Лебедева В. В., Тяпунова В. С., Карачева 3. Л.,
Малышева Н. А., Прохорова Т. И., Хитарян М. Г. 
Череповецкая учительская семинария (1875 – 1919 гг.)
// Очерки по истории народного образования в Череповце / [ Редкол. В. Ф. Гогулин и др.]. - Вып. 1. - Л., 1970. - 121 с. - (Учёные записки / Ленинградский государственный педагогический институт им. А. М. Герцена; Т. 438)

В 60-х подах XIX века царизм вынужден был провести ряд буржуазных реформ и в их числе в 1864 году была осуществлена школьная реформа, позволившая сделать известный шаг по превращению русской школы из сословной в школу классовую. Реформа 1864 года давала возможность частным лицам открывать новые школы. К школьному делу привлекалось и учрежденное в том же году местное буржуазно-помещичье самоуправление (земство). Правда, царизм всячески ограничивал права земства в области развития народного образования, предоставляя ему скромную роль деятельности «преимущественно в хозяйственном отношении», запрещая вмешиваться в учебно-воспитательную работу школы. Однако, несмотря на эти ограничения, земства многих губерний уже в первые годы своего существования создали значительную сеть начальных сельских школ. 
До революции Череповец входил в состав Новгородской губернии. Земство этой губернии находилось «в числе передовых по народному образованию» [Антипов В. Краткая история Уломского земского училища. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 11, стр. 30.]. По свидетельству земского учителя В. Антипова, «начальные земские школы во всех углах стали быстро открываться. Явился большой спрос на учителей, но их не было». Об этом же пишет и анонимный историк Череповецкой семинарии: «Школы начали быстро открываться. Явилась большая потребность в учителях» [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 15.]. 
Учительские должности занимались лицами без всякой специальной подготовки. Поэтому очень остро встал вопрос о подготовке учителей для земских школ. 
Летом 1869 года Новгородское губернское земство организовало в Новгороде и Череповце при местных уездных училищах шестинедельные педагогические курсы. Курсами руководили инспектора уездных училищ. По замыслу их устроителей курсы должны были дать «возможность учителям сельских школ пополнить свое образование и выдержать установленный экзамен, без чего они не могут быть учителями» [Очерк народного образования в Новгородской губернии за 1884/1885 учебный год. Новгород, 1887, стр. 18.]. По воспоминаниям В. Антипова, слушателями курсов были «люди разных сословий и различной научной подготовки: тут были и окончившие курс в духовных семинариях, и исключенные из семинарий и духовных училищ, и неудачники гимназисты, не осилившие курса древних и иностранных языков, грамотные и полуграмотные деревенские парни...» [Антипов В. Краткая история Уломского земского училища. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 11, стр. 30.]. 
На педагогических курсах в Череповце были открыты две временные начальные школы, в одну из которых были набраны дети, а в другую – взрослые, пожелавшие научиться грамоте. Обучение в этих школах вели курсанты. После окончания занятий часть курсантов сдала экзамены на право занимать должность учителя. Так сто лет тому назад в Череповце было положено начало педагогическому образованию – подготовке народных учителей. 
Летние педагогические курсы продолжали работать в Череповце и в 1.870, 1871, 1872 годах. За эти четыре года на Череповецких курсах перебывало свыше 200 учителей [Очерк народного образования в Новгородской губернии за 1884/1885 учебный год. Новгород, 1887, стр. 19 – 20.]. Организация летних педагогических курсов позволила обеспечивать учителями многие из вновь открываемых земских школ. Однако, по словам того же учителя В. Антипова, «такие скороиспеченные учителя не могли удовлетворять самым скромным требованиям, которые предъявлялись к народному учителю и в то нетребовательное время» [Антипов В. Указанная статья, стр. 30.]. 
Следует отметить, что еще в 1869 году в Новгороде для более основательной подготовки учителей земских школ губернии была открыта мужская Александровская земская учительская школа с трехлетним сроком обучения. Однако первый выпуск из нее ожидался лишь в 1872 году, поэтому педагогические курсы продолжали свою работу. Но уже в 1871 году в губернии сложилось мнение о нецелесообразности их организации в последующие годы. «Дальнейшее существование курсов, – читаем в одном из документов губернской земской управы, – не может уже подвинуть много школьное дело вперед, так как почти все народные учителя уже прослушали педагогические курсы, а некоторые из них по несколько раз... Педагогические курсы выполнили уже свое назначение в качестве временнной меры в деле народного образования, и все заботы земства должны быть направлены на подготовку учителей и учительниц в специальных учебных заведениях» [Очерк народного образования в Новгородской губернии за 1884/1885 учебный год. Новгород, 1887, стр. 20.]. 
Но уже тогда было ясно, что одна учительская школа не сможет обеспечить потребности губернии в учителях для начальных школ. Поэтому губернское земское собрание поручило управе разработать проект организации в губернии еще одной учительской школы на совместные средства казны и земства [Там же, стр. 14.]. Чтобы шире привлечь женщин к учительскому делу, было решено вторую учительскую семинарию в губернии сделать женской. Как раз в это время было объявлено об открытии новой учительской семинарии в одной из губерний Петербургского учебного округа [В Петербургский учебный округ входили губернии: Петербургская, Олонецкая, Архангельская, Вологодская, Новгородская и Псковская.]. Тогда Новгородское земство предложило окружному начальству построить за свой счет здание для семинарии и взять на себя половину расходов по ее содержанию. Министерство народного просвещения приняло такое выгодное для него предложение [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846 («Об учреждении в Череповце учительской семинарии»), л. 1.] 
Когда встал вопрос о конкретном пункте размещения новой учительской семинарии в Новгородской губернии, то министерство предложило организовать ее близ города Боровичи. Но земство твердо настаивало на том, чтобы местом для организации новой семинарии был избран город Череповец [Там же, лл. 1-а, 5 – 8.]. Такая его настойчивость объяснялась тем, что город Череповец, расположенный на реке Шексне и Мариинской судоходной системе, был оживленным экономическим и культурным центром всей восточной части Новгородской губернии (Череповецкий, Устюженский, Тихвинский, Кирилловский и Белозерский уезды). В городе уже имелось реальное училище, женская гимназия, техническое училище и ряд начальных школ. В Череповце же находился и окружной суд для 5 восточных уездов. Все это делало его в некотором роде и административным центром для этой части губернии. 
Ходатайство Новгородского земства об учреждении женской учительской семинарии в Череповце попало в руки известного реакционера царского министра графа Дмитрия Толстого, который в указанном ходатайстве подчеркивает слово «женскую» семинарию. В своем ответе попечителю Петербургского учебного округа 23 февраля 1874 года за № 2163 Д. Толстой писал: «...Я не встречаю препятствий об учреждении в г. Череповце, Новгородской губернии, мужской, но не женской (курсив авторов. – Ред.) учительской семинарии» [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846, л. 2.]. Так произвол царского сановника закрыл доступ в Череповецкую учительскую семинарию женской молодежи. Только победа Великой Октябрьской социалистической революции открыла женскому населению Новгородчины дорогу к получению педагогического образования, 
В 1874 году, однако, семинарию в Череповце открыть не удалось. Она была открыта лишь 21 сентября (8 сентября по старому стилю) 1875 года [Там же, л. 93.]. Торжественное ее открытие произошло во временном помещении, в доме местной домовладелицы Милютиной [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 15.], находившимся рядом со зданием Окружного (ныне городского) суда. 
В 1876 году было выстроено для семинарии специальное двухэтажное деревянное здание на Александровском проспекте (ныне проспекте Луначарского). В этом здании сейчас помещается Череповецкая школа рабочей молодежи № 1. 
На первом этаже здания находилась квартира директора семинарии, комната для гимнастики и пения и квартира учителя начальных классов. На втором этаже располагались мастерская, физический кабинет (с пособиями по истории и естествознанию), библиотека и две классные комнаты. Однако эти помещения не могли обеспечить дальнейшее развитие учительской семинарии, так как она должна была иметь три класса воспитанников и одноклассную начальную школу для проведения педагогической практики. Поэтому решено было построить во дворе особый флигель для начальной школы и квартиры учителя начальных классов. Это строительство было начато в 1877 году. Впоследствии помещения второго этажа основного здания были перепланированы. Из 5 имевшихся здесь комнат три были заняты классами, одна – актовым залом и одновременно физическим кабинетом и одна – библиотекой. От коридора было отделено небольшое помещение, в котором располагалось медовое хозяйство. 
Библиотека семинарии состояла из фундаментальной (преподавательской) и ученической. Обе эти библиотеки в 80-х годах прошлого века насчитывали 1030 названий, 2128 томов, физический кабинет имел 206 названий приборов и пособий на сумму 3759 руб., общая стоимость всех прочих пособий составляла до 3292 рублей [Сведения о состоянии учебных заведений. «Новгородские губернские ведомости». Новгород, 1879, № 27, стр. 9.]. 
Столярная мастерская при семинарии использовалась для изготовления физических приборов, наглядных пособий, которыми семинаристы и обеспечивали себя для предстоящей работы в сельской школе. 
В 1879 году город в знак доверия к «экономическому направлению здешней учительской семинарии, которое может положить самую надежную связь между школой и жизнью» [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846, л. 147.] передал в безвозмездное ее пользование 9600 кв. сажен хорошей пахотной земли, прилегающей к зданию учительской семинарии. На этом участке был посажен плодово-ягодный сад, располагались огород и пасека, устроенная в 1885 году преподавателем естествознания Н. Т. Иса-иным. Пасека давала семинарии большой доход и содействовала распространению пчеловодства в Новгородской губернии [Там же, оп. 203, д. 479, л. 12.]. В семинарии был заведен обычай: успешно окончившие семинарию воспитанники получали при выпуске рой пчел и улей, с которым они отправлялись на место работы. Через два года они возвращали улей в семинарию. Благодаря этой деятельности семинарии количество пасек в 5 уездах Новгородской и 3 уездах Олонецкой губернии возросло до 600 [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 23.]. 
Следует отметить, что здание Череповецкой учительской семинарии в предреволюционные годы было неудобным, а в связи с ростом численности учащихся и очень тесным. Физический кабинет вмещал только приборы, места для проведения опытов по существу не было. Актовый зал был мал и узок, мало пригоден для проведения торжественных актов и вечеров семинаристов. Несмотря на то, что в 1882 году было проведено утепление здания, обшивка его тесом, покрашены крыши и стены, проведена осушка территории вокруг семинарии, к началу XX века семинарское здание сильно обветшало. В 1904 году некоторые стены настолько покривились, что пришлось укреплять их особыми бревнами, подводить под наружные стены кирпичный фундамент. Сделанные к зданию пристройки существенно не расширили помещение. Неоднократно поднимался вопрос о постройке нового здания, но дальше разговоров дело не шло [«Новгородские губернские ведомости». Новгород, 1883, № 8, стр. 6; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 10705, л. 39; Государственный архив Новгородской области (ГАНО), ф. 98, оп. 3, д. 1346, лл. 23 – 24.]. В 1916 году посетивший учебное заведение инспектор Петроградского учебного округа отмечал: «Учительская семинария производит самое убогое впечатление. Дома поставлены в низине. Непосредственно под полом держится вода. Здание решительно не отвечает своему назначению, а представляет собой какое-то нагромождение построек и перегородок» [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 15744, лл. 1 – 98.]. 
В 1875 – 1908 годах Череповецкая учительская семинария имела трехлетний курс обучения, который затем был увеличен на один год. Учебный план и программы семинарии были рассчитаны, главным образом, на выпускников так называемых двухклассных училищ с пятилетним сроком обучения. Выпускники этих школ обучались в семинарии наиболее успешно. 
Учебный план предусматривал изучение довольно широкого круга общеобразовательных предметов: русский язык и литература, арифметика, география, история, естествознание, старославянский язык. Однако по сравнению с гимназией и реальным училищем учительская семинария давала значительно меньший объем общеобразовательных знаний. Положительной стороной семинарии была хорошая педагогическая подготовка будущих народных учителей, особенно практическая. Однако по сравнению с современными педагогическими училищами дореволюционные учительские семинарии по педагогическим дисциплинам давали меньше теоретических знаний. Преподавалась лишь педагогика (с элементами психологии и истории педагогики), методика преподавания в начальной школе русского языка и арифметики. Учебный год в семинарии продолжался около десяти месяцев, обычно с середины августа до середины июня (по старому стилю). 
В Череповецкой учительской семинарии хорошо было поставлено преподавание столярного и переплетного дела. Специфической особенностью семинарии была основательная подготовка учащихся в теории и на практике по сельскому хозяйству. Обширное семинарское хозяйство полностью обслуживалось силами учащихся. 
Для знакомства семинаристов с работой начальной школы при семинарии имелась так называемая «образцовая школа», работавшая по программам одноклассного училища. Ознакомление семинаристов со школьными порядками начиналось во втором классе со второго полугодия. Учащимся сообщались необходимые сведения по методике предметов, входящих в курс начальной школы. В конце учебного года учитель образцовой школы давал для учащихся второго класса показательные уроки по каждому предмету. Семинаристы III класса в начале года знакомились с учащимися начальной Школы, а затем сами давали уроки. К каждому уроку практикант составлял конспект и представлял его для проверки преподавателю. Каждый урок практиканта обсуждался особой педагогической конференцией, на которой присутствовал директор, учитель начальной школы и все ученики III класса. В обязанность практикантов входило и дежурство по школе. Каждый семинарист выпускного класса в течение года давал в начальной школе 10 – 12 уроков и дежурил в школе не менее 15 раз. Таким образом, за год каждый практикант посещал не менее 200 уроков товарищей и учителей школы [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 22 – 23.]. 
Учительские семинарии в царской России по существу были почти единственным типом учебных заведений, в которых дети крестьян могли получить повышенное образование. Как отмечалось в обзоре, посвященном 25-летию Череповецкой учительской семинарии, для крестьянских детей «семинария является высшею школою, где значительно расширяется их умственный кругозор и откуда дается возможность продолжать дальше свое образование... Учительская семинария – заведение преимущественно крестьянское и дает возможность получать крестьянскому населению учителей из своей среды» [Там же, стр. 18 – 20.]. То, что Череповецкая учительская семинария по социальному составу была крестьянским учебным заведением, подтверждают следующие данные. 
В 1875 году в Череповецкую учительскую семинарию был принят 21 человек. По социальному составу учащиеся первого набора представляли следующую картину: из детей духовенства – 10, из крестьян – 9, из чиновников – 2, из мещан – 1 [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846, лл. 93 и 98.]. 
В дальнейшем социальный состав учащихся Череповецкой учительской семинарии значительно изменился. Уже в конце XIX века большинство семинаристов были сыновьями крестьян. Так, например, из 321 учителя, подготовленного за 25 первых лет существования семинарии, к крестьянству принадлежало 193 человека, к духовенству – 57, к дворянам и чиновникам – 18 [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 16.]. Таким образом, свыше 60 процентов выпускников было из крестьян. В предреволюционные годы процент крестьян среди семинаристов еще более увеличился. 
Наиболее подготовленными воспитанниками семинарии в первые годы ее существования оказывались обычно выпускники двухклассных училищ, затем духовных училищ, самые слабые ученики поступали из сельских одно-классных училищ [ЦГИА, ф. 733, оп. (170, д. 846, лл. 98 об. – 99.]. В связи с тем, что двухклассные училища были главным типом повышенной начальной школы для крестьян, то и большинство семинаристов первоначальное образование получало в них. Так, например, за 25 первых лет существования семинарии 152 ее выпускника окончили двухклассные училища, 71 – городские и уездные училища, 42 – духовные училища, 28 – одноклассные сельские и только один человек получил домашнее образование [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр. 17.]. 
Следует сказать, что далеко не все желающие могли поступить учиться в семинарию. Конкурс за 1 место составлял обычно 2 человека. Так, например, за 25 лет было 984 заявления о приеме, а принято 550 человек, отказано в приеме было 434 человекам, хотя «в числе их и были достойные приема в семинарию». Дело в том, что число стипендий было ограничено. Многих крестьянских пареньков по уровню их подготовки можно было бы принять без стипендии, но они «за неимением средств, лишены были возможности поступить в семинарию». Многие из тех, кто и поступал учиться на свой счет без стипендии, впоследствии вынуждены были бросать учебу. Так, за 25 лет из семинарии до окончания курса выбыло 142 человека. Такое «значительное число выбывших до окончания курса... объясняется главным образом недостатком средств для дальнейшего образования» [Там же.]. Действительно, 134 из них начинали учиться без стипендии, а крестьянский «достаток» очень часто не позволял содержать сына три года в семинарии. 
Жизнь воспитанников семинарии, получавших стипендию, была не намного легче. Семинария не имела общежитий, и все семинаристы жили группами («артелями») но 2 – 6 человек на частных квартирах, и хозяйка за их счет готовила пищу, стирала белье [Сведения о состоянии учебных заведений «Новгородские губернские ведомости». Новгород, 1879, N 27, стр. 9.]. На все это с трудом хватало восьмирублевой стипендии. В предреволюционные годы в связи с ростом цен стипендия была увеличена до 15 рублей, но и это нисколько не улучшило материального положения семинаристов. Правда, в отдельные периоды семинария за счет доходов от семинарского хозяйства помогала своим воспитанникам материально, давала им кровати, солому на тюфяки, устраивала во время больших перемен горячие завтраки (кусок хлеба и кружка чая) [Череповецкий филиал Государственного архива Вологодское области (ЧФ, ГАВО), ф. 1105, оп. 1, д. 5, лл. 39 – 40.]. Однако, несмотря на все это, материальное положение семинаристов было довольно тяжелым. 
