Н. А. Ильинский
Из далекого прошлого:
Фрагменты воспоминаний
Никифора Александровича Ильинского
// Красный Север. – 1997. – 28 июня. – С. 3.

В прошлом году владыке Максимилиану, епископу Вологодскому и Великоустюжскому, была передана для ознакомления рукопись воспоминаний Никифора Александровича Ильинского, около 33 лет (1885-1918 гг.) прослужившего в Вологодской духовной семинарии. Рукопись хранится у потомков автора и представляет собою две книги (кн. 1 – 434 листа, кн.2 - 165 листов) тетрадного формата. Нумерация листов сделана автором. Текст выполнен убористым четким почерком. Имеется несколько десятков вклеенных фотографий. 
Основная часть воспоминаний ("Из далекого прошлого") написана, судя по всему, в 1918-1919 годах в Вологде. В последующие годы они были продолжены под названием "Отрывочные воспоминания". Во второй книге содержатся также стихи автора разных лет. Там же вклеено письмо архиепископа Петра (Успенского) из Тамбова от 15 января 1936 года. Последняя запись сделана рукой Н. А. Ильинского 4 августа 1940 года.
Воспоминания главным образом связаны с жизнью Вологодской духовной семинарии, рисуют ее быт и учебный процесс, содержат яркие характеристики многих преподавателей и воспитанников. Есть и страницы, живописующие эпизоды из жизни Вологды конца XIX - начала XX века. Для вологодского краеведения эта рукопись, безусловно, представляет огромный интерес, особенно в дни 850-летия нашего города, когда каждое неизвестное прежде свидетельство об истории Вологды приобретает особую ценность.
Хотелось выверить, что когда-нибудь воспоминания Н. А. Ильинского будут опубликованы полностью и с подробными историко-краеведческими комментариями. Они, безусловно, заняли бы видное место в собрании вологодских мемуаров. Представляя читателю в дни юбилея города возможность впервые ознакомиться с мемуарами Никифора Александровича Ильинского, мы рассчитываем, что даже эти краткие фрагменты помогут нам ощутить атмосферу старой Вологды, понять образ мысли и образ жизни обитателей одного из ее самых известных и престижных в прошлом учебных заведений. Фрагменты воспоминаний озаглавлены и объединены в разделы. После каждого фрагмента указана книга и листы воспоминаний, в ряде случаев даны краткие комментарии. Пропущенные слова и предложения отмечены отточием. Сохранены авторские сокращения. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными требованиями.

Александр КАМКИН, 
доктор исторических наук, профессор ВГПУ.

СЕМИНАРИЯ И СЕМИНАРИСТЫ

Внутренний распорядок

В наше время (имеются в виду 1878-1884 годы, т.е. годы учебы Н. А. Ильинского - ред.) семинария представляла из себя строение в виде буквы «Г» (ныне здание политехнического института на набережной – ред.). Классы помещались в том корпусе, который фасадом своим выходит на р. Вологду. В верхнем этаже этого корпуса помещались VI, V, IV и одно отделение III класса, в этом же этаже находились фундаментальная библиотека и физический кабинет. Зал остался на прежнем месте, но он был односветный и без хоров. В нижнем этаже помещались младшие классы, учительская комната, столовая…
Во втором корпусе, который идет от реки параллельно с губернаторской усадьбой и выходит другим концом на парадную площадь, помещались ученические спальни, квартиры ректора, инспектора, его помощников, эконома и правления семинарии… 
Вся жизнь семинарии проходила по звонку. Звонок приглашал учеников утром к вставанию, по звонку ходили на молитву и на завтрак, звонил звонок, приглашая учеников на уроки, на обед, на вечерние занятия, на ужин и на вечернюю молитву. По звонку, наконец, ходили и в церковь. Утренняя молитва совершалась в зале в 7 1/2 часов, после чего ученики шли в столовую пить чай и завтракать. На завтрак подавался мягкий черный хлеб. В праздничные дни выдавались большие порции пирога с мясом - в скоромные дни и с рисом - в постные.
В послеобеденное время ученики свободно уходили куда кто хотел... Вечерние занятия начинались с 5 часов и заканчивались в 8 1/2 часов. Сразу после занятий ученики ужинали, а после молитвы, которая происходила в 9 1/2 часов, открывались спальни, и значительная часть учеников отправлялась спать. Те, которые возвращались в классы, занимались кто чем желал, но в 11 часов все ученики должны были обязательно быть на своих местах в спальнях. Происходила обычная поверка воспитанников, и трудный день семинарии заканчивался...
(Кн. 1. Л.111 об.-113).

