужиков и баб, приходивших за хлебом. Хлеб отпускали и бесплатно, и за деньги после тщательного обследования состояния семьи, отпускали на определенные сроки, сообразно с числом и возрастом едоков. В первое время сроки соблюдались плохо, потому что крестьяне не привыкли в прежние годы к бережливости и благоразумной распорядительности; крестьянского мальчугана, бывало, никогда не увидишь без куска хлеба, который не столько съедался, сколько крошился и разбрасывался; но мало по малу, поддаваясь убеждениям и настояниям, почти все стали являться за хлебом в срок, назначаемый на том билетике (по крестьянски — «ерлыке»), который выдавался для получения хлеба из склада.
Дольше других протестовали против сроков те, которые брали хлеб на деньги.
«Я ведь не даром, а за свои деньги, так что-ста тебе за дело? Ты деньги-то получай, а там уж не твоя забота, хоть бы я в один день все поел».
— Нельзя друг: хлеба у нас мало, хлеб дорогой, а народу за ним приходит — видишь сколько! Не беречь его, так многим отказывать придется. Ну, мы и рассчитываем по едокам, чтоб всякий был сыт, да чтоб и понапрасну, без толку и без надобности хлеб не пропадал.
— «А до срока так-таки и не отпустишь? А в лавке-то, в городе, что-ж сроков не спрашивают; только бери, сделай милость, да денежки подавай?»
— Здесь хлеб продается не для барыша, а ради деревенской нужды. Сам знаешь, половина села без хлеба сидит. Барышнику что ни больше продать, то лучше, а здесь приходится хлеб беречь, чтобы на всех хватило, никто бы без хлеба не остался. Потому и за деньги приходится отпускать на сроки.

— 381 —

Такие и подобные объяснения приходилось повторять много раз, пока удавалось преодолеть мужицкую привычку не стесняться в расходовании хлеба.
Возрастающая нужда заставляла попечительство расходовать средства крайне бережно и осмотрительно. Правда, что и средства его стали возрастать по мере того, как в городе изменялось отношение к крестьянской нужде, а изменяться оно как уже было сказано, стало с декабря: усилились частные пожертвования, поступали пособия благотворительных учреждений. Но и времени впереди, до нового урожая, еще было много.
Прискорбнее всего, что в отношении крестьян к помощи попечительства стали обнаруживаться весьма неприятные изменения. В первое время замечалась большая доля застенчивости и совестливости в пользовании помощью. Случалось наталкиваться на факты чрезвычайной стойкости в нужде и деликатности в искании помощи. Случалось, что попечительство вынуждено было брать на себя почин своевременного ограждения крестьянского хозяйства от разрушения, когда нуждающиеся решались пожертвовать всем, лишь бы не подвергаться унижению — протягивать руку за помощью. Бойкая в другое время баба несколько раз подходит к воротам того двора, где производилось назначение пособий, и уходит прочь, потому что не в силах преодолеть чувство стыда, удерживающее ее от унижения просить о хлебе, хотя в хате нет ни куска. Пожилой мужик несколько недель живет впроголодь, но не просит помощи, а на советы соседей — обратиться к попечительству, отвечает: «пусть сами придут, а уж я не пойду!» — и действительно, пришлось самим идти к нему. Другой, в таком же положении, на вопрос, почему он не просил помощи, говорит: «и без меня много, — разве я не вижу»?
Замечательно, что такие и подобные проявления стойкости и деликатности преимущественно обнаруживались со стороны самых бедных деревенских обывателей. Зажиточные и богатые нередко, к удивлению, были очень нахальны.
«Другим даете, и мне давайте? А это что за порядок: одному и хлеб, и пшено, а другому ничего?»

