Партийная жизнь, пропаганда и агитация

Кудрявцев В. «Стопроцентный» американец / В.Кудрявцев // Красный Север. – 1985. – 2 марта.

---

«Стопроцентный» американец

Скажу сразу, что на моем месте, уважаемые читатели, мог бы оказаться любой из вас.
Это было в конце ноября, я ехал в командировку в Тбилиси и в купе поезда «Вологда – Москва» встретился с американским журналистом Робертом Калленом. Непривычно, согласитесь, оказаться один на один с человеком из капстраны и беседовать с ним в неофициальной обстановке. Роберт приезжал в Вологду для сбора материалов об архитектурных памятниках старины, об охране их и реставрации. Мы говорили о многом: о работе и о семье, о сельском хозяйстве и советских писателях, о правах человека и о проблемах войны и мира, о том, что каждый из нас может сделать для будущего.
Естественно, что мы далеко не всегда понимали друг друга, но я, признаться, никак не думал, что в лице Роберта, журналиста, работающего в Советском Союзе, встречу не просто чужого мне человека, но еще и человека, так откровенно чуждого нам по взглядам даже на самые, казалось бы, общечеловеческие вопросы – добра и зла, правды и лжи, порока и добродетели. Не знаю, может быть, в чем-то я буду и не прав, делая выводы из нашего разговора, но в одном, поверьте, уверен твердо – Роберт никогда не станет другом нашей страны, никогда не захочет понять нас с вами, разделить нашу тревогу за судьбы мира и жизни на планете.
Я был бы рад, если б ошибся, но пока, к сожалению, факты упрямо заставляют меня думать о другом. Об этом и хочу сегодня вам рассказать.