Стол и обмундирование

Кормили нас сытно. Стол хотя был и однообразен, но кушанья всегда готовились из свежих продуктов. В скоромные дни подавались обыкновенно щи или суп, а затем каша гречневая или пшенная. Иногда та или другая заменялась жареным картофелем. В праздники на второе блюдо - жаркое из баранины и телятины и к нему огурцы... В постные дни стол был рыбный и состоял из трех блюд - холодного, на которое подавалась или щука с огурцами, или треска с картофелем, ухи и каши. В праздничные постные дни также подавались три блюда, причем каша заменялась жареной рыбой - язями или лещами, а в Рождественский пост - свежими сельдями. На первой, четвертой и последней неделях Вел. поста рыбы не полагалось. К столу подавали капусту на холодное, затем горох, крупянку или суп из белых грибов на горячее. Особенно сытно кормили в пасхальную неделю. В первый день праздника ученикам выдавалось по 1 ф. кулича, творог и по три яйца на человека, на второй и третий день 1/2 ф. кулича и по два яйца. Всю пасхальную неделю давали пирога, а к обеду и ужину подавалось жаркое.
Казеннокоштным воспитанникам выдавались из одежды следующие вещи: черного драпа пальто на вате, сюртучная тройка и казинетовая тройка. Пальто выдавалось на три года, сюртучная тройка - на два и казинетовая - ежегодно. Из белья выдавали ежегодно по две пары рубашек и кальсон, по два полотенца и по два носовых платка. Из обуви получали сапоги с кожаными калошами и головки. Шитье одежды и обуви отдавалось с торгов портным и сапожникам, с которыми семинаристы вступали в соглашение и за некоторую плату заказывали себе одежду или обувь из более лучшего материала, чем тот, который поставлялся по контракту.
(КН.1.Л.113 об.-114 об.)

Prima persona

Я дал себе слово кончить не только в 1 разряде (т.е. в числе учеников, имевших только высшие баллы - ред.), но и кончить в порядке номеров как можно выше. Хотя чтением книг я любил заниматься и ранее, но это чтение было бессистемное, беспорядочное. Я перечитал массу романов, но серьезным чтением занимался мало. В 5 классе я с жадностью набросился на книги как богословские, так и философские. Много читал по истории. В этом отношении, т е. в выборе книг для чтения, мне оказал громадную услугу Николай Никанорович Глубоковский, prima persona нашего класса. В течение последних двух лет, т.е. в V и VI кл., я сидел рядом с Глубоковским. Это соседство принесло мне несомненную пользу. Будучи необыкновенно даровитым, Н.Н-ч в то же время отличался замечательным трудолюбием и усидчивостью. В буквальном смысле он не терял ни одной минуты даром. Меня, рядом с ним сидевшего, он увлекал своим примером. Любил Глубоковский много читать и всякую более или менее заслуживающую внимания книгу он рекомендовал почитать и мне. Товарищ он был прекрасный, честный, благородный, прямой. Прямой он был с нами, прямотой отличался и в отношении к лицам начальствующим и преподавателям. Это был "краса" семинарии, как о нем выражались все, начиная с ректора и кончая нами, его товарищами. (Впоследствии Н.Н. Глубоковский - доктор богословия, профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии, преподавал также в Московском и С.-Петербургском университетах С 1921 года - в эмиграции, профессор Софийского университета, авторитетный богослов и церковный историк - ред.). (Кн. 1. Л. 88-88).