— 382 —

— Один бедный, ему с голоду приходится умирать без помощи, а у другого, слава Богу, непочатая кладушка стоит!
«Да у того-то каждый год неурожай, так ему каждый год и помогать, а он — лежи себе на печи»?
— В другие годы никому не помогали, все сами кормились, кто своим хлебом, кто работой, да покупным.
«Нет, уж как хотите, а помогать, так всем помогать, а то никому не надо!»
Случалось, что зажиточные припрятывали зерно, муку, даже овец, чтобы казаться неимущими и приобрести видимое право на помощь попечительства, или на земскую ссуду, в обязательности возвращения которой они плохо верили, да едва ли верят и теперь. Поверка подворных списков, порученная попечительству Земской Управой, для определения размеров земской ссуды, была не только тяжелым трудом, но главное — источником больших неприятностей. Ссуды требовали все, и многие без всякой надобности; обременительность ее и значение круговой поруки они плохо понимали, да обязательность-то возвращения, как уже было сказано, им казалась более, чем сомнительною. Весьма немногих удалось убедить, чтобы они добровольно отказались от ссуды на этот раз до следующей (ссуда выдавалась несколько раз). Большая же часть зажиточных крестьян не нуждающихся в ссуде, после составления протокола при участии сельского старосты и понятых, приходили упрекать, ругаться и угрожать. А когда получилась ссуда, тотчас же в город полетела жалоба, под которой, между другими, оказались имена и тех, которые добровольно отказались от этой ссуды до следующего раза. Пришлось писать объяснения и оправдания.
Неосновательность жалобы, которая прежде всего была вызвана жадностью и завистью пяти-шести зажиточных домохозяев, к которой пристали другие из «стадного» чувства и подчинения давящей силе первых, — эта неосновательность была очевидна.
Правда, жалоба была оставлена без всякого ответа, но, к сожалению, и без надлежащего объяснения ее неразумности и неосновательности. Когда следующая земская ссуда распространилась на всех домохозяев, потому что к весне, действительно, все проелись, то жалобщики объяснили это обстоятельство именно

— 383 —

благодетельным влиянием их жалобы, откуда возник прямой вывод, что они были правы и своей жалобой сделали благо чуть не для всего села.
Но мало по малу почти все теряли застенчивость и благоразумное отношение к помощи попечительства: просьбы стали заменяться требованиями, иногда весьма грубыми, умеренность — жадностью, доброжелательство — завистью и наговорами друг на друга «на ушко»:
«Вот вы даете Кириллу Протопопову, а он земское зерно как получил, так и продал…»
— Да он получил пол-пуда, на мельницу не стоило везти, потому зерно и продал, а на эти деньги у нас купил муки: продал богатому по хорошей цене, а мы продаем муку подешевле. У него и лошади нет, и жена больная!»
«Притворяется! Вы верите, а мы знаем, какая она больная».
— Да ее доктор видел, его не обманешь.
«А то еще даете Илье Попову, а у него 50 рублей припрятано, — все соседи знают, хоть кого спросите».
Попрошайство и льстивые речи перемешивались с злыми намеками и угрозами: «Мы вами много довольны, вы наши кормильцы, — уж ради Бога, отпустите побольше, накиньте пудика два»… «Я ведь не как другие: в глаза и то, и другое, а за ворота вышел — вас же ругать или что, — вон как Кузя. Я за вас денно и нощно Богу молюсь. Уж сделайте божескую милость, отпустите мучницы пудика три да пшенца мерочку»…
«Взялись кормить, а сроки пишете да рты считаете, — кормильца тоже!»…, «Так не дадите? — ну, видно, жалиться надо… Кириллу да Илье есть, а мне нет? — ну, я и к начальству дорогу найду»… «Велено всех до сыта кормить и чаем поить, а вы что? Небось чай-то с сахаром для себя оставили, а мужицким-то хлебом свою дворню откармливаете»… и т. п.
В декабре наше село стали посещать ребятишки и бабы соседнего села (Устья) с просьбами о хлебе. Хотя это село не входило в район нашего попечительства, долг человеколюбия не позволял оставить эти просьбы без внимания. Исследование на месте показало, что крестьяне Устья, бывшие крепостные, обездоленные крайне плохим земельным наделом, недавно раззо-

