Т. Ю. Труханович
О применении «классового подхода» в советской системе образования во второй половине 1920-х годов :
(по документам Череповецкого центра хранения документации)
// Историческое краеведение и архивы: – Вологда, 2002. – Вып.8. – С.74-78.

Одним из важнейших событий XX века в России стала Октябрьская социалистическая революция. Можно по-разному к ней относиться, рассматривать ее как благо или бедствие, но, безусловно, революция коренным образом повлияла на развитие нашей страны. Вскоре после октября 1917 года началось разрушение существовавшей до этого системы образования. В обращении Народного комиссара просвещения от 29 октября 1917 года так говорилось о сути преобразований: «Всякая истинно демократическая власть в области просвещения в стране, где царят безграмотность и невежество, должна поставить своей первой целью борьбу против этого мрака. Она должна добиться в кратчайший срок всеобщей грамотности путем организации сети школ, отвечающих требованиям современной педагогики, и введения всеобщего, обязательного и бесплатного обучения» [1]. Уничтожались прежние структуры школьного управления, закрывались частные учебные заведения, было запрещено преподавание древних языков и Закона Божьего. В 1918 году вышел ряд законодательных и нормативных документов, которые должны были стать основой школьной реформы и утвердить демократический принцип единой, бесплатной, доступной всему молодому поколению независимо от социального, имущественного положения и национальности школы [2].
Документы, хранящиеся в архивах, свидетельствуют о том, что, несмотря на провозглашение демократических принципов, в частности, принципа «всеобщности», образование по-прежнему было доступно далеко не всем. Если до революции бедность являлась помехой к получению образования, то после революции, напротив, принадлежность к зажиточным слоям общества могла помешать поступлению в учебные заведения.
О наличии классового подхода к отбору учащихся в советские учебные заведения во второй половине 1920-х годов рассказывают документы фондов Череповецкого окрисполкома, окружного и районных отделов народного образования, хранящиеся в Череповецком центре хранения документации.
В июле 1928 года Череповецкий окружной отдел народного образования разослал указание председателям райисполкомов, заведующим школами крестьянской молодежи и семилетками: «При проведении приема учащихся на 1928/1929 учебный год в школы-семилетки ... предлагаем обратить особое внимание на проведение классового отбора поступающих, максимально увеличив в школах батрацко-бедняцкую группу крестьянской молодежи» [3]. С этой целью предлагалось: обеспечить состав приемных комиссий соответствующими кандидатами; требовать совершенно ясных документов о социальном происхождении учащихся и имущественном положении их родителей; развернуть кампанию совместно с общественными организациями по вовлечению в школу детей батраков и бедноты; при поступлении в школу батрацко-бедняцкой молодежи предоставить всяческие льготы при испытаниях. Детей батраков и крестьян-бедняков, освобожденных от сельхозналога, окончивших школу 1 ступени, рекомендовали принимать без испытаний, за исключением детей с явной умственной отсталостью. Одновременно предлагалось создать условия для нормальной их работы «путем организации общежития при каждой школе-семилетке и создания при школе особого денежного фонда». Указание предписывало отказывать детям кулаков, служителей культа в зачислении в школу и максимально увеличить прием детей батраков и бедняков по сравнению с прошлым годом.
Не изменился подход к вопросам набора учащихся и через год. Подтверждая необходимость льгот для детей рабочих, батраков и крестьянской бедноты при приеме в школы повышенного типа, окружной отдел образования предписывал для остальных групп населения проводить приемные испытания и зачислять только на свободные места, оставшиеся после устройства льготников [4].
Поступившие в школу должны были представить документы, удостоверявшие их социальное положение: справку, заверенную райисполкомом или горсоветом о том, что родители поступающего не лишены избирательных прав. Дети крестьян должны были предъявить копию заверенного РИКом окладного листа по сельхозналогу, дети служащих и рабочих – справку о трудовом стаже родителей от учреждений и предприятий и удостоверение от домкома о семейном положении, дети ремесленников и кустарей и лиц свободных профессий – справку о подоходном налоге, выходцы из прочих категорий населения – удостоверение домкома о занятости и источнике доходов и семейном положении [5].