Как вы думаете, кто они – бездомные люди самой богатой капиталистической страны?
– Несчастные люди, – скажет кто-то. Жертвы эксплуатации, – добавит другой. Я тоже так думаю, но, по словам Роберта Каллена, бездомные – это больные люди, которых в свое время выпустили из психиатрических больниц. Но случись такого, но было бы и проблемы.
– Тогда почему же их снова не могут поместить на лечение?
На этот вопрос Роберт не ответил. Он вообще как-то неохотно говорил о людях не своего класса. Они, судя по всему, его не интересовали.
– А что интересует журнал, который вы представляете?
Роберт тут же поправил меня:
– Я представляю не журнал и не страну, а себя...
Да, да, так и сказал – но больше, не меньше.
– Но почему по страну?
– Потому что я – свободная личность и в своих убеждениях ни от кого не завишу...
– Так ли уж ни от кого? А если завтра вы перейдете в другое издание, и новый хозяин потребует того, что будет против ваших убеждений? Вы же не откажетесь работать, но так ли? Иначе вам не на что будет кормить семью. Так в чем же ваша свобода? В том, что вы сегодня, имея положение в обществе, живете безбедно и делаете то, чего не могут делать безработные американцы? И есть ли гарантия, что, отстаивая свои взгляды, вы не окажетесь завтра в очереди за благотворительной похлебкой вместе с ними?
– Нет, не окажусь. Через полгода я уезжаю в Нью-Йорк и получаю место редактора отдела иностранной информации в своем журнале.
Роберт помолчал и добавил: «Да и много ли их, безработных, о которых вы не устаете писать – один на десять работающих. Один из десяти».
Для него, американца, это не много. Но Роберт почему-то не прибавил к ним членов их семей, а если посчитать еще их, то цифра вырастет до тридцати миллионов. Разве этого мало? Тридцать миллионов человеческих судеб, до которых американскому журналисту, попросту говоря, нет никакого дела. Одно упоминание о безработных оскорбляет его национальные чувства. Вряд ли когда он будет о них писать, а если и будет, то не иначе, как о     «бездельниках», паразитирующих на обществе. Ведь именно так назвал их президент Рейган. Конечно, выбирать темы – право любого журналиста. Можно умалчивать об острых социальных проблемах своей страны, но нельзя сегодня не думать о мире – главной теме середины восьмидесятых годов двадцатого века.
– Роберт, вы, наверное, могли бы сегодня, побывав в пашей стране, объективно рассказывать о Советском Союзе своим читателям. Хотя бы о миролюбивом характере советского человека, о том, что мы действительно не хотим войны и всеми силами стараемся предотвратить ее. Разве не так? Но ведь вы не делаете этого. Вас, насколько я понял, больше интересует личная жизнь членов правительства и всякого рода отщепенцы. Почему? Это ваши убеждения или воля хозяев журнала?
– О мире говорить рано, заявил он. – Мы не готовы к этому. Сегодня развитие военной техники опережает развитие службы контроля за ней, а без контроля нам не договориться...
– Почему? Разве мирные инициативы нашей страны не позволяют вести равноправный диалог?
– Это все бумаги и слова. А бумагам я не верю. Не верю договорам и резолюциям. Они только запутывают и подрывают доверие.
Роберт замолчал. Я понял, что разговор этот ему не правится. Ну, хорошо, пусть он не хочет говорить о политике, так, – может быть, ему сейчас ближе тема его будущей статьи о Вологде? Ничего подобного. Хотя, казалось бы, сам бог велел ему воспользоваться этой встречей и поинтересоваться у молодого вологжанина о прошлом, настоящем и будущем северного края. Ведь это очень важно. И будь у меня такая встреча в его стране, я бы, кажется, этой возможностью обязательно воспользовался и извлек бы из разговора максимум полезной информации. И не только это удивило меня. Оказалось, что он изучал в Вологде не только памятники архитектуры, но и другие «достопримечательности» – не обошел стороной даже баню. Плохого в этом, может, ничего и нет, но как-то не укладывается в голове – стоит ли ехать из Москвы в Вологду на один день, чтобы попариться в общественной бане? Заманчиво, конечно, но ведь тема-то какая – и всего один день! До бани ли! Боюсь ошибиться, но мне показалось, что и тема будущей статьи никоим боком, говоря по-русски, Роберта не задевала. А вспомните, как бесстрастно он говорил о мире, давая понять, что в обострении международной обстановки виноват прежде всего Советский Союз. Как же так, живя в стране, постоянно общаясь с советскими людьми, не понять, кто подталкивает мир к катастрофе.
Неужели его свободная личность так несвободна в выборе: мир и война. Или выбор этот не зависит от его воли и убеждений? Тогда как понимать его свободу?
– Роберт, скажите, зачем ваша страна напала на Гренаду? Она что, представляла для США реальную угрозу?
– На Гренаде были американские студенты. Им грозила опасность. Вспомните события в Иране – каково тогда было беззащитным американским гражданам?
Вот, оказывается, в чем дело! Правда, Роберт ни словом не обмолвился о том, какими средствами американские солдаты ограждали «покой» своих соотечественников, как без суда и следствия они расправлялись с местным населением, бросали в тюрьмы– борцов за свободу и убивали ни в чем не повинных людей. Вряд ли бы мы увидели Роберта Каллена среди демонстрантов у Белого дома, требующих немедленного прекращения агрессии, нет, это не в его убеждениях, он в жизни усвоил раз и навсегда, – сильный всегда прав, он лучше бы заткнул ватой уши, чтобы не слышать крики и стоны, и написал бы о доблести и геройстве вооруженных до зубов десантников, об их «освободительной» миссии. Говорю так уверенно потому, что Роберт в разговоре со мной практически изложил тезисы своей будущей статьи. Не буду спорить, возможно, он искренен и, может быть, это и есть его убеждения, но простите, за такие убеждения в Америке платят деньги, и немалые, они удобны и выгодны, за них ты не получишь резиновой дубинкой вдоль спины, за них не бросят тебя за тюремную решетку. Потому-то так и спокоен Роберт Каллен за свое место в журнале. Он знает, что надо делать, чтобы не оказаться за бортом сытой и благополучной жизни.