— 384 —

ренные пожаром и оставленные без всякой помощи, страшно бедствуют. Пришлось оказывать им помощь, пока в Устье не организовалось (к январю) свое деятельное попечительство.
Эта помощь соседям тоже вызвала недовольство, ропот и упрёки. «Своим на сроки дают, а чужим помогают»… «Вам на Петино жертвуют, а вы в Устье раздаете»… «Для своих не хватает, а для чужих есть»… «Чего они лезут сюда? у нас хлеб отбивают»… и т. п.
Словом, сказать, чем дальше, тем очевиднее сказывалось влияние дарового хлеба, в соединении с недовольной праздностью, обуславливаемой безработицей.
Чтобы остановить это возбуждение и развитие человеконенавистнических и других чувств, унижающих и искажающих человеческое достоинство, попечительство решило принять усиленные меры для организации общественных работ. В декабре произошла перемена в настроении города по отношению к нуждающемуся крестьянству и надо было воспользоваться этой благоприятной переменой для приобретения средств на дело.
Опять, в ожидании этих средств, были приглашены для совещания выборные от крестьян, чтобы решить, какие работы желательны и возможны, с пользою для сельского общества и при готовых, напрасно пропадающих, рабочих силах. К счастию, силы и здоровье нуждающихся были сбережены, благодаря своевременному началу помощи, оградившей крестьян от голодовки и питания плохим хлебом.
Нечего было и думать о каких-нибудь грандиозных работах, требующих больших затрат, технических познаний от руководителей и особых снаровок от рабочих. Надо было остановиться на работах полезных для общества и наверно осуществимых, не требующих больших затрат, посильных и для руководителей без технической подготовки, и для рабочих местных крестьян.
Были намечены следующие работы, соответствующие вышесказанным условиям:
1. Колодцы в разных местах села, которых в нем было недостаточно, так что в случае пожара чувствовался недоста-

— 385 —

ток воды, не смотря на близость такого громадного резервуара ея, как река Дон. Село расположено на очень высоком и крутом берегу реки, а потому речная вода трудно доступна в пожарных случаях. Эта полезная общественная работа представляла то удобство, что к ней можно было приступить зимою. Возник вопрос о срубах, но выборные основательно предложили заменить срубы камнем. Правда, что и камень надо купить у тех местных крестьян, которые наломали, накопали и заготовили его на берегу с лета; но все-таки этим затрата на материалы удешевлялась, да и покупка заготовленного камня у нуждающихся в хлебе, при невозможности для них иного сбыта в данное время, не противоречила задаче попечительства.
2. Общественная баня, в быту чернорабочего люда — крайне необходимая в санитарном отношении. Понятно, что зимой можно было заняться только подготовительными работами для этой постройки, которую приходилось отложить до весны.
3. Ограда или глубокий ров около кладбища, до сих пор совершенно открытого для всякой скотины.
4. Удобная и безопасная дорога к селу от Дона, по обоим берегам его, для спуска под гору и подъема на гору.
5. Ограда около места, где прежде была церковь и находится часовенька, тоже совершенно открытого и доступного для телят и свиней, которые обыкновенно и пребывали здесь летом и осенью. Один из выборных сказал, что на этом месте хорошо бы развести общественный садик, и эта мысль всем понравилась.
6. Мостовая при въезде в церковные ворота, представляющем низменность, где застаивается вода и в дождливую пору стоит непроходимая грязь.
7. Наконец извоз, как работа необходимо сопровождающая все прочие: надо вывозить с берега на гору и на места камень, надо везти из города разные материалы для постройки и т. п.
Представления попечительства на этот раз увенчались успехом: губернский благотворительный Комитет назначил ему пособие в 300 руб. на материалы для общественных работ.
Работы начались с января и продолжались беспрерывно до уборки нового хлеба: сперва копанье и отделка колодцев, возка

