Давно мне хотелось написать про лен. Написать обстоятельно, с цифровыми выкладками, с анализом многолетних наблюдений; поразмышлять над фактами, деталями, частностями; обратиться к воспоминаниям. Очень многое связано у меня со льном. Дорог он мне.
Лен первым, если можно так сказать, учил меня работать. Он пробудил во мне первое, еще не осознанное стремление к постижению красоты. Он влюбил в себя навсегда. Я рос рядом с ним, одевался в лен, кормился льном.
Написать хотелось и потому, что лен — едва ли не древнейшая на Руси техническая культура, которая когда-то обеспечивала всех наших предков холстом (портном) рубашечным и подкладочным, мешковиной и половиками, нитками и куделей, а кроме того, ценнейшим льняным маслом, очень нужным в хозяйстве; скот — отходами вороха, по-нашему— головицей, и жмыхом, по-нашему — дурандой. В голодные годы ее в охотку ели и люди.
В одежду из льняных тканей одевались великие князья и «подлые» смерды, царицы и сенные девки, на что намекала и загадка о льне: били меня, колотили, во все чины производили, на престол посадили...
А вышивки на холстинных полотенцах и сарафанах? А белящиеся полотна холстов на весеннем снегу возле каждой избы? А вид льняного поля, прекрасного в любую пору лета, а не только в краткий период цветения? А изукрашенные прялицы, которыми мы и сейчас любуемся в музеях как произведениями подлинного народного искусства? А песни прях? А жужжание веретен на посиделках? Кстати, о песнях. Про лен их сложено множество, как и пословиц, и поговорок. Слагают их и в наши годы. Помните последнюю песню о нем?

Сегодня мне невесело, сегодня я грущу, 
Как будто что потеряно, как будто что ищу. 
Куда меня дороженька знакомая ведет? 
На полюшко колхозное, туда, где лен цветет.

И припев:

Лен, лен, лен, кругом цветущий лен,
А тот, который нравится, не в меня влюблен.

Я видел, как плакали женщины, слушая эту песню, да и у самого что-то закипало на душе и щипало глаза. В песнях люди доверяли льну самое сокровенное...
Написать хотелось еще и потому, что с годами я узнал нехитрую, но важную истину: лен во многих областях российского Нечерноземья зачастую был и остается основой экономического благополучия колхозов и совхозов, что и сейчас он занимает видное место в посевных планах, хотя и переживает не лучшие свои годы.
Лен околдовал меня. Я одинаково восхищался и просторами его полей, и выставками художественных изделий из льна, и огромными скирдами тресты, не говоря уже о тугих и теплых, отливающих сталью связках волокна. До сих пор помню, как вкусна была горсточка льносемени, которую дали пожевать, когда мне было года четыре от роду. И меня всегда надолго удручал вид растерзанных, валяющихся на дороге льняных снопов. По старой привычке и сейчас каждый раз прикидываю, сколько рублей теряет на этих снопах государство, колхоз, совхоз и просто рядовой сельский труженик. (Забегая вперед, скажу, что средняя цена снопа около трех рублей).
Я радовался вестям, что во многих хозяйствах лен остается самой прибыльной культурой, и огорчался, если в других он сгорал на корню, убирался в одном снопе вместе с сорняками, если тресту где-то гноили или сквозь пальцы смотрели на необмолоченный ворох коробочек-головок, полных дорогостоящих семян. Тревожило и то, что немалое число сельских руководителей умоляло избавить их от посевов «северного шелка», не задумываясь о том, что вместе со льном из деревни уйдет многое от трудолюбивой и поэтической народной души. Уйдет вместе с людьми, потому что уж если на лен тут решили рукой махнуть, и к людям, к колхозу, к самой деревне жди такого же отношения.
У северного льна-долгунца богатая биография. И нелегкая. Хотя много веков подряд его любили и пестовали, как дитя. Но не будем вдаваться в историю. Цель моих заметок — рассказать о тех испытаниях, которые выпали на долю нашего голубоглазого друга в последние десять-пятнадцать лет.
Признаваясь в своей любви ко льну, я уверен, что подавляющее большинство людей моего поколения, выросших на селе, относится ко льну так же и тревожится о нем не меньше моего. Я разговаривал с десятками сверстников, с земледельцами более пожилыми, и они добавляли в копилку моей памяти о льне новые, глубоко волновавшие их факты.
Но о льне я все не писал и не писал. Просто боялся огромности и важности темы, боялся написать скучно и неубедительно и не знаю, справился ли с задачей сейчас.
И вот мы едем с генеральным директором Вологодского производственного объединения по первичной обработке льна П. М. Веселовым на Грязовецкий льнозавод — один из старейших в области. Это моя последняя командировка по теме льна: фактов, цифири, раздумий, радующих и тревожащих, накопилось, казалось, уже больше, чем требуется для очерка средней величины, а робость и сомнения не проходят. Вспомнилось, что Грязовецкий район имеет давние и славные льноводческие традиции. Хотелось сравнить достижения грязовчан с показателями моих земляков, льноводов Краснохолмского района Калининской области. Да куда там!
Чего стоит такой факт. В 1949 году сразу восемь грязовецких льноводов — председатель колхоза «Ударник» Ольга Васильевна Зязина, звеньевые хозяйства Анна Васильевна Большакова, Анна Александровна Карзанова, Мария Александровна Колотилова и Анна Александровна Соболева, бригадир колхоза «Аврора» Михаил Григорьевич Чучулин, звеньевые Александра Николаевна Чучулина и Александр Иванович Шевелев были удостоены звания Героя Социалистического Труда. Я специально полностью назвал эти имена: их надо помнить.
Тут, конечно, следует учитывать, что в те годы иными были критерии оценки труда работников сельского хозяйства. Другими были хозяйственно-экономические условия, технология льноводства и организация труда. Но факт, исключительный для Вологодчины сам по себе, остается. Он убедительно свидетельствует о том, что здешние льноводы досконально знали свое дело, стремились делать его еще лучше и недаром находились в авангарде льноводов всей страны.
Грязовецкий льнозавод первым в здешних краях начал заготовлять от льносеющих хозяйств не только тресту, но и льносоломку, которая не расстилалась на лугах для вылежки. Эта льносоломка в считанные часы превращалась в тресту путем мочки в специальных ваннах. Новшество снизило трудозатраты в колхозах и совхозах (стало возможным вести работу со льном без таких трудоемких и длительных операций, как расстил и подъем, вторичная вязка в снопы, подсортировка), убыстрило весь цикл.