За 25 лет с 1875 по 1900 годы семинария сделала 23 выпуска, за это время окончили семинарию 321 человек [Двадцатипятилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства». 1901, № 2, стр. 16.]. С 1901 по 1919 год (по неполным данным без учета четырех выпусков) окончило еще 254 человека (см. таблицу 1).

Таблица I
[Сводная таблица составлена нами на основании архивных данных: ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 493, л. 4 – 5; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, Д. 111932, л. 1; д. 10705, л. 27; ЧФ ГАВО, ф. 105, оп. 1, л. 7; д. 6, л. 9.]

Число учащихся и выпускников Череповецкой учительской семинарии
(1900 – 1919 гг.)

* Сведений нет.

Таким образом, за 44 года существования Череповецкая учительская семинария подготовила около 600 учителей начальных школ. Большинство выпускников семинарии учительствовало в Новгородской губернии. Как отмечалось в историческом обзоре, посвященном 25-летию учебного заведения, тем самым семинария «выполнила свою задачу, выпуская людей, преданных трудному делу начального народного образования» [Двадцатилетие Череповской учительской семинарии. «Вестник Новгородского земства», 1901, № 2, стр 22.]. 
За первые 25 лет существования семинарии только 2 ее выпускника поступили учиться в Петербургский учительский институт, один – в институт инженеров путей сообщения и еще один – в технологический институт. В предреволюционные годы закончили учительский институт ряд других бывших семинаристов. Однако таких «счастливчиков» до революции было немного. В предреволюционные годы и после Великой Октябрьской социалистической революции из числа выпускников семинарии вышел ряд видных советских и партийных работников (Ф. Г. Чучин, И. В. Ти-мохин, К. Г. Капустин и др.), деятелей науки и культуры (С. М. Шабалов, В. А. Чащин, И. М. Цветков и др.). 
В первые годы существования учительская семинария имела 10 должностных лиц: директора, 6 учителей-наставников, учителя начальной школы, врача и священника. Впоследствии с увеличением числа учащихся количество преподавателей возросло до 13 человек. Первым директором Череповецкой учительской семинарии был Н. Я. Соболев, переведенный из Вологодской гимназии, где он был одним из любимых учителей будущего писателя-народника П. В. Засодимского [Якушин Н. По градам и весям. Очерк жизни и творчества П. В. Засодимского. Сев.-Зап. кн. изд-во, Вологда, 1965, стр. 22 – 23]. 
9 лет (1885 – 1894 гг.) директором семинарии был В. И. Сциборский [Деятельности Б. И. Сциборского посвящен специальный очерк сборника.] – близкий друг Н. А. Добролюбова, корреспондент Н. Г. Чернышевского, соратник И. Н. Ульянова по Нижнему Новгороду. В этот период естествознание преподавал опытный и инициативный агроном Н. Т. Исаин, учителем словесности был Н. И. Ахутин, занятия по математике вел Н. М. Ларионов. На должность врача семинарии Б. И. Сциборский пригласил бывшего народовольца Крюковича. Все эти талантливые и прогрессивные преподаватели своей эрудицией и культурой увлекали воспитанников, приучали их к систематическому чтению книг, расширению своего кругозора и тем немало способствовали тому, что многие их воспитанники впоследствии приняли активное участие в революционном движении. 
Великая Октябрьская социалистическая революция, уничтожив старый эксплуататорский строй, положила начало коренной перестройке всей общественной жизни, в том числе и народного образования. Коммунистическая партия в своей программе по народному образованию поставила грандиозную задачу – превратить школу из орудия классового господства буржуазии в орудие полного уничтожения деления общества на классы. Непригодность старой системы подготовки учителей в новых условиях становилась очевидной, она не могла обеспечить подготовку учителей для выполнения новых и грандиозных задач по строительству советской трудовой школы. Одним из существенных недостатков учительских семинарий было то, что «они не обеспечивали достаточного объема общего образования» [Королев Ф. Ф. Очерки по истории советской школы и педагогики. М., Изд-во АПН РСФСР, 1958, стр. 420.]. 
Уже в первый советский учебный год (1917/1918) было проведено ряд мер по демократизации жизни семинарии, а также по расширению общеобразовательной подготовки учащихся. 
Правда, следует отметить, что на этом пути пришлось преодолеть немало трудностей. Первое время после Октябрьской революции преподаватели семинарии разделяли позицию Всероссийского учительского союза о непризнании Советской власти. Так, получив сообщение о назначении правительственного, комиссара Наркомпроса РСФСР по управлению Петроградским учебным округом, педсовет семинарии 2 января 1918 года принял постановление: «...не считаться с распоряжениями ныне существующей власти в Петроградском учебном округе и министерстве народного просвещения» [ЧФ ГАВО, ф. 105, оп. 1, д. 6, л. 91.]. Однако, как свидетельствуют протоколы педсовета семинарии, уже к началу марта 1918 года давались ответы на запросы канцелярии управления Петроградского учебного округа и местного Комиссариата по просвещению. 9 апреля 1918 года преподавателю семинарии Ю. В. Цехановичу, командированному в Новгород, поручалось «выяснить в Комиссариате по просвещению и в отделе народного образования исполнительного комитета Новгородского Совдепа вопрос о постройке нового здания семинарии, об открытии приготовительного класса» [Там же, лл. 94 – 94 об., 100.], а также и ряд других вопросов. Таким образом, устанавливается сотрудничество с советскими органами управления народным образованием. 
Одной из первых мер по демократизации школы было увольнение со службы священнослужителей и удаление из здания учебного заведения икон и других предметов религиозного культа. Во всех документах об образовании было запрещено упоминать о вероисповедании учащихся и о преподавании религиозных вероучений [Там же, лл. 100, 105 об., 126 об.]. 
11 апреля 1918 года совет семинарии вместо директора избрал коллегиальный орган управления учебным заведением: председателя совета, товарища председателя и секретаря. Причем председателем совета не был избран бывший директор семинарии [Там же, л. 100 об.]. Эти выборы были проведены на основании инструкции отдела по народному образованию при Новгородском Совете крестьянских, рабочих и солдатских депутатов по реорганизации педагогических советов [«Известия Новгородского губернского Совета депутатов», 1918, № 101.]. В Совет было введено два представителя от учащихся (в их числе и Сергей Шабалов) [С. М. Шабалов (1897 – 19f6i5 гг.), выпускник Череповецкой семинарии 1919 года, впоследствии доктор педагогических наук, профессор кафедры педагогики Московского государственного университета, редактор журнала «Школа и производство».] и три представителя местного Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. В их числе был учитель по профессии И. В. Суслов, представители отдела народного образования М. П. Ягодин и А. Е. Масалов. 13 мая 1918 года на заседании Совета тайным голосованием были проведены перевыборы всех преподавателей семинарии [ЧФ ГАВО, ф. 1105, оп. 1, д. 6, лл. 100 – 105, 103 об., 131 об.]. Другими мерами по демократизации семинарии была отмена оценки баллами успехов и поведения учащихся, отмена возрастных норм при приеме в семинарию, создание облегченных условий для перехода учащихся из одного учебного заведения в другое в целях установления совместного обучения, недопущения ношения формы и отличий [Там же, лл. 116 об. – 123 об.; ф. 755, оп. 1, д. 2, л. 16.]. 
В 1918/1919 учебном году, несмотря на крайнюю тесноту помещений семинарии, проводилось в жизнь распоряжение Государственной комиссии по просвещению (Нарком-проса) от 27 мая 1918 года о введении совместного обучения. 26 мая 1918 года на III курс учительской семинарии приняли Матрену Фомину, переведенную из Кирилловской женской гимназии. Таким образом, она оказалась первой женщиной-учащейся в истории Череповецкой учительской семинарии. В дальнейшем в семинарию был принят еще ряд учащихся женского пола [Там же, ф. 105, оп. 1, д. 6, л. 124; ф. 755, оп. 1, д. 2, л. 24.]. 
В том же учебном году на основании распоряжения Новгородского губернского отдела по народному образованию при семинарии открылся приготовительный класс для подготовки к поступлению в семинарию бывших выпускников сельских двухклассных училищ [«Известия Новгородского губернского Совета депутатов», 1(918» 11 июня; ЧФ ГАВО, ф. 105, оп. 1, д. 6, л. 105.]. Вскоре вновь созданный Череповецкий губернский отдел народного образования одобрил план и смету на постройку нового здания семинарии. Изыскивались возможности для открытия учебной мастерской [ЧФ ГАВО, ф. 105, оп. 1, д. 6, л. 117 об., 122 об.]. 
После революции в семинарии обращалось большое внимание на развитие политического сознания учащихся, они были ознакомлены с основами Советской Конституции, новой орфографией, метрической системой. Вводилось обязательное обучение ручному труду, учащиеся привлекались к работам по уборке семинарии и ее территории [Там же, лл. 118 – 123 об.]. 
В августе 1918 года в Москве состоялось совещание деятелей по подготовке учителей. От Череповецкой семинарии на это совещание был направлен М. Н. Хильтов. Совещание в Москве приняло проект временного «Положения об учительских семинариях». Согласно «Положению» в учительских семинариях вводился пятилетний курс обучения и новые предметы (история социализма, политэкономия, социология, основы Советской Конституции). Коренную реформу учительских семинарий было намечено провести в 1919 году. В связи с этим на 1918/1919 учебный год совет семинарии разработал и утвердил временный учебный план [Там же, лл. 125, 137 об.]. 
За два советских учебных года 1917/1918 и 1918/1919 семинария сделала два выпуска и подготовила 32 учителя для советской школы. В числе выпускников 1919 года был и уже упоминавшийся С. М. Шабалов, который был оставлен при семинарии в качестве учителя образцовой школы. «Хотя он, – указывается в решении совета, – окончил семинарию только в текущем году и не имеет педагогического опыта, но своей работой в образцовой школе в течение года зарекомендовал себя усердным и способным работником [Там же, ф. 755, оп. 1, д. 2, л. 38 – 38 об.]. 
Несмотря на то, что после Великой Октябрьской социалистической революции в жизни Череповецкой учительской семинарии произошли значительные преобразования, •она, как и другие учительские семинарии, не могла полностью решить проблему подготовки нового учительства для советской школы. Все эти обстоятельства вызвали в 1919 году реорганизацию учительских семинарий в другие типы педагогических учебных заведений. 

М. Г. Хитарян
ДИРЕКТОР БОРИС СЦИБОРСКИЙ 

Девять лет с 1885 по 1894 годы жил в Череповце л работал директором учительской семинарии Борис Иванович Сциборский [ЧФ ГАВО, ф. 1111, oп. 1, д. 1, л. 14, об. – 32 об.; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 7216, л. 2.] – близкий друг и единомышленник великого русского революционера-демократа Н. А. Добролюбова [Рейсер С. А. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова. М., 1953; Неизвестные письма Б. И. Сциборского к И. А. Добролюбову. В кн. «Литературное наследство», 1936, № 25 – 26; Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861 – 1862 годах (Н. Г. Чернышевским), М., Изд. К. Т. Солдатенкова, 1890, т. 1, и др.], корреспондент другого великого революционера-демократа IJ. Г. Чернышевского [Сциборский Б. И. Письмо к Н. Г. Чернышевскому. В сб. «Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников», М., ГИХЛ, 1961, стр. 90 – 116.], соратник отца В. И. Ленина – И. Н. Ульянова по Нижнему Новгороду [Балика Д. А. Педагогические положения и дидактические взгляды И. Н. Ульянова. «Ученые записки Горьковского пединститута», вып. 16, Горький, 1951 год; Илья Николаевич Ульянов в Нижнем Новгороде (1863 – 1869). «Ученые записки Ульяновского пединститута», т. XVII, вып. 4, Ульяновск, 1962; Друг и последователь Добролюбова. Газ. «Горьковский рабочий», 1964, 14 июля; Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского, друга Добролюбова, в Нижнем Новгороде. Сб. «Н. А. Добролюбов. Статьи и материалы», изд. Горьковского университета, Горький, 1965, стр. 244 – 267; Педагогическая деятельносгь В. И. Сциборского в Нижнем Новгороде (по архивным материалам). «Ученые записки Горьковского пединститута», вып. 59, Горький, 1966.]. 
Педагог-демократ, он всю свою жизнь был тесно связан со многими выдающимися деятелями революционно-демократического движения, литературы и просвещения России второй половины XIX века. Вот почему к изучению его жизненного пути привлечено в настоящее время внимание многих исследователей [Нечкина М. В. Возникновение первой «Земли и воли». Сборник «Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг». М., I960; В. И. Ленин – историк революционного движения в России. «Вопросы истории», 1965, № 10; Рейсер С. А. К вопросу о революционных связях Н. А. Добролюбова. «Известия АН СССР. Отделение истории и философии», 1952, т. IX», № 1; Богданов Г. В., Дьяков В. А. Алфавит участников революционного движения в русской армии за 1861 – 1863 гг., Сб. «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи 60-х годов». М., 1960; Дьяков В. А., Фильгус В. Е. Революционные кружки в Новгороде в 1859 – 1861 гг. Сб. «Революционная ситуация в России в 1S59 – 1861 гг.». М„ Изд. АН СССР, 1962; Шагинян Мариэтта, «Первая всероссийская». М., Изд. «Молодая гвардия», 1965., стр. 237 – 247.]. В этой связи небезынтересной является и его деятельность в Череповце в качестве директора учительской семинарии и председателя педагогического Совета женской гимназии [См. наши статьи: Единомышленник Н. А. Добролюбова, газ. «Красный Север», 1965, 3 июня; Педагог-демократ, газ. «Новгородская правда», 1965, 21 июля; Неизвестные документы истории, газ. «Коммунист», 1965, 29 августа; Раскрывая малоизвестную страничку истории.., газ. «Голос Риги», 1966, 26 апреля. 
Располагая также новыми архивными материалами по петербургскому, сибирскому и рижскому периодам его жизни, мы попытались дать описание всей его революционно-демократической и педагогической деятельности, не ограничиваясь только череповецким периодом.]. 
Б. И. Сциборский родился в 1832 году [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 2325, л. 154. «Список выпускников, выдержавших приемные испытания в Главный педагогический институт» (1853 г.). В нем значится, что Борису Сциборскому – 21 год, Николаю Добролюбову – 17 лет. 
В своих прежних статьях мы указывали 1834 год, основываясь на некрологе, опубликованном 13 сентября 1890 года в газете «Рижский вестник». Там говорилось, что Б. И. Сциборский скончался 10 сентября 1896 года «62 лет от роду». Очевидно, при составлении некролога, в основу которого положен формулярный список рижского периода, не учли, что 62 года Сциборскому было в 1891 году, когда заполнялся формуляр в Риге.] на Украине, в городе Каменец-Подольском, в семье местного священника Ионы Сциборского. После окончания Подольской духовной семинарии, Сциборский отверг традиционную в семье духовную карьеру и, несмотря на значительные материальные затруднения (обремененный многочисленной семьей и недовольный решением сына отец отказал ему в какой-либо помощи на время учебы), поехал учиться в Петербург. 
Двадцатиоднолетним юношей Борис Сциборский поступил учиться в Петербургский Главный педагогический институт. Здесь он оказался сокурсником столь же юного, семнадцатилетнего Николая Добролюбова. Молодые люди быстро сошлись и стали близкими друзьями, дружба их не прекратилась и после окончания института, став еще более тесной и прочной на основе единства общественно-политических взглядов. 
В Главном педагогическом институте Сциборский вступил в организованный Добролюбовым нелегальный студенческий кружок, члены которого стремились приблизить грядущую революцию в России. Впоследствии в письме, адресованном Н. Г. Чернышевскому, Сциборский сообщал: «...Нас было немного – человек десять, преданных делу будущности... В числе наших товарищей, действовавших в таком духе, Н. Ал. (Н. А. Добролюбов. – М. X.) был самым энергическим и чрезвычайно влиятельным деятелем» [Сциборский Б. И. Письмо к Н. Г. Чернышевскому. Сб. «Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников». М., ГИХЛ, 11961, стр. 95.]. Сциборский указывал, что в то время «вопросы о судьбе нашей родины поглощали все наши мысли и чувства», «мы верили, что наше вступление на поприще общественной деятельности ознаменуется переворотом, который поведет все общество к пути разумному» [Там же, стр. 94.]. 
В июне 1857 года Борис Сциборский закончил Главный педагогический институт, получив звание младшего учителя гимназии. В аттестате за № 250 было записано: «...поведения он был (очень хорошего), в науках оказал успехи: в педагогике и всеобщей истории (очень хорошие), в русской истории, политической экономии и статистике, общенародном праве, декламации, польском языке (весьма хорошие)» [ГИАЛО, ф. 1&;lt;3, оп. II, д. 2417, л. 19.]. 