— 386 —

камня и строительных материалов, потом (в марте) постройка бани и тесового забора около будущего общественного сада, окапывание глубоким рвом кладбища, мощение въезда в церковные ворота, проведение дороги по крутому берегу Дона, устройство спуска к реке и подъема на гору, проведение удобной дороги через лог, в котором поставлена общественная баня, наконец, разведение и поливка общественного сада, на том месте, где когда-то была церковь.
Открытие работ произвело, вообще говоря, самое благотворное влияние на местное население. За работу принялись охотно и усердно. Очевидно было, что безработица томит крестьян: «поработать руки чешутся», по выражению поэта.
Действительно, русскому земледельческому люду свойственна, в большинстве его представителей, некоторая потребность работы: оно тяжеловато на подъем, на нововведения в своей жизни и своем земледельческом труде, как они установились изстари, но не любить ни лежать праздно, ни слоняться без дела. Конечно, не без исключений: «в семье не без урода».
В зимние месяцы работы были весьма тяжелы и затруднительны при тех снегах и метелях, которыми особенно изобиловал февраль. Трудно было и пешим работникам, и конным, лошади которых были крайне изнурены безкормицей. Все-таки уклонений от работы почти не было.
Сперва, пока дело только начиналось и требовалось небольшое число работников, попечительство наряжало на работы только тех крестьян, которые наиболее пользовались его помощью и получали больше других бесплатного хлеба, а потом, когда дело стало разростаться (весной), допускало к работам всех нуждающихся.
Вызов работников, наблюдение за работами и раздачу билетов («ерлыков») за рабочие дин производили сельские власти: староста, сотский и десятники. В лице старосты, Лукьяна Протопопова, честном, толковом и трезвом крестьянине, каковы редко бывают сельские старосты, попечительство нашло хорошего исполнителя для своих распоряжений. Этой толковой исполнительности его много способствовало то обстоятельство, что его

— 387 —

младший брат окончил курс училища, человек письменный, и постоянно помогал старшему брату своею грамотностью.
Тут-то, в эту тяжелую пору, умный Лукьян Протопопов оценил пользу книжного ученья и был видимо доволен, что своевременно выучил грамоте брата: приходилось вычитывать распоряжения и земского начальника, и земской управы, и сельского попечительства, проверять и составлять разные списки, считать, подводить итоги, делать надписи на «ерлыках», выдаваемых за работы и т. п.
«Ну, просто капут-бы, кабы не Федюха!» говорил нам староста.
Само собой разумеется, что работа крестьян оплачивалась не деньгами, а хлебом и понемногу усчитывался в заработную плату тот хлеб, который работники брали от попечителя бесплатно раньше, до начала общественных работ.
Вообще говоря, работали без отговорок, горячо и добросовестно. Не только не отговаривались, но то и дело приходили за разрешение «поработаться». Мало по малу, даровой хлеб стал обращаться в трудовой. Кто прежде приходил за даровым хлебом, теперь приходил с просьбой о работе или с «ерлыками», дающими ему право на получение заработанного хлеба, — и теперь у него был уже другой взгляд, другое выражение лица, другая манера. Наши крестьяне, пострадавшие от неурожая, видимо смотрели бодрее, разумнее, веселее, увереннее. Вместе с тем, прекратились многие поводы к раздражению, к препирательствам и неприятностям; призатихли и льстивые речи, и наговоры друг на друга, и угрозы. Обнаружился заметный подъем духа, изменилось настроение, поднялось нравственное достоинство. Работа на общую пользу, хорошо оплачиваемая, как будто образумила, отрезвила крестьян. С весной открылась работа и для баб, которые, например, обмазывали глиной баню, поливали сад и т. п., и для подростков, принимавших участие в копаньи рва около кладбища, ямок в саду и пр. Оплачивался труд, действительно, не скупо: рабочий день засчитывался для конного работника до 75 коп., для пешего до 50 коп., для работницы и подростка до 30 коп.