По отзывам специалистов, не только грязовецкие, но и вообще вологодские льны и раньше славились в стране, и до сих пор имеют хорошую репутацию, в чем немалую роль играют природные условия. Вологодские льноводы не раз занимали первые и иные призовые места в РСФСР. Но время идет, изменяются возможности льноводства и требования потребителей волокна. Перемены в отрасли произошли, к сожалению, не в лучшую сторону. Об этом можно судить даже по газетам. Еще несколько лет назад областные и районные газеты почти из номера в номер вели звонкую рубрику: «Вологодскому льну — славу лучшего в стране!» Теперь же этот горделивый лозунг подзабыт. И рубрика поскромнее: «Возродим былую славу льна!» А возрождать, как известно, можно лишь утраченное.
Впрочем, славу эту в ряде хозяйств и не упускали из рук вкупе с высокими прибылями. Так, в 1975 году колхоз «Родина» Вологодского района с 250 гектаров собрал и продал государству 836 тонн тресты средним номером выше «двойки» (это весьма высокий номер), выполнил план на 277 процентов и получил более полумиллиона рублей дохода. Чистая прибыль с гектара составила полторы тысячи рублей.
Какая культура в условиях Вологодской области хоть раз показывала столь высокую рентабельность? Да никакая...
Отлично вели в этом хозяйстве и семенное дело, получая с гектара по 5-6 центнеров высококачественных льносемян. Причем семян сортовых, районированных, идущих и себе, и соседям.
В «Родине» долго и упорно шли к этому достижению. Здесь, как нигде, творчески подходили к организации труда льноводов, надеясь найти оптимальный вариант. В 50-е годы тут неплохо зарекомендовали себя звенья по 8-10 человек, за которыми закреплялись конкретные участки посевов. Заработок людей был поставлен в прямую зависимость от конечного результата: урожая, качества и дохода. Затем была опробована и внедрена мелкогрупповая (семейная) сдельщина. Новая форма дала дальнейший рост производительности труда, усилила общий эффект. Конечно, в обоих случаях сеяли лен механизаторы, они же проводили химпрополку, иногда — теребление, но все это под контролем тех, кто в дальнейшем целиком отвечал за урожай.
Многим еще памятен такой факт. В 1967 году колхозница Т. Н. Копенина подготовила к сдаче лен с площади 3,46 гектара. Доход от проданной продукции составил 5526 рублей. Колхознице было выплачено 1395 рублей (346 рублей в качестве прямой оплаты и 1049 рублей — дополнительной, за перевыполнение плановых доходов). Всю эту работу Т. Н. Копенина выполнила за два с половиной месяца.
В «Родине» первыми освоили комбайновую уборку льна, создали механизированные звенья по его возделыванию. Сюда приезжали перенимать опыт. Но вот... Под предлогом углубления специализации и увеличения производства картофеля и овощей в пригородных зонах «Родине» было предложено работать без льна. Так было покончено с льноводством в передовом хозяйстве. А разумно ли это?
Слов нет, для улучшения снабжения городов картофелем и овощами и производить их надо больше. И земель для этого на Вологодчине достаточно, даже в пригородных зонах. Но надо ли приносить льноводство в жертву картошке?
Показатели одного хозяйства еще не говорят об общей обстановке. Вспомним, что наш северный крестьянин вынужден работать в довольно сложных природно-климатических условиях. Однако и здешние пашни, обделенные мощью естественного плодородия южных черноземов, не избалованные солнцем и долгим летом, зачастую то переувлажненные, то иссохшие, веками «работали» совсем неплохо и должны «работать» еще лучше. На это направлены известные решения партии и правительства. И деньги на эти цели государство выделяет весьма значительные. Требуется максимальная от них отдача. Как ее быстрее достичь?
Взять, к примеру, давнишнего напарника наших льнов в прядильной промышленности — южный хлопок. Он дает продукции с гектара и на три, и на четыре тысячи рублей, а то и больше. В северных условиях конкуренцию ему по рентабельности может составить только лен. Да и то при высоком уровне агротехники возделывания, благоприятных погодных условиях, комплексной механизации труда и высококачественных районированных семенах. При отказе от посевов долгунца, столь нужного стране, доходы с наших земель неминуемо снизятся, а это больно ударит по экономике хозяйств, сузит их перспективы.
Выступая в 1935 году перед своими земляками-льноводами, всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин говорил, что лен для ряда областей — это то же, что хлопок для Средней Азии. Жаль, что эти слова помнят не все.
Но многие и помнят. И следуют им. И вот ведь какая любопытная арифметика получается, если анализировать дела поглубже. В колхозе имени Кирова Шекснинского района в последние годы льном занимали всего лишь 8 процентов пашни, а дохода он приносил 60 процентов от общеколхозного, с такой же долей и по прибылям. Правда, хозяйство это теперь льносеменное. Но ведь как ни назови колхоз или совхоз, суть от этого не изменится: можно и льносеменному на словах хозяйству остаться без семян и прибыли. А в колхозе имени Кирова со льном работать умеют и любят.
Умеют и любят... Это ведь очень важно, это во многом определяет успех. Так, может быть, стоило освободить колхоз хотя бы от половины малодоходных или убыточных культур? Наверное, это было бы целесообразно, В таком случае и здешний северный гектар заговорил бы, пожалуй, в полную силу и, чем черт не шутит, сравнялся бы по эффективности с южным, и даже обогнал его. Как хочется верить в это! И верить надо, ничего фантастического тут нет.
Есть хорошие льноводческие хозяйства и в других районах области. Вот примеры. В 1979 году в колхозе «Дружба» Чагодощенского района прибыль от возделывания льна превысила 100 тысяч рублей, уровень рентабельности льноводства составил 130 процентов. Механизированное звено В. В. Садова, которому, по сути дела, были поручены все основные заботы, получило с каждого гектара по 7,4 центнера продукции в переводе на волокно и по 1,3 центнера семян. Урожай семян, конечно, был собран не полностью, но о причинах речь пойдет ниже. Это общая беда.
Примерными, высокодоходными льноводческими хозяйствами показывают себя в течение многих лет совхозы «Высоковский» и «Стризневский» Вологодского района, колхозы «Озерки» и «Союз» — Тарногского, «Россия» и «Победа» — Харовского, «Земледелец» — Устюженского и целый ряд других. Подавляющее большинство хозяйств и не хотело бы расставаться с долгунцом или уменьшать его посевы. Льноводческие традиции сильны почти повсеместно. Но люди справедливо сетуют на пробелы в комплексной механизации работ. Семенное дело, которое во многом влияет на успех или неуспех, тоже не на высоте, хотя оно уже несколько лет как отдано в руки государственных трестов и льносемстанций с подведомственными им сортоиспытательными и льносеменными хозяйствами. Рядовые льноводы тут не могут повлиять на исход дела.