НАСТАВНИКИ
Николай Иванович и Иван Николаевич

Преподавателем гражданской истории был Николай Иванович Суворов, известный археолог, старец уже почтенных лет. Это был преподаватель удивительно спокойный. Никогда он не ходил по классу, а всегда сидел за столом, к которому и вызывал учеников для ответа уроков. Когда ученики начинали шалить и выводили из терпения даже такого хладнокровного человека, как Николай Иванович, то последний, не возвышая голоса, обращаясь ко всему классу, говорил: "Это что за шум. Смотрите, ведь я сейчас встану". Не помню, какое впечатление производила эта угроза на учеников. Кроткий в обращении с учениками и всегда ласковый, Николай Иванович пользовался исключительной любовью и уважением учеников. (Кн.1 Л.68-69 об.)
Суворов Иван Николаевич явился на преподавание гражданской истории заместителем своего отца, известного археолога Н. И. Суворова, с 1882 года. Ив. Н-ч пользовался репутацией как видный археолог и краевед. Добродушный, уравновешенный, враг всякой партийности, Ив. Н-ч пользовался общим уважением. В течение более 30-летней совместной службы с Ив. Н-чем мне ни разу не довелось видеть, чтобы он когда-нибудь возвысил голос или вышел из себя. Обладал добродушным характером, любил пошутить, иногда довольно едко, но всегда безобидно. В последнее время он состоял на пенсии и умер 13 октября 1926 года после продолжительной тяжелой болезни. ( Кн.1. Л.388 об.-389).

Михаил Захарович Зиоров

Вновь назначенный к нам инспектор Михаил Захарович Зиоров до сего времени состоял преподавателем Рязанской дух. семинарии. Молва, шедшая главным образом от студентов академии, называла его человеком большой эрудиции и блестящим преподавателем...
Михаил Захарович обыкновенно, когда объяснял урок, ходил по классу и, будучи чрезвычайно живым и подвижным, часто жестикулировал, особенно тогда, когда он читал какие-либо летописные сказания. А летописных сказаний он знал наизусть массу и читал их с неподражаемым искусством. Уроки проходили незаметно, часто приходилось жалеть, что урок уже кончился. Михаил Захарович нередко, а под конец года почти всегда, спрашивая урок, задавал вопросы, касающиеся событий истории как церковной, так и гражданской. Например, если речь шла о Борисе Годунове, то Зиоров задавал вопрос: "А кто в это время царствовал в Англии?" или "Какие события происходили во Франции?" Помнится, речь шла о взятии Москвы Тохтамышем, что случилось 26 августа 1381 г. И вот Михаил Захарович спрашивает сначала отвечавшего, а потом и. многих других, какие исторические события в русской истории еще приурочиваются к 26 августа (таких событий было несколько: 1) 26 августа 1395 года Тамерлан, шедший в Москву, внезапно повернул назад, а в Москве в это время произошла встреча иконы Владимирской Божией Матери; 2) 26 августа 1612 года войско гетмана Ходкевича, приходившее на помощь полякам в Москву, было разбито Пожарским; 3) 26 авг. 1812 года - Бородинская битва; 4) 26 августа 1831 года - взятие Варшавы; 5) 26 августа 1855 года, падение Севастополя).
Михаил Захарович настолько сумел заинтересовать нас своим предметом, что у нас явилось даже соревнование в знании церковной истории. Многие из нас задавались мыслию, с одной стороны - блеснуть своими знаниями перед товарищами и, с другой - отличиться перед Михаилом Захаровичем и, следовательно, доставить ему удовольствие, или, как говорили некоторые, "утешить" Михаила Захаровича. В общежитии у нас наблюдалось такое явление, особенно накануне уроков по церковной истории. После ужина, а иногда и до ужина, ученики разбивались на группы, человека по два-три в группе.
В этих группах проделывалось то же, что делал Михаил Захарович на уроках, т.е. задавали друг другу вопросы, касающиеся событий из отрасли всей истории, спрашивали хронологию... 
(Кн.1. Л. 93 об., 102-103).
(Впоследствии М.З. Зиоров принял монашество, был ректором Могилевской и Тифлисской семинарий. В 1890 году был возведен во епископа. Возглавлял ряд епархий, в том числе Алеутскую, Варшавскую - ред.)

