(c) СЦИЛЛА И ХАРИБДА, ИЛИ ОБ УМЕРЕННОСТИ
Мы находимся в самом опасном месте наших рассуждений. Мы поставили
много вопросов, но все время оттягивали ответы на них; мы дали много
обещаний, снабженных столь выспренными названиями, как "пантокреатика"; мы
сказали кое-что о хаосе, дошли до праначал "имитологии", и все это
неуклонно толкало нас к новым проблемам. Это вопрос о математике и ее
отношении к реальному миру, на этот раз к здешнему миру, проблема языка и
семантики, разные виды "бытия"; одним словом, мы приближаемся к области
бездонных философских вопросов, в которых может бесследно потонуть весь
наш конструкторский оптимизм. И дело не в том, что все эти проблемы
чрезмерно сложны, что любая из них заняла бы по крайней мере целый том,
если не целую библиотеку, и даже не в том, что нам не хватает всесторонней
компетенции. Суть дела в том, что компетенция наша нам не пригодится, так
как все это спорные проблемы.
Это я должен объяснить поточнее. Книги, популяризующие нынешнее
состояние знаний - скажем, знаний в области физики, - причем
популяризующие хорошо, представляют дело так, будто существуют две четко
отделенные друг от друга области: область того, что наукой уже раз и
навсегда установлено, и того, что еще до конца не выяснено. Это похоже на
посещение прекрасного, снизу доверху великолепно обставленного здания, его
отдельных покоев, где то тут, то там лежат на столах нерешенные
головоломки. Мы покидаем сей храм с уверенностью, что эти загадки рано или
поздно будут решены, в чем убеждает нас великолепие всей постройки. У нас
даже не мелькнет и мысли, что решение этих головоломок может привести к
разрушению половины здания. Такое же впечатление производят на нас
учебники математики, физики или теории информации. На первый план
выдвигается впечатляющая конструкция. Неясные проблемы укрыты от наших
глаз лучше, чем в популярной лекции, ибо популяризатор (я имею в виду
популяризатора-ученого) понимает, какой потрясающий эффект вызывает
появление Тайны во время лекции. Напротив, автор учебника (например,
университетского) прежде всего печется о прочности представляемой
конструкции, о ее монолитности; он ни во что не ставит какие-то там
эффекты и не чувствует себя обязанным переводить многоэтажные формулы на
обыденный язык, что позволяет ему легче избегать спорных интерпретаций.
Конечно, тот, кто знает предмет, сориентируется, сколь многими способами
можно толковать материально-физическое значение всей этой символики
квантовых уравнений, какие бездны противоборствующих точек зрения скрывает
в себе та или иная формула. Он поймет также, что другой теоретик написал
бы книгу, во многих местах расходящуюся с той, которая лежит перед ним.
Все это понятно и необходимо, так как нельзя ни популяризировать, ни
учить, сразу вводя в гущу споров по актуальным вопросам. Читатель
популярной книги и без того не примет участия в решении этих вопросов, а
человек, посвятивший себя науке, должен вначале познать ее оружие и
конфигурацию поля боя, пройти муштру и усвоить основы тактики, прежде чем
сможет принять участие в ее стратегическом совете. Однако нашей целью не
является ни популяризация того, что уже создано, ни приобретение в
какой-либо степени профессиональных знаний. Мы хотим заглянуть в будущее.
Если бы мы раздули наши притязания до чудовищных размеров и захотели
бы сразу оказаться на самых вершинах науки, там, где спор ведут не
популяризаторы или авторы учебников, а сами создатели того, что затем
изучается и распространяется, если бы мы осмелились принять участие в их
спорах, то это было бы чем-то худшим, чем просто комическая ситуация. Это
была бы ошибка. Оставим комичность - что, собственно говоря, мы стали бы
делать? Допустим, что мы понимаем все, что говорят специалисты в области
теории информации, математики или физики, высказывающиеся в пользу тех или
иных взглядов. Эти взгляды противоречивы. Концепция квантования
пространства непримирима с классической квантовой механикой. "Скрытые
параметры" элементарных частиц существуют или не существуют. Бесконечность
скорости распространения процессов в микромире противоречит принципу
конечности скорости света. "Интеллектроники" говорят, что можно построить
модель мозга из двоичных (дискретных) элементов. "Фунгоидисты" утверждают,
что это невозможно. Обе стороны имеют прекрасных специалистов, способных
совершить очередные перевороты в науке. Должны ли мы пытаться
эклектрически примирить их предположения? Это бесполезно: научный прогресс
не рождается из компромиссов. Должны ли мы признать правоту аргументов
одной стороны в противоположность другой? Как же найти критерий выбора,
если Бор спорит с Эйнштейном или Брауэр с Гильбертом? Может быть, мы
должны обратиться за этими критериями к философам? Но ведь у них даже в
границах одной философской школы толкования основ физики или математики
являются предметом споров!
