Чужие ошибки:
Записки сельского учителя
// Вологодский комсомолец. – 1982. – 3 янв.

Мы публикуем сегодня заметки молодой учительницы Ольги Борисовны К. о своих первых рабочих буднях, о трудностях, разочарованиях, раздумьях. По просьбе автора все имена и фамилии участников происшедших событий изменены.

В эту ночь я не сплю долго, несколько раз всматриваюсь в стрелки часов – как медленно тянется время. Жду утро с нетерпением. Мое первое рабочее утро…
И вот оно настает, оглушительно звенит будильник, за окном льет дождь, серый, мелкий, тоскливый. А я-то мечтала, что непременно будет солнце.
Портфель приготовлен с вечера. Еще раз тщательно отглаживаю строгое черное платье с белым воротничком, аккуратно причесываюсь, надеваю плащ, платок и иду в школу. В институте мечталось, что школа, в которой мне предстоит работать, будет новой и удобной. Увы, она старенькая, потемневшая от сырости, с покосившимся крылечком. Вокруг буйно разрослись тополя, а чуть дальше лес, густой, темный. 
От села до школы с полкилометра. Дождь льет как из ведра. Зонтика у меня нет, поэтому очень скоро плащ и косынка промокают насквозь. Все время меня обгоняют ребята с цветами, завернутыми в полиэтиленовые пакеты, шумные, хохочущие, любопытные. Слышу, как говорят обо мне: «Новая!». Оглядываются.
А вот и учительская. Я приехала в село за две недели до начала занятий, поэтому с учителями успела познакомиться. Директор, энергичная, чуточку ироничная Мария Павловна, рассказала мне и о моем будущем классе. Литературу и русский придется вести в 5-ом, 7-ом, 8-м, классное руководство - в 8-м классе... Сейчас она с любопытством оглядывает меня: «Как же это у вас зонтика нет? Промокли? Ну ничего, первый урок в 8-ом. Берегитесь!» Громко хохочет Сергей Николаевич - математик, единственный мужчина в нашем коллективе: «Да, там бывает жарко. Впрочем, может, Ольгу Борисовну они пощадят: молодая, интересная, современная…». Мне становится неловко и почему-то страшно. Я уже боюсь этого 8-го класса. 
3вонок. Напряженно беру в руки журнал, ручку, записную книжку и под любопытными взглядами коллег почти выбегаю из учительской. 8-й класс в самом конце длинного темного коридора. Открываю дверь и на мгновение останавливаюсь. Оказывается, так трудно произнести обычное: «Здравствуйте, ребята!».
Они улыбаются (я облегченно вздыхаю), на столе влажный букет неярких астр, на доске - поздравление с 1 сентября, выведенное крупными четкими, буквами. 
- Давайте знакомиться. Меня зовут Ольга Борисовна, я буду вашим классным руководителем.
Они улыбаются, (беспокойство окончательно отпускает меня. Преувеличили учителя - вон какие славные, приветливые ребята). Открываю журнал, начинаю зачитывать список и вдруг чувствую острый запах дыма. Что это?
Ах, да! Вот она, последняя парта в среднем ряду, откуда глядят на меня не улыбающиеся, а ироничные глаза. Крупный подросток с густыми, словно лепными завитками нестриженных русых волос, в неглаженной серой рубашке, слегка откинувшись назад, курит. На парте (вижу издали) - тоненькая пачка «Примы».
- Коля? Тебя зовут Коля Муравьев, - говорю я медленно, пытаясь выиграть время и вспоминая все, что мне о нем рассказывали. Вот он какой, Муравьев, общепризнанный школьный хулиган, вытворяющий , на уроках все, что ему захочется...
- Такой большой, сильный, красивый, - продолжаю я, - и не можешь отказать себе в ничтожной слабости! Очень жаль. Ну уж коли ты такой безвольный, выйди и покури. А мы займемся уроком.
Кто-то хихикнул, девочки зашушукались. А он как ни в чем не бывало пробасил: «Зачем выходить? Раз вам не нравится, я на другом уроке докурю. А художественную литературу на ваших уроках читать можно?». Класс грохнул дружным хохотом. Я, сделав вид, что не поняла иронии, серьезно ответила: «На уроках - нет. Но если кто-то из вас любит читать, останьтесь после уроков, поговорим о литературе, о том, что вы любите, что нет. Кстати, у меня хорошая библиотека, разрешаю пользоваться. Заходите». Коля неопределенно хмыкнул, остальные притихли. И я после несколько бестолкового знакомства, уверенно начала свой первый в жизни самостоятельный урок.