* * *

Пока мы ехали с генеральным директором льнообъединения в Грязовец, о многом нам передумалось. Каждому о своем.
Мне отчетливо вспомнилось, как прибегал я, будучи еще дошкольником, на поле вслед за старшими братьями и сестрами, чтобы научиться теребить лен. Работа эта считалась ответственной, интерес у меня к ней был неподдельный и великий. А как же! Кто самостоятельно теребит лен, тот уже, считай, мужик, сам себя кормит. А кому же из нас не хотелось стать скорее взрослым?..
Лен был нежный, зеленовато-желтый и ласкал руки прохладой. Тогда я еще не знал, что находился он, говоря языком агрономов, в ранней желтой спелости. Его надо было выдергивать из земли и связывать в снопики, да такие, чтобы не попало в них ни одного сорняка, чтобы выглядели они аккуратными, стройными и как бы причесанными. А чтобы поле перед тереблением было по возможности чистым от сорняков, его обязательно пропалывали еще в начале лета, до сенокоса. Пололи вручную, нередко по два раза за сезон.
Прополка тоже запомнилась. Эта работа почему-то считалась легкой, и бригадир наряжал на нее только самых древних старух и малолетнюю ребятню. Так было в годы войны и после нее. Старухи, кряхтя, далеко отставали от шустрых мальчишек и девчонок. Мы старались вовсю: с корнями выдергивали колючую пикулю, ядовитый молочай, одуванчики, лютики и другой сорняк и на своих полосках, и на полосках старух. Работать целый день внаклонку и на солнцепеке им было все же тяжело.
Работа на прополке велась и учитывалась артельно. Так уж исстари повелось. Каждый из нас выпалывал площадь раза в три-четыре больше, чем любая старуха, однако при выполнении общей нормы бригадир начислял им по трудодню, а нам, недоросткам, только по 0,5 трудодня. Однако мы были горды и этим: в дом от нас уже шел какой-никакой, а заработок.
А теребили лен всегда врозь. Каждому отводилась, своя полоса, размером — по запросам и силам. Кто когда уповод выберет, тогда и на поле бежит. Семилетний старший брат постоянно гнал меня со своей полосы, хотя я мог ему и помочь. Ему была нужна только собственная выработка, дабы сравнить ее с нормой и рекордами лучших теребильщиков, а за ужином обязательно рассказать всей семье о своих достижениях. Спустя год, когда и мне доверили отдельную полосу, я так же гордился, всерьез проникнувшись духом трудового соревнования.
За тем, кто и как работает, в нашей деревне Куднево следили все. Наиболее неутомимые и сноровистые были в большой чести. А лодырей, работников неумелых держали на смеху и дружно презирали.
Норма на трудодень при тереблении, вне зависимости от степени трудоспособности колхозника, была для, всех одна и очень нелегкая: от четырех до шести соток. При определении ее учитывалась степень засоренности и густота льна, удаленность поля и некоторые более мелкие факторы. Пересматривалась норма каждый год после обсуждения на правлении колхоза и была неодинаковой для одного и того же поля в начале сезона уборки или в конце его. Справлялись с нормой нe все, но многие ее и перевыполняли.
Время от времени по полосам теребильщиков ходила комиссия. И горе было тому, кто вытеребливал лен не дочиста, у кого в снопах обнаруживались сорняки или. непрочно были поставлены бабки. Следовал штраф путем списания части уже заработанных трудодней. И никто на это особенно не обижался: все понимали значение льна, его урожая и качества. От него во многом зависел годовой заработок. К тому же у всех в домашнем хозяйстве имелись деревянные ручные мялки, трепала, прялки, а у иных стояли и кросна. Крепчайшие нитки из льняного волокна (хотя бы на дратву) нужны были всем. Но ткали уже редко. Да и то чаще всего половики из толстой крашеной пряжи.
Хочется, очень хочется мне со всеми подробностями описать все рабочие операции со льном. Много в этом деле было и пота, и радости, и надежды, и поэзии. Описать, к примеру, как расстилали лен, а затем поднимали его, когда он вылежится. Луга близ деревни в это время на глазах преображались, то одеваясь в ровные рядки соломки (по застланным лугам запрещалось ходить, с них изгонялись даже собаки), то топорщась серыми конусами сохнущей, уже поднятой тресты. Или рассказать о том, как бежали мы часа в 3-4 утра под овин колотить лен: каждый со своим вальком (по руке) и со своей же скамейкой. А из риги, с закопченных колосников, сушильщик уже сбрасывал горячие, сцепившиеся кудрями снопы. Земляной пол в овине подметен чище, чем у иной хозяйки в избе. Ни мусоринки, потому что здесь должен был рождаться сухой ворох, начиненный семенем, гарантом, как теперь иногда говорят, будущего урожая и полной плошки льняного масла в каждой избе.
У каждого колотильщика имелось свое «завоеванное» место. Неписаные правила соблюдались строго, хотя и относилась эта работа тоже к разряду легких, и мужики, парни, старики на нее никогда не ходили. Посередине, ближе к зеву риги, сидели старухи и девки побойчее. Мальчишки и девчонки размещались по краешкам и уголкам, где и с улицы поддувало, и за снопами оттуда бегать было дальше, и таскать эти снопы сквозь ряды работающих неудобно. Но правило есть правило. Учись, покажи уменье да выработку — и место получишь почетное.
Счет здесь шел на бабки (12 снопов). Работу положено было выполнить, то есть околотить всю ригу, до завтрака и не позже, иначе лен мог отволгнуть и околачивать его до единой головки становилось много труднее. Зато за завтраком опять же полагалось, да и не терпелось, отчитываться перед старшими, сколько бабок околотил, кто успел сделать больше, кто меньше и почему.
Это соревнование, идущее с низов, поддерживалось бригадирам, звеньевыми, старшими колхозниками. И мать всегда хвалила того из нас, кто сделал больше, но не перехваливала. Каждый раз тут же как будто вспоминала, что в старые годы «за ригу» околачивали (как и за росу выкашивали) гораздо больше и что надо стараться еще. Жило какое-то потаенное желание, до мозга костей пронизывавшее моих родителей, а еще больше — деда, не ударить в грязь лицом, не оплошать перед народом, сделать не меньше соседей, а обязательно больше и лучше. Так же «школили» и моих приятелей-сверстников их родители. Но мы и без того старались. И это — не отстать, а сделать больше и лучше — становилось само собой разумеющимся. А может, это было заложено в нашей крестьянской крови.