И при всем том это не академические проблемы и не ссоры вокруг
значения каких-то деталей. Речь идет о самых фундаментальных положениях
науки, о вопросах бесконечности, измерений, связи атомных частиц со
структурой Космоса, обратимости или необратимости явлений, хода времени,
не говоря уже о проблемах космологии или космогонии.
Вот так, следовательно, выглядит наша Сцилла: бездна, к берегам
которой мы легкомысленно устремились, имея в виду удаленное на тысячелетия
будущее. Различимы ли элементарные частицы? Можно ли постулировать
реальное существование "антимира"? Существует ли потолок сложности
системы? Имеется ли предел устремлениям "вниз", к бесконечно малым
размерам, и "вверх", к безграничным величинам, или они непонятным способом
замыкаются наподобие круга? Можно ли сообщать частицам произвольно высокую
энергию? - Что нам до этих дел? Чем являются они для нас? Да всем, если
так называемой "пантокреатике" не суждено остаться пустословием, тщетным
бахвальством, достойным глупца или ребенка. Если бы каким-то чудом мы
сконцентрировали в себе знания самых умных специалистов Земли, то и это
нам ничего бы не дало: ведь речь идет не о том, что в наше время нельзя
быть универсальным мудрецом, а о том, что такой мудрец, даже если бы он и
существовал, должен был бы решать вопросы о своей принадлежности к
какому-нибудь из лагерей. Волновая и корпускулярная природа материи
проявляются в зависимости от того, что мы исследуем. Не так ли обстоит
дело и с длиной? Не является ли длина чем-то подобным цвету - не свойством
явлений, данным на всех уровнях действительности, а чем-то, что возникает?
Если задать приведенные выше вопросы, то самый выдающийся специалист
ответит, что ему неизвестно решение, отличное от его собственной точки
зрения, уж конечно, опирающейся на гигантскую теоретическую конструкцию (с
которой, однако, не согласны другие, не менее выдающиеся специалисты).
Я не хотел бы, чтобы от моих слов создалось впечатление, что
современная физика или кибернетика - всего лишь моря противоречий и
вопросительных знаков. Это не так. Достижения огромны, но их слава не
может рассеять окутывающую их мглу. В истории науки бывали периоды, когда
казалось, что возводимое здание уже почти закончено и удел будущих
поколений - лишь совершенствовать его мелкие детали. Такой оптимизм
господствовал, например, на склоне XIX века, во времена "неделимости"
атома. Но есть и такие периоды, как нынешний, когда, собственно говоря,
уже нет несокрушимых научных тезисов, опровержение которых все специалисты
признали бы невозможным. В наше время шутливое замечание одного
выдающегося физика о том, что новая теория недостаточно безумна, чтобы
быть истинной, звучит, по сути дела, серьезно. Ныне ученые готовы принести
на алтарь новой теории наиболее фундаментальные и освященные истины; они
высказывают сомнение в том, что микрочастица существует в определенном
месте пространства-времени; они допускают, что материя возникает из ничего
(такую гипотезу высказал Хойл); наконец, они ставят вопрос, применимо ли к
внутриатомным явлениям вообще такое понятие, как длина 1.
Но не менее опасной является Харибда легкомысленной
"поверхностности", жонглирующая неограниченными возможностями науки;
водоворот космической болтовни родом из "научной фантастики", области, в
которой все можно сказать, так как ни за что не отвечаешь; области, где ко
всему подходят с легкой руки, скачут по верхам, где дыры и лохмотья в
логических рассуждениях заслоняются псевдокибернетической риторикой, где
расцветают трюизмы о "машинах, пишущих стихи, как Шекспир", и глупости о
космических цивилизациях, с которыми найти общий язык не труднее, чем с
соседом по квартире.
Поистине нелегко провести корабль между этими двумя затягивающими
водоворотами. Сомневаюсь, возможно ли это вообще. Но даже если бы нашему
плаванию суждено было закончиться фатально, navigare necesse est 2, ибо, не
тронувшись с места, никуда наверняка не попадешь. Следовательно,
необходима умеренность. Какая? - Конструкторская, так как мы хотим
настолько узнать мир, насколько это необходимо, чтобы его улучшить. А если
нам это не удастся сделать, то уж лучше, чтобы нас поглотила Сцилла, чем
Харибда.
1
И.С.Шапиро, О квантовании пространства и времени в теории
"элементарных" частиц, "Вопросы философии", 1962, No 5.
2
Вести корабль необходимо (лат.).