После окончания Главного педагогического института Б. И. Сциборский должен был 8 лет прослужить в Польше преподавателем русского языка и истории [ГИАЛО, ф. 13, оп. 1, д. 2416, л. 18.], так как с 1854 года получал стипендию от Варшавского учебного округа [ГИАЛО, ф. 13, оп. 1, д. 3458, л. 1 об.]. 
Но он подал прошение о разрешении остаться в Петербурге для получения ученой степени в Петербургском университете. Это прошение было поддержано тогдашним товарищем министра народного просвещения Петром Андреевичем Вяземским [ГИАЛО, ф. 13, оп. 1, д. 2417, л. 7 об.], русским поэтом и критиком, в молодости бывшим близким к декабристам. Варшавский учебный округ дал на это согласие. Тогда при участии опять-таки Петра Андреевича Вяземского и его брата Павла Андреевича Вяземского, помощника попечителя Петербургского учебного округа, ему было разрешено в течение двух лет слушать лекции в Петербургском университете в качестве вольнослушателя историко-филологического факультета с освобождением его от взноса платы за слушание лекций [ГИАЛО. ф. 14, оп. 5, д. 636, л. 1 – 2.]. 
О жизни и деятельности Б. И. Сциборского в этот период мало что известно. Ряд отрывочных упоминаний позволяют сделать вывод, что он, очевидно, жил литературными заработками. Так, например, А. Овсянников в своих воспоминаниях указывает, что Сциборский величал себя в Нижнем Новгороде «сотрудником журнала «Современник» по отделу «Внутреннее обозрение» [Овсянников А. Из воспоминаний старого педагога. «Русская старина», 1900, № 1, стр. 200.]. Правда, имени Сциборского среди авторов журнала, приводимых в книге В. Бограда [Боград В. Журнал «Современник» 1847 – 1866. Указатель содержания. М. – Л., ГИХЛ, 1959.] нет. Однако необходимо помнить, что «по ряду причин значительная часть опубликованных в журнале произведений напечатана без подписи или под псевдонимом» [Там же, стр. 4.], а раскрытие псевдонимов по материалам гонорарных ведомостей далеко не всегда бывает достоверным. По свидетельству В. Бограда, «в ряде случаев Добролюбов предпочитал расплачиваться с второстепенными или случайными авторами отдела критики и библиографии сам» [Там же, стр. 36.]. Все это позволяет нам высказать убеждение, что заявление Б. И. Сциборского в 70-х годах о его сотрудничестве в журнале «Современник» не было голословным и что в будущем будет установлено его авторство ряда статей [Уже сейчас можно привести один пример участия Б. И. Сцибор-ского в написании работы, которая раньше обычно считалась статьей Добролюбова. Это рецензия на «Исторический рассказ о литовском дворянстве» («Современник», 1858, № 12, Собр. соч. Добролюбова, т. 3, стр. 537 – 538). См.: Рейсер С. А. Летопись жизни и деятельности Н. А. Добролюбова. М„ 1953; Письмо автору данной статьи от 23 марта 1'965 года]. Кроме того, очевидно, что Б. И. Сциборский исполнял в редакции обязанности литературного сотрудника, занимался переводами, читкой корректур. Как показывают конторские книги журнала «Современник», выплаты денег за такие работы систематически производились. 
Сотрудничая в «Современнике», он знакомится с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Некрасовым, часто посещает дом по Литейному проспекту № 36, где в 1858 – 1860 гг. одновременно в соседних квартирах жили Н. А. Добролюбов и Н. А. Некрасов. Здесь же он знакомится и с рядом других видных писателей того времени. Крепнет его любовь к литературе, возникшая еще в юношеские годы. Об этом имеется упоминание в посвященном ему некрологе: «В. И. Сциборский, находившийся в молодые годы в тесных товарищеских отношениях с некоторыми выдающимися нашими писателями, ныне уже тоже покоящимися в земле, сам также был причастен к литературе (курсив мой. – М. X.), которую он очень любил и за которой постоянно внимательно следил. Знакомство его с русской литературой поражало необычайной разносторонностью и глубиной. Беседовать с Б. И. на эту тему было истинным удовольствием» [«Рижский вестник», Г896, 13 сентября.]. Однако профессиональным литератором Сциборский все же не стал. 
В августе 1859 года Б. И. Сциборский определяется на службу в Новгородский кадетский корпус, в котором готовились будущие офицеры русской армии, в качестве преподавателя русского языка. Революционеры-демократы 60-х годов большое внимание уделяли революционной пропаганде в армии. Они стремились связаться с солдатами в целях пробуждения в них политической сознательности и вовлечения в освободительное движение. Целью пропаганды среди офицеров и в военно-учебных заведениях было вовлечение в революционное движение офицерских кадров. 
О больших надеждах Добролюбова на деятельность Сциборского в кадетском корпусе свидетельствует одно из его писем, где Добролюбов выражал уверенность, что Сциборский сможет, пускай только «покамест словом», помочь в распространении общих для них революционно-демократических начал «в том круге, где тебе пришлось теперь действовать» [Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861 – 1862 годах (Н. Г. Чернышевским). М., Изд. К. Т. Солдатенкова, т. 1, 1890; стр. 535.]. И этой деятельностью Сциборский, несомненно, занимался. 
В 1859 – 1863 гг. Новгород был одним из центров революционного движения в русской армии [Фильгус В. Е. Карта революционного движения в русской армии в 1861 – 11863 гг. В кн. «Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг.», М., Изд-во АН СССР, i960, стр. 241.]. К моменту приезда Сциборского в корпус там уже имелась группа революционно настроенных молодых офицеров и преподавателей. Об этом говорит официальный историк корпуса генерал П. П. Карцов, отмечая, что в то время «в число учителей попадали люди новых убеждений и крайних (т. е. революционных. – М. X.) взглядов» [Карцов П. П. Исторический очерк Новгородского кадетского корпуса. Спб., И884, стр. 161.]. Восторженный отзыв о своих коллегах дал сам Сциборский Добролюбову вскоре после своего приезда: «Учителя – народ порядочный – люди все молодые» [Рейсер С. А. Неизданные письма Б. И. Сциборского к II. А. Добролюбову. «Литературное наследство», т. 25 – 26, 1936, стр. 342.] Революционно-демократический кружок в Новгородском кадетском корпусе возник в 1858 году и возглавлялся В. Г. Михалевским [Михалевский В. Г. – ученик Н. Г. Чернышевского по Саратовской гимназии, поддерживал с ним связь во время учебы в Петербургском университете. Тогда же познакомился с II. А. Добролюбовым. После назначения на должность преподавателя законоведения и статистики в Новгородском кадетском корпусе продолжал часто встречаться с ним во время своих поездок в Петербург. (См.: Дьяков В. А,. Фильгус В. Е. Революционные кружки в Новгороде в 1858 – 1863 гг. В кн. «Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг.», М., Изд-во АН СССР, 1962, стр. 497). В переписке Добролюбова и Сциборского Михалевский неоднократно упоминается как близкий им человек], активным членом этого кружка был 
В. А. Гагель [Гагель В. А. – выпускник Петербургского университета, преподаватель русского языка и словесности.]. Как указывают архивные источники, после их «прибытия в Новгородский кадетский корпус вокруг них стали группироваться оппозиционно настроенные преподаватели и воспитанники» [Дьяков В. А., Фильгус В. Е., Указ. статья, стр. 495.]. 
Известный революционер-народник Л. Ф. Пантелеев, имевший сведения о существовании этого кружка и лично знавший его руководителя, впоследствии писал следующее: «Михалевский был одно время учителем в Аракчеевском кадетском корпусе, где во второй половине 50-х годов сформировался замечательный кружок преподавателей (Гагель и .др.)» – другие. – М. X.) [Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958, стр. 339.]. 
Выявленные к настоящему времени исследователями источники позволяют утверждать, что первое место среди других участников этого кружка преподавателей, несомненно, занимал Б. И. Сциборский. Как мы уже указывали, само назначение его на службу в Новгород не обошлось, очевидно, без участия Н. А. Добролюбова. Сохранившиеся источники не оставляют сомнений, что Сциборский был знаком с Михалевским еще в Петербурге. Возможно, что Сциборский уже в студенческие годы знал и Гагеля. По приезде в Новгород Сциборский не только сблизился, но и породнился с Гагелем, женившись на его сестре Н. А. Гагель. Так постепенно «сложилось ядро революционно-демократического кружка в Новгородском кадетском корпусе» [Дьяков В. А., Фильгус В. Е. Указан, статья, стр. 495.]. Характерной особенностью этого кружка являлось то, что все входившие в него лица были тесно связаны с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым. Революционеры-демократы, как о том свидетельствует переписка Б. И. Сциборского и Н. А. Добролюбова, оказывали постоянное внимание новгородскому кружку. 
Деятельность революционно-демократического кружка в Новгородском кадетском корпусе прежде всего была связанна с изучением и распространением редактировавшегося Н. Г. Чернышевским журнала «Современник» и других под-. цензурных изданий революционно-демократического направления. Первое время по настоянию В. Г. Михалевского, В. А. Гагеля, Б. И. Сциборского и других оппозиционно настроенных преподавателей и офицеров они выписывались библиотекой корпуса. Однако в 1861 году воспитательный комитет запретил распространение этих изданий среди воспитанников, что явилось поводом к появлению рукописной листовки, зло высмеивающей это решение [Дьяков В. А., Фильгус В. Е. Указан, статья, стр. 497.]. Вполне обосновано предположение, что к ее появлению имел непосредственное отношение революционно-демократический кружок и бывший сотрудник «Современника» Б. И. Сциборский. 
«Колокол» и другие издания Вольной русской типографии, а также нелегальные прокламации, издававшиеся в России («Великорусе», «Молодая Россия» и др.), попадали к членам кружка, по-видимому, через Михалевского, Гагеля, Сциборского, которые получали их через своих Петербургских знакомых. Это предположение подтверждает следующий факт. В 1862 году был арестован товарищ одного из бывших воспитанников Новгородского кадетского корпуса юнкер Кудрявый, который на следствии показал, что от товарища ему было известно, что Б. И. Сциборский «выписывал кадетам в числе разных книг и журналов запрещенный цензурой журнал «Великорусе» [Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства СССР (ЦГАОР), ф. 95, oп. 1, д. 54, л. 1; ф. 109, 1-я экспедиция, 1862, д. 458, л. 1. Впервые опубликовано в статье: Богданов В. Г., Дьяков В. А. Алфавит участников революционного движения Р. русской армии за 1861 – 1863 год. «Восстание 1863 года и русско-польские революционные связи 60-х годов». Сб. статей и материалов под ред. В. Д. Королюка и И. С. Миллера. М., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 519, 550. Нами привлекаются некоторые Дополнительные данные названных архивных документов.]. 

Об этом 30 сентября 1862 г. военный министр сообщил шефу жандармов и руководителю специально учрежденной царем следственной комиссии, призванной вести борьбу с революционным движением в армии. На всех этих документах стоял гриф «весьма секретно». И как ни странно, этот гриф, очевидно, и спас Б. И. Сциборского. 
Дело в том, что старшему офицеру корпуса жандармов в Новгородской губернии было приказано провести негласное дознание о личности Сциборского без уведомления ею «в чем именно подозревается Сциборский», поэтому он лишь «выспрашивал» кадетов и одного верного ему преподавателя Шелковникова. 
В результате трехмесячного негласного дознания жандармский офицер донес рапортом в Петербург, что Сциборский по своему поведению и образу мыслей вне подозрений. «К сему долгом считаю присовокупить, – писал жандармский полковник, – что ежели бы мне было известно, в чем именно подозревается Сциборский, то, может быть, через того же Шелковникова я бы имел средства разузнать более подробно» [ЦГАОР, ф. 109, 1 экспедиция, 1862, д. 458, л. 4 об.]. В секретном рапорте отмечается, что Сциборского «в корпусе любят и никто из сослуживцев его и даже кадет... не отозвался о нем невыгодно» [Там же.]. 
После благоприятного отзыва из Новгорода дальнейшее следствие по делу Сциборского военным министерством, III отделением и особой следственной комиссией было прекращено. Таким образом, Сциборокому удалось избежать наказания, хотя предъявленное ему обвинение было вполне обосновано. Однако, несмотря на прекращение следствия, имя Сциборского за № 122 было внесено в секретный «Алфавит лицам военного ведомства, замеченным в политических преступлениях и проступках», который охватывал 215 «неблагонадежных» чиновников и офицеров русской армии [Богданов Г. В., Дьяков В. А. Алфавит участников революционного движения в русской армии за 1861 – 1863 гг., «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи 60-х годов». Сб. статей и материалов под ред. В. Д. Королюка и И. С. Миллера. М., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 550.]. 
Участники революционного кружка в Новгородском кадетском корпусе не только распространяли нелегальные политические прокламации, но им и их ближайшему окружению были хорошо известны и многие произведения «потаенной» революционной поэзии и прозы. Эти произведения заучивались наизусть, копировались в записные книжки, размножались в рукописных копиях. Об их распространении среди участников кружка можно судить по записным книжкам В. В. Хромецкого [Дьяков В. А. Записные книжки А. А. Красовского и В. В. Хромецкого. (Распространение нелегальных поэтических произведений среди военнослужащих в 1859 – 1863 гг.) Кн. «Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг.». М., Изд-во АН СССР, 1962, стр. 422.], участника революционного движения в армии, воспитанника кадетского корпуса, близко стоявшего к Б. И. Сциборокому [В изъятой при аресте В. В. Хромецкого переписке в одном из писем упоминаются В. Г. Михалевский, В. А. Гагелъ, Б. И. Сциборский; автор письма непременно просит передать им поклон, «потому что таких людей, как они, позабыть трудно и грешно». (Данные ЦГВИА, ф. 78, оп. 1 д. 42, л. 139). Дьяков В. А., Фальгус В. Е. Указ. статья, стр. 497.]. Источники показывают, что произведения «потайной» литературы проникли в кружок через лиц, непосредственно связанных с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым [Там же, стр. 498.]. Так, например, по собственным словам Б. И. Сциборского, у него были списки более десяти неразрешенных цензурой стихотворений Н. А. Добролюбова [Рейсер С. А. Неизданные письма Б. И. Сциборского к Н. А. Добролюбову. «Литературное наследство», т. 25 – 26, 1936, стр. 288.]. 
Большой интерес представляют сохранившиеся данные об участии Б. И. Сциборского в распространении грамоты среди солдат так называемой «служительской» команды и крестьян окрестных деревень. Солдаты служительской команды обслуживали хозяйственные нужды кадетского корпуса. Условия службы их были очень тяжелыми, они получали нищенское содержание, семьи их жили в землянках и шалашах [Карцов П. П. Исторический очерк Новгородского кадетского корпуса. Спб, 1884, стр. 8 – 9, 154.]. Воскресная школа при кадетском корпусе для обучения солдат и крестьян окрестных деревень (корпус размещался на берегу р. Меты в 8 верстах от Яма Бронницы и в 28 верстах от Новгорода) была открыта в 1860 году [Карцов П. П. в своем очерке указывает 186Г год, но, вероятно, он ошибается. По его же данным, школа существовала 1 год при директоре Ф. Ф. Меце, который умер в ноябре 1861 года (стр. 327, 292).]. Школа размещалась в солдатской столовой. Учредителями ее, как свидетельствует историк корпуса, были Михалевский Гагель, Сциборский, которые «возымели первую мысль об ее открытии». Им было поручено ведение воскресной школы под общим руководством инспектора классов, к проведению занятий также было допущено 22 воспитанника старших классов, но «вместе с ними в школу набирались и другие» [Карцов П. П. Указан, очерк, стр. 327 – 328.]. Таким образом, очевидно, к занятиям было привлечено значительно большее число воспитанников. 
Предметами преподавания в школе были закон божий, чтение, письмо, объяснительное чтение и арифметика. Учебные пособия, необходимые для школы, приобретались за счет добровольных взносов преподавателей. Однако, очевидно, в воскресной школе вышеперечисленными предметами не ограничивались. Это видно, например, из следующих ремарок официального историка: «Приказ... об устройстве школы кончался словами: «Душевно желаю доброго успеха гг. преподавателям и воспитанникам в сем благом деле». Доверчивый старик (директор кадетского корпуса. – М. X.) не предвидел, что и благое дело зависит от того, кому его поручают» [Карцов П. П. Указан, очерк, стр. 328.]. И еще: «Директор допускает стать во главе обучающих трех молодых преподавателей (т. е. в том числе и Б. И. Сциборского. – М. X.), отличившихся на лекциях свободою своих взглядов и крайностью суждений (курсив мой. – М. X.), что, конечно, нравилось молодежи. Мало этого, этим преподавателям дозволено было избрать из числа желающих помогать им несколько кадет специальных классов. Таких явилось более чем было учеников в школе. Неужели для обучения двух-трех десятков солдат и крестьян азбуке и счислению нужен был состав специалистов, занимавших старшие классы литературой, статистикой, законоведением?» [Там же, стр. 165.]. 