Позже на поля вышли льнотеребилки, выдергивающие лен вместе с сорняками, а под овинами установили примитивные льноколотилки. Теребление и околот вручную стали сходить на нет, а вместе с этим из года в год стало снижаться качество тресты и волокна, меньше собиралось семян.
У молотилок-колотилок часами дремали механизаторы из МТС, а колхозники работали от темна дотемна. Снопы шли в машину не слишком-то просушенными, головки обмолачивались не полностью. Это видели все, но мирились, потому что трактористы из МТС постоянно спешили, им надо было сделать побольше и побыстрее, и грозились сняться и увести машины в другой колхоз, если к ним предъявлялись претензии. С трактористами приходилось ладить, потому что людей в деревне становилось все меньше, а вальки, скамейки, да и риги приходили в негодность. И получалось так, что развернет бригадир обмолоченный сноп, заглянет в его нутро, покачает головой да и уйдет прочь. А в снопе-то десятки целехоньких головок с семенами, обреченными на гибель. С той поры колхозникам перестали выдавать на трудодни льняное масло. Говорили, что и маслобойки развалились от старости, и льносемени для них не стало. Льносеющие хозяйства начали жаловаться на нехватку и плохое качество семян.
А раньше, помню, как будоражило нас, когда колхозное начальство в стремлении как можно лучше использовать выпавший ведренный день вдруг объявляло аврал. Деревенскую улицу дочиста разметали метлами, вдоль чистой дороги расстилались только что привезенные с поля сухие снопы, и по этим рядам носился взад и вперед грузовик, давя головки колесами. А чуть раньше, когда автомобилей в колхозе еще не было, по снопам пускали лошадей, которые таскали за собой крутящиеся бочки, туго набитые камнями и речным песком. Работы в такие дни хватало дотемна всем. Надо было и снопы увезти на стлище, и ворох смести в кучи, чтобы после провеять. И стар и мал азартно участвовали в таком околоте. И был он во многом сродни сенокосу, а еще больше — стогованию сена в те часы, когда над горизонтом начинали вздыматься грозовые тучи.
В общем, лен выручал и кормил. Председатель колхоза с «льняных» премий выстроил себе новый пятистенок, обшил тесом и покрасил. В те годы это было событие! Подновили свои постройки бригадиры, многие рядовые колхозники перекрыли прохудившиеся за войну крыши, справили обновы. У меня лично впервые в жизни появились ботинки.
Очень заинтересовано было государство в волокне и вновь и вновь принимало меры, поощряющие расширять посевы льна и повышать урожайность. И получали волокна немало. Круглый год дымили в наших краях льнозаводы, но и они не успевали переработать все сырье. Колхозы оставляли немало тресты у себя. Ее сушили, мяли, трепали и вырабатывали волокно самостоятельно, но уже не вручную, как было сто и двести лет тому назад, а на громоздких мяльно-трепальных агрегатах. Эти колхозы выполняли планы по сдаче льнопродукции не трестой, а волокном и куделей, получали от этого втрое больше доходы и хорошо оплачивали труд тех, кто обслуживал агрегат.
Работа принимала большой размах. Районные газеты в каждом номере печатали оперативные сводки соревнования машинистов мяльно-трепальных агрегатов. Указывалась выработка в центнерах и номерность полученного волокна. Имена лучших машинистов были широко известны.
Помню своего земляка И. Ф. Гагурина. Он побеждал всех. Каждый год его приглашали для передачи опыта в соседние районы и даже области, где он работал месяцами, обучая многочисленных последователей. Он был не просто признанным лидером среди своих коллег, но и человеком обаятельным. Его любили, его избирали депутатом Верховного Совета РСФСР, он был награжден орденом Трудового Красного Знамени...
Но государству небезразлично было и качество сырья для льнопрядильной промышленности. Требовалось как можно больше волокна длинного и прочного.
И это стимулировалось закупочными ценами. За центнер волокна номер двенадцать платили почти в два раза больше, чем за центнер восьмого номера. Так же и за тресту. А обстоятельств, влияющих на качество, вокруг льна складывается куда больше, чем вокруг любой северной сельхозкультуры. Лен можно было загубить, высевая некондиционные, нерайонированные семена. Лен терялся на корню от болезней и вредителей. Лен мог подгнить в бабках и на стлищах, под навесом и в скирдах, его могли непоправимо попортить мыши... В любом из этих и множестве других случаев ждать доброго волокна и дохода не приходилось. Многое можно было потерять и при подготовке к сдаче его на льнозавод, и в процессе самой сдачи, если сдатчик не разбирался досконально в показателях качества и ценности той продукции, которую привез на приемный пункт.
Особенно важна была степень вылежки тресты. Перележала она — волокно из нее получится слабым на . прочность, коротким, неприглядного цвета. Это потери. Недолежала — оно будет крепким, но грубым, тяжелым при обработке. И это потери. Требуется золотая середина, определить которую мог и может лишь человек внимательный, умудренный опытом и знаниями, влюбленный в лен.
Наконец, требовалось перед сдачей подсортировывать тресту по длине, толщине, цвету, крепости и степени вылежки. Кропотливейшая работа! Трудоемкая, требующая немало добросовестных, умелых рабочих рук и времени. И все это ради качества сначала тресты, а после — волокна. И ради выручки. За неподсортированный сноп можно было получить рубль, можно было и ничего не получить, его имели право просто не принять. За подсортированный по всем правилам — пятерку. Помню, публиковались подробнейшие расчеты о том, каким окажется денежный убыток и сколько будет потеряно труда, если сноп льна сгниет или будет обронен по дороге и не поднят. И сколько можно получить за тот же сноп, если с ним поработать бережно, хорошо. Не случайно в ходу тогда была пословица: лен три раза родится — в поле, на стлище и в руках подсортировщика. И если лен родился удачно все три раза, то и льновод получал заработок в три раза больше, и колхоз имел троекратные доходы, и государство было не внакладе.
В те годы за льном был глаз за глаз, поскольку он, в зависимости от урожайности и качества, мог резко качнуть экономику хозяйства, района и благосостояние колхозников хоть в ту, хоть в другую сторону. Шутки с ним были плохи. Работа со льном на каждом участке и на каждой стадии придирчиво контролировалась. Контролеры работали в каждой бригаде, на каждом поле, у каждой риги. Назначались главные контролеры колхоза, сельсовета. Был и главный контролер — в нашем Краснохолмском районе на этот пост много лет выдвигали Харитину Ивановну Молякову, пенсионерку, знатную льноводку, награжденную орденом Ленина.
Контролеры наделялись большими полномочиями. Они имели право приостановить работу на том или ином участке, где качеству льна наносился ущерб, могли входить с ходатайствами в правление колхоза и районные организации, давать рекомендации, обязательные для выполнения, требовать наказания провинившихся. И делали они это, как правило, невзирая на лица.