– Я, между прочим, выступал против Рейгана, я был за ОСВ-2, – сказал Роберт, когда понял, что его акции как «свободной личности» стали вдруг падать в цене.
Прекрасно, но ведь свой голос Роберт подавал тогда, когда знал, что ему ничего не угрожает, подавал так, «между прочим», а не всерьез, подыгрывая общественному мнению – не более. А возможно, и по указке свыше. Говоря об этом, Роберт чувствовал, какой теперь козырь надо выбросить в игре: вот, мол, гляди, какая свобода: захотел и выступил аж против самого президента.
Я не могу поверить в то, чтобы он, Роберт Каллен, мог бороться за свои убеждения, но думая о последствиях. Чтобы он мог ради них оставить работу и встать в ряды истинных борцов за права и свободы простых американцев. Нет, и еще раз нет. Он не тот, чтобы заигрывать с огнем и рисковать, он хорошо знает, за что ему платят и кто. Потому и этот козырь в его руках для меня был не убедительным. Уж слишком он затаскан!
А теперь вернемся к Гренаде. Итак, повод для агрессии, но словам Роберта, безопасность трехсот американских студентов. И это не частное мнение журналиста, это версия официальная. Ничего другого, во всяком случае, Роберт в доказательство но привел.
Вот такие аргументы. Скажите, для вас они убедительны? Для меня тоже нет. Но заметьте, с каким пафосом они были преподнесены: вот так – себя в обиду не дадим. Что это – чувство национальной гордости или угар шовинистской пропаганды? Скорее последнее, то, что сегодня в Америке называют «возрождением патриотизма».
Насколько же объективно может писать такой журналист о нашей жизни, о советских людях?
Чтобы ответить на этот вопрос, я попросил своих знакомых, владеющих английским, перевести некоторые материалы из двух номеров «Ньюсуик». Кстати, журналы эти Роберт торжественно вручил мне и моему соседу по купе сразу, не успев даже снять пальто. Позже я не удержался и спросил у него, почему он с такой настойчивостью предлагает их своим попутчикам?
– А где его можно купить в вашей стране? – удивился он. – А люди интересуются. Молодежь интересуется. Разве это плохо?
Не знаю, кому еще из вологжан подарил (а в этом я уверен) Роберт Каллен номера своего журнала, но хотел бы предложить им вместе со мной еще раз перелистать его страницы и вчитаться в отдельные материалы. Они, поверьте, не безынтересны и многое добавляют к характеристике американского журналиста, объясняя в чём-то и его поведение.
Судите сами. Вот номер за 1 октября 1984 года. Автор статьи «Переговоры снова» иначе как «империей зла» нашу страну не называет, и пытается доказать, что проблемы роста вооружений и угроза миру остаются неразрешенными ввиду того, что Советский Союз хочет получить в этих вопросах односторонние уступки (вспомните мирные инициативы нашей страны и ее односторонние обязательства).
А вот на странице 10-й и статья самого Роберта Каллена. В ней он, верный своим журналистским приемам и потакая вкусам хозяев и читателей, «исследует» как раз факты из биографии ответственного работника, он же услужливо подсказывает американским лидерам, как вести себя на переговорах с советскими руководителями, чтобы не пойти у них на поводу, и обвиняет Советский Союз в том, в чем виноват сам – в обострении международной напряженности.
А теперь скажите, чего стоит тогда «выпад» Роберта против Рейгана по ОСВ-2, если в статье он открыто сваливает всю вину на Советский Союз, выгораживая свое правительство. Есть ли какая последовательность в его действиях? И в каком случае он высказывает свои истинные убеждения?
И это не все. Журнал, например, смакует, описывая «неурожайный год» Советов и трудности, с которыми в связи с этим им (то есть нам) предстоит столкнуться в экономике.
Я мог бы приводить еще немало примеров, по, думаю, достаточно и этих, чтобы понять «дух» журнала, его политическую ориентацию. Разве не видно теперь, что Роберт Каллен, как бы он ни отгораживался от журнала, защищая «независимость своей личности», все же представлял в разговоре не самого себя, свободного от предрассудков, а тот самый «Ньюсуик», его позицию, его убеждения. Он даже мысли свои, сам того не замечая, оформлял цитатами из журнальных статей, не очень-то утруждая себя думать над проблемами конца двадцатого века.
Теперь понятно, почему Роберт в каждую поездку прихватывает с собой десятки экземпляров журнала, почему с неизменной улыбкой, располагая к себе собеседника, предлагает ему «Ньюсуик». Теперь ясно, почему журнал нельзя купить в Советском Союзе – слишком непорядочен он с точки зрения информации. А ведь задавал тогда этот вопрос Роберт неспроста. Он хотел еще раз предъявить мне избитое обвинение в том, что, дескать, моя страна противодействует «свободному культурному обмену» между государствами, нарушая тем самым положение хельсинкских соглашений. Но так ли это? Но застилает ли Роберту глаза обида за свой журнал? Приведу только один факт (не знаю, известен ли он Роберту). Так вот, за послевоенный период, например, в СССР издано 15 тысяч книг американских, английских и западногерманских авторов, в то время как книги русских и советских авторов, вышедшие в этих странах, изданы всего тиражом не более 2,5 тысячи. Так кто же тогда препятствует культурному обмену? И вправе ли Роберт обвинять нашу страну в невыполнении хельсинкских соглашений? Мы за обмен информацией объективной, не перевернутой с ног на голову, мы за то, чтобы культурный обмен между государствами помогал людям лучше узнать друг друга, мы за такой обмен, который бы не дезинформировал общественное мнение, а помогал ему выставлять верные оценки фактам и явлениям современного мира.
– Интересно, как вы напишете о Вологде? – спросил я.
Роберт не ответил «как», но сказал, что писать будет, но мало.
– Вам поправился город?
– Да, конечно.
– А можно, я напишу о нашей с вами встрече? – спросил я.
Роберт улыбнулся:
– Пожалуйста!
В Москве мы расстались. Роберт дал мне свою «визитку» и пригласил в гости па Кутузовский проспект. Пообещал также выслать в редакцию журнал со своей статьей о Вологде.
В редакционной почте журнала нет...  

В. Кудрявцев