Стремительным калейдоскопом замелькали дни, не похожие один на другой, суматошные, беспокойные. С каким блаженством я вспоминала теперь институт, когда оставалось время сходить кино, на вечер, в библиотеку, на каток. Сейчас свободного времени у меня не было ни минутки: уроки, выезды на картошку, проверка тетрадей, конспекты, короткий сон... и снова уроки. Иногда казалось, что такое напряжение мне не под силу, что я сбегу из школы, не выдержав и года, но прошел сентябрь, потом октябрь и после коротких ноябрьских каникул я вдруг почувствовала, что в жизни моей установился какой-то порядок, что казавшееся трудным стало выполняться сравнительно легко и быстро, состояние напряженности и страха прошло. Видимо, произошло это во многом благодаря Марии Павловне, которая частенько посещала мои уроки, подробно анализировала их, помогала понять ошибки, а иногда и искренне хвалила меня.
Не нравилось мне в директоре только одно: на все мои попытки заговорить с ней о сложных взаимоотношениях с Колей Муравьевым и с несколькими ого приятелями из этого же класса она шутливо ворчала: «Да будет вам, Ольга Борисовна, главное, довести бы их до выпускного. Делайте вид, что не обращаете внимания на их штучки. На тройки Муравьев тянет, чего же еще? Не надо портить нервы по пустякам». Марии Павловне вторил Сергей Николаевич. А я не могла не портить нервы по «пустякам», но в некоторых ситуациях абсолютно терялась...
Это случилось сразу после каникул. Проходя на перемене возле пятого класса, я услышала, как кто-то плачет. Вошла. Пятиклассники съежились в тесную группу у стены, а перед ними на стуле сидел Коля Муравьев. Я не поверила своим ушам. Коля требовал деньги. «Побыстрей, побыстрей, перемена кончится», - бесстрастно говорил он, протягивая большую ладонь, на которой уже блестело несколько монет. Возле него суетился невысокий, белобрысый Толя Гусев, из тех ребят, которые ни минуты не могут сидеть спокойно, и тоже покрикивал: «Побыстрей». В 8-ом классе он был самым маленьким и задиристым.
Увидев меня, пятиклассники дружно разбежались по своим партам, Толя покраснел, пытаясь острить: «Не обращайте внимания, Ольга Борисовна, мы с ними играем. Вы же сами просили занять их чем-нибудь интересным на переменах. Мы, честное слово, просто шефствуем». «Неправда, неправда! - закричали девочки, - они деньги клянчили».
В этот день Муравьев и Гусев сбежали с уроков. Не зная, что предпринять, я пошла за советом к Марии Павловне.
- Деньги? — удивилась она, - быть такого не может. Вам, наверное, показалось или пятиклассники преувеличили. Какие у них деньги?! Да и зачем, скажем, Гусеву копейки, когда ему родители еженедельно по пятерке на расходы дают. Вот за то, что с уроков сбежали, по головне не погладим, а с деньгами, думаю, ошибка... Разберитесь!
Мария Павловна смотрела на меня так серьезно и даже осуждающе, что на мгновение я засомневалась - а вдруг и правда ошиблась? Но тут же вспомнила монеты на Колиной ладони, съеженные фигурки пятиклассников. Не могла ошибиться.
- Разберусь, - подавленно пообещала я директору и, не задерживаясь в школе, пошла домой.
...Дом. Говорят, дом настоящей женщины в первую очередь должен быть уютным, располагающим к отдыху. В моем доме не чувствуется женской руки - жесткая раскладушка, грубый стеллаж во всю стенку, набитый книгами, старенький письменный стол, несколько стульев и маленький проигрыватель. Ни салфеточек, ни цветов... Но я люблю эту большую, светлую, комнату. Все в ней располагает к работе и сосредоточенности. Отдыхать, расслабляться мне просто некогда.
В тот вечер я не очень долго сидела над планами. Очень хотелось почитать. Люблю Чехова. В трудные минуты всегда перечитываю удивительные его рассказы. И каждый раз мне кажется, что поговорила с очень близким и дорогим человеком. Жить становится легче, легче приходят решения.
Вот и тут мне подумалось, что прежде чем выносить поступок Гусева и Муравьева на суд комсомольского собрания класса надо попытаться откровенно поговорить с каждым, узнать, что им интересно, а что нет, какая требуется помощь, хотя сделать это, наверное, сложно. Оба они, особенно Муравьев, не признают авторитетов. Сбросить журнал со стола учителя, демонстративно уйти с урока, обозвать грубыми словами Сергея Николаевича (почему-то всегда его), разогнать девочек из коридора во время перемены - для них все легко и удивительно просто. «Лучше не связываться», - поучает меня Сергей Николаевич, - себе дороже».