По долгу службы мне не раз приходилось ездить по району с Харитиной Ивановной. На период наиболее ответственных работ со льном, начиная с теребления и кончая сдачей продукции, за главным районным контролером закреплялся райисполкомовский «газик», и X. И. Молякова могла ездить по своим контролерским делам в любой конец района хоть каждый день.
Эта седенькая, скромная и милая в обычном общении с людьми женщина на работе преображалась. Откуда брались силы, страсть, хватка, характер, непримиримость к любым упущениям! Если было нужно, она бралась за дело сама, проявляя редкую сноровку. Я не раз видел, как Молякова учила подсортировывать тресту, и разномастные кудлатые снопы как-то очень быстро и почти неуловимо для взгляда превращались в ее руках в снопики-красавцы, какие мы привыкли видеть на стендах при открытии сельскохозяйственных выставок.
Она могла с первого взгляда без всяких приборов определить номер тресты, доставленной на приемный пункт. И часто уличала жуликоватых заводских приемщиков, которые не прочь были занизить номерность поступившего сырья, объегорить не всегда знающего толк колхозного возчика (сдатчика) и тем самым порадеть для завода, который оказался бы в этом случае при барыше, как и сам приемщик. Перед X. И. Моляковой пасовали ученые агрономы и матерые председатели колхозов. Она нередко распоряжалась не принимать тот или иной воз тресты, отправляла его обратно в колхоз, чтобы там лен подсортировали как следует и получили бы больший доход. Районное начальство всячески поощряло ее деятельность, во всем /поддерживало ее. В итоге всех этих мер качество сдаваемого государству льна поддерживалось на довольно высоком уровне, большинство колхозов крепло экономически благодаря льну.
Читатель вправе спросить, зачем я ударяюсь в воспоминания, пишу о былом? Оно может многому научить и во многом помочь, если взять из него наиболее ценное.
Да, на селе стало меньше людей и вести работу со льном пo-старому практически некому. Но ведь в помощь льноводам, в помощь приходящей из СПТУ молодежи поступили высокопроизводительные машины, усиливается химизация. Химпрополка, например, давно уже заменила ручную прополку и эффект дает примерно тот же, если не более высокий. Полностью механизированы посев, теребление, обмолот, сортирование семян. Появились машины для переворачивания рядков льносоломки на стлище.
Но... Растворилось как-то льноводство в ряду других отраслей. Это-то и тревожит. Как тут опять не вспомнить слова Михаила Ивановича Калинина, приведенные выше! Как не упрекнуть тех, кто ведает организацией соревнования.
Может быть, механизация труда многое снивелировала? Вряд ли. Машины тут ни при чем. Они, как известно, агитации и азарту не поддаются. Причина все-таки в людях.
Где контролеры, специальные контролеры по качеству льна? Где массовая материальная заинтересованность? Каков сейчас лучший вариант организации труда в льноводстве? Трудно ответить на эти немаловажные вопросы. Положительные факты найти, конечно, можно. Но это будут разрозненные крупицы.
Как, к примеру, расстилается теперь лен? Да почти повсеместно остается после комбайновой уборки прямо на пашне, почти на голой земле, а не на лугу, поросшем густой отавой, где процесс вылежки идет интенсивно и равномерно и где практически исключается загнивание соломки. Еще пятнадцать-двадцать лет тому назад непреложным правилом льноводов было расстилать лен только под теплые августовские росы. Ну, можно еще было вести эту работу до 10 сентября. А позже — это все понимали — только портить продукцию и напрасно тратить силы. Теперь же и не слышно о таких сроках. Кстати, на лугу соломку не надо было переворачивать. А на пашне не перевернешь — снизу соломка подгнивает, а сверху — не вылежится. Получится заведомый брак.
Труд льноводов организован везде по-разному. Где-то механизированные звенья, реже — отряды, а чаще со льном работают те, кого пошлют: сегодня одни, завтра другие. Что спросишь с людей, если они выехали на льняное поле, может быть, в первый раз? И почему опытный механизатор-льновод работает подчас на зерновом поле?
— Как обстановка укажет, так и силы распределяем, — можно услышать в ответ на эти вопросы. Что ж, резонно. Но если раньше, в период преобладания ручного труда, были признанные мастера льноводства, то теперь, в годы широкой механизации, их не стало. Почему-то и сельские профтехучилища, и всякие курсы готовят или просто трактористов, или механизаторов широкого профиля. Широкий профиль — это во многих случаях хорошо. Но было бы еще лучше, если бы рядом с широкопрофильными механизаторами готовились бы, а затем и работали на полях квалифицированные, вооруженные специальными знаниями механизаторы-льноводы (как и механизаторы по возделыванию зерновых, овощей, картофеля). Тут не лишне провести параллель с животноводством. Не готовят же в этой отрасли работников широкого профиля, а четко подразделяют их на мастеров машинного доения, свиноводов, овцеводов, специалистов по откорму, операторов, гуртоправов. В растениеводстве же пока все кажется проще, готовят всех одинаково: землю пахать. И напрасно. Конечно, и механизатор широкого профиля может добросовестно работать на льняном поле, но работу он выполнит на среднем уровне, а если бы вместо него был механизатор-льновод — уровень этот был бы намного выше. А с годами накопился бы опыт... В конце концов есть же в нашей стране знатные механизаторы-хлеборобы, свекловоды, кукурузоводы!..
Льноводов нет.
Уровень качества работы со льном всего отчетливее прослеживается в волокне. Достаточно вглядеться в него посвященному, определить оттенок цвета и блеск, попробовать на прочность и эластичность, прикинуть на глазок длину и толщину волокон, чтобы представить полную картину того, как работали с ним в хозяйстве на всех стадиях и какие испытания при этом выдержал лен.
— А какого ждать качества волокна, если работаем мы большей частью с недолежавшим сырьем? — не раз слышал я на льнозаводах. — Мы вынуждены брать у колхозов и совхозов все, тресту и соломку, что соответствует и не соответствует ГОСТам. Оттого и волокно иногда на волокно не похоже.
Да, лето на Севере коротко, может выпасть дождливой и тоже короткой осень. Тресту спешат снять со стлищ, чтобы не осталась под снегом. Так на заводы поступает большой процент сырья, качество которого оставляет желать лучшего.
Льнозаводы имеют право не принимать нестандартную продукцию, недолежавшую или перележавшую, сильно увлажненную или засоренную, неподсортированную. Но не принять — значит, свести на нет труды льноводов.
Так что льнозаводы принимают все, что привезут. И начинает раскручиваться длинная цепочка претензий и обид. Льнозаводы во всем обвиняют колхозы и совхозы, льнопрядильщики недовольны льнозаводами. И так далее.