Иеромонах Феофан

После перевода инспектора П. И. Успенского в Тамбов, на эту должность к нам был назначен и в феврале месяце (вероятно, имеется в виду 1896 год - ред.) прибыл иеромонах Феофан. Личность эта заслуживает внимания и на ней следует остановиться. Иеромонах Феофан пробыл в нашей семинарии сравнительно долго (до марта 1901 г.) и приобрел большую популярность не только среди воспитанников, но и со Стороны городских обывателей. О. Феофан был прежде всего монах по призванию, а не монах-карьерист. Он смотрел на свое назначение в инспекторы как на крест, возложенный на него высшей церковной властью, и все время пребывания его здесь он тяготился своей ответственной должностью. Замечательно добрый и благожелательный, о. Феофан на первых порах, действуя по указаниям ректора, не нравился воспитанникам. Были даже случаи, когда ученики делали ему разные неприятности. Но инспектор на все выходки учеников или мало обращал внимания, или взирал на них благодушным оком. В обращении с учениками был прост и в некоторых случаях оригинален. Беру для примера одно из его оригинальных действий. Является ученик общежития и говорит, что о. инспектором он сегодня уволен в гости.
"Где же разрешение на увольнение?" - спрашиваю ученика.
Последний, распахнув пальто и указывая на грудь, говорит: "Вот оно". Я рассматриваю и вижу на манишке надпись: "Отпущен до 10 ч. вечера. О.Ф.". Оказывается, о. Феофан делал это в видах сокращения времени и соблюдения экономии в бумаге.
Некоторое время по приезде своем в нашу семинарию о. Феофан жил вместе с ректором, а затем для него приспособлена была квартира... Жил он просто, по-монашески. Пищу употреблял самую простую, иногда, особенно в пост, довольствовался одним сухоядением. Был нестяжателем и всем, кто обращался к нему за помощью, никогда не отказывал. Деньги давал без отдачи. Жалованье свое, по получении его 20 числа, не хранил где-нибудь в укромном месте, а держал открыто. Возможно, что у него половина этого жалованья расхищалась прислуживавшим ему семинарским служителем.
С учениками о. Феофан любил беседовать главным образом по вопросам религиозно-нравственным. Любитель св.-отеческой литературы, о. инспектор как ученикам, так и сторонним лицам, являвшимся к нему для бесед, рекомендовал читать эту литературу. Своими беседами с учениками о. инспектор настолько иногда увлекался, что забывал свои прямые обязанности. Будучи прост и доверчив, как дитя, он и в других хотел видеть те же качества. Проводы о. Феофана были очень трогательны. После напутственного молебна ученики поднесли ему икону и выразили свои чувства к нему в нескольких речах. Все одинаково понимали, что провожали редкого по душевным качествам человека, человека "не от мира сего". Уже по отъезде о. Феофана из Вологды стало известно, что он вел подвижническую жизнь. Все ночи он проводил в молитве и спал на голых досках, хотя для видимости у него и была койка с казенным матрацем. Оставив Россию и поселившись на Афоне, как нам рассказывали, он исполняет там один из трудных подвигов послушания.
(Кн.1. Л.273-276). 

ХОРОШЕЕ ЭТО БЫЛО ВРЕМЯ

Поющая флотилия

Весной 1908 года куплены были три большие лодки, которые предоставлены были в полное распоряжение воспитанников. О. ректор видел, что питомцы были большие любители покататься на лодках по р. Вологде, и вот, чтобы, с одной стороны - доставить им удовольствие, а с другой - чтобы избавить их от таких расходов, которые они тратили на покупку лодок, он изыскал средства на наем лодок. Когда через год в семинарии организовался прекрасный духовой оркестр, то воспитанники - музыканты и певчие семинарского хора предпринимали катанье по р. Вологде. Прекрасная оркестровая игра и такое же пение привлекали публику, которая сопровождала певцов и музыкантов по обоим берегам реки. Часто целая флотилия горожан на лодках окружала семинаристов, и все время следовала за ними. Из окон и балконов попутно расположенных домов горожане с большим интересом смотрели на катающихся и нередко выражали свое одобрение певцам и музыкантам громкими аплодисментами. Иногда сам ректор на своей лодке сопровождал воспитанников в их музыкально-вокальной прогулке. Достигалось обоюдное удовольствие: радовались воспитанники, получившие удовольствие, радовались и мы за них. Полученными впечатлениями после катания воспитанники делились как со своими товарищами, так и с нами. Чувствовался особенный подъем духа не только у питомцев, но и у нас, их воспитателей. Хорошее это было время!
(Кн. 1.Л.337 об.-338).

