В. С. Степанов
Из Аленушкиных мест

Имя Ольги Фокиной, что называется, давно на устах. Как и ее поэзия. В сущности, они неразделимы. Потому что уже одно произнесенное это имя, равно как и явившееся в мысли, с этим щедрым и добрым набором нашего северного русского «о», сразу уводит и погружает в мир ее чудных песенных образов, пленяющих красотой и бесконечно родных, радостных, тревожных и горьких, но одинаково рождающих сильный отзвук. Этими образами живешь долго.
Помню, а было это что-то около двадцати лет тому назад, Виктор Коротаев, впервые представляя Ольгу Фокину вологжанам, собравшимся в актовом зале областной библиотеки, сказал, что в современной поэзии она уже занимает свое – и добавил – милое место. Ольгу Александровну, перебиравшуюся тогда на жительство в Вологду, вологжане, а вернее сказать – молодые в основном вологжанки, увидели тогда своей сверстницей, ничуть не гордой своим высшим литературным образованием и первыми книжками.
Скромность, граничащая с робостью, но и ярко прорывающаяся, любовь к истинной поэзии, ко всему родному, а вместе с этим и боль за беды отчего края, за судьбы земляков сразу поставили Ольгу Фокину. в ряд своих, согласно думающих, и чувствующих, ищущих и уже нашедших точки приложения своим силам.
Позже мне не раз приходилось быть свидетелем, этого единения и душевного родства при встречах её в разных читательских аудиториях.
С течением лет, с новыми публикациями и книгами, профессиональные критики и другие знатоки или считающие себя таковыми не могли, конечно, обойти вниманием такое явление в нашей литературе, как поэзия Ольги Фокиной.
Появлялись развернутые и не вполне развернутые рецензии, делались попытки исследовать особенности творческой манеры, ставились положительные оценки с плюсами и минусами. Вот, мол, как поэтично описывается природа-мать и какие пронзительно-искренние слова любви обращены к родной матери-крестьянке, а прежде всего – непреходящей любви к Родине-Отчизне. Что стихам ее во многом присуща форма открытая, народная, песенная, доверительная. Впрочем, этак-то мало о ком не говорили. Зато знающие-то оценщики нет-нет да и становились в позу поучающего. Это, мол, ценно, что ее поэзия рождена не только талантом да состоянием души, но еще и мироощущением сельского жителя, вынесенным из личного жизненного опыты. Но зачем, мол, пользоваться говором Севера, зачем основанные на этом неожиданные иносказания и обобщения, что, де, не говорит ли это о непреодоленном сопротивлении материала. И так далее, с приемчиками из арсеналов профессионалов – формалистов, а попросту говоря – буквоедов, превращающих поэзию, как и все прочее в труху.
Но упрекать Ольгу Фокину за это – все равно, что бранить человека за разговор на своем родном языке. Надо все же понимать, что диалект, говор – это составные части богатства нашего национального языка – имеют равное с ним право на существование, питая друг друга жизнестойкостью и полнокровием для нового развития. Упрекать ее за это – то же самое, что заставлять слагать не эпически-поэтические образы женщин северных русских деревень, а выдавать штампованное, вроде: «Выполняя принятое обязательство, животноводы повысили продуктивность, крупного рогатого скота за полтора месяца...». Скажете, вообразить такое невозможно. А ведь было. Заставляли это делать Ольгу Александровну уже после того, как имя ее было известно литературной Москве, и не ей только.
Определить словами лицо поэта, лицо поэтическое и лицо человеческое очень непросто. Потому что у поэта истинного все внове, все по-своему, чему не вдруг найдешь определение. Порой это даже невозможно и нелепо, как и пересказывать стихи прозой. Тут просто надо уметь чувствовать, слышать и понимать.
К тому же точности определения всегда мешает своеобразие личного восприятия, присущее каждому. Не по силам решить эту задачу и мне. И оттого, когда, из читательской аудитории или просто от знакомого я слышу вопрос: что мог бы я сказать об Ольге Александровне Фокиной, – я, на свой страх и риск, говорю:
– Это человек с народным мировосприятием, с народными думами и чаяниями, с народным вкусом, с народным голосом и с народным же лицом. Человек из глубины Руси, впитавший в себя, говоря словами Некрасова, вековой опыт «всевыносящего русского племени», опыт русской женщины с ее всегда нелёгкой долей, но умеющей сказать об этом поэтически, с неподдельным высоким и страстным национальным талантом. Она ступала по своей земле босыми ногами, и водная, истомленная и благодарная земля передала ей свою простоту и доброту, томление и боль, но и животворную силу тоже. Вернее, она родила и вскормила ее такою, способной впитать все, а оттого по-особенному счастливой и потому же отягченной огромной ответственностью говорить от имени поля, луга, земли.
Другим-то ее сверстницам или несверстницам можно и не писать стихов, не открывать на всеобщее, обозрение свою обеспокоенную душу, а просто работать на своей paбoте, вести семью да хозяйство. А ей вот надо, потому что поэт – призван. Призван своей землей, народом, Родиной. Вернее, для этого создан. И это ой как нелегко.
Здесь-то подлинная цельность, граничащая с высоким мужеством, подтвержденная всей судьбой. И шрамы на пальцах от серпа жницы, и «зыбка не пустая», и сенокосы на родных лугах, и борьба до победы за то, чтобы в исконном краю Аленушки, рядом со светлой деревней и чистым озером не строили животноводческий комплекс, не отравлял округу и земляков.
Тут и бескорыстная помощь начинающим собратьям по Перу, и многое-многое другое, чего и перечислять не следует, дабы не возникло у читателей упреков к себе. Да и не надо этого. Главное-то ведь — работа, бесконечно радующая и столь же изнуряющая поэтическая работа, признанная теперь достаточно широко.
Прочтите строки о судьбе женщины-россиянки у Некрасова и у Фокиной, еще раз всмотритесь в портреты крестьянок Венецианова. Какие раздумья придут к вам после этих сопоставлений и при взгляде на сегодняшнее наше бытие?
Вас остановит своей неожиданностью заголовок «Тонькина рябина». Все мы знаем «Тонкую рябину», а тут? Прочтите еще раз, какова она у Тоньки. И сама Тонька. Что за судьба! Впрочем, и пишет-то Ольга Фокина чаще о рябине, ольхе... Деревьях неславленых. И как итог: «простолюдинка ива я».
Или «Сказ о телевизоре»:

...Продала
Капитолина корову!
Не за дёшово:
почти что за тыщу.
И купила для избушки — 
обнову,
Для самой себя — 
духовную пищу.
Осторожно,
как худого теленка,
За порог его втащила
в охапке.
Раскорячась
на лучинках-ножонках,
Устоялся он в углу
возле лавки.

Так вот, не телевизор, не «духовная пища», а теленок, теля поместился в доме, беспомощный и ненужный, потому что сразу перестал работать «чемодан или ящик». Некоторые ведь и тут, не слыша и не чувствуя авторской смелости, мастерского умения укрощать слово, граничащего с озорством, когда работают филигранно, играючи, — эти некоторые, не замечая ни глубинЫ социального смысла, ни боли, ни поэтического обобщения, усматривают только формалистические литературные приемы.
А если доводить мысль до конца, то и тут Ольга Фокина, пожалуй, далеко обошла как раз тех, кто только и делает, что пыжится проявить себя как раз в формалистических утехах, интересных лишь тощему кружку необожателей исконно народных традиции. Традиций, на которых зиждутся и только и могут стоять литература, искусство и культура вообще.
Чистый и до глубины родной голос Ольги Фокиной особенно бесценен сейчас, в годы массового проникновения к нам некоей, рок-культуры, увлекшей немалую часть молодежи, культуры, которую один мой знакомый назвал в сердцах культурой для дебилов.
Можно быть уверенным, что, потери эта временны, хотя потраченное молодёжью время на рок всё же невосполнимо для нее же самой, и сознавать это горько.
И мне вспоминается, как на одном областном слете выпускников сельских школ, решивших остаться в родных местах и пойти работать в животноводство, когда в зале сидели сотни парней и девушек, одетых чуть ли не по последней парижской моде и частично под макияжем, когда официальные комсомольские лидеры призывали создавать комсомольские молодежные коллективы и все вопросы решать самим, смело и самостоятельно преодолевать трудности, селиться в молодежные дома-общежития, Ольга Александровна говорила:
— Да, и трудненько будет. Но и комсомольско-молодежным коллективам никак нельзя чураться стариков. Надо почаще обращаться к их опыту, учиться у них трудолюбию и терпению. Это ваша основа и опора, и если у вас будут такие-то неудачи в работе и жизни, придите на совет к вашей матери, к бабушкам. Они лучше других поймут и помогут вам выстоять. И вообще надо лучше понимать и крепче любить все исконно свое, русское. И песни, и пляски, и костюмы. Наши русские лица и нравы — прекрасны.
С осознанием полного своего права и правоты Ольга Фокина во весь голос призывает:

Храни огонь
родного очага
И не позарься
на костры чужие! — 
Таким законом
наши предки жили
И завещали нам
через века:
Храня огонь
Родного очага!
Лелей лоскут
отеческой земли,
Как ни болотист,
как ни каменист он…
Не потянись
за черноземом чистым,
Что до тебя
Другие обрели, — 
Лелей лоскут
отеческой земли!

Да, пусть лоскут болотист и каменист, но ведь и северный ветер может согреть душу, если он с родимой стороны. И оттого на том же едином дыханий звучат, казалось бы, совсем другие строки:

Я хожу сюда неспроста — 
Здесь Аленушкины места.
И Аленушкин бережок,
И Аленушкин камешок.
Желтый лист
над водой кружит,
Жёлтый лист
на воде лежит.
А вода-то черным-чёрна,
А воде-то не видно дна...

Так вот в сливаются воедино суровые северные каменные гряды с колдовским очарованием бережка и воды.
Книги Ольги Фокиной завоевали право быть в каждой русской избе, в каждой квартире. Они много дадут и большим и малым.
Лучше всех, пожалуй, сказал об Ольге Фокиной в послесловии к одной из её книг Александр Романов:
«...с удивлением обнаруживаешь, что северянка Ольга Фокина — первая в советской русской поэзии истинная выразительница «от серпа», от колхозного поля, от крестьянского очага».

Источник: Степанов В. С. Из Аленушкиных мест / В. Степанов // Красный Север. – Вологда, 1987. – 2 сент.