Можно предположить, что у воспитанников, работавших в воскресной школе и близко соприкасавшихся с солдатами и крестьянами, возникло много вопросом в связи с их тяжелым положением. На них, надо думать, отвечали Михалез-ский, Гагель, Сциборский. Все эти разговоры и раздумья приводили к тому, что воспитанники, «вызвавшиеся помогать учителям, стали чаще других подвергаться взысканиям за неуважение к начальству и за неповиновение и строптивость» [Там же.]. Вскоре после ревизии из Петербурга школа была закрыта, а В. Г. Михалевский был уволен в отставку. 
Таким образом, приводимые нами данные показывают, что Б. И. Сциборский был активным членом революционно-демократического кружка в Новгородском кадетском корпусе. Этот кружок просуществовал около пяти лет. За это время через него прошло около 100 человек преподавателей, офицеров и воспитанников корпуса. После смерти В. А. Га-геля в 1861 г. и увольнения В. Г. Михалевского в 1862 году Б. И. Сциборский остался по существу руководителем этого кружка. Кружок в кадетском корпусе поддерживал тесные связи с Петербургской организацией первой «Земли и воли», «образуя что-то вроде периферийной ячейки этой организации» [Дьяков В. А., Фильгус В. Е., Указ. статья, стр. 504.]. 
В Новгороде Сциборский занимается и научно-литературной деятельностью. Он сотрудничает в издании «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и литераторами» [«Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами». Издавался в 1861 – 1863 гг. известным русским журналистом и книгоиздателем А. А. Краевским, издание словаря прекратилось на 6 томе.], где его перу принадлежат 6 статей историко-географического характера [Нам удалось выявить в 1 томе 5 статей Б. И. Сциборского за псевдонимом «Б. С.» и в III томе 1 статью за псевдонимом «Б. И. С.» Одна из статей написана им в соавторстве с К. Н. Бестужевым-Рюминым, впоследствии основателем Петербургских высших женских («Бестужевских») курсов. В. Ф. Масанов в «Словаре псевдонимов» указывает на Бориса Ивановича Сциборского лишь как на сотрудника Энциклопедического словаря, не раскрывая его связей с выдающимися деятелями той эпохи.]. 
В Новгороде же по просьбе Н. Г. Чернышевского Сциборский пишет свои воспоминания о Добролюбове (в форме письма к Николаю Гавриловичу от 10 февраля 1862 г. на 43 страницах бумаги почтового формата) [Временник Пушкинского Дома. Спб, 1914, Архив Н. А. Добролюбова. Состав. В. Княжнин, стр. 42. Впервые опубликовано С. А. Рейсером в 1936 году.]. Эти воспоминания считаются одним из наиболее интересных воспоминаний современников Н. А. Добролюбова, хотя они далеко не полны. Об этом сам Сциборский так писал в письме к Чернышевскому: «Признаться, я думал отвечать Вам не письмом, а целою запискою, в которой надеялся охарактеризовать личность Н. Ал., как я его понимаю. Но как я ни уважал и любил его, как он мне дорог ни был, однако при теперешних обстоятельствах (читай: нарастающей реакции. – М. X.), я не решаюсь приняться за это дело и откладываю до другого времени, а теперь пока только в письме предлагаю Вам некоторые факты» [Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников. М., Гослитиздат, 1961, стр. 116]. К сожалению, это «другое время», когда бы он мог рассказать все о Добролюбове, для Сциборского так и не наступило. Он умер, унеся с собой в могилу ценнейшие свидетельства современника и друга о великом русском революционере-демократе Н. А. Добролюбове [Поиски личного архива Б. И. Сциборского пока не дали результатов. Нам довелось держать в руках только книгу сына В. И. Сциборского (ст. ассистента кафедры химии одного из ленинградских медицинских институтов), выпущенную в 40-е годы.]. 
В 1866 году Новгородский кадетский корпус переезжает в Нижний Новгород и вскоре преобразовывается в военную гимназию. В 1867 году Сциборский переводится воспитателем и преподавателем русского языка в Александровский дворянский институт (среднее учебное заведение интернатного типа). К этому времени он был уже опытным преподавателем словесности, и историк военной гимназии с сожалением отмечает переход «одного из лучших учителей в Нижегородский дворянский институт» [Карцов П. П. Указ. очерк, стр. 202.]. 
В 1867 году происходит событие, оказавшее большое влияние на дальнейшее формирование Сциборского как педагога-демократа: знакомство и совместная служба в течение двух лет (1867 – 1869 гг.) с отцом В. И. Ленина – И. Н. Ульяновым, замечательным педагогом-демократом. 
И. Н. Ульянов в то время был преподавателем математики Нижегородской мужской гимназии. Мужская гимназия и Александровский институт находились довольно близко друг от друга и имели соединенный педагогический совет [История нижегородского дворянского института за 60 лет его существования (1844 – 11904 гг.). Состав. А. А. Михайлов, 1904, стр. 172.]. Секретарем соединенного педагогического совета одновременно были И. Н. Ульянов (от гимназии) и Б. И. Сциборский (от института) [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде (по архивным материалам), «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, 1966. Более подробно о нижегородском периоде деятельности Б. И. Сциборского смотри в указанной статье.]. Советы проходили не реже одного раза в месяц. Преподаватели этих двух средних учебных заведений регулярно встречались и на педсоветах и в свободное от занятий время. 
Великие русские революционеры-демократы Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов оказали большое влияние на формирование мировоззрения И. Н. Ульянова. Поэтому, очевидно, не надо объяснять, почему их последователь, оказавшийся к тому же на родине Добролюбова, с большим интересом относился и к своему сослуживцу Б. И. Сциборскому, о работе которого в журнале «Современник» и близости с Добролюбовым и Чернышевским ему было хорошо известно. 
Академик М. В. Нечкина высказала недавно очень интересное предположение. В статье «В. И. Ленин – историк революционного движения в России» она отмечает, что глубокое знание В. И. Лениным того, что происходило в революционном движении 60-х годов в России, не может быть объяснено только изучением им первоисточников. «Есть такие факты ленинской осведомленности, – пишет М. В. Нечкина, – которые не укладываются в рамки ни штудирования им первоисточников, ни знакомства с литературой вопроса. Ленин еще кое-что знает об эпохе» [Нечкина М. В. В. И. Ленин – историк революционного движения в России. «Вопросы истории», 1965, № 10, стр. 10.]. 
М. В. Нечкина следующим образом намечает возможные источники информации Ленина о движении времени, о его деятелях: «Не будучи сам по возрасту современником 60-х годов, он был окружен этими современниками, старшим поколением, которое, как теперь оказывается, имело несомненную и богатую информацию об общественном движении тех лет, и, очевидно, могло быть информатором Ленина. С этих позиций важно учесть прежде всего осведомленность Ильи Николаевича Ульянова... Илья Николаевич Ульянов в 1867 – 1869 гг., накануне рождения Ленина, как показывает в своем исследовании Д. А. Валика, был близок в Нижнем Новгороде с другом Добролюбова, преподавателем Борисом Ивановичем Сциборским, от которого не мог не знать о движении тех лет» [Там же, стр. 111.]. 
Таким образом, по мнению М. В. Нечкиной, Б. И. Сциборский мог быть одним из источников информации И. Н. Ульянова, а затем В. И. Ленина об общественном движении 60-х годов. Такое вполне обоснованное предположение не может не вызвать повышенного интереса исследователей к личности Б. И. Сциборского. Найденные проф. Д. А. Баликой архивные документы свидетельствуют, что И. Н. Ульянов и Б. И. Сциборский не раз вместе с другими прогрессивными педагогами выступали на соединенных педагогических советах против реакционеров, за демократическое направление в педагогике [Балика Д. А. Педагогическая деятельность В. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, стр. 187 – 233; Шагинян Мариэтта. «Первая всероссийская». М., Изд-во «Молодая гвардия», 1965, стр. 237 – 245.]. 
В качестве преподавателя русского языка Александровского института Б. И. Сциборский завоевал славу опытного и умелого педагога. «Вникая в успешность занятий по письменным упражнениям учеников Александровского института уже в четвертый раз, – писал помощник попечителя Казанского учебного округа в 1868 году, – я не могу не отдать должное справедливым успехам в грамматическом знании русского языка, которые далеко не представляют той отсталости, какая была замечена в 1865 и 1866 годах...» (до Сциборского. – М. X.) [Михайлов А. А. История Нижегородского дворянского института за 60 лет его существования, стр. 196 – 197.]. 
В 1869 году Б. И. Сциборскому как одному из лучших преподавателей учебного заведения поручается составление краткой исторической записки за 25-летнее существование Нижегородского Александровского института, которая и была зачитана им на юбилейных торжествах в августе 1869 года [Там же, стр. 208.]. Работа над составлением истории учебного заведения не помешала ему в том же месяце принять активное участие в работах съезда учителей русского языка уездных училищ Нижегородской дирекции [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, стр. 226 – 232.]. В своем выступлении на съезде он делится с учителями уездных училищ своим богатым опытом преподавателя русского языка. 
Весной 1872 года был решен вопрос о переводе Б. И. Сциборского в Омск штатным преподавателем в Сибирскую военную гимназию. 2 августа 1872 года Сциборский прибыл в Омск. С августа 1876 г. Сциборский – учитель русского языка и исполняющий обязанности инспектора Омской мужской гимназии. С ноября 1877 года по июль 1880 года – исполняющий должность директора, а затем директор Омской гимназии. В Западной Сибири в то время директор губернской гимназии являлся и директором народных училищ. Поэтому Б. И. Сциборский возглавляет управление народными училищами Акмолинской и Семипалатинской областей [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 16969, л. 3 об. – 5 об. Формулярный список, о службе директора Череповецкой учительской семинарии Сциборского.]. С тех пор в течение 16 лет он неизменно подписывался так: «Директор Борис Сциборский». 
В Омске Б. И. Сциборский «около трех лет находил время для работы в качестве непременного члена областного статистического комитета», а «за свои ученые труды» Б. И. Сциборский 24 июня 1878 года был избран действительным членом Западно-Сибирского отдела Русского Географического общества [Городской дневник (некролог), «Рижский вестник», 1896, 13 сентября; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1,, д. 16969, л. 4 об., «Записки Западно-Сибирского отдела русского Географического общества», 1880, стр. 2. В. И. Сциборский числится в списке членов отдела под № 11.]. Очевидно, здесь было учтено его участие в издании «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и писателями». 
В июле 1880 года Б. И. Сциборский был назначен директором Томской губернской гимназии и народных училищ Томской губернии [ГИАЛО, ф. 189, oп. I, д. 16969, л. 5 об. – 6 об.]. 
Следует отметить, что условия работы Сциборского в Томске были довольно трудными. Томская мужская гимназия, несмотря на 40 лет своего существования не имела собственного здания, занимая дом уездного училища и еще два здания, что очень затрудняло работу преподавателей. Теснота помещений особенно плохо сказывалась на здоровье учащихся. «По словам директора гимназии (в то время директором был Б. И. Сциборский. – М. X.), – писал анонимный автор в Сибирской газете», – не проходит дня, особенно зимой, чтобы несколько учеников не захворали головной болью или рвотой от духоты и спертого воздуха и не были отпущены из классов домой. Медицинское же освидетельствование учеников показало, что среди них близоруких находится до 40 процентов. Дурное и недостаточное освещение во многих классах составляет, если не исключительную, то одну из главных причин такого высокого процента недостатков зрения [Хроника. «Сибирская газета», 1881, 30 августа.]. 
К этому следует добавить, что вентиляция помещения мало помогала из-за близости отхожих мест, один из классов располагался над подпольем, где раньше хранилась капуста и запах ее сохранялся и в гимназии, помещения двух классов вовсе не заслуживали названия комнат – «это темные и душные каморы, в которых негде повернуться», «отхожие места гимназии пропитаны миазмами» и никакая дезинфекция в них не могла помочь, необходима была капитальная перестройка. В сравнении с помещениями реального училища и женской гимназии помещение мужской гимназии представлялось «крайне жалким» [Хроника. «Сибирская газета», 1881, 30 августа.]. 
В 1883 году из-за переполнения ряда классов и отказа городской думы в ассигнованиях совет гимназии вынужден был отчислить 16 учеников, уже переведенных в старшие классы и совершенно не проводить прием в I класс [«Сибирская газета», 1883, 21 августа.]. Большие трудности возникали с обеспечением пансионеров, живших в интернате при гимназии, в связи с быстрым ростом цен на продовольствие [ЦГИА, ф. 733, оп. 164, д. 770, л. 3 – 9.]. 
Еще в 1879 году было разрешено провести подписку для сбора средств на постройку нового здания для гимназии, но подписка «не дала сколько-нибудь заметных результатов» [«Сибирская газета», 11881, 30 августа.]. 
Такое тяжелое положение гимназии оставалось до самого ухода Сциборского. В августе 1884 года новый директор на торжественном акте гимназии, на котором присутствовало все местное начальство, просил «все общество помочь благим воспитательным целям этого заведения», другой представитель гимназии говорил «примерно так: подайте, подайте, Христа ради, на устроение гимназии. Указывая на разные учебные заведения Томска, возникшие позднее гимназии, однако отстроившиеся лучше ее и помещающиеся в собственных зданиях, автор косвенным образом хотел урезонить общество, поставив на вид его несочувствие гимназии» [Городские известия. «Сибирская газета», 1884, 19 августа.]. 
Необходимо отметить, что в начале 80-х годов в Западной Сибири в отличие от центральных губерний России еще не было учреждено должностей директоров и инспекторов народных училищ и все их функции возлагались на директоров губернских гимназий, что делало их должность чрезвычайно обременительной. Так, например, из переписки об учреждении в Акмолинской и Семипалатинской областях должностей инспекторов народных училищ видно, что начальные школы в этих областях были оставлены без всякого сколько-нибудь деятельного присмотра, так как все они подчинялись директору училищ этих областей, который в то же время являлся директором и преподавателем Омской мужской гимназии и председателем педагогических советов местных женских гимназий и прогимназий. Поэтому он не имел ни времени, ни физической возможности следить не только за ходом учебного дела в училищах других городов, но даже за хозяйственной частью учебных заведений [ЦГИА, ф. 733, оп. 171, д. 677, л. 1 – 30.]. 
Незадолго перед тем директором этих училищ был Б. И. Сциборский, аналогичную картину застал он и в Томской губернии. Правда, в 1882 году было внесено предложение о передаче всех школ многочисленных ведомств в Сибири Министерству народного просвещения и учреждения в Сибири дирекций училищ [ЦГИА, ф. 744, оп. 3, д. 106.], но при Сциборском этот вопрос еще не был решен. Все сказанное нами дает некоторое представление о больших трудностях, которые возникали в деятельности Б. И. Сциборского в качестве директора Томской мужской гимназии и директора народных училищ Томской губернии. 
Наряду с этой нелегкой работой Б. И. Сциборский по должности является еще и председателем педагогического совета Томской женской гимназии. Однако большая семья и материальная необеспеченность вскоре заставили его взять на себя еще и дополнительные служебные обязанности. С 1881 года он преподает русский язык в VIII педагогическом классе [Выпускницы VIII педагогического класса получали свидетельство на звание «домашних учительниц», многие из них работали в начальных школах] и является классным наставником этого класса [ЦГИА, ф. 733, on. 2C3, д. 2929, л. 29 – 30; д. 2977, л. 13; Д. 2978, л. 23 об.; д. 2979, л. 16.]. Таким образом, еще в Томске Б. И. Сциборский начал свою деятельность в области педагогического образования. 
Б. И. Сциборский принимал участие в организации в июле 1882 года П. И. Макушиным «Общества попечения о начальном образовании в Томске». В 1882 году в Томске было около 20 начальных школ (классов), тогда как их требовалось не менее 200, чтобы все дети школьного возраста 35-тысячного Томска могли «получить первоначальное образование». Городское самоуправление не имело для этого необходимых средств. Вновь организованное «Общество попечения о начальном образовании» ставило своей целью содействовать материальными средствами в улучшении положения приходских училищ, помогать беднейшим и способным ученикам и ученицам приходских городских школ, а затем помогать им продолжать обучение в средних учебных заведениях, оказывать пособия лицам, которые откроют частные начальные школы. «Общество» составлялось из лиц обоего пола всех званий и состояний без различий вероисповедания. Минимальный членский взнос в 1 рубль открывал доступ в «Общество» значительным кругам населения [Общество попечения о начальном образовании в Томске. «Сибирская хроника». «Томские губернские ведомости», 1882, 22 июля.]. 
За несколько лет из этих рублевых взносов «Общество» благодаря умелому ведению дела имело капитал в 13 тысяч рублей, содержало пять городских школ, создало на частные пожертвования народную читальню, педагогический музей, мастерскую для рукодельных работ и провело ряд других мер [Судьба томского «Общества попечения о начальном образовании», «Восточное обозрение», 1888, 20 ноября.]. Однако эта деятельность постоянно встречала в Томске противодействие реакционно настроенных лиц, которые впоследствии «обвиняли общество, его прежнее управление за то, что оно развило в народе потребность в грамотности и широко удовлетворяло эту потребность» [Там же.] 
