* * *
По пальцам дни осенние
Считаю без труда.
Зима, мое спасение,
Идет, идет сюда!
Еще в веселой панике
Снежинки не летят,
Но крыши, словно пряники,
Под инеем блестят.
Еще дымит и кружится
Свободная река,
Но не растаять лужицам
Уже наверняка!
Еще пусты и скучны
Закрытые катки,
Но нетерпеньем скручены
«Снегурок» хоботки.
И лыжам снятся кроссы,
И снится крутизна.
Да здравствуют морозы!
Да здравствует зима!

* * *
Мне, конечно, ничего не стоит
Снова написать тебе письмо,
Тихое, открытое, простое,
Словно примирение само.
Да ведь было писано немало,
Посчитать – едва ли перечтешь!
Мы и раньше ссорились, бывало,
Но всегда мирились... ну, так что ж!
Из моей души обиды жало
Ты, целуя, извлекать умел,
Слишком много я тебе прощала,
Оттого ты слишком осмелел.
Оттого, едва за синей далью
Скрылся поезд, увозя меня,
Провожал ты Нину или Галю
До ее крыльца или плетня.
Провожал открыто, не скрываясь,
Обнимал немножко... – ну, так что ж!
Ведь узка была тропа кривая,
Высока была густая рожь.
Высока... а ты ее не ниже – 
Беззаботен, молод и красив,
Ни умом, ни силой не обижен,
И тебе ль прощения просить,
И тебе ль чего-нибудь бояться,
И тебе ль чего-нибудь не сметь – 
Молодость дана, чтоб не теряться,
Старость – об упущенном жалеть.
И, поняв твои полунамеки,
Я тебя не стану обвинять,
Но ни километры и ни сроки
Не сумели изменить меня.
Я еще люблю тебя, пожалуй.
Но листок опять остался бел:
Слишком много я тебе прощала
Да ценить ты это не умел.

* * *
Я люблю вас, ночи черные,
Я люблю вас, ночи белые,
И ручьи некипяченые,
И березы поседелые.
Под луной или под инеем,
Иль под северным сиянием
Я ночами часто длинные
Проходила расстояния.
Было – снег скрипел под лыжами,
Было – сани мчались с посвистом,
Только чаще ели слышали
Быстрый шаг, что на морозе стыл.
Я несла в лесные домики
И в бараки с лесорубами
В сумке – пушкинские томики,
За спиной – рюкзак с микстурами.
Мне сейчас с тоской упорною
Светят люстры осовелые...
Воротитесь, ночи черные!
Воротитесь, ночи белые!

* * *
Попробуй удержать, попробуй!
Останусь, если ты – сильней,
Чем синие мои сугробы
И колыбельный скрип саней.
Останусь ждать тебя с собраний,
И шить, и гладить, и стирать,
Коль трепет северных сияний
Сумеешь взглядом заменять.
Но я ли буду виновата,
Но ты ли будешь виноват,
Когда захочется обратно,
Когда захочется назад?
И ты лыжню припорошенную
Увидишь утром из окна,
И вслед метнешься, сна лишенный,
Но самолетом – не догнать.
Но поездами не доехать,
На скакуне – не доскакать:
В моем любимом царстве снега
Мне ветер будет помогать.
Не все ль равно – потом, сейчас ли
Узнаешь ты... узнай теперь:
Там будет кто-то очень счастлив
Открыть простуженную дверь.
Он все поймет, он руки вскинет,
И возле сердца моего
Лишь для него растает иней
Под поцелуями его.
 

* * *
Мне не верят, что вместе с тобою
Прилетели ко мне чудеса:
Закачались цветы на обоях,
На цветах заискрилась роса.

Мне не верят, но это – не сказка – 
Стулья в двадцать четыре ноги
Начинают веселую пляску,
В коридоре заслышав шаги.

Доказать свою правду смогу ли? – 
Умирают на стенах цветы
И становятся стульями стулья,
Если в комнату входишь не ты.


* * *
В один из августовских дней
Я покидала край родимый:
К снопам склоняющихся жней,
И тот напев неповторимый,
Который в детстве пела мать,
Напев задумчиво-печальный,
В котором слов – не разобрать,
Но внятно мне его звучанье!
Он умолял: – Останься с нами,
Не покидай родных полей.
Ведь и за дальними морями
Ты не найдешь земли милей.
Зачем тебе чужие реки?
Поверь, не чище их струя,
А если Дон теплей Онеги,
Так степь – стихия не твоя.
Ты загрустишь о тайных тропах,
В тайге проложенных тобой,
О синих северных сугробах,
О струйке дыма голубой
Над покосившеюся крышей,
О старой матери...
Вернись!
И, чемодан убрав повыше,
К снопам пониже наклонись.