Из записок сельского учителя
// Народное образование. - 1902. - Т. 1(январь – июнь). - С. 249 – 254.

Сохранены орфография и пунктуация оригинала

Позднею осенью 1887 г. я был определен учителем в Угронгскую земскую школу Вельскаго уезда, Вологодской губ. Школьное дело мне близко знакомо, жизнь в деревне меня привлекала, и я с радостью ухватился за возможность поработать на пользу симпатичных мне крестьянских ребят.
Я приступил к приемке школы; каково же было мое удивление, когда при школе не оказалось ни одного клочка бумаги, который мог бы указать на ход дела; ни одной письменной работы, по которой я хоть сколько-нибудь мог бы ознакомиться с познаниями и развитием моих будущих учеников.
Совершенно обескураженный на первых же шагах, я принял учебные пособия, письменныя принадлежности и библиотеку, которая совсем не заслуживала столь почетного названия, так как состояла из разрозненных печатных листов, долженствовавших когда-то представлять собою 30 – 40 экземпляров неизвестнаго названия книг. Кто и когда читал эти книги, указаний также не было.
По справкам оказалось, что на долю мою выпала такая школа, в которой уже несколько лет учителя сменялись один за другим, а предшественница моя по неспособности к учительству была даже совсем устранена от школы.
При ближайшем знакомстве с населением я пришел в еще большее уныние: оказалось, что народ изверился в учителей, приезжавших на короткое время, и встретил меня недружелюбно. За спиной моей слышались разговоры: «ну его! и этот больше года не прослужит, а с «екзамента» все равно половину ребят со слезами назад приведут, – знаем мы их!»
С учениками дело стояло еще хуже. Не могу до сих пор равнодушно вспомнить о моих «первых шагах».
Надо сказать, что школа моя состояла из трех отделений, следовательно, она с трехлетним курсом; и вот, когда я в первый день ученья хотел познакомиться с познанием одного из отделений и стал предлагать детям вопросы, в двух других раздались сначала отдельные возгласы, затем свистки, пение и, наконец, все это слилось в такой невообразимый гам, что я в первую минуту не нашелся даже, что сказать и что делать.
Прервав занятие, я обратился уже ко всем ученикам и объяснил им, что заниматься при таком беспорядке я не буду, что никакого голоса не хватит их перекричать, а потому и предлагаю ходить в школу только тем, кто действительно желает учиться, а кто желает кричать и свистать, пусть пришлет матерей или отцов, и я их отпущу из училища домой.
Конечно, мое нам решение уволить было превышением власти: на эту меру я и права не имел, но я рассчитал верно: до крайности дело не дошло и посещать школу пожелали все поголовно, при чем заявили мне откровенно, что прежде они делали, что хотели, а учительница часто от них плакала.
Мне хотя плакать не пришлось, но задумываться над вопросом, что мне делать, приходилось частенько, так как отступать не хотелось, хотя бы и из одного самолюбия, а главное – мне с первой же минуты стало бесконечно жаль всех этих лохматых, неумытых воителей, и я задался целью победить их. Я понял, что частыя смены учителей сильно уронили в глазах взрослаго населения положение сельскаго учителя. Раньше всего надо было завоевать симпатию населения, чтобы оно путем различных, конечно, мелочных каверз, не сделало бы мне жизнь невозможной. А для этого, прежде всего, надо было добиться, чтобы все ученики старшего отделения, в количестве 9-ти человек, непременно сдали экзамен на свидетельство. Времени оставалось уж немного, так как экзамен должен быть в начале мая. Ребятишки, к счастью, попались способные, но уровень познания и развития их был крайне слабый. Задавшись целью приготовить старших к экзамену, я в то же время не должен был забывать, что и средние на будущий год будут старшими, а младшие должны быть грамотны. Сообразив все это, я начал работать в старшем отделении и вести в то же время беседы со всем классом, по разным отраслям знания, конечно, в самой элементарной форме. Крестьянские ребята, не привыкшие, чтобы с ними так беседовали, сидели, буквально затаив дыхание.