Хор и его регенты

Незабвенную память о себе в истории семинарии протоиерей Н.П. Малиновский оставил как организатор вокально-музыкальных вечеров. Эти вечера, на которых художественно исполнялись вокально-музыкальные номера, доставляли замечательное эстетическое наслаждение... Прекрасный семинарский хор под управлением опытных учителей, своего рода артистов, чудный оркестр духовой музыки, равного которому не было во всем городе, приводили публику в восхищение и восторг. Программа вечеров была самая разнообразная: играли на скрипках, иногда на балалайках и мандолинах, декламировали, выступали недурные рассказчики коротких юмористических сцен, но самыми лучшими номерами, несомненно, было хоровое, особенно смешанное (мужские и женские голоса), пение и оркестровая музыка.
Учителями пения и вместе регентами семинарского хора... были Д.Д. Вилинский, В.К. Воскресенский и П.И. Гребенщиков. Из: этих учителей-регентов каждый имел свою характерную особенность. Вилинского можно считать организатором семинарского хора, которым он умело руководил в течение 20 лет и поставил его действительно на такую высоту, на какой он ранее не стоял. Хотя в последние пять-шесть лет своей службы в семинарии, когда Вилинский сделался регентом архиерейского хора и учителем пения в женской гимназии, он, как прежде, и не мог всецело отдаться своему любимому семинарскому хору и последний как будто начинал ослабевать, однако, нужно сказать по совести, Вилинский, безусловно, оставил хорошее наследство...
Преемником Вилинского по регентству явился Василий Константинович Воскресенский, преподаватель раскола. С живым и подвижным темпераментом, В.К-ч весь отдался семинарскому хору. Это был регент-любитель, регент по призванию. Всегда благодушный и уравновешенный, он оправдывал слова апостола ("благодушествует ли кто, да поет") и, действительно, постоянно пел. Сообразуясь со своим душевным настроением и идя навстречу желаниям семинаристов, он предложил последним составить хор из любителей для разучивания исключительно светских песен. Сразу записалось в этот хор не менее 150 человек. Из них, правда, человек около 50 вышли из этого хора, но и оставшийся хор в составе не менее 100 человек был очень внушителен. Воскресенский уделял этому хору время от 7 1/2 - 9 ч. вечера. Спевки происходили на хорах семинарского зала. Удивительные любовь и терпение проявлял В.К-ч на этих спевках. При своем всегда одинаково ровном и спокойном характере он никогда не позволял себе возвысить голос и терпеливо заставлял любителей-певчих повторять по несколько раз одни и те же ноты. Нередко он объяснял ученикам - что композитор хотел достигнуть, перелагая на ноты ту или иную песню, и сообразно с этим высказывал пожелание, чтобы и ученики-певцы прониклись духом композитора, стараясь по возможности осуществить идейное желание последнего. Пели вообще с чувством, осмысленно, проникновенно, особенно при исполнении церковных композиций. К сожалению, Вас. К-чу не пришлось долго руководить нашим хором. В1911 году он перешел на службу в свою родную Ярославскую семинарию. Преемником Воскресенского явился Павел Иванович Гребенщиков. И этот учитель-регент, как истовый любитель пения, немало потрудился для семинарского хора. Гребенщиков в пении обращал внимание главным образом на технику, чтобы пение было безукоризненно стройное, без малейшей фальши. В этом отношении он достигал действительно прекрасных результатов (в начале революции с пострижением в монашество с именем Вениамин был епископом Романовским; умер в тюрьме в 1931 году. (Кн.1.Л.338 о6.-340). 

ЗНАКИ ЭПОХ

Великое несчастье

2 марта 1881 года, в понедельник второй недели поста, в необычное совершенно время (рано утром), в ученических спальнях появился исправлявший в то время должность инспектора Фл. В-ч Скабовский. "Вставайте, господа, великое несчастье совершилось, не стало нашего благодетеля", - говорил Фл. В-ч, обращаясь к спавшим ученикам. Все мы, как один человек, повскакали с своих коек. Сначала думали, что случилось что-нибудь с ректором. Выбежали в коридор и здесь узнали ужасную новость: убит государь. Все мы сразу как-то притихли. В час дня нас водили в собор на панихиду. Во время панихиды многие навзрыд плакали. Я помню грузную фигуру командира местного батальона полковника Шарова, стоявшего на коленях и плакавшего как ребенок. Слухи были один другого невероятнее...
(Кн. 1. Л.83-84об.)