— 388 —

Притихшее с осени село словно пробудилось после временной дремоты, оживилось. Надо сказать, что вся эта зима прошла в совершенной тишине, даже, можно сказать, без праздников. Даже в святки и на масляной не было ни пьяных, ни песен, ни гулянья, никаких обычных признаков «улицы». Теперь же всякому проезжему бросалось в глаза какое-то небывалое оживление. Кучки рабочих сновали и копошились на горе (берег Дона), у церкви, у кладбища, в логу, где строилась баня, у колодцев в разных местах: кто с ломом, кто с лопатой, кто с топором, кто с пилой. Весело было смотреть на эту дружную, кипучую работу, и проезжие не на шутку дивились: что мол сделалось с Петиным?
Можно было опасаться, как и предсказывали некоторые пессимисты, что получение очередной земской ссуды, — в известной мере удовлетворившей нужду в хлебе, — повлечет за собой охлаждение к работе и уклонение от нее. Пессимисты ошиблись. Не произошло не малейшей остановки в производстве работ, которые и были благополучно доведены до конца в мае. Не помешали и весенние полевые работы: односемейники делились, одиночки отпрашивались на день, на два в поле и возвращались. Число желающих работать на общество, отработывать и заработывать хлеб не уменьшало, а возрастало. Гораздо более опасными для правильного хода работ могли быть примеры соседних селений, где происходила усердная даровая кормёжка, и только чисто земледельческим складом жизни нашего села можно объяснить, что эта опасность миновала нас. Правда, слышались глухие толки о том, что вот, мол, в Малышеве или Устье «кормят в харчевнях даром», «барыни чаем поят», «а у нас получай хлеб, да отработывай»… Но слышались и серьезные возражения: «вишь ты, чаю захотел, да ты его и в урожайные-то годы не пивал, смотри — в голодный-то год затянешься, а потом и будешьмужицкое добро на чаях пропивать»… «Не привычны мы к чаям-то, и привыкать не по что, не по карману». «Тебе-бы лежать, да на дармовщинку кормиться… Смотри, язык проглотишь, да бока отлежишь»… «И то, ребята, на печке-то лежать день деньской — ой напроскучит»… «С даровых-то харчей все не сыт, не в прок они, вон лезут, а трудовой-то

— 389 —

хлеб — и сладок, и спор»… Толки толками, а работа не стояла. Да и толки эти не имели характера недовольства или ропота, а больше походили на случайные обмолвки, на мимолетные «мысли вслух». Конечно, повторяем, не обошлось без исключений. Например, неприятное впечатление производил здоровенный мужчина, который с осени выпрашивал у попечительства хлеба, утирая кулаком слезы, всхлипывая, как баба, валяясь в ногах и обещаясь все отработать; но с открытием работ он стал всячески отлынивать от них, а в марте прямо отказался работать с другими. Это, однако, не удерживало его от настойчивого выпрашивания хлеба с теми-же слезами, земными поклонами и обещаниями работать, которые все-таки не приводились в исполнение. Между тем, по селу передавали такие нахальные речи его: «Как же, пойду я работать?! Небось, и так-ста прокормят!» «В Малышеве да в Устье почему не работают…И мы такие-же мужики, не каторжные, нет, так и к начальству дорогу-то знаем тоже». «Нашему брату хошь бы и кажинный год так-то, мы на неурожай не жалимся, а работать не пойдем»… «Небось не своим хлебом кормят, жертвенным. От казны нет указу, чтоб работать»…К счастию, это был единственный случай, в котором обнаружилось злокачественное влияние соблазнительного примера соседних селений. В последствии и там начали толковать о каких-то работах и об отпуске значительных сумм на это дело… Мы не знаем, произведены ли эти работы, но и толки о них уже были полезны, как отпор на претензии в роде вышеприведенной.
Санитарное состояние населения у нас оставалось до конца вполне удовлетворительно. Наблюдения частной лечебницы указывают, что число заболеваний вовсе не увеличилось, сравнительно с соответствующими месяцами прошлых (урожайных) годов. Все работали охотно и хорошо. Нашлись свои умелые и плотники, и колодезники, и садоводы, и мостовщики, а кто не умел, те скоро и легко перенимали необходимое уменье у других. Только печника пришлось пригласить чужого, да кровельщик и бондарь, делавший чан для бани, были хоть и местные люди, но не входящие в состав нашего сельского общества.