Сокрытие или искажение сведений о социальном происхождении могло повлечь за собой крупные неприятности для учащегося. Например, 17 сентября 1929 года из президиума Череповецкого окрисполкома в адрес заведующего окружным отделом народного образования было направлено письмо следующего содержания: «По имеющимся в окрисполкоме сведениям, в 1-й Советской школе II ступени учится Самойлова Лидия Ивановна, являющаяся дочерью бывшего торговца, лишенного избирательных прав, проживающего в Борисово-Судском районе. Учиться поступила по справке сельсовета, в которой говорится, что она находится на иждивении брата, проживающего где-то в Сибири. Фактически же Самойлова находится на иждивении своего отца и летние каникулы проживала у последнего. Президиум окружного исполнительного комитета предлагает Вам проверить вышеизложенное, принять соответствующие меры и о результатах сообщить в Президиум в недельный срок» [6].25 октября 1929 года отдел образования ответил, что Самойлова Лидия Ивановна действительно обучается в 1-й школе 2-й ступени, ввиду получения справки от сельсовета, что ее отец обложен сельскохозяйственным налогом в индивидуальном порядке на 74 рубля. Соответствующие меры были приняты, и школе было предложено исключить ее как скрывшую свое социальное происхождение [7].
Аналогичной была ситуация в средне-специальных учебных заведениях, техникумах. В фонде Череповецкого окрисполкома сохранилось письмо в Николо-Торжский райисполком такого содержания: «По заявлению некоторых лиц, знающих Майорова (учащегося техникума), оказалось, что он по социальному положению – бывший торговец» [8]. В следующем письме в Череповецкий райисполком читаем следующее: «Матуринским сельсоветом было выдано удостоверение гражданину Громцеву в Матурино на предмет поступления его дочери в педтехникум. Удостоверение № 219 от 1 июля, в котором указывалось, что гражданин Громцев – крестьянин-бедняк. Между тем, по наведенным справкам оказалось, что он имеет пряничную мастерскую и, таким образом, принадлежит к разряду не только кустарей, но и торговцев. ОКРОНО предлагает расследовать и привлечь председателя к ответственности» [9].
Очень ярким документом, показывающий, как шла «чистка» учебных заведений от нежелательного контингента, является протокол собрания комсомольского актива ячейки ВЛКСМ при Череповецком промышленно-экономическом техникуме от 25 февраля 1929 года. В повестке дня собрания стоял вопрос «О чистке техникума от нетрудового элемента учащихся». № собрании выступил директор техникума: «В нашем техникуме значительное число учащихся из нетрудового элемента. Государство затрачивает большие средства на воспитание учащихся, но при таком положении часть учащихся-лишенцев по окончании техникума будет не только бесполезным, но даже вредным элементом для кооперации и советских учреждений. Нам нужно изъять нетрудовой элемент ... Нужно подходить к этому вопросу серьезно, обсудив всех лишенцев персонально, и некоторых из них, зарекомендовавших себя на общественной работе, оставить в техникуме до окончания курса, особенно из старших групп 3 и 4» [10].
Выступавшие в прениях были более радикальны. Вот некоторые из прозвучавших заявлений: «Нужно весь нетрудовой элемент гнать, невзирая на то, на котором курсе учится», «Нетрудовой элемент нужно весь исключить из учебных заведений, невзирая на курсы. Если смотреть на наш чуждый элемент учащихся, то замечаем, что некоторые очень активно участвуют в общественной работе, но они имеют заднюю мысль (подают заявления о предоставлении избирательного права)», «Нужно очистить техникум от всего чуждого элемента, а то оставшиеся будут мешать общественной работе» [11]. Резолюция собрания была в духе обсуждения: «Признать принципиально необходимым произвести чистку техникума от всего нетрудового элемента, ибо нет гарантий к тому, что по окончании техникума дети торговцев и кулаков не будут вести подрывной работы и всячески вредить делу кооперации» [12].