Победоносцев в Вологде

В семинарии началась чистка и мытье. Накануне приезда (1890 г. - ред.) такого редкого и важного гостя ректором дано было распоряжение, чтобы все служащие в семинарии лица, бывшие в городе, к 12 час. следующего после приезда обер-прокурора дня явились в семинарию для представления. Так как семинарский зал еще не был отделан, и в нем производились работы, то представление обер-прокурору назначено было в комнате учеников VI класса.
Обер-прокурор приехал с вечерним поездом. На вокзале для встречи собрались представители всех ведомств во главе с епископом Израилем и губернатором Кормилицыным. На другой день к назначенному времени в семинарию явились все наличные преподаватели семинарии, члены и чины консистории, благочинные, члены попечительства о бедных дух. звания, преподаватели духовного и епархиального училищ. Около 12 часов в семинарию явились преосвященный Израиль и Саблер, в то время управляющий синодальной канцелярией. У самого входа были выстроены ученики, человек 10-15, с которыми Саблер поздоровался, подав всем им руку. Но вот к парадному подъезду со стороны набережной подъехал сначала полицмейстер, а вслед за ним Победоносцев вместе с губернатором Кормилицыным. Обер-прокурор в сопровождении ректора подходил к нам и здоровался, подавая только два пальца руки. Вслед за сим по лестнице, устланной коврами, все поднялись вверх и прошли в комнату учеников VI класса, где и состоялось общее представление. После этого Победоносцев осматривал фундаментальную библиотеку и другие помещения. По распоряжению Преосвященного все церкви во время пребывания обер-прокурора в Вологде были открыты и священники с раннего утра безотлучно находились в них. Но Победоносцев был только там, и смотрел только то, что угодно было губернатору. Последний возил его в ремесленный приют и даже в приют "Ясли", находящийся почти рядом с общежитием.
Нам, стоявшим в дверях общежития, приходилось только низко раскланиваться с быстро катившим мимо нас Константином Петровичем...
(Кн. 1.Л. 226 об. -228).

Кошмарное лето

Лето 1918 года было исключительное. Наш город, не отличавшийся особенным оживлением и в прежние времена, в это лето производил особенно тяжелое впечатление. Бульвар и Александровский сад, где "кипела жизнь ключом", теперь были пусты.
Гуляли лишь до 8 часов вечера. С этого времени все устремлялись в свои душные квартиры и проводили вечера за разными скучными, однообразными разговорами.
На всех гражданах "от головы до пяток заметен был особый отпечаток": все ходили с унылым и озабоченным видом, с заметной грустью и печалью во взоре. Редко при встречах обменивались стереотипными фразами о том, кто как живет, ибо знали, что житье у всех было более чем неважное. Все заботы и внимание граждан сосредоточены были на одном предмете - приобретении себе пропитания. Не в лучших условиях находились и те, у коих оказывался какой-нибудь излишек в хлебных запасах. Эти жили под страхом постоянных обысков, под страхом реквизиции своих случайных запасов. Были и другие причины, наводившие на граждан уныние. Носились слухи о наступлении "белых" от Архангельска. Город был объявлен на военном положении, и жизнь его с 8 часов вечера совершенно замирала. Граждане могли выходить из своих квартир только с особыми пропусками, при особо важных обстоятельствах. Все эти обстоятельства, вместе взятые, производили тяжелое, гнетущее состояние и нарушали душевное спокойствие...
Я решил пройти в семинарию. В нижнем коридоре, там, где была ученическая гардеробная, валялись выброшенные из гардеробной вещи - подушки, одеяла, книги. В самой гардеробной был полный хаос. Ящики комодов и шкафов были открыты, одни из них были пусты, в других находились кой-какие вещи. Все вещи, как валявшиеся в коридоре, так и в гардеробной, оставлены были учениками, уехавшими на каникулы. Поднялся в средний этаж. Здесь был такой же хаос, как и в нижнем. Как в коридоре, так и в классных комнатах, валялось много разных книг, среди которых особенно бросались в глаза разрозненные экземпляры словаря Брокгауза.
Было очевидно, что началось расхищение и этих ценных книг. В том и другом коридоре бродили разные лица мужского и женского пола. Я был экстренно извещен, что все служившие в семинарии лица и имевшие при ней квартиры должны оставить таковые в двухнедельный срок. Квартирный вопрос не только смущал меня, но прямо наводил жуть. Известно было, что квартиры брались с боя и что в первую очередь они предоставлялись рабочему классу...
О будущем думать не хотелось. Мои мысли, бродил ли я по лесу, или лежал в безмолвии ночи на постели, невольно переносились к прошлому, пережитому. Не хотелось верить, что счеты с семинарией навсегда и безвозвратно покончены. 
(КН.2.Л.1-2, 12, 13 об., 22).