— Волокно на переработку в ткани поступает с каждым годом все хуже и хуже. Но мы берем все, чтобы не остаться без сырья, — говорила мне одна из старейших работниц текстильной промышленности Е. Ф. Ба-туева, долгое время работавшая главным инженером Красавинского льнокомбината. Говорила с горечью, потому что этот комбинат, расположенный невдалеке от Великого Устюга, давно начал вырабатывать тончайшего рисунка скатерти, салфетки, махровые изделия и другую продукцию на уровне, граничащем с художественным мастерством. Из 33 видов продукции (артикулов) 22 производились по стандартам лучших мировых образцов и порой превосходили их. Тут, конечно, до недавних лет сказывалось и отличное качество вологодского льна. Изделия красавинских мастериц были высоко оценены на международных выставках и конкурсах в США, Франции, ГДР, Греции, Японии, Индии и других странах. В 1959 году на Всемирной выставке в Брюсселе представителю комбината была вручена золотая медаль. И вот такая неприятность... Волокно стало поступать с каждым годом все хуже: грубее, со сниженной эластичностью, короче по длине, разнороднее по цвету и другим характеристикам. Как же с ним работать, чтобы не утратить столь нелегко завоеванной мировой славы?..
Подобные сетования не раз приходилось слышать и на Вологодском льнокомбинате, особенно в его чесальном производстве, работники которого первыми имеют дело с поступившим сырьем. Сложившуюся обстановку и тенденцию к снижению качества волокна признают сейчас все, от рядового труженика до крупного руководителя. И уж не до придирчивости, не до взаимного контроля лыноводам села, работникам льнозаводов и льнокомбинатов. Первые знают, что у них примут все, сколь бы ни плоха была треста или соломка, вторые обязаны все это принять и переработать на волокно, какое получится, а третьи — ждать и просить волокно, практически любое, потому что выбора нет, а план выполнять надо.
Волокна льнокомбинатам не хватает. В льняные ткани давно уже добавляют лавсан и другие синтетические волокна. Когда-то такой прием считался чуть ли не прогрессивным. Но ведь так можно и целиком перейти на использование продукции заводской химии. А мода на рубашки, белье и прочие изделия из лавсана, капрона и тому подобных материалов как быстро возникла, так же быстро и прошла. Неудобно чувствует себя человек в такой одежде: тело у него покрывается испариной.
Поскольку требования к качеству снижены, то и сдают лен нередко по принципу: вали валом... Разбираться же приходится не сдатчикам, а переработчикам. Но — берут все. Да оно и понятно: посевы льна не расширяются, урожайность не растет. Больше того, в Архангельской области, например, где веками выращивали не один десяток тысяч гектаров долгунца, теперь этим вообще перестали заниматься. А треста от архангельских льноводов поступала на заводы, входящие в систему Вологодского производственного объединения.
— Сам вырос в портне, и вот... — разводил руками в беседе со мной еще лет шесть тому назад один из заместителей председателя Архангельского облисполкома. — Животноводством больше будем заниматься, кормовыми культурами. Земля у нас для этого более подходящая и климат. Да и людские ресурсы... тают.
...Прошлое не возвращается. И хотя льноводство — категория не из прошлого, возродить его очень сложно. Земля и климат, правда, остались благоприятными для льна, но нужны еще семена, техника, специалисты, опыт, перекройка севооборотов и многое другое.
Вот вам и лен...

***

Недлинна дорога до Грязовца, а переговорить с П. М. Веселовым мы успели о многом.
Неожиданно навстречу нам попался огромный грузовик, нагруженный непереработанной льносоломкой, я шел он вовсе не на завод, а в противоположную сторону. На мой недоуменный вопрос Павел Михайлович, сказал:
— Из урожая 1980 года мы заготовили более 22 тысяч тонн льносоломки, а мощности наших льнозаводов по ее переработке — в три раза меньше.
— Как же быть? Ведь испортится сырье...
— Не испортится. В зимний расстил пустили 7,4 тысячи тонн, чтобы к лету получить из этой соломки тресту. 3,5 тысячи храним и расстелем летом, а 5 тысяч тонн передаем в Псковскую и Новгородскую области, где льнозаводы остро нуждаются в сырье. Вот и эта машина пошла в те края. И снабженцы оттуда у нас сидят. Видимо, не от хорошей жизни.
Мне показалась странным, что льнозаводы, освоившие приемку продукции методом «поле-завод», очень удобным для льносеющих хозяйств, теперь вынуждены еще заниматься и расстилом льна, работой испокон веку крестьянской. Но такая уж сложилась обстановка, что приходится... Иначе пропадать льну. Правда, заводам в этом деле оказывается посильная помощь со стороны колхозов и совхозов, но кто же отвечает за этот лен? Работникам льнозаводов за льном-подснежником, разостланным в разных краях, не уследить, а колхозы и совхозы уже вряд ли считают его своим, потому что продали его государству и деньги получили. Но уж коли жизнь заставляет льносеющие хозяйства и льнозаводы идти на такие формы сотрудничества, то не следует ли подумать о создании неких льноводческих и льноперерабатывающих агропромышленных объединений, где бы и труженики села, и заводчане делили ответственность пополам, были бы заинтересованы и общим материальным стимулом? Наверное, следует. И чем быстрее, тем лучше. Это усилило бы борьбу с потерями льна, повысило бы эффективность хозяйствования.
Заготовки льна ведутся порой аврально, без достаточного контроля, о чем свидетельствует хотя бы такой факт. В осень и зиму 1980 года Грязовецкий льнозавод принял 5000 тонн сырья. Были тут и встречные перевозки, и спешка, и нервотрепка. Но завод-то способен переработать за год лишь 2200-2300 тонн. И хранить принятую продукцию под открытым небом долго нельзя. Да ведь будет и новый урожай, который тоже придется принимать. Вот и приходится грязовчанам при первой возможности отправлять соломку в разные края, вплоть до Северного Кавказа, по железной дороге. А перевозки обходятся недешево. Кроме того, завод не склад и не перевалочная база, у него недостает людей даже для основного производства. И, наконец, все эти погрузки, разгрузки, перевалки, перевозки приводят к огромным потерям. Организационных, в общем, неувязок немало.
Мы прошлись по цехам льнозавода.
— Дрянное сырье перерабатываем, — спокойно, видимо, давно смирившись, рассказывал директор М. П. Фомичев. — Влажность повышенная. Да и не определить, треста это или соломка, что-то среднее. А сушилка у нас старая, требует капитального ремонта, а лучше — замены. Завод нуждается в реконструкции...
