Л. Фомина
Живая струя серебра

Такое чувство бывает в дороге, когда стоишь у окна вагона, а поезд мчится, опрокидывая на тебя то темноту леса, то стог сена, то озерцо с ватагой голоногих мальчишек, с удочками, по колено в воде. И все это так волнует тебя и радует, что хочется вдохнуть поглубже и надышаться запахом леса, сена, воды и ребячьих волос, но поезд летит, и тебе остается лишь пожалеть об этом. И вдруг — остановка. Еще и до станции не доехали; кажется, и не бывала здесь никогда раньше, а чувствуешь — вот оно, твое место: и дом за переездом как будто твой, и трава, и деревья, и люди все знакомые идут, будто прожито здесь тысячу лет, только забылось, а сойди с поезда — и обретешь свое, родное.
Вот таким обретенным, неожиданно своим стало мне стихотворение Ольги Фокиной «Не жаль». Трудно пересказать стихи. Тем более трудно пересказать их, когда они еще и поэзия (ведь не всякие, даже умелые, стихи еще и поэзия). А это:

Он прилетел с чужбины, 
Пропахший пальмами, 
Чтоб тонкими рябина 
Коснулась пальцами 
Щеки разгоряченной, 
Кудрей запутанных...
Это поэзия!

Слишком долго носился ветер вдали от Родины, «давно оюженный», забывший в райских кущах свой край завьюженный». Его не приняла родная земля, не узнала рябина, не ответила на объятия гора, отвергли берега и реки:

Ока окаменела
И Кама — каменна.

Что может быть страшнее, чем быть изгнанником на собственной земле? Стихотворение удивительно цельно. Все — на одном дыхании! Смысловое ударение в каждой строке падает на последнее слово. Оно выделено чуть протяжно — и от этого грустная напевность.

Тихонько плачет ветер,
На кулачки дыша,
Его жалеют дети,
А мне уже не жаль.

«Уже не жаль». Видимо, было жаль, ведь стихотворение очень печально, пронизано болью за отчужденного. Но в этом «уже» и есть единение с рябиной и горой, с Окой и Камой — единение с Родиной, твердость в неприятии измены.
...Я перелистываю сборник, возвращаюсь к началу, к первым стихотворениям, к портрету молодой женщины со спокойным лицом и внимательными глазами. Хочется найти что-нибудь необыкновенное в лице, в облике... А с портрета смотрит милое женское лицо, черты чуть расплывчатые, домашние. И вспоминается из предыдущих ее стихов:

Простолюдинка ива я, 
К земле неприхотливая: 
Никем не обихожена, 
Ничем не огорожена.

Да, наверное, и у нее, как у всех, тысячи забот, которые пригибают и приземляют нас. Но ее они не приземлили, не погасили в глазах удивление и внимание к миру, без которых не может быть поэта.
Ольга Фокина родилась на Севере, в деревне Артемьевской, расположенной на речке Содонге (Содонга — уже песня!), впадающей в Северную Двину. И вся ее поэзия проникнута любовью к своему краю, чувством невозможности существования вне его: «В моей груди брусничный сок, и сок ржаной, и сок березовый».
Наверное, все биографии, а биографии поэтов особенно, нужно составлять не из дат и фактов — родилась на Севере, училась в Архангельском медицинском училище, писала стихи, поступила в 1957 году в Литературный институт, окончила его и вернулась на родину, — хотя и они характеризуют человека. Мне кажется, что биография поэта складывается из впечатлений, даже потрясений, которые потом становятся стихами.

Военное детство в далекой деревне: 
«Война-то война, а у нас тишина!».
Как тесто, поднявшееся из квашни, 
Как белые хлебы, сугробы пышны.

Всмотритесь в эти сравнения — это же сравнения голодного человека, когда что ни видится, что ни думается, ассоциации одни — с едой. Даже к огромному на детской ноге валенку — зависть:

Разинул, дырявый, голодную пасть 
И сахаром-снегом насытился всласть,

Даже солнцу не рада, потому что оно похоже на праздную пустую ложку: «Завидная ложка». И страшное следствие голода

— «идти по деревне куски собирать»...
Я криком кричала, молчанье храня: 
Подайте, коль можете, ради меня! 
И ради братишек, таких же, как я!