Таким образом, главное дело было сделано, – дисциплина водворена. Оставалось передать им побольше хотя бы и отрывочных сведений. Особенное внимание пришлось сосредоточить, в интересах экзамена, на правописания и счет. Не буду распространяться о том, каких страшных трудов стоил мне и ребятам этот первый экзамен. Казалось, они заразились моей лихорадкой, занимались по вечерам, занимались и по воскресеньям, а в награду за усердие я иногда дарил им пряники и книжки. Наконец, давно ожидаемый день экзамена настал и, о, радость сдали все и даже шестеро из девяти получили похвальные листы и книги в награду.
Отношение ко мне народа сразу переменилось; на изменение наших отношений к лучшему повлияло и то обстоятельство, что мне удалось в первый же год моей службы устроить небольшой хор из учеников и мы пели в местной церкви, а это, как известно, крестьяне очень любят. Кроме того, некоторым из кончивших я нашел, по просьбе их, занятая в разных учреждениях, магазинах и т. п.
В следующем же году я почти без всяких хлопот добился постройки нового школьного дома (ранее школа помещалась в частном наемном доме – крайне неудобном), стоившего крестьянскому обществу около 500 рублей, что при нашей бедности составляет громадную сумму, а через два года после сего крестьянское общество в помощь земству на содержание училища добровольно дало по 5 коп. с ревизской души и бесплатное отопление училища.
Лето я решил посвятить на разработку определенного плана и порядка преподавания. Нельзя же было так зарываться, как в первый год: меня бы и на два года не хватило, да и ребят так утомлять прямо-таки нехорошо. Мне надо было придумать такой план, чтобы и от установленной программы не отступать, и главное дать детям то, что требует их ежедневный жизненный обиход. Сообразив все это, я пришел к тому заключению, что, не отступая от программы, надо вести учете так, чтобы каждый ученик, кроме первогодников, мог написать письмо, подвести счет и прочитать все, что придется. Поставив себе эту задачу, я составил расписание предметов на каждый день и начал со следующей же осени исполнять свою несложную программу. Стал я присматриваться к жизни крестьян и увидал, что многие из них желали бы почитать и поучиться, но для чтения не имеют книг, а учиться не знают у кого. Увидав это, я с радостью немедленно же выписал на первый раз на свой счет несколько десятков подходящих для них книг и стал давать им эти книжки для домашнего чтения. С течением времени охота к чтению среди крестьян развилась так сильно, что многие из них стали приносить мне деньги, с просьбою достать для них «позабавнее» книжек. Разумеется, просьбу их я каждый раз с радостью исполнял. По прочтении, книжки эти, по моему совету, крестьяне отдавали мне. Таким образом у нас при училище составилась довольно порядочная библиотека, которая потом была преобразована начальством в бесплатную народную. ВМЕСТЕ с этим при моем училище по ходатайству моему открыта и бесплатная воскресная школа для взрослых, в которой не только учатся, но даже ежегодно несколько взрослых, а иногда и престарелых учеников по выдержании экзамена получают свидетельства в знании начального курса, а недостигшие 21-го года – и на льготу по воинской повинности.
Последнее время, когда помещение в школе стало более удобно, у нас сильно развилась среди учеников охота к ночевкам в школе, причем ночуют большей частью старшие и младшие, старшие, потому что надеются получить от меня какое-нибудь лишнее пояснение вечером или решение задачи, а младшие просто потому, что ходить домой холодно. И какие это чудные вечера, вознаграждающее нас вполне за наш действительно тяжелый труд!..
Тут все ребята передо мной душа нараспашку, каждый откровенно, не стесняясь дисциплиной, подходить со своим горем и радостью, тут пробуждается мысль, высказываются планы на будущую жизнь, даются и выслушиваются советы, рассказываются сказки, и песенку или молитву пропоют ребята хором, да как стройно, с каким чувством!
В то время, когда дети готовят урок к следующему дню, я поправляю тетрадки классных работ.