Примерно то же говорили и рабочие. Да каждый сведущий многое увидел бы и собственными глазами. Вот готовая продукция — волокно. Глядя на него, трудно было удержаться от выражения эмоций. С машин сходили пряди совершенно различного цвета и неодинаковой длины, причем одна рядом с другой, вперемешку. Были тут и грязно-рыжие горсти, и желтоватые, и обычные для хорошего льна серые с характерным стальным блеском. Но все же слишком малую часть можно было назвать настоящим льном. К тому же в прядях белело множество стеблей с не полностью отделившейся кострой или таких, которые были явно не льняного, а злакового происхождения — неотделенный сорняк, подделавшийся с виду под лен. Трудно было что-то сказать о номерности и ценности такого волокна. Да тут никто и не пытался хвалить свою продукцию.
— Поэты любят сравнивать девичьи косы со льном или наоборот, — заговорил я. — А что скажет современная девушка, если сравнить ее волосы с вашим волокном? Не оскорбится ли?
— Вполне возможно, — ответили мне и добавили подробности. — У нас в цех мочки, где обрабатываем соломку, девчата ни в какую не хотят идти. Запах в этом цехе, мягко говоря, специфический от химикатов. Так он въедается в человека, что не помогают ни баня, ни парфюмерия. Парни танцевать с этими девчатами отказываются...
Да, вот и еще одна проблема — запах. А ведь те, кого волнует положение дел в льноводстве на Вологодчине, кто отвечает за него, единодушно считают, что путь к нормализации обстановки один: в условиях острой нехватки рабочих рук на селе надо повсеместно отказаться от расстила и сдавать лен сразу после теребления, только соломкой, то есть в цехи мочки. Иначе не избежны потери, лен из высокодоходной культуры может превратиться в убыточную и дискредитировать себя.
Цехи мочки, где соломка в считанные часы проходит процесс вылежки и тут же идет в переработку на волокно, строятся. Подготовлены к сдаче в эксплуатацию новые мощности по мочке на льнозаводах в Шексне и Харовске. Намечено реконструировать ряд действующих предприятий. Планы большие, но в жизнь они проводятся недостаточно быстро.
В 1974-1980 годах в Вологодской области предусматривалось увеличить мощности по промышленной переработке соломки льна на 50,5 тысячи тонн и по выработке льноволокна — на 5,2 тысячи тонн. Министерством текстильной промышленности был утвержден длинный перечень объектов нового строительства, расширения производства и реконструкции действующих предприятий. Но сроки строительства льнозаводов с цехами мочки в Белозерске и Шексне оказались сорванными. Первый из этих заводов должен был вступить в строй в 1976 году, второй — в 1978-м, но оба они не работали и в 1980 году. С опозданием на три года завершены работы в Харовске. Завод и можно бы запускать в действие и — нельзя. Даже в 1981 году при нем не имелось ни одной квартиры и в первом полугодии не было средств, чтобы строительство жилья хотя бы начать. Коллектив старого завода начинает редеть, ветераны уходят на пенсию, а новые люди, особенно молодежь, на завод не идут: далековато от города, нелегкие условия труда, отсутствие жилья и еще этот злополучный запах цеха мочки...
Примеров подобного рода можно бы привести еще немало. И любой из них рассказывал бы о дополнительных помехах на пути улучшения дел в нашей льноводческой отрасли. А положение тем временем усугубляется.
Правда, в 1980 году улучшились качественные показатели сырья, поступающего с полей на заводы. Но... побольше бы таких весомых предпосылок, гарантирующих качество льнопродукции...
Да, трудно сельским льноводам подготовить к продаже тресту и соломку в срок и по всем правилам. И тут надо искать оптимальный вариант, в первую очередь совершенствуя агротехнику и технологию, внедряя комплексную механизацию и опыт передовиков, убыстряя темпы капитального строительства и реконструкции льнозаводов.
Как отмечалось на июльском (1978 г.) Пленуме ЦК КПСС, валовый сбор льноволокна увеличился за последнее десятилетие до 466 тысяч тонн (в среднем за год). Урожайность возросла почти в полтора раза: в 1965 г. она составляла 2,6 центнера с гектара, в 1977 — 3,8 центнера.
В то же время, подчеркивалось в докладе Леонида Ильича Брежнева, мощности льноперерабатывающей промышленности наращиваются с отставанием против планов.
Постановление партии и правительства «О дальнейшем развитии и повышении эффективности сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР», опубликованное в апреле 1981 года, поставило перед Министерством легкой промышленности СССР задачу ускорить строительство предприятий первичной переработки льна. Так, может быть, лед тронется?..
Кстати, может быть, и химики найдут все же способ мочки льносоломки без опротивевшего всем запаха? Говорят, что они обещали...

***

На областном совещании льноводов, проходившем в июле 1980 года, обстановка была проанализирована всесторонне. Факты приводились безотрадные. Так, в среднем за годы девятой пятилетки заготовки льноволокна по области составили 18,4 тысячи тонн, а в 1976— 1980 годах — лишь по 11,4 тысячи тонн. Снижение почти в два раза. В итоге и плаи десятой пятилетки по продаже льносырья государству колхозы и совхозы выполнили лишь наполовину. Очень неутешительная и тревожная эта тенденция.
Сеять лен на Вологодчине стали гораздо меньше. Не так уж давно в области убирали урожай с 60 и более тысяч гектаров. Эта цифра не оставалась постоянной, но как-то исподволь уменьшалась. Засевали и 50 тысяч гектаров, и меньше, а в 1981 году отвели под лен чуть более 24 тысяч гектаров при плане 50 тысяч, причем семена оставляли желать много лучшего. Картина уменьшения посевных площадей характерна для районов, расположенных и на востоке области, и на юге, и на севере.
В целом справляется с заданиями по выращиванию и закупкам льна Чагодощенский район. Но почему мастерство передовиков не перенимается другими?
Причины разные: мало пропагандируется опыт лучших льноводов и выгодность возделывания льна; тормозят дело крупные пробелы в семеноводстве, нехватка рабочих рук, различные организационные перестройки, разрушающие сложившуюся структуру посевов и давние земледельческие традиции населения. Но ведь что удивительно! И в такой обстановке, как отмечалось на областном совещании, отрасль в целом по области остается прибыльной. Она приносит дополнительные миллионы рублей. Силен, значит, лен, стоит за себя.