Только за один 1883 год при участии Б. И. Сциборского в Томске было открыто приходское женское училище на средства Томского «Общества попечения о начальном образовании», два частных начальных училища, в Томском и Бийском округах губернии было открыто 5 сельских начальных школ. Кроме того, было открыто четырехклассное ремесленное училище [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 3026, л. 4 – 4 об.]. Б. И. Сциборский содействовал и открытию в Томске воскресных школ. Еще в 1880 году в Томске работали мужская и женская воскресные школы, которые «охотно посещались многочисленными учениками» [«Сибирская газета», 188И, 13 сентября.]. В 1881 году было открыто отделение воскресной школы в центральной части города. 
В 1882 г. Б. И. Сциборскому исполнилось 50 лет, он получил пенсию и был оставлен для дальнейшей службы. Однако в апреле 1884 года им было совершенно неожиданно получено предупреждение об увольнении в отставку за «выслугой лет» с 1 июля 1884 года [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 16969, л. 6 об.]. Такая поспешная отставка и прежние его революционные связи дали повод Д. А. Балика говорить о том, что Б. И. Сциборский был уволен «с формулировкой «за выслугу лет», а фактически же как политически неблагонадежный» [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59. Горький, 1966, стр. 233.]. 
После увольнения со службы Б. И. Сциборский остался в очень тяжелом положении, фактически без всяких средств к существованию, имея на руках жену, трех дочерей и двоих сыновей, младшему из которых было полгода [ГИАЛО, ф, 139, оп. 1, д. 16969, л. 1 – 2.]. Безуспешно пытался он получить место директора одной из гимназий [ЦГИА, ф. 733, оп. 121 (инспекторский разряд), л 244 об. В описи, составленной в 1890 году за № 111-а (171053) значилось дело «О предоставлении бывшему директору училищ Томской губернии Сциборскому должности директора гимназии». Дело на 5 листах было начато 10/IX и закончено 6/Х-1884 года, уничтожено в 1911 г. как не имеющее исторического значения.] Виленокого учебного округа. Во второй половине января 1885 года Б. И. Сциборский приезжает в Петербург и ходатайствует длительное время о предоставлении ему вакантной должности директора Череповецкой учительской семинарии. По представлению начальства Петербургского учебного округа он был вновь принят на службу по ведомству министерства народного просвещения и с 7 апреля 1885 г. назначен директором Череповецкой (Череповской) учительской семинарии [ГИАЛО, ф. 1139, оп. 1, д. 7216, лл. 1 – 2; «Циркуляры по Петербургскому учебному округу», 1885, стр. 201.]. 
Деятельность Сциборского в Череповце протекала в обстановке усиления правительственной реакции. Местные условия в городе и уезде были еще более неблагоприятными. Царское правительство по представлению Новгородского губернатора в 1886 г. обвинило уездное земство в завышении расходов на народное просвещение, в создании чрезмерной сети сельских школ, в покровительстве неблагонадежным учителям и т. п. В октябре – ноябре 1886 года в Череповецкий уезд выехала специальная правительственная комиссия из высших царских чиновников. По личному приказу царя деятельность Череповецкого уездного земства была прекращена, земское собрание было распущено и на ряд лет было заменено особой правительственной комиссией. Многие прогрессивные земские деятели были арестованы и высланы из Новгородской губернии под гласный надзор полиции. Усилилась слежка со стороны священников, полицейский и жандармский надзор. 
В связи с работой правительственной комиссии в Череповце нельзя не отметить один факт, показывающий политическое недоверие местных властей к Б. И. Сциборскому. В связи с приостановкой деятельности Череповецкого уездного земства министерство народного просвещения предлагало закрыть уездный учительский совет, возложив его права и обязанности «вплоть до времени, определенном МНП» [ЦГИА, ф. 733, оп. 171, д. 1367, лл. 1 – 18, 19 – 66, 102 – 109, 1,10 – 250, 262, 302 – 303.] на особый совет при Череповецкой учительской семинарии под председательством ее директора, т. е. Сциборского. В состав совета предполагалось ввести инспектора народных училищ, одного преподавателя семинарии, представителей духовного ведомства, министерства внутренних дел и города. Однако Новгородский губернатор отверг кандидатуру Б. И. Сциборского, предложив взамен ее другую. Вот что писал он в июне 1888 года, настаивая, чтобы членом правительственной комиссии был не Сциборский, а некто М. Сомчевский: «...Я собирал тщательные сведения о личности и направлении г. Сомчевского и выношу убеждение, что он по своему образованию и способностям более других (курсив мой. – М. X.) будет на месте, в составе Череповецкой правительственной комиссии» [Там же, лл. 302 – 303.] по заведованию земскими делами уезда. Так по представлению губернатора был дан отвод Сциборскому [В государственном архиве Новгородской области в фонде губернского жандармского управления нам пока не удалось обнаружить дело на Б. И. Сциборского. Однако оно могло существовать там еще со времени Новгородского кадетского корпуса.]. 
Педагог-демократ Б. И. Сциборский, мечтавший о широком распространении просвещения среди тогда почти сплошь неграмотного русского крестьянства (причем он мечтал не только об элементарной грамотности, а о широком круге знаний – важной предпосылке освобождения народа от самодержавного гнета) прекрасно сознавал, что для этого нужны были широко образованные учителя для начальных школ. В то время лучшие учителя для них готовились в учительских семинариях. Вот почему Сциборский как свои мог бы повторить слова своего давнего знакомца и соратника по Нижнему Новгороду И. Н. Ульянова, читанные им в одной из его записок: «...Существование учительских семинарий, по моему мнению, неразрывно связано с существованием начальных училищ, если только последним предполагается дать прочную и плодотворную организацию» [ГИАЛО, ф. Ц39, оп. 2, д. 27, л. 1 об. Об учительских семинариях (Записка директора народных училищ Симбирской губернии И. Ульянова, октябрь 1883 года).]. Вот почему Борис Иванович с таким энтузиазмом отдался подготовке в Череповце целого поколения учителей из крестьян и для детей крестьян, учителей, которые затем не один десяток лет работали в селах и деревнях восточной части Новгородской губернии. 
Череповецкая учительская семинария по сравнению с кадетским корпусом и мужскими гимназиями, где прежде преподавал Сциборский, была непривилегированным, очень скромным учебным заведением. К моменту его приезда она насчитывала 40 воспитанников и несколько преподавателей. Дела ее были довольно расстроены из-за длительного отсутствия директора. Однако неистощимая энергия и большой педагогический опыт Б. И. Сциборского позволили ему в краткий срок превратить ее в одну из лучших в столичном учебном округе. В Череповце педагог-демократ впервые получил возможность обучать молодое поколение русского крестьянства. Отсюда и такой его энтузиазм. 
Новому директору семинарии удалось довольно удачно подобрать ведущих преподавателей. Педагогику преподавал он сам, естествознание – опытный и инициативный агроном Н. Т. Исаин. Вновь были приглашены преподавателем словесности Н. И. Ахутин [Ахутин Никифор Иванович, впоследствии участники революционного кружка в семинарии называли его «звездой семинарии». После переезда из Череповца был инспектором народных училищ Кирилловского и Грязовецкого уездов. В 1905 – 1907 гг. участвовал в революционном движении.], а преподавателем математики Н. М. Ларионов. В 1892 году Сциборским на должность врача семинарии и преподавателя гигиены был принят Д. А. Крюкович [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 8101, л. 19; Крюкович Дмитрий Алексеевич, в 18711 году участвовал в сходках революционной молодежи, принимал участие в кружке Марка Натансона, в 1874 г. вторично привлекался к следствию по обвинению в революционной пропаганде, в 1901 г. был привлечен к следствию о революционном кружке учащихся Череповецкой семинарии и уволен со службы. (Государственный архив Новгородской области (ГАНО), ф. 117, оп. 1, д 204, 60 – 70; д. 430, л. 87 – 89, 320).]. 
Б. И. Сциборский, Н. Т. Исаин, Н. И. Ахутин, Д. А. Крюкович, Н. М. Ларионов вели за собой остальных преподавателей семинарии. Их демократические взгляды оказывали большое влияние на многих семинаристов. Поэтому не случайно немало из их числа впоследствии приняло активное участие в революционном движении. Б. И. Сциборский не способствовал насаждению в семинарии религиозных взглядов. Об этом косвенно свидетельствуют материалы обозрения церквей и духовенства Новгородской епархии, предпринятое епископом Старорусским Антонием в 1891 году, отметившим, что в ряде школ губернии «дело преподавания в них закона божьего ведется недостаточно усердно и правильно» [Определение консистории от 21 марта 1892 года. «Новгородские епархиальные ведомости», ,1892, № 7 – 8, стр. 183.]. В результате священнику Череповецкой учительской семинарии было персонально предложено, «чтобы он с большей силой и настойчивостью (курсив мой. – М. X.) проводил среди учащихся те православные истины, в которых раскрывается и уясняется сила божия, порча человеческой природы через грех, влияние на человека добрых и злых ангелов и пр...» [Там же, стр. 188.]. Однако позиция Сциборского и преподавателей семинарии после такого внушения, вряд ли изменилась, так как через два года священник Брянцев доносил на них в учебный округ и синод, обвиняя их в подрыве христианской веры. 
Готовя в семинарии народных учителей, Б. И. Сциборский большое внимание уделял их трудовой подготовке. Семинария имела слесарную мастерскую по изготовлению наглядных пособий. В этих мастерских воспитанники изготовляли физические приборы, пособия по арифметике, чучела, гербарии и т. п., обеспечивая себя тем самым всеми необходимыми наглядными пособиями для предстоящей работы в сельской школе. «Ученики Череповецкой учительской семинарии, – читаем в одном из архивных документов того времени, – исполняли задачи по атласу «Ручной труд». Кроме этих задач, они изготовляли для себя арифметические ящики, переплетные и столярные инструменты и набор для простых и сложных счет» [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 71134; ЦГИА, ф. /33, оп. 203, д. 473, л. 18 об.]. 
Сохранилось описание работы семинаристов в мастерской, принадлежавшее перу Б. И. Сциборского. В переплетной мастерской работали учащиеся всех классов, они переплетали все свои учебники, книги учеников начальной школы и некоторые казенные книги. В столярной мастерской работали только ученики I класса. Сначала они выполняли систематические задачи: изготовляли трехгранные и четырехгранные бруски, шесть видов шипов, два различных скрепления досок в одну доску, а затем изготовляли для себя переплетные и сшивные станки, доски для переплетных инструментов и т. п. Изделия мастерских поступали в личное пользование семинаристов [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 1246, л. 11 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.]. 
«Все воспитанники, – писал Б. И. Сциборский, – весьма охотно и с большим рвением занимаются мастерствами и научаются весьма удовлетворительно переплетать, а в столярном деле оказывают менее удовлетворительные успехи, в такой короткий срок, как один год, они не могут усовершенствоваться настолько, чтобы изготовлять изящные ценные вещи; они успевают только приучиться владеть инструментами и ознакомиться с употребляемыми в столярном деле замками и шипами» [Там же.]. 
Б. И. Сциборский считал, что в начальных школах возможно преподавать только сапожное ремесло да переплетное ремесло в городских школах: «Из личного опыта я убедился, что, несмотря на все усилия и жертвы, весьма немногие ремесла могут с пользой практиковаться в начальных школах. Главнейшее затруднение встречается в значительном недостатке необходимой для сельских ремесел физической силы обучающихся, а игрушечные инструменты не удобны при обучении ремеслу, да и приобретать их крестьяне не станут – на это они смотрят, как на праздную забаву и считают профанацией ремесла. Возможно переплетное ремесло, но это только для городских школ; довольно успешно шло сапожное ремесло, а в особенности производство башмачное и шитье сапогов малого размера; столярное же ограничивалось производством классных линеек и других, а более крупные изделия были не под силу учащимся; вообще в этом деле главнейшее значение имеет физическое развитие» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 11246, л. 1 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.]. 
Однако эти высказывания Б. И. Сциборского совершенно не означают, что он был противником обучения семинаристов различным видам ремесел. Напротив, он считал, что «обучение переплетному и столярному мастерству в семинариях положительно необходимо. Кто станет в деревне переплетать книги для училища, если не учитель? Исправить классную доску, сделать рамки для школьной картины и вообще приготовить некоторые учебные пособия может только один учитель. Конечно, обучить более взрослых учеников правильно владеть инструментом и сделать хоть небольшую вещь для домашнего хозяйства крестьянина было бы делом во всех отношениях полезным для успеха школы. Поэтому очень жаль, что недостаток времени не дозволяет приучить воспитанников семинарии к более основательному умению владеть столярными инструментами» [Там же.]. 
Череповецкая учительская семинария при Сциборском среди многих других выделялась хорошей подготовкой учащихся к сельскохозяйственным работам. Знания и умения в области сельского хозяйства будущие учителя должны были использовать не только в школе, но и для помощи местным крестьянам в улучшении своего хозяйства. 
Под руководством преподавателя естествознания – агронома Н. Т. Исаина семинаристы знакомились с ведением многопольного хозяйства, с различными способами удобрения, лучшими способами обработки земли, с сельскохозяйственными машинами. Для этих занятий семинария имела около 5 десятин пахотной земли, огород, сад, пасеку. Летом здесь неоднократно работали курсы для учителей сельских школ. 
По свидетельству Б. И. Сциборского, «при семинарии имеется 4,5 десятины пахотной земли. Одна десятина занята постройками, садом и огородом, а на 3,5 десятинах сеются хлебные растения и травы. Из хлебных растений возделываются, главным образом, семенной овес, который продается крестьянам ближайших деревень...» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 11246, л. 1 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.]. Руководители семинарии ставили перед собой цель «кроме ознакомления учащихся с ведением хозяйства, распространение хороших семян между крестьянами» [Там же.]. 
При посевах производились некоторые опыты. Например, сравнивали овес «потато» и «австралийский», велись опыты над удобрением луга. Причем с удобренного участка сена получали в 10 раз больше, чем с неудобренного и т. д. Ученики семинарии не только знакомились теоретически с обработкой земли, но и систематически сами работали на своем участке. Осенью семинаристы обмолачивали хлеб при помощи ручной молотилки, веяли и сортировали зерно, подсаживали деревья, пересаживали малину и другие кустарники. Работали они группами в 10 – 15 человек после обеда от 30 до 45 минут [Там же.]. 
Доход, полученный с земельного участка шел на улучшение семинарского хозяйства, завтраки семинаристов и на введение некоторых дополнительных предметов (чистописания и рисования). 
Сциборский хорошо знал нелегкие условия жизни семинаристов, выходцев из бедных семей, и постоянно заботился об улучшении их положения. Прошло много лет, но он помнил свои тяжелые годы учебы в Главном педагогическом институте, воспоминания о которых, по его словам, «не изглаживаются из памяти» [Сциборский В. И. Письмо Н. Г. Чернышевскому. 10 февраля 1862 г. В кн. «Н. А. Добролюбов в воспоминаниях созременникоз». М., Гослитиздат, 11961, стр. 97.]. «...Большинство наших товарищей, – писал впоследствии Сциборский Н. Г. Чернышевскому, – был народ беднейший в отношении материальных средств; некоторые в продолжение всей институтской жизни не получали ниоткуда ни гроша, между тем всякий человек имеет вопиющие нужды, которые требуют неизбежного удовлетворения... Возьмем хоть то, по-видимому, ничтожное обстоятельство, что содержание у нас было до крайности неудовлетворительное во всех отношениях, – например, в отношении к пище: тот, кто не имел своих денег, чтобы запастись съестными припасами, хоть булкой, – тот принужден был терпеть страшнейшие мучения голода...» И далее: «И это не один день голода, а целые месяцы: чем усерднее посещали библиотеку, тем тяжелее обходились эти посещения (при этом они лишались казенного ужина. – М. X.) – особенно трое из нас часто испытывали невзгоды в этом отношении – Н. Ал. (Н. А. Добролюбов. – М. X.). Н. П. Турчанинов и я. Нечего говорить о том, как жутко приходилось нам в трескучие петербургские морозы в казенной шинельке без подкладки, представляющей хламиду древних греков, путешествовать с Васильевского острова в публичную библиотеку и обратно» [Там же, стр. 109 – 114.]. 
Хорошо знакомый с жизнью бедного люда Сциборский делал все возможное для улучшения материального положения семинаристов. На казенную стипендию, которую в то время получал воспитанник Череповецкой учительской семинарии, было прожить очень трудно. Рассчитывать же на помощь из дома сыновьям крестьян почти не приходилось. Общежития-интерната («конвикта», по выражению Сциборского) семинария не имела. Поэтому семинаристы были объединены в группы, которые жили на частных квартирах и сообща, на артельных началах, организовывали свое питание. Если ученики жили на частных квартирах, то за жилье, обед, ужин, стирку белья и баню они платили от 6 р. 50 к. до 8 руб., причем чай и керосин покупали за свои деньги особо. Содержание же, по словам Сциборского, на артельной «квартире с чаем и освещением обходится не дороже 6 р. 50 к. (сюда включается и плата собственно за квартиру)». При такой организации жизни воспитанники семинарии «на квартиру и продовольствие из получаемой 120 р. стипендии расходуют в год от 70 до 85 р.; остальное из них идет на одежду, письменные принадлежности и пр.» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 1246, л. 1 – 18] Так жить семинаристам было значительно легче,. 