— 390 —

Здесь будет кстати привести таблицу, выбранную из записных книг попечительства, довольно наглядно показывающую подъем и падение нужды в хлебе за восемь месяцев, начиная с открытия деятельности попечительства и оканчивая июнем. Нам эта таблица представляется очень поучительною:

Месяцы Пользовались помощью попечительства:
Вообще Безвозмездно
Число семей Число душ Число семей Число душ
Ноябрь 44 184 22 52
Декабрь 62 322 34 142
Январь 78 401 54 259
Февраль 80 409 32 124
Март 60 313 11 36
Апрель 81 424 15 43
Май 77 401 9 35
Июнь 102 553 35 47

Здесь принята во внимание исключительно помощь хлебом и не включена раздача пшена, мяса, творогу, соли, чаю, сахару, которая производилась, по мере надобности и на основании непосредственного знакомства с нуждающимися семьями, только бесплатно.
Из приведенной таблицы видно, что нужда в хлебе возрастала с каждым месяцем довольно правильно, и нарушение этой правильности замечается только в марте (понижение) и в мае (тоже), то есть в месяцы получения земской ссуды, что весьма понятно. Наибольшего напряжения она достигла в июне, перед получением хлеба нового урожая, в пору полного истощения прежних хлебных запасов и наибольшей потребности в готовом местном хлебе по случаю полевых работ, крепко привязывающих земледельца к месту. А пользование даровым хлебом сперва усиливается и в январе достигает наибольшей силы, а с февраля, т. е. с открытием общественных работ, быстро ослабевает. Правда, и тут правильность несколько нарушается в апреле и в июне, но это нарушение

— 391 —

объясняется очень просто: в первом случае — праздником, во втором — сокращением общественных работ, так как почти все начатые работы были окончены. За устранением указанных и уже объясненных уклонений, таблица представляет два ряда цыфр: первый, определяющий движение нужды в хлебе вообще, графически можно выразить наклонной, идущей снизу вверх, а второй, определяющий движение нужды в даровом хлебе, выражается кривой, сперва поднимающейся, потом опускающейся, причем начало понижения, очень крутое, совпадает с началом общественных работ, а дальнейший наклон соответствует постепенному развитию этих последних; новый подъем этой кривой, впрочем — далеко не достигающий высоты первого подъема, совпадает с сокращением работ.
Из этого вытекает само собой то заключение, что самая суть бедствия для местного населения заключалась в безработице, — и вот где следовало своевременно сосредоточить все усилия помощи.
И как подумаешь, что для этого требовалось только триста — не тысяч, а просто рублей, — поневоле сделается грустно…
Как бы то ни было в конце «голоднаго года» в селе Петине оказались оконченными, к общей пользе и общему удовольствию, следующие работы, исполненные нуждавшимися в хлебе крестьянами:
1) Общественная баня, поставленная в логу между двумя частями села, старою главною, и новою, выселками, с железной крышею и чаном в 60 ведер, с запрудою и хорошим колодцем вблизи, с рощею под боком и хорошею дорогою на обе стороны лога. Крестьяне очень довольны этим общественным приобретением и охотно пользуются им. Ключ от бани хранится у старосты, который наблюдает за правильностью пользования ею и за опрятным ее содержанием.
2) Удобный спуск к реке на одном берегу и удобный подъем, по широкой дороге, на другом. Эта дорога радует не только жителей села, но и проезжих, которые, бывало, постоянно бранили нашу «проклятую» гору, одинаково мучительную и для людей, и для лошадей.