После персонального обсуждения участники собрания постановили исключить 13 человек, 9 из которых учились на выпускном 4 курсе. В качестве причин назывались такие: «отец до революции крупный торговец, оптовик, владелец домов – 2 дома каменные по Советскому проспекту; общественность слаба», «сын бывшего и настоящего торговца, довольно крупного для окружного города; в школьной жизни принимает активное участие с предвзятой целью, с учебой справляется свободно, но школа его не перевоспитала, домашнее влияние сказывается». Еще об одной отчисленной ученице сказано: «Находится на иждивении брата, всецело под его влиянием. В общественной жизни не участвует. Брат имеет в д. Лукинское Череповецкого района мельницу с двумя двигателями внутреннего сгорания, в 1928 году в деревне сорвал самообложение, платит сельхозналога в 1928 / 29 году - 439 рублей» [13].
В марте 1929 года Череповецкий окружной отдел народного образования отмечал, что многие школьные советы приступили к проведению «чистки» учебных заведений, исключая из числа учащихся детей обеспеченных Родителей, лиц нетрудового элемента, лишенных избирательных прав и т.д. Исключение по классовому признаку, по-видимому, было массовым, так как Наркомат просвещения вынужден был выпустить разъяснение по этому вопросу: «В порядке экстренном можно допускать исключение только тех учащихся чуждых нам социальных слоев, которые при поступлении скрыли свое социальное положение, или которые в период пребывания в учебном заведении выявили себя, как активный антисоветский элемент. Но исключать учащихся только за их социальное положение или за то, что их родители лишены избирательного права, если кроме этого не было никаких других причин академического или дисциплинарного порядка, нельзя. Ведь в большинстве случаев то, что чуждый нам социальный состав попал в наши учреждения повышенного типа, не его вина, а есть результат наших организационных, материальных, учебно-воспитательных недочетов, попустительства наших руководящих органов, заведующих учреждениями, приемных комиссий и т.д. Видимо, были свободные места или какие-то другие причины, которые дали возможность данной социальной группе учащихся поступить в учебные заведения. Карать их за это нельзя. Мало этого, советская власть и советская школа не могут отказаться и не отказываются от воспитания и обучения, от переработки идеологически чуждых диктатуре пролетариата слоев населения. Школа и просветительные учреждения должны данный контингент детей переработать, перевоспитать, вырвать из-под влияния семьи, мещанской обстановки, уклада и создать из них настоящих граждан Советского Союза. Поэтому задача всех отделов народного образования, опираясь на эту директиву, не допускать чисток и исправить допущенные неправильности» [14].
Таким образом, документы второй половины 1920-х годов, хранящиеся в архивных фондах ЧЦХД, отражают всю сложность, драматизм и противоречивость революционных преобразований в сфере образования.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Сборник документов и материалов по истории СССР советского периода. – М., 1966. С. 53.
2 Джуринский А. Н. История педагогики. – М., 1999. – С. 370; История образования и педагогической мысли. Учебник-справочник. – М., 1995. – С.74.
3 ЧЦХД. Ф. 2-р. Оп.4. Д.З. Л.143-144.
4 Там же. Д.5. Л. 165.
5 Там же. Ф. 721-р. Оп. 1. Д. 3. Л. 34.
6 Там же. Ф. 2-р. Оп. 4 Д. 7. Л. 14, 16.
7 Там же.
8 Там же. Д. 3. Л. 184.
9 Там же. Л. 183.
10 Там же. Л. 83 – 84.
11 Там же.
12 Там же.
13 Там же.
14 Там же. Д. 5. Л. 92.