Кроме того, в Череповецкой семинарии по ходатайству Сциборского был создан особый фонд помощи нуждающимся учащимся [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 476, л. 18], в который поступали остатки от неиспользованных сумм, отпускаемых губернским земством, а также часть доходов от семинарского хозяйства. 
Много усилий затратил Сциборский и на улучшение материального положения череповецкого учительства. Ведь, учителя начальных школ в то время не получали пенсий за службу, не были обеспечены материально на случай болезни. Учительство не имело никакой своей профессиональной организации. В начале 80-х годов в череповецких учительских кругах возникает мысль о профессиональной организации, и эта мысль получает возможное по условиям времени осуществление в виде ссудо-сберегательной кассы взаимопомощи городских учителей, которая была открыта в-1880 г. и существовала до Октябрьской революции [Винoгpадов Г. И. Прошлое округа. В кн. «Череповецкий округ», Череповец, изд. ОкрОНО, 1929, стр. 354.]. Однако первое время ссудо-сберегательная касса череповецких учителей влачила жалкое существование, количество ее членов было незначительно. Только после приезда Сциборского под его руководством был переработан ее устав, получивший 8 ноября 1885 года официальное утверждение [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846, л. 184; Положение о ссудо-сберегательной кассе при Череповецкой учительской семинарии. Череповец, 1894.] С 1885 г. по 1894 г. бессменным председателем ее правления был Б. И. Сциборский. При нем значительно расширился состав членов кассы, намного возросли ее материальные средства [ЧФ ГАВО, ф. 1111, д. 1, л. 14 об. – 32 об.]. 
Значительный интерес представляет деятельность Б. И.. Сциборского в качестве председателя педагогического совета (8 марта 1890 – 1 июля 1894 гг.) и преподавателя педагогики Череповецкой женской гимназии (16 августа 1891 – 1 июня 1894 гг.), которая до сих пор совершенно не освещалась в исследованиях. К моменту назначения Б. И. Сциборского председателем педсовета гимназия имела приготовительный и 7 основных классов [50-летие Череповецкой Мариинской женской гимназии. Сост-Н. И. Ахутин, Н. И. Друэн, Череповец, типогр. Моисиновой, 1915,, стр. 5, 53, 66.]. Предпринятая за несколько лет до его назначения попытка получить разрешение на открытие VIII педагогического класса оказалась безуспешной [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, л. 73011 Об открытии при Череповецкой гимназии дополнительного VIII класса (1886).]. По инициативе Б. И. Сциборского педсовет женской гимназии снова возбудил ходатайство, поддержанное Череповецким городским управлением, об открытии VIII дополнительного класса. «Стремление подготовить будущих народных учительниц, – писал историк гимназии, – особенно заставляли подумать об учреждении 8 класса». В то время в Новгородской губернии центрами женского образования являлись только Новгород и Череповец. Поэтому открытие VIII класса в Череповце давало возможность готовить учительниц из ряда соседних уездов, «гостеприимно открыла свои двери Череповецкая гимназия для приезжающих из Белозерска, Весьегонска, Кириллова, Пошехонья, Петрозаводска, Устюжны...» [50 лет Череповецкой Мариинской женской гимназии. Указ. изд, стр. 7]. Таким образом, в VIII класс Череповецкой женской гимназии поступали девушки не только из Новгородской, но и из Тверской, Ярославской и Олонецкой губерний. 
Пока ходатайство об открытии VIII класса рассматривалось в Петербурге, «Б. И. Сциборский, – как указывает историк, – желая подготовить учениц VII класса в VIII, дает бесплатно (2 урока в неделю) уроки педагогики» [Там же, стр. 8]. При составлении в 1890 году плана учебных занятий на следующий год в 8 классе «по инициативе председателя педагогического совета Б. И. Сциборского обращается внимание на то, чтобы насколько возможно более подготовить оканчивающих этот класс к занятиям в школе: для этой цели увеличивается сравнительно с другими гимназиями (курсив мой. – М. X.) число даваемых практических уроков, а именно: каждая ученица должна дать по одному уроку первоначального обучения (конспект составляется для двух отделений школы) по русскому языку и арифметике и по одному уроку по избранной ею специальности в одном из трех младших классов гимназии. Уроки первоначального обучения начинаются с сентября месяца для того, чтобы ученицы могли дать урок обучения грамоте (по звуковому методу) и счету» [50 лет Череповецкой Мариинской гимназии, стр. 17.]. Наконец, 12 тмарта 1891 года было получено разрешение на открытие VIII класса [Там же, стр. 7; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 7992. О разрешении открыть VIII дополнительный класс при Череповецкой женской гимназии (1891 г.).]. 
Учебный план и учебные программы, принятые по инициативе Сциборского, успешно осуществлялись в практике подготовки учащихся VIII класса. Особое внимание обращалось на педагогическую практику. Пробные уроки восьмиклассницы давали в начальной школе при учительской семинарии, а затем в первом городском приходском училище. На всех уроках присутствовали «председатель педагогического совета (Б. И. Сциборский. – М. X.), начальница гимназии, преподаватель – руководитель того предмета, по которому дается урок, преподавательница класса того же предмета и ученицы 8 класса; каждый урок обсуждался в особой комиссии, состоящей из тех же лиц, при которых он давался; вое присутствующие, не исключая учениц 8 класса, высказывают свои замечания, комиссией дается его оценка, каждая ученица по очереди составляет протокол этой комиссии» [50-летие Череповецкой Мариинской женской гимдазии. Указ. изд., стр. 17 – 18.]. 
Таким образом, мы видим, какую огромную энергию затрачивал Б. И. Сциборский на профессиональную подготовку будущих учительниц. Одновременно большое внимание обращается и на улучшение общеобразовательной подготовки учениц, на их нравственное воспитание. Так, например, в декабре 1891 года педагогический совет женской гимназии избирает комиссию по выработке для VIII класса подробной программы по русскому языку и арифметике, которая была бы более связана с программой основных классов гимназии. В 1892 году самое серьезное внимание обращается на улучшение постановки внеклассного чтения учащихся, которое «должно не только обогащать учениц новыми познаниями и доставлять им отдых и развлечение, но и вместе с тем должно служить средством к развитию характера, воли и благородства мысли» [Там же, стр. 18.]. 
Большое внимание Б. И. Сциборский уделял единству педагогических требований, строгому выполнению решений педагогического совета. По словам Б. И. Сциборского, учащиеся «не столько из страха наказания, сколько из сознания личной пользы» должны «исполнять требования заведения». В случае нарушения постановления совета он считал необходимым не останавливаться даже перед тем, чтобы «пригрозить удалением из заведения нарушающих постановление совета» [ГИАЛО, ф. 139, оп. II, д. 7835, лл. 43 об. – 44.]. И не только пригрозить, но и исключить, как, например, это было с ученицей Е. Михель-сон [Там же, лл. 1 – 48 об.]. 
В Череповце Б. И. Сциборский принимает активное участие в работе земства по переподготовке учителей Новгородской губернии. До него семинария, находившаяся в подчинении Министерства народного просвещения была слабо связана с земством, и губернская управа ничего не знала о внутренней организации школьного дела в ней, с большим трудом получая лишь цифровые данные о числе учащихся, составе преподавателей и хозяйственных средствах учебного заведения. Лишь с 1886 года «благодаря любезности нового директора семинарии» [Очерк народного образования в Новгородской губернии за 1884/85 учебный год. Новгород, 1887, стр. 14.] (Б. И. Сциборского. – М. X.) земство стало получать подробные отчеты от Череповецкой семинарии. Однако дело не сводилось только к пересылке отчетов. Сциборский принимал непосредственное участие в проведении ряда летних курсов для учителей губернии. Сохранились материалы о двух таких курсах, проведенных под его руководством в 1892 году. 
В июле 1892 года при учительской семинарии на средства земства были проведены 17-дневные курсы садоводства, огородничества и пчеловодства [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 17 июня 1892 г. Новгород, 1892.]. Предварительно в сельские школы была разослана анкета, выясняющая наличие в школе или у учителей земли, а также желания учителя заняться пчеловодством, огородничеством и садоводством. Таких оказалось очень много, но пригласить на курсы оказалось возможным только 17 учителей и 13 выпускников семинарии, как один преподаватель, агроном Н. Т. Исаин, не мог справиться с большей группой. 
При открытии курсов Б. И. Сциборский указал на то, что целью их является «при посредстве сельских учителей приучить крестьян к возможно правильному и разумному занятию огородничеством, садоводством и пчеловодством». Проводимые курсы должны ознакомить «сельских учителей не только теоретически, но и практически с этими очень важными отраслями хозяйства». Далее он говорил о том, что работа учителя в саду, на огороде и пасеке в летнее время даст ему возможность отдохнуть от тяжелого умственного труда, укрепить здоровье, улучшить свое материальное положение. Одновременно учитель явится живым образцом трудолюбия для крестьянских детей. Все это возвысит школу в глазах крестьянства и «даст учителю добросовестно и честно выполнить свое высокое призвание – быть проводником всего доброго, разумного и полезного в сельском, исключительно земледельческом населении» [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства Для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 117 июня 1892 г. Новгород, 1892, стр. 2.]. 
Преподаватель курсов Н. Т. Исаин познакомил слушателей с состоянием огородничества, садоводства, с возможностями продвижения огородных и садовых культур на север. Он рассказал о том, что на пасеке Череповецкой семинарии от трех ульев за 4 года образовалось 50 семейств пчел и получено свыше 35 пудов меда. 
Для практических занятий курсанты были разделены на 2 группы и работали по 12 часов в день. За время курсов было изготовлено 15 ульев, которые поступили в собственность курсантов. Учителям было сказано, что, проработав в саду семинарии по 12 часов в день больше двух недель, они имеют полное право на бесплатное получение из него плодовых и декоративных кустарников и деревьев для своих садов [Там же, стр. 2 – 8.]. 
Чрезвычайно характерно благодарственное слово, сказанное от имени всех курсантов старейшим учителем Горностаевым из Вахновской школы Череповецкого уезда руководителям курсов Б. И. Сциборскому и Н. Т. Исаину: «Мы не думаем воображать себя знающими пчеловодами, садовниками и огородниками, но мы много ценного приобрели на курсах и самое ценное – это то, что вы научили нас работать. Вы с лопатою и с тачкою в руках до поту работали вместе с нами. Вы своим примером научили нас смотреть на физический труд, как на труд почтенный. Теперь мы уже не будем стыдиться ваять в руки навозные вилы. Этому нас научили вы.., сердечное спасибо вам за это» [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 17 июня 1892 г. Новгород, 1892, стр. 8.]. 
Не успели разъехаться из Череповецкой семинарии слушатели курсов садоводства и огородничества, как на следующий день открылись педагогические курсы для учителей и учительниц Череповецкого уезда [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 118 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892.]. Эти курсы были организованы на средства губернского и уездного земства под общим руководством Б. И. Сциборского, на курсах преподавали также Н. Т. Исаин и Н. М. Ларионов. При открытии курсов Б. И. Сциборский очень подробно рассказал об их значении и целях. Как одну из главных целей он «наметил выработку одинаковых разумных приемов обучения, которые привели бы деятельность народных учителей к единству и согласию. Достигнуть же этого можно путем взаимного обмена мыслей при единодушной дружной работе, при откровенном сознании собственных недостатков и признании достоинств упрощенных рациональных приемов элементарного преподавания» [Там же, стр. 1.]. 
Ежедневно для курсантов с 9 до 12 часоз дня проводились уроки в начальной школе, с 15 до 18 часов – разбор практических уроков и конспектов, а также теоретические занятия. Три раза в неделю проводились получасовые занятия по пению. Для педагогической практики курсантов была организована временная начальная школа частью из учащихся средней и старшей группы школы при семинарии, частью из желающих вновь поступить учиться в младшее отделение. На курсах занимались 39 учителей. Сциборский и другие преподаватели семинарии, «чтобы ознакомить слушателей, с одной стороны, с правильными приемами обучения, с другой, – с некоторыми особыми порядками в школе при семинарии», провели несколько показательных практических уроков в школе. Так, сам Сциборский провел в младшем отделении урок русского языка по выделению звуков, а в среднем и старшем отделении – урок наглядного обучения. 
Вслед за преподавателями давали по очереди уроки во временной школе все слушатели курсов. Эти практические уроки в школе служили основой всех занятий на курсах. Б. И. Сциборский исходил из положения, что «внимательное наблюдение чужих уроков есть лучшая школа, лучшее средство для усовершенствования учительской практики*. Поэтому на школьные уроки и их разбор обращалось главное внимание. Результаты курсов вполне оправдали эти надежды: «наблюдение за преподаванием других возбуждало в учителях критическое отношение к собственной работе и помогало избегнуть на своих уроках многих промахов. Все учителя без исключения признавали за практическими уроками громадное значение» [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 18 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892, стр. 5.]. 
Для того, чтобы правильно выработать для курсов программу теоретических занятий Сциборский за полтора месяца до начала занятий совместно с преподавателями составили и разослали по школам анкету из 10 вопросов, которые выясняли основные приемы преподавания учителей и их затруднения в работе. На основании этих данных была составлена программа теоретических занятий на курсах, состоящая: «1) в разборе практических уроков и конспектов; 2) в сообщении общих педагогических и дидактических правил относительного устройства, порядка, распределения занятий, классной дисциплины в начальных народных школах; 3) в ознакомлении с лучшими приемами обучения по предметам начальной школы; 4) в указании и разборе лучших учебников и пособий по этим предметам; 5) в указании, главным образом по методике, на сочинения, которые могут служить для чтения и дальнейшего научного самообразования учителей и учительниц» [Там же.]. 
Организованные таким образом курсы дали очень большую пользу слушателям. Правда, вначале они чувствовали себя несколько стесненными, некоторые считали, что их пригласили на курсы, чтобы проверить их знания, а затем занятия приняли непринужденный характер, слушатели «всегда свободно обращались за разъяснениями своих недоумений и затруднений по тому или другому вопросу к руководителям» [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 18 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892, cap. 5 – 6.]. 
Большой интерес представляют взгляды Б. И. Сциборского на поддержание дисциплины на уроке. С «особенной энергией» он разъяснял учителям начальных школ незаконность и вред изгнания учеников из класса как в юридическом, так и в педагогическом отношении. По его мнению, «с педагогической точки зрения изгнание из класса ничем не может быть оправдано... Учитель, выгнавший ученика из класса, оставляет его на произвол судьбы, и ученик, «ставшийся вне всякого надзора, по своему ребячеству может сделать проступок гораздо худший того, какой он сделал на глазах учителя... Без сомнения, учитель, практикующий изгнание учеников из школы во время своих уроков, не может пользоваться репутацией хорошего учителя уже по одному тому, что не обладает даже таким педагогическим авторитетом, который дал бы ему возможность справиться с мальчиками...» [Там же, стр. 30.]. 
В конце 1892 года министерство народного просвещения командирует Сциборского в Западную Сибирь для обследования начальных народных школ. 29 января 1893 года он приезжает в город Курган и начинает объезд сельских начальных школ. После осмотра школ Тобольской губернии работает в губернских архивах, пользуется отдельными материалами епархиальных архивов. Результатом атой командировки явился очень обстоятельный «Отчет о состоянии сельских училищ в Тобольской и Томской губерниях», который с полным основанием молено назвать первым трудом по истории сибирской начальной школы [Государственный архив Томской области (ГАТО). ф. 1,26, оп. 1, д. 672.]. 
Командировка в Сибирь поставила Сциборского в очень щекотливую ситуацию. В условиях нараставшей правительственной реакции царское правительство решительно отдает свои симпатии церковно-приходской школе, как наиболее последовательно отстаивающей интересы самодержавия. В частности, встал вопрос о передаче в Сибири училищ ведомства министерства государственных имуществ и министерства внутренних дел «не в ведомство министерства народного просвещения, а в духовное ведомство для преобразования их в церковно-приходские одноклассные и двуклассные» [Там же, л. 2.] школы. Сциборский нашел мужество в тех сложных условиях правительственной реакции дать очень резкую критику состояния церковноприходских школ, показать их убожество. 
Таким образом, за 9 лет работы в Череповце Б. И. Сциборский сделал очень много для подготовки и переподготовки народных учителей, содействовал установлению демократических и революционных традиций в учительской семинарии. 
В 1894 году Б. И. Сциборский переводился из Череповца в Ригу директором вновь организуемой Валкской учительской семинарии. В архивных документах указывается, что он был избран «на эту должность г. попечителем округа» [ЦГИА, ф. 733, on. H22, д. 742, л. 254.] Следует отметить, что в то время попечителем в Риге был известный русский филолог и педагог, академик Н. А. Лавровский, бывший профессор Главного педагогического института [Грот К. Братья П. А. и Н. А. Лавронские как деятели науки и просвещения. Доклад в славянской комиссии Академии наук 10 мая 1927 г. «Известия по русскому языку и словесности», 1929, т. II, кн. 2.]. Директором же народных училищ Рижской губернии уже ряд лет являлся многолетний сослуживец по Череповцу. Очевидно, они и способствовали переводу в Ригу Сциборского, который страдал тяжелой формой сахарного диабета и нуждался в квалифицированной медицинской помощи. 