— 392 —

3) Общественный сад рядом с церковью, обнесенный тесовою огорожею, с приличными воротцами, с цветником около часовни, обозначающей место престола прежней церкви, с широкими дорожками, усыпанными песком и обсаженными по сторонам кленками, березками и яблонями. За садом наблюдает церковный сторож, а за поливкой и полкой — крестьянский мальчик, окончивший курс училища.
4) Широкий ров и вал около кладбища, с новыми деревянными воротами, защищающий его от нашествия лошадей, коров и свиней.
5) Каменная мостовая перед церковными воротами, облагообразившая въезд в церковную ограду.
6) Несколько колодцев, обильных водою, в разных местах села: близ церкви и общественного сада, на большой улице, у бани, под горой на краю села.
Это, конечно, очень немного, но больше сделать было и невозможно на те маленькие средства, какие были в распоряжении попечительства, и при тех неблагоприятных условиях, при которых пришлось начинать работы, по причине довольно запоздалого поступления и этих маленьких денежных средств: с осени была бы возможна более выгодная подготовка к общественным работам, и работы эти было-бы можно предпринять в более обширных размерах.
Понятно, что трех-сот рублей, отпущенных попечительству губернским благотворительным комитетом, могло хватить только на материалы для общественных работ, но не на оплату труда, которую попечительство и производило (хлебом) из своих средств, не пользуясь для этого сказанными 300 рублями. Из этих последних, за расходами на материалы, на вознаграждение сельским властям за присмотр и т. под., осталось только 43 коп., которые своевременно и препровождены попечительством обратно в Комитет, при подробном отчете. Для любознательных читателей приводим общие цыфры расходов:

Куплено камня у местных крестьян на 27 р. 65 к.
Куплен сруб для бани у местного крестьянина за 60 « — «

— 393 —

Куплено лесных материалов в добавок к срубу, на огорожу в саду и на ворота к кладбищу на 82 р. 54 к.
Куплено разных других материалов (кирпича, железа, вареного масла, красок, деревьев для сада, хлопьев и др.) на 72 « 28 «
Уплочено деньгами посторонним рабочим (кровельщику, печнику, бондарю), не входящим в состав местного сельского общества 25 « 45 «
Израсходовано на доставку материалов из города 2 « 65 «
Выдано сельским властям за хлопоты и присмотр, отвлекавшие их от собственного хозяйства и от работы на себя и свою семью 29 « — «
Возвращено губернскому благотворительному комитету в виде остатка — « 43 «
Итого 300 р.

Затем попечительство отплатило труд местных крестьян, пострадавших от неурожая, хлебом из своих средств, за 3.107 рабочих дней.
Как ни скромны были наши общественные работы, как ни ничтожны были средства, отпущенные попечительству на организацию их из средств государственной и общественной благотворительности, все-таки, благодаря этим работам, значительная часть крестьян местного сельского общества, пострадавших от неурожая, прокормились удовлетворительно не даровым, а трудовым хлебом, и следом «голоднаго» года в селе останутся не одни только тягостные воспоминания, но и кое-какие полезные, хотя и весма маленькие общественные приобретения.
Уже в половине июня попечительство получило на свои нужды еще значительную помощь в 500 рублей.
Приди такая помощь раньше, она дала-бы возможность значительно расширить общественные работы, но в это время было уже поздно предпринимать такое расширение, особенно в виду приближения нового бедствия — холеры, скорое появление которой

— 394 —

в пределах нашей губернии тогда уже не подлежало сомнению. А потому пришлось дать этим деньгам другое назначение. Для пояснения последнего, надо перейти в другую область крестьянских нужд, о которых до сих пор почти не приходилось говорить, но удовлетворение коих было одной из существенных забот попечительства.

Н. Бунаков.
(Окончание следует).