В. Бараков
«Скромный, но истинный талант...»
(поэзия Ольги Фокиной) 

Критик А. Макаров, никогда не бросавший слов на ветер, в рецензии на первый сборник стихотворений О. Фокиной «Сыр-бор» сказал так: «Давно я не читал таких душевных стихов о матери, отце, деревенских парнях и ребятах... Скромный, но истинный талант...» [1]. 
Ольга Александровна Фокина родилась 2 сентября 1937 года в деревне Артемьевской Архангельской области. Родители ее - крестьяне. Отец умер после ранения в 1943 году, в семье осталось пятеро детей. «Я все видела и все понимала, - вспоминала Фокина. - Цель жизни была такова: сделать маму счастливой»[2]. Семья держалась, но к концу войны мать была вынуждена дать младшим по суме из береженой холстины и отправить просить подаяние... 

Я криком кричала, молчанье храня:
– Подайте, коль можете, ради меня
И ради братишек, таких же, как я! - 
И руку выпрастывала из тряпья.

О. Фокина сумела окончить семилетку и Архангельское медицинское училище с отличием. Некоторое время работала фельдшером в родном районе, а в 1957 году поступила в Литературный институт им. А. М. Горького, в поэтический семинар Николая Сидоренко (позднее в этом семинаре стал учиться Николай Рубцов). Там она познакомилась не только с Рубцовым, но и с В. Беловым, С. Викуловым, А. Романовым... В 1963 году в Москве в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Сыр-бор», через три месяца - в июне 1963 года - Фокина получила билет члена Союза писателей, а с осени этого же года стала жить и работать в Вологде. Напутствовал начинающую поэтессу выдающийся мастер слова Борис Шергин: «Любовь к матери земле - свойство для всякого художника изначальное, доброчестное. Здесь дыханье чистое, здоровье душевное, зренье светлое» [3]. Он выделил следующие черты ее стиля: чувство природы, живой слог речи, лирическую исповедальность. 
В 1966 году другой будущий классик, Н. Рубцов, в статье «Подснежники Ольги Фокиной» написал: «Поэты - носители и выразители поэзии, существующей в самой жизни - в чувствах, мыслях, настроениях людей, в картинах природы и быта» [4]. В качестве примера он процитировал фокинское четверостишие: 

Простые звуки родины моей:
Реки неугомонной бормотанье
Да гулкое лесное кукованье
Под шорох созревающих полей. 

«Стих не сконструирован, - отмечал Рубцов, - а искренне и трепетно передает такое подлинное состояние души, которое просто родственно лермонтовскому» [5]. В этой же статье Н. Рубцов сделал следующий вывод: «Многим стихам Ольги Фокиной в смысле формы свойственно слияние двух традиций: фольклорной и классической» [6]. За исключением своего первого сборника, во многом ученического, Фокина в своих книгах 1960-х-1970-х годов («Реченька», 1965; «Аленушка», 1967; «Стихи», 1969; «Островок», 1969; «Самый светлый день», 1971; «Избранная лирика», 1971; «Камешник», 1973; «Маков день», 1974) старательно следовала этим двум традициям. Во-первых, ее художественное сознание было близким народнопоэтическому «и своим органическим демократизмом языка и чувств, и естественным слиянием лирического переживания с общенародным эстетическим идеалом, выраженным в сказках, частушках, песнях, пословицах, и, наконец, внутренней родственностью всей образной системы» [7]. Поэтому так много в ее лирике олицетворений, обращений к родной земле, рекам, солнцу, сказочных мотивов; нередко Фокина использует традиционные фольклорные сравнения, диалектизмы, слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: 

Приезжай, моя доченька,
Хоть на два-три денечика.
Навести свое гнездышко.
Подыши чистым воздушком. 

Любимые жанры Фокиной - песня и частушка. Песенный строй ее многих стихотворений («Провожанье», «Есть у меня два полюса...», «Песни у людей разные...», «Мой хрустальный апрель!», «Ах рыбаки, проспали зорю...», «С каждым человеком уходящим...» и др.) очевиден. В стихотворении «Тонькина рябина» Фокина сознательно подчеркивает эту связь: 

Что стоишь, качаясь,
Тонькина рябина?
У тебя - ни сада,
У тебя - ни тына. 

Частушечный ритм («Первый снег», «Майское», «Пишут девочки в газету...») тоже характерен для О. Фокиной. Даже в поэмах слышен все тот же ритм: 

Сыпь, снежок, растаивай,
Ох, да падай снова!
...Я была Пылаева,
А теперь Смирнова.
(«Сыпь, снежок...») 