Выжили. Осталась память. Осталась благодарность к спасшей ее деревне. И самые лучшие песни — этой деревне и о деревне — не только Артемьевской Верхнетоемского района Архангельской области, но всей России.
А вот стихотворение «Подснежники» из сборника «Реченька». Оно — тоже потрясение войной, потрясение судьбой мальчишки, успевшего повидать за свою короткую жизнь пожары, толпы беженцев и незахороненных мертвецов, умеющего стащить торбу ячменя у лошади и догнать машину ради пригоршни пшеницы на кашу, одичавшего, кажется, от всего этого и потерявшего надежду. И вдруг — его сон, а во сне подснежники, «синие бубенчики со звоном», и голоса отца и матери, совсем забытые, почти и не существующие вовсе. И мальчишка, затосковавший по человеческому теплу, бежит в лес, за подснежниками, хоть и не знает, как они выглядят.
Это стихотворение несколько сентиментально, и у него такой счастливый, почти нежизненно счастливый конец: и родители с фронта вернулись, и подснежники отчаявшийся человечек нашел все-таки. Но, наверное, бывает такое и в жизни. Ведь стихотворение адресовано реально существующему Саше. Видимо, это' в его жизни произошел такой случай. Но когда из случая рождается стихотворение с детской верой в победу добра, в возможность, в необходимость даже, награды горя — счастьем, понимаешь, что написать его мог только очень светлый человек.
Насколько светлее и добрее восприятие мира у много переживших людей. Казалось, должно быть наоборот: согнуть человека должны были невзгоды, разуверить, а получается обратное — пережитое, выстраданное рождает понимание и доброту.
Доброта Ольги Фокиной — в умении заставить увидеть ее глазами, а значит, и полюбить так же, как любит она. Бог первый снег, который она сравнивает с кружевами «первозданной белизны, несказанной новизны». А вот о весне:

Ничего, что березы безлисты, 
И не спится, а видится, как 
Выпускает стрекоз серебристых 
Серебристый прибрежный ивняк.

А какие люди живут в ее стихах!

А вон и жёнки. 
Вишь, повадились, пижонки, 
Ездить на луг день нажимный 
Все машиной да машиной,
И пешком бы не ослабли! 
Ну-ко, где мои-то грабли? 
Эко в кузове-то тесно, 
Ну-ко, где мое-то место?

Ярко, сочно, малявинскими красками написана эта русская женщина, которая за всеми деревенскими делами: с утра пораньше сбегать к колодцу, растопить печь, накормить кур, подоить корову, наготовить еды на немалое количество ртов, да и в колхозной работе не отстать от других, не утратила главного — умения радоваться жизни, жить щедро, весело. Она — счастливая (стихотворение так и называется), а счастливые «времечка» не наблюдают, и пылятся ее золотые часики на божнице. Время и так проходит. «Посидела — еле встала, поседела — не видала».
Вот к таким женщинам и вернулась Ольга Фокина из Москвы после окончания Литературного института. А они встретили строго:

Вишь ведь, как тебя изнежили, 
Аль сменили там, в Москве?

И проверка — на меже, серпом. Не разучилась ли, своя ли? Она осталась своей, верная и людям, и природе Севера. Вот характерные для сегодняшней Ольги Фокиной строки:

Я знаю, что если не радость 
В основе событий и снов, 
То крик — это попросту слабость, 
Бессильный о помощи зов. 
Ведро под родник подставляю, — 
Спокойна, светла и добра, — 
«Пройдет! Пролетит!» — напевает 
Живая струя серебра.

С радостью и бедой идет она к своему исконному, родному, только здесь приходят к ней успокоение и сила «работать на совесть, чтоб вышел с людьми разговор». А говорить с близкими тебе людьми можно обо всем, о самом сокровенном. В поэтических сборниках Ольги Фокиной много стихотворений-воспоминаний. А стихи о любви!

Мой хрустальный апрель! 
Календарь листается, 
В сентябре ль, в декабре ль 
След твой потеряется? 
Смоет дождь, скроет снег, 
Вытопчут прохожие? 
Сколько зим, сколько лет 
Между нами, боже мой!

Ольга Фокина — зрелый поэт, со своим, особенным голосом. Ее стихи узнаешь сразу по присущей ей песенной манере, по использованию деревенской речи, частушечных ритмов, припевок Севера.

Ах, рыбаки, проспали зорю — 
Теперь варите поплавки! 
Ах, женихи, проспали Зою, 
Теперь кусайте локотки.

Так и видится яркая группа девушек. И две из них по очереди выпевают: 

О Зое плачут все гармони, 
И все баяны голосят... 
Такую девку проворонить, 
Ах, сорок через пятьдесят!

Почти народной песней воспринимается и колыбельная, которая поется малышу, живущему в современной квартире среди современных шумов: где сверху что-то вроде пира, а справа в стенку — «по гвоздочку молоток». И чтобы успокоить норовящего разреветься малыша — колыбельная про «зыбоньку-покачку в березовом краю». И то, что Ольга Фокина говорит об этой колыбельке:

Дрожит она от ветра.
От бабочкиных крыл,
От лиственного света,
Что зыбку испестрил, —

можно сказать и о самом стихотворении, настолько оно легкое и прозрачное. И, может быть, только два последних четверостишия выпадают из этой поэтической легкости, тяжеловаты для нее.
Сборник называется «Камешник». В нем есть стихотворение с таким же названием. Возвращаясь в город, героиня везет с родных мест, с берега Двины и Содонги, дорогой багаж, галечник-камешник. Камешки разные, «с именем, с фамилией каждый камешек, со своей повестью». Камешки с родных мест — «Может это каждому нужно для зимы» — спрашивает Ольга Фокина. Ее стихи — те же камешки с Двины и Содонги, «чистые хрусталики, дорогой алмаз», которых не понять и которым не поверить невозможно.

Источник: Фомина Л. Живая струя серебра // Наш современник. – 1974. – № 9. – С. 184–186.