И, признаться, после нескольких неудачных попыток я, отчаявшись что-либо изменить, перестала обращать внимание на некоторые из выходок моих воспитанников. Сосредоточила все основное внимание на уроках. Успокаивала себя мыслью: «В конце концов, не я виновата в том, что они грубы и невежливы. Почему я должна отвечать за них?». Только сейчас мне стало казаться, что позицию, которую я выбрала, можно назвать в какой-то степени подлой по отношению к ребятам, ко всей сути моей профессии...
На другой день после уроков я попросила Муравьева и Гусева остаться. Они сделали это неохотно, всем видом своим спрашивая: «Ну, получили мы нагоняй от Марии Павловны. А вам-то что еще надо?». И действительно, разговора не получилось. Толя без конца шмыгал носом, оправдывался, подмигивая Муравьеву, а тот хрипловато басил: «Отпустите нас домой, Ольга Борисовна, мы больше не будем». Они не воспринимали разговор всерьез. 
Еще через день на заседании актива класса на мой вопрос, почему все так равнодушны к поведению Муравьева, Гусева, Хлопова, Кудрявцева, почему все молчат, когда кто-то из них прямо в классе жжет бумагу, курит, царапает стены и парты неприличными надписями, Зоя Старостина, комсорг, тихо ответила: «Вы первый год у нас в школе, а мы с ними учимся 8-ой и знаем, что все меры бесполезны. На них даже Мария Павловна рукой махнула. И потом ведь, когда нет Муравьева, другие ребята ведут себя нормально. При нем многих как будто подменяют. Подражают, что ли. Да с ними лучше не связываться, - повторила она уже знакомую мне фразу, - честное слово, лучше. Толку все равно не будет».
- Нет, ребята, - сказала я твердо, - равнодушных в нашем классе быть не должно. Давайте жить иначе, интересно, тогда и мер никаких не надо будет принимать. Интересное дело увлекает всех, даже таких, как Муравьев. Пусть не сразу. Но если очень сильно захотеть, все получится.
Они промолчали, пожимая плечами, а я вдруг остро поняла, что уже не смогу остановиться на полпути. Мне страстно захотелось взбудоражить чем-нибудь необычным, ярким будничный однообразный круг их забот, интересов, мыслей, разбить пассивность, заставить иными глазами глядеть на окружающий мир
Так родились наши литературные чтения - моя первая маленькая победа. Однажды в субботу я пригласила всех желающих к себе после уроков - посмотреть книги, послушать музыку. Пришло 8 человек, в основном девочки и один мальчик, послушный и тихий Ваня Голубев. Мы пили чай, потом я достала со стеллажа свои самые заветные книги - воспоминания современников о Пушкине, Лермонтове, Некрасове, Достоевском, Есенине и маленькую книжечку Цветаевой «Мой Пушкин». Ребята с интересом листали книги, отобрали кое-что для чтения. А когда я предложила вслух почитать Цветаеву, с удовольствием согласились. Читали долго. Не знаю точно, какое впечатление произвел на ребят «Мой Пушкин». Они какое-то время напряженно и смущенно молчали, потом спросили, а что еще написала Цветаева. Я включила проигрыватель, достала пластинку, где актриса Т. Доронина прекрасно исполняет цветаевские стихи...
Почему-то, - сказал задумчиво Ваня Голубев, - когда слушаешь музыку или хорошие стихи, хочется сделать что-нибудь доброе...
За полтора месяца мы успели прочитать четыре книги вне программы. Скованность в отношениях между нами исчезла, мы даже сдружились, появились общие планы на зимние каникулы. Демонстративно, всем видом показывая, что они это делают из-за одного только любопытства, присоединились к нам Кудрявцев с Хлоповым. Не раз приглашала я и Гусева с Муравьевым, но пока, увы, безрезультатно.
А недавно произошло вот что. В понедельник я принесла ребятам книгу «Женщины эпохи французской революции». Решили почитать в среду, после уроков. Муравьев, увидев ее у меня на столе, невольно протянул руку, но тут же резко отпрянул. «Возьми, почитай, если хочешь, - предложила я, - только в среду верни». К моему удивлению, он не отказался. Во вторник довольно мирно сидел на уроках, не изводил меня язвительными замечаниями, а в среду в школу не пришел.