Однако ее стихотворения, в отличие от частушек, ограниченных строго определенными формами поэтического параллелизма, более широки и свободны в самораскрытии лирического чувства, язык их индивидуализирован. 
В творчестве О. Фокиной проявилось общее для литературы XX века стилевое смешение, например сплав диалектизмов и обычной лексики: 

- Вы не хмурьтесь, братовья,
Ведь со мною жить дивья!
- Люди-то в лес-от с кузовьем бегут.
- Давно тебя не видела,
Стоскнулась - и покликала. 

Ольга Фокина - носительница живой речи народа, поэт органический, не «кабинетный». «Однажды в Вологду приехала студентка из МГУ, «командированная» узнать, какими словарями я пользуюсь в своей творческой работе. Я была обрадована, оскорблена и смущена одновременно. Обрадована вниманием. Оскорблена подозрением о вторичности моих словарных запасов. Смущена тем, что словарями обзавестись - ни одним! - не успела. Студентка, мне кажется, уехала разочарованной» [8]. По словам Федора Абрамова, «у Ольги Фокиной есть свой язык, по которому ее можно отличить от других поэтов»9. Его музыка узнается сразу: 

Зеленой поймой
Струится Тойма,
За той за Тоймой
Ой, золотой мой... 

На стихи О. Фокиной написано около сотни песен. Среди композиторов - Валерий Гаврилин, братья Заволокины. 
Вторым после фольклорного, но не менее плодотворным направлением в творчестве Фокиной стало обращение к некрасовской традиции. И не только потому, что сюжеты ее стихотворений порой повторяют Некрасова, - так, например, в стихотворении «Пожилая вдова, вдова...» видна прямая перекличка с поэмой «Мороз. Красный нос» - вдова зимой рубит дерево в лесу и погибает: 

Затуманилась голова,
Закачалась, как ель, вдова.
Тихо ткнулась руками в снег...
Вот и кончился человек. 

Некрасовская традиция видна прежде всего в изображении жизни русской крестьянки, ее тяжелой женской доли: 

Станут слезы комом в горле...
Удержи их, убери:
Это горюшко - не горе,
Горе будет впереди. 

Лирические монологи женщины, пережившей «военные годины, послевоенные», наполнены печалью: 

Знаю, что на месте поселка
Нашего - пустырь и разор.
Только одинокая елка
Не упала там до сих пор. 

С. Викулов в статье, посвященной творчеству поэтессы, писал: «Удивительно чистый, нравственно цельный образ русской крестьянки встает из стихов О. Фокиной о матери. Растя детей в тяжелейших условиях военной поры, она озабочена не только тем, чтобы не дать умереть им с голоду, она бережет их души от безверья, прививает им лучшие качества, какие усвоила от отца и деда сама: трудолюбие, совестливость, готовность к самопожертвованию ради общего блага» [10]. Мать для лирической героини Фокиной - самый дорогой человек на земле, самый высокий нравственный авторитет: 

Гордая моя мама!
Горькая твоя доля
Голову носить ниже
Так и не научила.
Держишь ее - как надо:
Дерзостью встретишь дерзость,
Вдесятеро заплатишь
Людям за доброту... 

Виктор Астафьев, кроме «трагедии войны» и «вечной песни женщины-матери», в стихах и поэмах Фокиной выделил главное: «тему судьбы народной». Он отметил также стремление поэтессы передать «благородство людей деревни, величие их духа» [11]. Истоки этого величия - в понимании того, что живут они на своей земле: «Во мне любовь к земле неистребима - и желание поведать о ней лежит в основе моих созданий» [12]. 
К сожалению, в стихотворениях, посвященных «социально масштабным, характерным» явлениям действительности, подлинной художественной высоты Фокина не достигала. Непонимание истинных причин разорения русской деревни делало ущербным стиль, в котором отсутствовало общее элегическое настроение, а было простое бытописание («Ах, как строится нынче деревня!», «Ты приедешь в воскресенье...»). Если Рубцов шел от «личного к общему», то у Фокиной «общее делалось личным», субъективизм стал причиной узкого набора лирических тем. 
Начиная со второй половины 1970-х годов в творчестве О. Фокиной появились, казалось, новые черты. В сборниках «От имени серпа» (1976), «Маков день» (1978), «Буду стеблем» (1979), «Речка Содонга» (1980) и др. Фокина стремилась выйти из привычного круга своей поэзии, стихи стали приобретать мировоззренческую, философскую наполненность, природную образность и песенную плавность речи дополнила рефлексия, в лирике Фокиной появился образ дороги как символа жизни и судьбы: 

Жизнь, наобходившаяся строго,
Чувствую, прошла не без следа.
...Ужас перед каждою дорогой,
Ты меня оставишь ли когда? 