В первое полугодие все письменныя работы я поправляю на квартире для себя и по ним слежу за ходом дела, а ученики только просматривают и замечают свои ошибки; если я вижу, что в таком-то правиле погрешают, я делаю целый ряд новых упражнений, до полного усвоения этого правила и только перехожу к другому. Во второе полугодие все письменныя работы исправляются в классе, при учениках, и каждую ошибку я им объясняю, – это удобно бывает делать потому, что в светлые месяцы прибавляется лишний час занятий и для поправок остается время; тогда вечерком мы можем побольше побеседовать, я напою их чайком, а иногда и похлебку сварим. На будущее время я намерен приготовлять им похлебку общественную: хочется думать, что родители не пожалеют для своих деток каких-нибудь два-три фунта крупы или гороха.
По временам нам из земской управы привозят волшебный фонарь. То-то радость и ликование, когда пригласишь собраться смотреть картины. Народу собирается такое множество, что в продолжение вечера приходится несколько раз отправлять всех на улицу и отворять форточки, иначе от духоты и картины плохо выходят. Бывали случаи, что большая часть народа не помещалась в комнате, но, желая видеть эти «диковинныя» картины, приставляли к окнам лестницы и оттуда смотрели.
После картин среди народа и учеников долго идут разговоры и толки о том, что кому понравилось. О прежних свистках и гаме в школе давно уж и помину нет, хотя наказаний я почти никаких не употребляю. Все сидят, как следует. Впрочем иногда за ними замечается недостаток – подсказывание. Будем надеяться, что и это зло уничтожится!
Перехожу на время к взрослому населению, жаждавшему просветления. Многие крестьяне моего школьного района, возрастом от 15 до 60 лет, не довольствуясь слушанием уроков в моей бесплатной воскресной школе, очень любят в длинные зимние вечера ходить ко мне «в гости побеседовать о хорошем», как говорят они. На этих беседах мы говорим и читаем о более правильной обработке земли, о разумном исполнении обязанностей сельских властей; тут же приходится разъяснять им то, что ими прочитано дома, но плохо понято; по больше всего они любят слушать мои устные рассказы из географии и русской истории. Рассказы эти так завлекают их, что они готовы сидеть и слушать хотя бы всю ночь и уходят домой только тогда, когда заметят мое крайнее утомление.
Проводив своих «гостей», довольный собою и ими, я ложусь отдохнуть, чтобы в следующий день с новыми силами приняться за свои обычные занятия в училище.
Не распространяв подробно о преподавании, скажу только, что учительствуя в сельской школе около 20-ти лет и в то же время, присматриваясь везде и при всяком удобном случае к жизни народа, я на опыте убедился, что очень часто крестьянин, кончивши курс в народной школе, не умеет не только написать толково письмо, расписку, доверенность и т. п., но даже не может написать самое простое письмо, прочитать довольно четкую рукопись. Знаю также и то, что как бы ни была хороша школа, но если ученик ея не умеет прочесть все, что придется, то такая школа в глазах народа ничего не стоить, и чтобы предупредить это печальное явление, я все свое внимание обращаю на усиление упражнения в рукописи и на письменном изложении мыслей; с составлением же необходимых в крестьянском быту бумажек я знакомлю учеников практически; с русскими мерами и употреблением их я всегда знакомлю ребят наглядно.
Познакомить своих школьников с измерением площадей и объемов, а также с простейшими вычислениями с долями я считаю своею обязанностью, ибо этого требует жизненный обиход крестьян.
О производстве же вычислений на счетах и говорить нечего; я так думаю, что всякий учитель этому делу отдает самое видное место в своей школе, так как среди крестьян все вычисления производятся исключительно на счетах.
О важности обучения детей пению много было сказано выше. Многое и еще хотелось бы сказать, но боюсь распространяться. Скажу еще одно, что многое теперь можно делать, потому что наше земство и училищный совет вполне сочувственно относятся как к учащимся, так и к учащим, и мы можем смело к ним обращаться со всеми своими школьными нуждами и заботами, надеясь найти полное сочувствие, советы и помощь.
А при таких условиях работать легко.

Учитель А. Баракшин.