Ребята возмущались, высказывая догадки, что книжку он, конечно же, потерял или порвал всем назло, расстраивались. А я решила после уроков навестить Колю, узнать в чем дело (не заболел ли) и заодно познакомиться с его родителями.
Дорога к деревне, в которой жил Коля Муравьев, шла через лес. И как ни спешила я, а подошла к дому Муравьевых уже затемно. Трудно передать первое впечатление от встречи с Колиной матерью, очень худенькой, с болезненными глазами. Она лежала на старом диване, закутавшись в одеяло. В доме было голо и холодно, на столе стояла немытая посуда, прикрытая газетой. Вовсю гремел черный радиоприемник. 
- Сделайте потише, - попросила она в ответ на мое приветствие. Я выключила радио, представилась и на мгновение растерялась, не зная, как и о чем начать разговор. 
А получился он долгим и во многом для меня неожиданным. Анна Васильевна тихо жаловалась на то, что давно и иногда очень сильно болят ноги, что мучительно страдает от своей беспомощности, а еще более на то, что сыновья, особенно старший, выросли равнодушными к ее заботам о них, к дому, бессердечными, и она еще больше болеет от этого, что постоянно не хватает денег, даже на необходимые вещи, что хотела обратиться за помощью в школу, но Коля запротестовал...
- Отправила сегодня обоих дрова заготовлять. Печь скоро топить нечем будет. Холодно. - Анна Васильевна хотела еще что-то добавить, но неожиданно замолчала и заплакала... 
Я не стала дожидаться Коли. Интуиция подсказывала мне, что лучше, если он не будет знать о моем визите, что встреча с ним в этом холодном доме только усугубит наши взаимоотношения и, может быть, еще острее обозначить в его характере злое и мстительное чувство ко всему, что не похоже на его мир, его жизнь, его дом.
Идти обратно было скользко, темно, неудобно, но я ничего не замечала. Передо мною впервые так реально открылась трагедия семьи, трагедия человеческой души. Мне вдруг многое стало понятно в нестриженном, нагловатом подростке с последней парты. «Но ведь, - думала я, - мало только понять. Настоящий учитель должен, пожертвовав многими личными благами, душевным комфортом, найти путь и к хулигану, и к эгоисту, и к обделенному добротой, теплом, изменить их жизнь, заставить забиться в душе каждого горячий, полнокровный пульс доброты и человечности. Но как?». Я мысленно задавала себе этот вопрос и не находила ответа, понимая, что он не может быть однозначным. Все зависит, наверное, от того, насколько богато и щедра твоя душа, насколько ты умеешь отстаивать свои принципы, насколько далек от убогого правила «моя хата с краю...» и умеешь ли проникнуться чужой бедой, болью одиночества...
С того памятного вечера прошло достаточно времени. Оценивая свои первые шаги «издалека», я вижу сейчас, как много в них было наивного, но искреннего, горячего, импульсивного. То, что у некоторых учителей, в том числе и у Марии Павловны вызывало недоумение, порой насмешку, у ребят встречало горячий отклик.
Получила недавно письмо от Коли Муравьева, он в Череповце - в ПТУ. Это первое письмо от него, и оно мне очень дорого, особенно вот эти строки: «Ольга Борисовна, я хорошо помню то комсомольское собрание, на котором меня хотели исключить из комсомола. В тот день я понял, что вы искренне хотели мне добра, боролись за меня, и мне было первый раз очень стыдно. Спасибо Вам!». 
Я тоже помню это собрание. Он стоял перед классом, затравленно улыбаясь. На задней парте сидела Мария Павловна, почти весь класс негодовал. Муравьев грязно оскорбил девочку, класс предлагал только один вариант: исключить! И тогда я (это решение пришло ко мне мгновенно) сказала: «Ребята, пусть он, во-первых, извинится перед Тоней, во-вторых, давайте дадим ему еще одну возможность подумать, прежде чем исключать. Даже больше, я беру его под свою прямую ответственность, считаю, что это мой комсомольский долг. За каждый его поступок, если это случится, нам придется теперь отвечать и краснеть вместе. Я почему-то верю, что Коля не подведет меня - ведь это было бы очень стыдно...».
Коля не подвел меня. Не все в его поведении было идеально, но он после того собрания словно повзрослел, открыл что-то очень важное для себя, может быть, способность откликаться добротой на доверие. И сейчас мне кажется, что эта способность к доброте уже не исчезнет в нем...

Череповецкий район