В лучших стихах («Боюсь, что не правда, а снится...», «Начало иль конец? Конец или начало?», «Я повторяю мудрую ошибку...» и др.) вопросительные интонации подчеркивали драматизм происходящего с лирической героиней, напоминали строй заговора, плача: 

...Ревущие турбины,
Заглушите плач издалека!
...Край мой милый!
Край ты мой родимый?
Ты со мной, со мной еще пока. 

В программном стихотворении «Всего-то и было: зима да весна...» глубоко символичные образы судьбы (звезда), жизни (дорога, колесо, колесница) делают его философски значительным. На «разумный» вопрос прохожего: «Не время ли остановиться?» лирическая героиня отвечает так: 

Мне долго по свету еще колесить
Без права устать и разбиться, -
Ничто не заменит меня на оси
Единственной - той - колесницы... 

Еще П. Выходцев заметил «символический параллелизм» в стихах Фокиной. Действительно, символика ее стихотворений в своей основе близка к народнопоэтической (а это уже более высокий уровень фольклоризма), но она крайне немногочисленна и поэтому не выходит за рамки традиционного набора символов профессиональной поэзии, несмотря на весь внешний «фольклорный» облик. Исследованиями не подтверждается стойкое представление о Фокиной как искусной «словесной кружевнице». Устойчивые сочетания, например, она использует «умеренно... Большая часть привлеченных поэтессой фразеологизмов употреблена нормативно» [13]. 
Поэмы Фокиной («Полудница», «Хозяйка», «Малина твоя» и др.) во второй половине 1970-х годов стали приобретать эпические черты, от воспоминаний военного детства поэтесса шла к осмыслению истории. «Я много думала о жизни родной деревни, - писала она, - и пришла к выводу, что сельское хозяйство, сельский житель - это не только производство продуктов питания, это история жизни народа, и относиться к сегодняшнему дню только как к сегодняшнему - нельзя, тут неумолима связь с прошедшим и будущим, и ее надо глубоко знать и прозорливо предвидеть» [14]. Изменился язык поэм, песенность отошла на второй план, в них стала преобладать разговорная речь. Фокина словно сама говорила «языком своих любимых героев - настолько она сроднилась с ними, настолько они близки и понятны ей, их образ мысли, их психология, их представления о жизни»[15]. Казалось, еще немного - и поэтесса сумеет закрепить найденную верную интонацию, сумеет продолжить тему, по-своему значительную. Но неровность ее многочисленных сборников стихотворений сводила «на нет» все приобретения. Стремление поэтессы «объять необъятное», излишние подробности, бытописание, а иногда и просто неудачи разрушали цельность ее поэзии. Особенно обидные промахи она допускала тогда, когда шла против жизненной правды. Так, в стихотворении «Он не уехал из колхоза...» сомнительна речь пятнадцатилетнего подростка: 

И мне над миром не подняться,
Не оторваться от земли,
Пока со мной не окрылятся
Края, что к сердцу приросли.
Скорее, это слова самой поэтессы. 

В 1980-х годах вышли новые сборники О. Фокиной: «Памятка» (1983), «Три огонька» (1983), «Колесница» (1983), «Избранное» (1985), «За той, за Тоймой...» (1987), «Матица» (1987). Лучшим в них было то, что поэтесса сумела передать ощущение развала, горя и в опоганенной, отравленной природе, и в человеческой душе. В стихотворении «Поезд, стой! Помедли малость...» предсказана нынешняя картина разрушения земли не сыновьями ее, а пасынками: 

Рой - взрывай, стирая грани!
Лес - в дыму, земля - в золе,
Лишь бы нынче - рубль в кармане
Да бутылка на столе... 

Стирая грань «меж городом и селом» (Рубцов), новоявленные «устроители лучшей жизни» стерли вместо нее «неперспективные» деревни, а с ними - и нравственные устои. И болит душа поэтессы, когда она видит, как замалчивается правда о народной трагедии: 

Выходит свежая газета,
И в ней деревня говорит.
Но только снова - не об этом...
И у меня душа болит. 