На протяжении многих десятилетий учителя для начальных школ Латвии готовились в церковноучительских (кистерских) школах, которые одновременно готовили и кистеров-органистов для сельских евангелически-лютеранских церквей. Кистерокие школы содержались на средства немецкого дворянства, все преподавание в них велось на немецком языке, учащиеся воспитывались в духе преданности местным баронам и пасторам, которые использовали эти школы для онемечивания латышских детей, для сохранения господства немецких баронов над латышским крестьянством. Только в конце 80-х годов эти учительские школы были закрыты [Фальброк Г., Чернолуский В. Учительские семинарии и школы. Спб, 1901, стр. 115.]. 
Вместо них на территории Латвии была открыта русская учительская семинария. Однако она одна не могла удовлетворить все возрастающую потребность в учителях начальных школ, могущих преподавать русский язык в латышской школе. Преподавание русского языка становится важным средством межнационального общения латышского и русского народов в их общей борьбе с самодержавием, капиталистами и помещиками. 
В июле 1894 года Сциборский приехал из Череповца в Ригу. Несмотря на свои 62 года, он с присущей ему энергией взялся за организацию новой учительской семинарии, за подготовку латышских народных учителей. 
Начинать пришлось на пустом месте. Сциборский нашел только помещение для семинарии, в котором шли еще переделки и ремонтные работы. Для семинарии был нанят частный двухэтажный дом с двумя двухэтажными флигелями по улице Оливу № 1. В главном корпусе помещались классные комнаты, канцелярия, спальные комнаты, кухня, столовая, кабинет врача. В одном из флигелей находились классы пения и музыки и спальни. Все остальные помещения были заняты под квартиры преподавателей. Семинарские здания были очень тесны: не было помещений для кабинетов, гимнастического зала, библиотеки, не имелось и земельного участка [Городской дневник. «Рижский вестник», 1894, 25 августа, стр. «J; ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2723, л. 7.]. 
Учительская семинария в Риге была открыта 17 сентября (4 по старому стилю) 1894 года в составе одного класса, в котором училось 40 учеников. К осени 1896 года она была уже в полном трехклассном составе с 95 учащимися [Городской дневник, «Рижский вестник», 1894, 3 сентября; ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2724, л. 13 об.]. 
Представляет интерес социальный и национальный состав учащихся семинарии в 1896 году: из общего количества воспитанников 93 человека были дети крестьян и только 2 – мещан. Среди учащихся латышей было 83, эстонцев – 4, русских – 8. Таким образом, к деятельности учителей начальных школ готовились, в основном, дети латышских крестьян. Хотя преподавание в семинарии и велось на русском языке, но учащиеся изучали также латышский и эстонский языки [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2724, лл. 13 об. – 16.]. 
Сциборский всемерно содействовал чтению учащимися, семинарии книг как на русском, так и на латышском языке. По воспоминаниям его воспитанников, однажды он принес в класс целую кипу книг и сказал: «Вы должны знать историю своей области. Здесь можно прочесть об истории своего округа!» Таким уважением к латышскому языку и вниманием к истории латышского народа Сциборский заслужил большую любовь со стороны своих воспитанников, которые чтили его как родного отца [Озолинь К. Валко-Валмиерская учительская семинария 1694 – 1919. Рига, 1930, стр. 1117 – 119 (на латышском языке).]. 
Открытый, справедливый, всегда готовый прийти на помощь Сциборский имел чрезвычайно большое влияние на семинаристов. В обращении он был очень прост. Учитель Борманис так вспоминал об этом: «...Однажды после начала занятий в класс вошел директор Сциборский, уселся на край парты и объяснил, что в обращении семинаристы могут быть простыми, без излишних церемоний. Пусть называют его по имени-отчеству – Борисом Ивановичем, также можно называть и учителей. Незабываемы для воспитанников были и его уроки педагогики, которую он преподавал с увлечением [Там же.]. 
Рижане, жившие в городе в конце прошлого века, хорошо знали высокую и худощавую фигуру Сциборского, его длинную седую бороду, разделенную надвое. Ходил он мелкими шагами, слегка согнувшись. Было ему тогда уже больше шестидесяти двух лет...[ Там же.]. 
За два года работы в Риге Сциборскому удалось много сделать по оборудованию семинарии, по организации учебного дела, по воспитанию семинаристов, за короткое время он сумел снискать искренние симпатии [Городской дневник. «Рижский вестник», 1896, 10 сентября»]. 
Б. И. Сциборский давно страдал сахарной болезнью, еще в 1890 году он ездил на курорт в Карлсбад (Карловы Вары), но лечение тамошними водами лишь на время отсрочило смертельный исход. Уже в Череповце он знал, что болезнь его неизлечима [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 7725, лл. 1 – 10, д. 7835, л. 46.], но продолжал с энтузиазмом работать, организуя в Риге новое учебное заведение. 
10 (23) сентября 1896 года смерть оборвала его плодотворную педагогическую деятельность. Похоронен он был на русском кладбище в Торнякалне [Б. И. Сциборский – Некролог, «Рижский вестник», 1896, 10 сентября; Городской дневник, «Рижский вестник», 1896, 13 сентября.]. 
Прогрессивный педагог-демократ Б. И. Сциборокий всю свою жизнь посвятил делу подлинного народного просвещения. 

М. Г. Хитарян
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ
В ЧЕРЕПОВЕЦКОЙ УЧИТЕЛЬСКОЙ СЕМИНАРИИ 

15 (28) января 1902 года за границей, в Мюнхене, вышел очередной номер (№ 15) газеты «Искра» – первой общерусской нелегальной марксистской газеты, созданной основателем и вождем Коммунистической партии В. И. Лениным. 
В этом номере в отделе «Из нашей общественной жизни» была напечатана корреспонденция «Крамола в Череповце», в которой описывались «беспорядки» в учительской семинарии, находящейся в маленьком уездном городке Новгородской губернии. Волнение среди учащейся молодежи возникло в знак протеста против произвола директора семинарии, который перехватил письмо, адресованное группе семинаристов [В руки директора попало письмо бывшего ученика семинарии Степана Козлова «Семинаристам 3 класса». Как .видно из донесений жандармов, перехватив это письмо, директор семинарии «узнал от существовании у воспитанников семинарии литографированного журнала «Голос» и тайной «общей библиотеки» (ЦГИА, д. 733, оп. 172, Д. 1884, л. 11 – 11 об.).]. Возмущенные этим семинаристы выпускного класса отказались заниматься и покинули здание семинарии. Однако администрации учебного заведения в конце концов удалось ликвидировать эту забастовку: 4 семинариста были исключены, а остальных участников протеста лишили стипендий. Через несколько дней после этих событий череповецкая полиция совершенно случайно обнаружила нелегальную библиотеку семинаристов и издаваемый ими нелегальный журнал, об этом было немедленно доложено по начальству, начались повальные обыски и допросы. Вот как об этом рассказывалось в корреспонденции на страницах «Искры»: «Накануне «беспорядков», т. е. 11 сентября на Верхней улице произошел пожар, вызвавший полицейский осмотр труб. И вот в трубе бани Полозова на Верхней улице нашли запрятанную туда библиотеку семинаристов, в которой было немало нелегальных книг, в том числе экземпляр гектографированного журнала семинаристов «Слово». Эта находка послужила поводом для целого ряда обысков. Первым был обыскан семинарист Иванов, обвинявшийся в заведовании библиотекой. Оправдываясь от обвинений Иванов запутал многих семинаристов и даже учителей (недавних выпускников Череповецкой семинарии. – М. X.). Дальнейшие обыски еще более расширили «дело», и теперь под подозрением состоит, как слышно, 85(М) учителей. Корреспонденция, адресуемая на имя этих учителей, перехватывается. Обысканы учителя Виноградов и Капустин (у последнего, кажется, что-то нашли). Его обвиняют в издании «Слова», и он, хотя и на свободе, но, вероятно, сильно пострадает. Вот все, что известно о наших событиях, но это только начало!» [Крамола в Череповце. «Искра», 1902, 15 января (№ 15), стр. 3.], (курсив мой – М. X.). 
Каким образом корреспонденция из далекого Череповца попала за границу, в Мюнхен, в редакцию ленинской газеты «Искра»? Ответить на этот вопрос пока еще не удалось. Несомненно одно, что революционный кружок учащейся молодежи был связан с одной из искровских организаций. 
Можно предполагать, что корреспонденция поступила к одному из агентов «Искры» – профессиональному революционеру, который затем ее переслал в редакцию «Искры», так как установить прямые связи с нелегальной газетой, издававшейся притом за границей являлось делом исключительно трудным. 
Имеющиеся данные говорят о том, что в то время самостоятельного социал-демократического комитета в Череповце не было. Возможно, что семинаристы могли быть связаны с Ярославским социал-демократическим комитетом «Северного рабочего союза», созданного летом 1901 года (нельзя не учитывать тесные экономические и транспортные связи Череповца и Ярославля по Шексне и Волге). Или, быть может, кружок был связан с т. н. «группой под Питером» (псковской группой), которая могла иметь своих представителей в соседнем Новгороде и в уездных городах Новгородской губернии. Самостоятельная искровская группа в 1901 г. и имелась в Петербурге, хотя полностью петербургская социал-демократическая организация была завоевана «Искрой» лишь в 1902 году [Хохолков Н. Борьба «Искры» за осуществление плана построения партии. Сб. «Ленинская «Искра» (1(900 – 1950 гг.), М., Госполитиздат, 1650, стр. 178, 187.]. Кто явился автором анонимной корреспонденции «Крамола в Череповце», напечатанной в «Искре»? Найти ответ на этот вопрос было бы очень важно для выяснения связей Череповецкого молодежного кружка с искровскими организациями. Ныне здравствующий участник революционного кружка в Череповецкой учительской семинарии, персональный пенсионер союзного значения И. В. Тимохин в беседе с автором настоящей статьи высказал предположение, что автором корреспонденции мог быть И. В. Чумаков. Однако анализ имеющихся воспоминаний последнего показывает, что такое предположение мало вероятно. 
Появление корреспонденции «Крамола в Череповце» на страницах «Искры» не случайно. Из номера в номер ленинская «Искра» показывала своим читателям нарастание революционного подъема в стране, который захватывал не только рабочий класс, крестьянство, но и другие слои населения. Как раз накануне появления корреспонденции «Крамола в Череповце» в № 14 «Искры» было напечатано письмо одного из читателей-рабочих, в котором он писал следующее: «Читаем «Искру», всю с интересом, но интерес, который охватывает при чтении статей «Из общественной жизни», невозможно описать. Чем объяснить это?.. Читая статьи «Из общественной жизни», узнаешь, что и общество живет и имеет причины быть недовольным, а многие из ИТОГО общества стоят в явной оппозиции к нынешним порядкам; что оно ведет некоторую борьбу, но заглушённую и неуверенную из-за того, что не имеет твердой почвы под ногами. «Искра» же указала им опору в рабочих, а последним – подспорье. И, читая эти статьи, нельзя не заинтересоваться всем существом, так как слишком уж убеждаешься, что такой строй не может долго устоять под напором такого всеобъемлющего недовольства» [«Искра», 1902, № 14.]. 
И, действительно, «Искра» очень умело показывала это всеобъемлющее недовольство. Так, только в одном номере «Искры» одновременно с корреспонденцией «Крамола в Череповце» в отделе «Из нашей общественной жизни» опубликованы самые разнообразные материалы, показывающие приближение революционной грозы: «Еще о демонстрациях в Екатеринославле», «Из Нижнего Новгорода» (проводы М. Горького в Крым), «Замятое дело о шайке воров, состоявшей из попов и полиции», «К вопросу о легальных обществах», «С Урала» (о борьбе студентов Красноуфимско го промышленного училища против правительства», «Кострома» (травля поднадзорных), «По поводу столкновения ссыльного Гуревича с врачом Марчевоким» и т. д. [«Искра», 1902, № 15.]. 
Как же был создан революционный кружок череповецких семинаристов, о котором было рассказано на страницах «Искры»? Какое оказал он влияние в дальнейшем на революционное движение в семинарии и среди учительства Новгородской губернии? До последнего времени все сведения о деятельности революционного кружка череповецкой учащейся молодежи [Дьяконицын Л. «Крамола в Череповце». «Красный Север» 1962, 23 января; Осьминский Т. Марксистский кружок в семинарии. «Коммунист», 1)966, 23 января.]новывались, кроме названной статьи в «Искре» воспоминаниях двух участников революционного кружка в Череповецкой учительской семинарии П. Г. Измайлова [Измайлов П. Марксистский кружок в Череповце. «Каторга и ссылка», 1925, N 1, стр. 175 – 176.] . В. Чумакова [ЧКМ, Чумаков И. О моем участии в революционном движении (рукопись).]. Эти воспоминания, хотя и представляют большой интерес, как свидетельства современников и непосредственных участников первого состава кружка, но в то же время написанные через много лет после происшедших событий, они далеко не полны и содержат ряд фактических неточностей, которые были затем повторены Л. Дьяконицыным и особенно Т. И. Осьминским. 
Для выявления подлинной картины событий в Череповце наряду с воспоминаниями нам впервые [В 1965 – 1967 гг. по нашим материалам и под нашим руководством в Череповецком пединституте были выполнены студенческие работы В. Лебедевой, Р. Черепановой, Л. Лисициной, Н. Малышевой, Г. Мурашкиной.] удалось выявить и привлечь многочисленные архивные материалы из фондов департамента полиции министерства внутренних дел [ЦГАОР, ф. ДПОО, он. 1898, д. 3, ч. 172; ч. 57.], Новгородского жандармского управления [ГАНО, ф. 117, oп. 1, Д. 176; д. 204; д. 403, 476, 533 и др.], министерства народного просвещения [ЦГИА, ф. 733, оп. 172, д. 1884.], попечителя петербургского учебного округа [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 92111 (О «беспорядках» в Череповецкой: учительской семинарии, 1901 г.).]. 
По воспоминаниям П. Г. Измайлова, революционный кружок череповецкой молодежи «организован был среди воспитанников учительской семинарии в 1897 году. В era состав сначала входило человек 5 – 6 (И. Чумаков, Ларионов, А. Филенцов, П. Измайлов и др.), потом он расширился. Кружок все время пополнялся учениками низших классов семинарии, и поэтому жизнь кружка не прекращалась, с выходом из семинарии отдельных организаторов и участников кружка. Деятельность кружка постепенно углублялась и расширялась» [Измайлов П. Марксистский кружок в Череповце. «Каторга и ссылка», 1925, № 1, стр. 175 – 176.]. 
И. В. Чумаков возникновение кружка относит к 1898 году, когда в Череповец приехал В. М. Шулятиков, стоявший на позициях легального марксизма [ЧКМ, Революционное движение в Череповецком и соседних уездах (рукопись), стр. ,124 – 126.], от которого семинаристы впервые узнали о Карле Маркое и его учении. Более значительное влияние, чем В. Шулятиков, на оформление кружка семинаристов оказал врач Дьяков [В записке о «беспорядках» в Череповецкой учительской семинарии, составленной жандармским ротмистром Сасионковым для доклада в Петербург (в департамент полиции и корпус жандармов), значится «известный департаменту врач Дьяков». (ГАНО, ф. 117, оп. 1, Д. 430, л. 119). Однако к следствию 1901 года по делу о «беспорядках» в семинарии он не привлекался. Зато одним из главных обвиняемых: по этому делу был врач семинарии Крюкович. В дальнейшем предстоит выяснить вопрос, не одно ли это лицо.]. И. В. Чумаков в своих воспоминаниях отмечает, что он оказал им большую помощь тем, что дал некоторые пособия по изучению марксизма: книгу Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» и работу Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» [Чумаков И. В. О моем участии в революционном движении. ЧКМ (рукопись).]. Громадное впечатление на кружковцев произвел «Манифест Коммунистической партии», пробовали они читать и «Капитал» Маркса, но это оказалось им трудным. 
Семинаристы познакомились с врачом Дьяковым через прогрессивного преподавателя семинарии Н. И. Ахутина, который, по свидетельству жандармов, постоянно «старался сблизить воспитанников» [ГАНО, ф. 1117, оп. 11, д. 430, л. 119.] с Дьяковым. 
Наконец, по данным властей, революционный кружок возник в семинарии задолго до 1901 года: «Несомненно, что вредное направление, появившееся между некоторыми учениками Череповецкой учительской семинарии, возникло не с 1901 г.; оно проникло сюда далеко раньше...» [ГИАЛО. ф. 139, оп. 1, д. 9211, л. 10.]. Об этом же свидетельствовал и директор семинарии: «Нежелательное направление возникло в семинарии задолго до меня...» [Там же, л. 181.]. Еще более определенно говорит об этом жандармский ротмистр в своем донесении в Департамент полиции: «До настоящего времени не представилось возможным точно определить время возникновения при Череповецкой учительской семинарии сообщества; по агентурным сведениям, можно предполагать, что упомянутное сообщество с библиотекой, составившейся по программе «марксистов» (сочинения Маркса, Каутского, Энгельса, Туган-Барановского, Рапопорта, Свидерского, Богданова, Струве, Иванюкова, Нарышева и др.), возникло в 1897 году» [ГАНО, ф. 1(17, оп. II, д. 430, л. 118.]. 