Особо хотелось бы сказать о семенах. В них корень многих бед. До 1964 года, до комбайновой уборки, когда льняной ворох обмолачивали полностью, семян хватало, причем своих, районированных. А с переходом на комбайновую уборку, казалось бы самую прогрессивную, получать семена стало крайне сложно. Технологическая цепочка оказалась разорванной. Негде стало сушить появившийся в ней сырой ворох, чтобы затем обмолотить его и взять семя. И ворох зачастую пропадал. Да и убирали лен порой с недозревшими головками и семенами, страшась ненастной осени. Семена пришлось закупать и завозить.
Не сразу и далеко не все хозяйства пошли на то, чтобы обзавестись современными пунктами сушки и переработки льняного вороха. Лучше вообще, казалось, избавиться от льна, ссылаясь на многочисленные трудности, общие в северном Нечерноземье для всех, отчего эти трудности выглядели объективными, не зависящими от деятельности руководителей хозяйств. А в колхозе имени Кирова Шекснинского района и в ряде других взять на себя нелегкие хлопоты не побоялись. И оказались не в убытке. Наоборот.
Колхоз имени Кирова построил три механизированных пункта сушки и переработки вороха. Не побоялся он закупать дорогостоящие семена элиты (по 210 рублей за центнер). Но, высевая на гектар до 50 килограммов семян, льноводы собирают их более 4 центнеров с гектара. Каждый гектар льна дает здесь свыше 700 рублей прибыли. Кировцы не только себя обеспечили семенами, но и продают их.
Облисполком принял решение о строительстве в колхозах и совхозах в течение 1977-1980 годов 226 сушилок льняного вороха. Но то подводила Сельхозтехника, которой было поручено изготовление металлических деталей, то было некому строить или вести монтаж, то не хватало опыта или настойчивости. И, как результат, в строй была введена лишь половина сушилок. А драгоценное семя продолжало гибнуть.
Считается, что в Вологодской области возделывают льны сортов «Светоч», «Смоленский» и «Прогресс». На самом же деле это «дальние родственники» названных сортов — ведь закупают практически все, что предлагается, в том числе и семена из более южных, западных областей, где вегетационный период длиннее. Понятно, что эти семена, не «привыкшие» к короткому нашему лету, зачастую не могут дать вполне вызревшее жизнеспособное «потомство». И так из года в год. Правда, местный научно-исследовательский институт -молочного и лугопастбищного хозяйства дает области по 15 центнеров семян маточной элиты в год, но это же капля в море!
«Понятно, что крупные научные проблемы порой требуют немалого времени для своего разрешения, больших усилий коллективов ученых, — говорил Леонид Ильич Брежнев по вопросу развития селекции и семеноводства. — Но что греха таить, у живого здорового древа науки бывают и сухие бесплодные ветви»[1] [1 Л. И. Брежнев. Ленинским курсом, т. 6, М., Политиздат, с. 306].
Областные организации, озабоченные создавшимся положением, ищут выход, чтобы поправить дело.
С 1975 года в области работает трест Вологдален, которому подведомственны 8 льносемстанций и около 300 льноводческих хозяйств. Вроде бы и немало. Но годовые планы по заготовке семян трест выполнил всего два раза. Да и заготовленных им семян обычно хватает лишь на половину плановых площадей, к тому же значительная их часть из Белоруссии и Украины.
Вот и приходится засевать льном площади в два раза меньше плановых, да и то семенами сомнительных свойств. И если погода с весны выпадет неблагоприятная, отчего запаздывает и затягивается сев, да осень ненастная, а у нас это не редкость, то и семян, своих ли, «чужих» ли, не всегда соберешь. Так случилось в 1980 году. Рассчитывали получить их на всю плановую площадь сева, а засыпали в хранилища меньше половины. И очередной казус: не удалось в этот раз закупить семена и на стороне, сколько гонцов ни посылали. Ни у кого излишков не оказалось.
А за одним срывом следует другой. В Вологодском льнообъединении подсчитали, что из урожая 1981 года, если собрать его полностью, можно будет выработать только около 8 тысяч тонн волокна, а план объединению был определен в размере 17 тысяч тонн. Где взять под этот план тресту и соломку? У соседей? Но соседи и сами даже в более благоприятные годы закупали сырье у вологжан...
— Скорректируют нам план, — говорят в объединении. Пусть. Но уж очень нехорошо корректировать (читай: уменьшить в два раза против контрольных цифр) план в первом же году одиннадцатой пятилетки. К тому же всякая корректировка, особенно в сторону снижения, ведет к расхлябанности и безответственности.
В упомянутом выше втором постановлении партии и правительства по Нечерноземью предусмотрено «завершить к 1985 году в колхозах и совхозах этой зоны комплексную механизацию возделывания льна, строительство в каждом льносеющем хозяйстве пунктов по сушке и переработке льновороха. Министерству тракторного и сельскохозяйственного машиностроения поручено закончить разработку конструкции машины для очистки семян льна от трудноотделяемых сорняков и подборщика-погрузчика снопов льна и тресты, организовав их серийное производство не позднее 1982 года». Как видим, льну внимания уделено немало, а это еще раз говорит о важности развития, а в ряде мест и возрождения этой отрасли земледелия. Лен по-прежнему нужен стране, причем лен добротный. А пока что льна мало, и потребители, самые ближние, с Вологодского льнокомбината характеризуют вологодское волокно как одревесневшее, лубообразное, имеющее малую гибкость. Специалистам ясно, что эти свойства закладываются в волокно на всех этапах, но в первую очередь — в процессе приготовления тресты. И не поворачивается язык называть такой лен «северным шелком».

***

Итак, лен — один из тех китов, опираясь на которые, сельское хозяйство Нечерноземья не только может противостоять возникшим в последние пятилетия трудностям, но и быстро развиваться, набирать мощь, вестись эффективно. Это с точки зрения экономики. А если вспомнить о наших повседневных заботах житейских, то лен мог бы полнее обеспечивать нас и легкой одеждой и скатертями, и всяческим бельем, и тканями. Ратуют за лен и многие отрасли промышленности. Возьмем хотя бы льняное масло, лучшее из всех растительных пищевых масел, отличное сырье для лакокрасочной промышленности — но совершенно исчезнувшее. Не из чего, говорят, стало делать масло. Да и сельские маслобойки давно порушены.
...Лен никогда не терял своего авторитета. Другое дело, что с возделыванием его сложились трудности. Но это означает лишь одно: лен нуждается в помощи. Надо крепче сдружить с ним жителей села и города, ученых и создателей машин. Дела хватит всем, и каждый будет вознагражден. Пусть эта работа станет дружной, целеустремленной, результативной.
В старину, подчеркивая дружелюбие, желание жить и работать бок о бок, во всем помогать друг другу, сосед говорил соседу, приятелю или родственнику: «У нас-то с тобой и лен не делен!» А у нас он не должен быть «делен» подавно.