В стихи Фокиной влилась сильная публицистическая струя. Поэтесса призывала воскресить «сеятеля - сына Руси», протестовала против проекта поворота северных рек: «У Двины хотят отрезать голубой ее приток»; саркастически замечала, что мы «все пихаемся» во дворянство, «Мало жаждущих во крестьянство...». Фокина не могла молчать, она «кричала от боли»: «...Лелеяное веками, Какое огромное поле Теперь заросло сорняками!». Где же выход? Поэтесса давно сделала для себя вывод: истина жизни - в труде («Имеющему голос спеть...»). 
Вторая половина 1980-х - 1990-е годы оказались для О. Фокиной самыми сложными и в жизненном, и в творческом отношении. Перестали выходить сборники (пауза продлилась 10 лет - с 1987 по 1997 год (сборник «Попахни, черемушка»)), в журнальных публикациях палитра чувств порой ограничивалась только двумя эмоциональными красками: возмущением и растерянностью. Раскол в обществе Фокина сравнивает с ледоходом: 

На льдине, на льдинке
Похвально - отдельно
Плывем поодинке,
Поврозь, неартельно.
Несет нас, качает
Под воплями чаек.
Не чуем, не чаем,
Куда мы причалим... 

Не все появляющиеся у меня стихи я могу отнести к настоящей поэзии, - признается поэтесса. Это нечто риторическое, где главенствует политическое содержание. Слишком далеко от лирики»[16]. 
В неизбежности и цикличности природных и социальных явлений Фокина видит положительное начало, но не снимает ни с других, ни с себя личной ответственности: «Не слышим, не внемлем: Мы любим - не землю». Очищение и преображение души даже в самые катастрофические и позорные годы (а может, именно поэтому!) - вот, пожалуй, наиболее плодотворная лирическая тема поэтессы. 
В небольшом предисловии к последнему на сегодняшний день сборнику «Разнобережье» (1998) О. Фокина отмечает: «Эти стихи, подавляющее большинство которых написаны мною за последние десять «окаянных» лет, - попытка засвидетельствовать мгновение времени с верой в безоговорочно мудрое и утешительное: «Пройдет и это...»[17]. 

Луг да поле. Роща да дубрава.
Царь да Стенька. Церковь да кабак.
Воля Волги. Крепость - твердь Урала
Умница - Иван-дурак!
Радость - в песенной печали.
Горечь - в пляске удалой...
Как бы где ее ни величали - 
Русь останется собой! 

В поэзии О. А. Фокиной видны темы и мотивы, общие для всего «почвенного» направления русской поэзии: темы земли и судьбы России, мотив «умирания» деревни, периодическое возвращение в нее; мотив сиротства (у Фокиной он связан с личными жизненными коллизиями). Важное место в ее творчестве занимает образ матери. 
Обращение к русскому фольклору, ориентация на народное мировоззрение, в основе своей крестьянское, тоже признак «почвенничества». Как, впрочем, и общий полемический подтекст ее лирики, эволюционизировавший в открытую публицистичность... 

Храни огонь родного очага
И не позарься на костры чужие - 
Таким законом наши предки жили
И завещали нам через века:
Храни огонь родного очага! 

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Макаров А. Критик и писатель. М., 1974. С. 45. 
2 Ольга Александровна Фокина. Библиографический указатель. Вологда, 1987. С. 3. 
3 Шергин Б. Напутствие //Фокина О. Сыр-бор. М., 1963. С. 3. 
4 Воспоминания о Рубцове. Архангельск, 1983. С. 290. 
5 Там же. 
6 Там же. С. 291. 
7 Выходцев П. Земля и люди. М., 1984. С. 63. 
8Фокина О. Стихи - это жизнь // Литературная Россия. 1978. 17 марта. С. 10. 
9 Абрамов Ф. Чем живем-кормимся. Л., 1986. С. 189. 
10 Викулов С. «Чтоб вышел с людьми разговор» // Наш современник. 1985. № 3. С. 131. 
11 Астафьев В. Всему свой час. М., 1985. С. 187. 
12 Наш современник. 1985. № 3. С. 139. 
13 Некрасова Е., Бакина М. Языковые процессы в современной поэзии. М., 1982. С. 286. 
14 Фокина О. Вместе с родимым полем // Нечерноземье - забота общая. М., 1979. С. 179. 
15 Викулов С. Указ. соч. С. 134. 
16 Фокина О. Время чертополохов // Вологодские новости. 1992. 7 марта. С. 3. 
17 Фокина О. Разнобережье. Архангельск, 1998. С. 4. 

Источник: Бараков В. Н. «Скромный, но истинный талант...» : (поэзия Ольги Фокиной) / В. Н. Бараков // Вологда : краевед. альм. / Администрация г. Вологды, Вологод. гос. пед. ун-т, Вологод. гос. ист.-архитектур. и художеств. музей-заповедник ; [гл. ред. М. А. Безнин]. – Вологда, 2003. – Вып. 4. – С. 383–391. – Библиогр. в примеч. в конце ст.