Возникновение революционного кружка учащейся молодежи в Череповецкой учительской семинарии было обусловлено, с одной стороны, теми демократическими традициями, которые существовали в семинарии в предшествующие годы и были связаны с деятельностью таких преподавателей, как Б. И. Сциборокий, Н. Т. Исаин, Н. И. Ахутин, Н. М. Ларионов, врач Д. А. Крюкович, из которых Б. И. Сциборский и Д. А. Крюкович не только идейно, но и организационно принадлежали ко второму поколению русских революционеров. 
Прочные народнические традиции существовали в Череповецком уезде и за стенами учительской семинарии. В истории русского революционного народничества хорошо известны имена череповчан братьев Добровольских, не раз власти вынуждены были разбирать дела «о пропаганде в Череповецком уезде», по которым привлекались С. П.Швецов, И. З. Смирнов, Д. Е. Селиванов и др., которые вели противоправительственную пропаганду среди крестьян и местных учителей [Михайлов В. За народное счастье. «Красный Север», 1966. 14 декабря.]. 
С другой стороны, нельзя не учитывать, какое огромное влияние оказывало на крестьянских сыновей, особенно выходцев из семей бедняков и середняков, которые составляли подавляющее большинство учащихся семинарии, нарастание революционного кризиса в России, вовлечение крестьянства в революционное движение под руководством пролетариата, рост общедемократического движения против самодержавия. 
С каждым годом состав кружка в Череповецкой семинарии все более и более расширялся. Составилась довольно обширная по тому времени нелегальная библиотека, средства на пополнение которой, по воспоминаниям И. В. Чумакова, собирались среди семинаристов. 
Весной 1901 года участники революционного кружка решили издавать свой нелегальный литографированный журнал «Голос» [В воспоминаниях И. В. Чумакова журнал называется «Делом», в корреспонденции, помещенной в «Искре», он назван «Словом», но все архивные документы содержат данные о журнале «Голос».]. 
Первый номер журнала вышел 15 апреля 1901 года. Осенью 1901 года вышел второй номер, готовился и третий. Журнал читался не только семинаристами, но и бывшими выпускниками, в своих письмах просивших высылки журнала «Голос» и подбивавших семинаристов «действовать в политическом направлении» [ЦГАОР, ф. ДПОО, оп. 1898, ед. хр. 3, ч. 172, л. 6.]. 
Однако ни местные власти, ни администрация семинарии не подозревали о существовании в учебном заведении революционного кружка. Как свидетельствуют документы департамента полиции, вообще «до 1901 года сведений о противоправительственной деятельности в Новгородской губернии в департамент полиции не поступало» [ЦГАОР, ф. ДПОО, оп. 1898, ед. хр. 5, ч. 57, л. 33.]. 
18 сентября 1901 г. Череповецкий уездный исправник вызвал в полицейское управление по просьбе директора семинарии 4-х учеников ее, исключенных «за ослушание наставников» и предложил им немедленно покинуть Череповец. Сообщая об этом новгородскому губернатору, череповецкий уездный исправник отмечал, что «из всего обстоятельства заметно, что в семинарии среди учащихся в третьем классе, ученики которого готовятся кончить курс и поступить в сельские учителя, и часть во 2-м классе какое-то дурное настроение, последствием чего нельзя ожидать хорошего исхода» [ЦГАОР, ф. ДПОО, оп. 1898, ед. хр. 3, ч. 172, л. 4 – 5.]. 
Через несколько дней в другом донесении, он писал, что «последнее время слышна было, что ученики семинарии II и III классов заявляли наставникам, что им нужно самообразование и с этой целью чтение философии и т. п. Обнаруженное 20 сентября обстоятельство осветило положение учеников семинарии в отношении их направления» [Там же, л. 5.]. 
Что же было обнаружено 20 сентября 1901 года? После пожара в Череповце на Верхней улице местная полиция проводила противопожарный осмотр печей и труб. И вот 20 сентября при осмотре одной из квартир, где жили ученики семинарии, «полициею найдена в бане спрятанная там папка с бумагами, при осмотре которых оказалось: письма, заметки, рукописи, рукописная книга, записная книжка ученика Захара Иванова, тетрадь его рукописи, два экземпляра подпольного литографированного журнала «Голос» [ЦГАОР, ф. ДПОО, oп. 1898, ед. хр. 3, ч. 172, л. 61]. 
В тот же день все эти материалы, как имеющие политическое направление, были переданы представителю череповецких жандармских властей, который в ночь с 20 на 21 сентября совместно с исправником произвел обыск трех ученических квартир, который подтвердил существование организованной семинаристами на свои средства особой общей библиотеки. Было отобрано ряд запрещенных книг и несколько экземпляров журнала «Голое» [Там же.]. 
Что представлял из себя журнал семинаристов «Голос»? Предоставим слово череповецкому уездному исправнику: «Журнал «Голос» в обложке, литографированный, в четверть листа, составляет 34 листа крупного убористого письма, вышедший в апреле 1901 года. Содержание второго выпуска: 
1. Несколько слов о самообразовании. 
2. Лев и семь смиренных голубей (басня). 
3. Коронационная речь (стихотворение). 
4. Письмо в редакцию. 
5. Копия с письма русских писателей. 
6. Положение русского крестьянина. 
7. Счастливец (стихотворение Омулевского). 
8. Биография Маркса. 

Приложение. 
1. Программа самообразования. 
2. Церковь и государство (Л. Толстого). 
Заглянув бегло в эти статьи, со своей стороны, могу объяснить, что хотя в них есть многое взятое из книг и частью неразрешенное цензурой, но они так систематизированы и вписаны, что указывают на противоправительственное направление и другое недоброе, а также (направленные против. – М. X.) религии и церкви. К биографии Карла Маркса, составившего коммунистический союз, приложен портрет его, самая же статья составляет выписку или выдержку из его книги «Производство капитала и процесс обращения его» (список 1894 г. № 73 секр. – список об изъятии запрещенной литературы. – М. X.). «Церковь и государство» Льва Толстого – это разбитие религии и церкви, и должна быть та брошюра, из которой он признан отлучившимся от церкви» [ЦГАОР, ф. ДПОО, оп. 1898, ед. хр. 3, ч. 172, л. 5 об.]. 
Жандармские материалы дают представление о тех книгах, которые имелись в подпольной библиотеке семинаристов. Наряду с уже названными книгами К. Маркса, Ф. Энгельса, К. Каутского, Туган-Барановского, Рапопорта, Свидерского, Струве, Богданова, Иванюкова, Нарышева и др. между воспитанниками семинарии и народными учителями – выпускниками семинарии, обращались из запрещенных сочинений: «Революционная речь», «Марсельеза», «Коронационная речь», «Голос за русский народ» Кеннана, «Голод в России в 1890 – 1893 гг.», «Будет ли в России революция», «Космополитизм», «Заработная плата и классовая борьба за ее уровень», «Коммунистический манифест» Маркса, «Сущность социализма» Шерле, «Церковь и государство» Л. Толстого, «Письмо Белинского к Гоголю», запрещенные стихотворения Омулевского. 
Кроме того, были обнаружены приписываемые тогда Л. Толстому литографированные материалы: «Ответ на постановление святейшего синода», «Письмо царю и его помощникам», «Министру внутренних дел», «Письмо комитету грамотности», «По поводу правительственного сообщения о демонстрации 4 марта на Казанской площади» и др. [ГАНО, ф. 1117, оп. 1, д. 430. л. 118.]. 
Таким образом, налицо антиправительственное, революционно-демократическое направление подобранной семинаристами литературы для своей нелегальной библиотеки. Среди этой литературы книги Маркса и Энгельса, но в то же время встречаются и сочинения народников, «легальных марксистов» и «экономистов». Однако появление заметки о череповецких событиях в «Искре» говорит за то, что искровское направление оказывало все более сильное влияние на семинаристов. 
Об обнаруженном в Череповце «противоправительственном сообществе» было немедленно сообщено Новгородскому губернскому жандармскому управлению, в департамент полиции и командиру корпуса жандармов, попечителю петербургского учебного округа, царскому министру народного просвещения генералу Ванновскому. Следствие велось жандармами при участии начальника новгородского губернского жандармского управления [ЦГАОР, ф. ДПОО, оп. 1898, ед. хр. 3, ч. 173, л. 3.] и ряда других крупных царских чиновников, которые выехали для этой цели в Череповец. О ходе следствия регулярно информировались министры внутренних дел и народного просвещения. 
К следствию были привлечены выпускники семинарии – учителя начальных школ Капустин, Виноградов, Фролов и др. (всего 10 человек), а также большая группа учащихся семинарии. Всего к дознанию привлекалось около 40 человек [ГАНО, ф. 1117, оп. 1, д. 430, л. 87 – 89.]. В результате был арестован и выслан К. Г. Капустин. Ученики выпускного класса семинарии без свидетельств были направлены в школы. За ними, а также за всеми выпускниками семинарии 1899 – 1901 гг., был установлен негласный надзор полиции [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 92111, л. 48 – 58.]. 
Примечательно такое совпадение событий. В тот же день 15 января 1902 г., когда в Мюнхене вышел номер «Искры» со статьей «Крамола в Череповце», в Петербурге, в здании министерства народного просвещения, царский министр генерал Ванновский подписал циркуляр, в котором излагались события в Череповецкой семинарии и предписывалось учебному начальству по всем губерниям установить еще более бдительный надзор за учащейся молодежью [Там же, лл. 77 – 78.]. Таким образом, 15 января 1902 года о революционном кружке череповецких семинаристов, об их нелегальной библиотеке и гектографическом журнале узнала и революционная и официальная Россия. 
Следует отметить преемственность революционных традиций семинарии в событиях 1901 года. К следствию был привлечен и уволен со службы врач Д. А. Крюкович, приглашенный в свое время в семинарию Б. И. Сциборским. В следственных материалах есть указания о Н. Т. Исаине, Н. М. Ларионове и Н. А. Ахутине: «Нельзя не упомянуть тут, – пишет следователь, – что эти три лица Исаин, Ахутин и Ларионов в 1894 г. обвинялись в безбожии письменным заявлением в управление округа покойным законоучителем Череповецкого реального училища» [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 9211, л. 10.]. Далее в документах отмечается, что очень хорошо о них отзывались воспитанники, «но, – с сожалением отмечает царский чиновник, – улик против них нет» [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 921, л. 10 об.]. 
Через полгода 31 мая 1902 года череповецкие жандармы доносили в губернское жандармское управление: «При обыске учителя Воскресенской школы Степана Ласкова найдено письмо некоего А. Калачева, в котором он пишет: «От Ахутина я узнал подробности череповецких беспорядков, выключено четверо: Поваров, Козлов В., Ершов Егор и Демичев Егор, все они состоят учителями в Кирилловском уезде [В это время Н. И. Ахутин являлся инспектором народных училищ Кирилловского уезда Новгородской губернии и по его ходатайству директор народных училищ губернии принял на работу в школы уезда в качестве учителей, исключенных из Череповецкой семинарии учащихся.]. Ахутин меня предостерег, что теперь усилена тайная полиция, по крайней мере в Череповецком уезде, и «езде шляются переодетые жандармы. Капустин Кирька арестован. Сараев жалуется, что окружен шпионами. Но я не ощущаю их присутствия здесь, но даже если будут, то я не больно боюсь, потому что приняты надлежащие меры предосторожности. У Федорова ревизия не была и не будет, но Ахутин заезжал к нему и предостерег относительно «го безбожного поведения» [ГАНО, ф. 117, оп. 1, д. 430, л. 259 – 259 об.]. На этом документе начальник Новгородского губернского жандармского управления начертал синим карандашом: «Опять Ахутин...». 
Таким образом, архивные документы свидетельствуют, что прогрессивные преподаватели семинарии оказали несомненное влияние на своих воспитанников, снабжали их революционной литературой, предупреждали о грозящей опасности. 
Многие выпускники Череповецкой учительской семинарии впоследствии продолжали активно участвовать в революционном движении. Так, в отчете Новгородского губернатора за 1904 год читаем: «В большинстве школ, содержимых земствами, преподавательский персонал, вышедший из Новгородской и Череповецкой учительских семинарий, совершенно не удовлетворяет своему назначению. Проникнувшись еще в семинарии воззрениями крайних политических партий, учителя земских школ стараются привить такого же рода воззрения и учащимся детям. Некоторые же из них прямой своей задачей считают не столько дело обучения вверенных их попечению детей, сколько пропаганду противоправительственных идей среди населения, и преподавательскую свою деятельность, соединенную с близостью к народу, в революционных целях» [В. Г. Череповецкая учащаяся молодежь в 1905 году. «1905 год. Сборник статей и воспоминаний участников резолюции 1905 г. в Череповецкой губернии». Череповец, 1925, стр. 40.]. 
Если даже допустить, что перепуганный революционным движением царский губернатор несколько преувеличил роль выпускников Череповецкой семинарии в революционной пропаганде и революционном движении, то все равно лучшей аттестации ее воспитанникам и не придумать. 
Царь Николай II, прочитав это донесение, отчеркнул цитируемое нами место и написал: «Это зло необходимо искоренить» [В. Г. Череповецкая учащаяся молодежь в 1905 году, «1905 год. Сборник статей и воспоминаний участников революции 11905 г. в Череповецкой губернии». Череповец, 1925, стр. 99.]. Однако сие было уже не в силах российского монарха. 
Шел 1905 год... В семинарии нарастали новые волнения в связи с исключением семинариста Кириллова. Попечитель Петербургского учебного округа предложил уволить из семинарии всех воспитанников II класса, что и было сделано. Волнение еще более усилилось. Был вызван наряд полиции во главе с полицейским надзирателем. Это первое выступление зимой 1905 года властям удалось ликвидировать [Там же, стр. 43 – 44.]. 
Новая волна революционных выступлений захлестнула семинарию в октябре 1905 года. 19 октября 1905 года в городе состоялась политическая демонстрация, главными участниками которой были учащиеся, руководимые бывшими воспитанниками семинарии И. Чумаковым и Виноградовым. Демонстранты в количестве свыше 1000 человек подошли к зданию семинарии и заставили прекратить занятия [Партийный архив Вологодского обкома КПСС (ПАВО), ф. 6350, оп. 1, д. 6, л. 4. Указанные документы выявлены и предоставлены в наше распоряжение И. А. Петровой.]. Затем они двинулись к Благовещенской площади (ныне Красноармейская), где состоялся политический митинг. 
В октябре – ноябре 1905 г. воспитанники семинарии неоднократно участвовали в политических сходках, часто проводимых совместно с представителями других учебных заведений. Они составили петицию с требованием переустройства жизни учебных заведений на началах автономии и демократизма. 36 воспитанников семинарии подписали петицию, состоящую из 22 пунктов, в которых требовали провести демократические преобразования в учебном заведении и высказывали солидарность с учащимися других учебных заведений [ПАВО, ф. 6350, оп. 1, д. 6, л. 5 – 12; д. 1, л. 14.]. 
2 декабря 1905 года в семинарии началась забастовка. Бастовавшие требовали немедленного удовлетворения их требований. 33 воспитанника ушли из семинарии. С остальными занятия продолжались. 5 декабря 1905 года забастовавшие потребовали прекратить все занятия в семинарии. Администрация семинарии вынуждена была принять требование бастующих, занятия были прекращены до 10 января 1906 года [В. Г.. Череповецкая учащаяся молодежь в 1905 году. Указанный сборник, стр. 53 – 54.]. Но вскоре все забастовщики были исключены из семинарии [ПАВО, ф. 6350, оп. Ф, д. 1, л. 28, 33.]. Большинству из них и впоследствии не разрешили вернуться в учебное заведение. Так властям временно удалось справиться с революционными выступлениями учащейся молодежи. Наступала мутная волна реакции. Однако она уже не могла уничтожить революционные настроения. Семена революционной борьбы были брошены на взрыхленную почву, и они дали обильные всходы в 1917 году. Из среды выпускников Череповецкой учительской семинарии вышло немало активных участников Великой Октябрьской социалистической революции. В их числе И. С. Савватеев, игравший видную роль в годы революции и гражданской войны, ответственный сотрудник органов ЧК; И. В. Тимохин – первый председатель Череповецкого уездного, а затем губернского исполкома; Ф. Г. Чучин – зав. Череповецким ГубОНО, впоследствии ответственный работник Наркомпроса РСФСР [Осьминский Т. Марксистский кружок в семинарий. «Коммунист», 1966, 23 января.]. 
Таким образом, приведенные нами факты из истории революционного движения в Череповецкой учительской семинарии говорят о том, что педагогическое учебное заведение в Череповце имеет богатые революционные традиции, на которых воспитываются все новые и новые поколения студентов Череповецкого педагогического института.