— В этой области Д. называют, прежде всего, те конкретные факты, на которых основывается судейское убеждение, что объяснение тяжущегося согласно или несогласно с истиной. Это значение термина указывает на то, что в уме судьи совершается индуктивный процесс мышления: из собранных фактов он делает вывод. Но в техническом смысле Д. называются те внешние средства, которые по закону служат судье для приобретения познаний о фактах данного спора. Средства эти внешние — и потому доступны контролю и оценке заинтересованных лиц; средства эти установлены законом — и помимо них судья не вправе знать что-либо о спорных фактах. Хотя бы, напр., судья где-нибудь вне залы суда и слышал, как Б признавал себя должником А, но, приступая к разрешению иска А, он не вправе освободить последнего от представления законных Д. долга. Будучи установлены законом, Д. уже в силу этого отличаются чисто условным и историческим характером; так, во Франции договоры на сумму свыше 150 фр. не могут быть доказываемы свидетелями; но у нас договоры о найме городских квартир на какую угодно сумму можно не облекать в письменную форму. Группируя различные средства Д. с исторической точки зрения, мы видим, что такие средства, как судебный поединок или поле, различные ордалии, жребий, соприсяжники, присяга в современном гражданском судопроизводстве или совсем немыслимы, или, как присяга, употребляются в виде редкого исключения, потому что почти все они не дают познания о спорных фактах, а способны лишь чисто формальным образом подкрепить объяснения тяжущихся. Современные средства Д. все направлены на образование судейского убеждения и классифицируются в зависимости от путей, которыми судья воспринимает впечатления. Наилучшим средством познания служит, конечно, непосредственное, личное ознакомление с предметом; но в гражданском процессе оно возможно только в исключительных случаях, когда спор идет о материальных предметах. Тогда судья знакомится с предметом путем осмотра на месте (см.). Главным источником познания для судьи являются показания других людей, как и вообще главная масса наших знаний черпается нами из чужого опыта и наблюдения. Показания экспертов, или сведущих людей (см.), помогают судье даже в более близком знакомстве с предметами личного наблюдения, когда для этого требуются специальные познания. Тем более судья всецело предоставлен показаниям других лиц, когда личное наблюдение невозможно. Эти показания могут исходить или от самих тяжущихся, или от лиц посторонних. Показания первого рода играют роль Д., когда они содержат в себе признание (см.) фактов в пользу противника; показание тяжущегося в свою пользу является Д., когда оно облечено в форму присяги (см. это сл.); в обоих случаях убеждение судьи отодвигается на второй план перед более или менее формальным установлением истины, так как, в силу особенности гражданских прав, тяжущийся волен поступиться своим правом и признать существование факта, по убеждению судьи не существующего. При присяге, в силу той же особенности, тяжущийся волен положиться на совесть своего противника и допустить установление присягой факта, вопреки, быть может, убеждению своему и судьи в противном. Присяга в нашем новом (общем) судопроизводстве никогда не назначается судом, а является делом соглашения сторон; случаи ее допущения стеснены законом, и на практике она составляет крайне редкое явление. Совершенно неизвестен нашему судопроизводству, как особый институт, допрос тяжущегося по требованию противника, по определенной программе (interrogatory английского, interrogatoire sur faits et articles французского права). Важнейшим Д. служат в гражданском процессе показания лиц посторонних, или свидетелей (см.). В различных судопроизводствах свидетельские показания представляют либо обширное понятие, в которое всецело входит и заключение сведущих людей (напр. в Англии), либо более тесное, как, напр., у нас, где от свидетелей различаются еще окольные люди (см. Дознание через окольн. люд.), заключение сведущих людей считается не самостоятельным Д., а лишь способом поверки других Д. В современном праве доверие к свидетельским показаниям основано на предположении, что люди чаще и легче говорят правду, чем лгут; кроме того, законодательство старается гарантировать правдивость свидетелей воздействием на религиозное и нравственное чувство и страхом угол. кары за ложное показание. Появление свидетельских показаний в истории судопроизв. есть следствие медленной эволюции, результат борьбы против формальных средств Д. — ордалий и дуэлей; их соперником выступают и в результате эволюции ограничивают их роль письменные доказательства (см.), документы, в особенности те из них, которые заранее для того именно и приготавливаются, чтобы служить Д. в случае будущих споров — напр. судебные протоколы, акты о правах состояния или об укреплении прав на имущества.

С помощью перечисленных средств Д. происходит в гражданском процессе борьба тяжущихся за завоевание судейского убеждения. Предметом Д. служат только спорные факты. Фактами бесспорными являются прежде всего законы страны, обнародованные во всеобщее сведение; к тому же суд, в качестве органа защиты законного порядка отношений, лучше кого другого должен знать законы (jura novit curia). Иное дело - местные обычаи, если они не записаны в каком-либо официальном сборнике, а должны быть еще раскрыты из суммы юридических отношений данной местности. Иностранные законы также служат предметом Д., потому что нельзя требовать от судей всеобъемлющих юридических познаний. Бесспорными фактами признаются, далее, такие астрономические, календарные, географические, исторические, физиологические и т. п. факты, которые известны всем и каждому или, по крайней мере, всякому образованному человеку; так, нечего доказывать, что Россия граничит с Германией, что Нижегородская ярмарка бывает в августе, что в 1812 г. было нашествие французов и т. п. Но и спорные факты, в случае признания их противником, становятся в процессе вне спора и потому перестают быть предметом Д. Наконец, законодатель нередко не допускает спора о фактах, которые сами по себе спорны; напр., закон воспрещает оспаривать законность рождения младенца, если муж его матери не разлучался с ней в период зачатия (см. Презумпции). За устранением фактов бесспорных, фактов, признанных противником, и фактов, предполагаемых в силу закона, в каждом отдельном процессе остается известное количество фактов действительно спорных; но из этого количества далеко не все подлежат Д. Гражданский процесс для того и начинается, чтобы завершиться решением, и потому никогда не должен быть приравниваем к числу неразрешимых задач, которых много в математике, естественных науках или истории, но которых не должно быть перед судом, т. как он не вправе отказаться от разрешения спора и оставлять стороны на неопределенное время связанными процессом. Отсюда и на стороны, и на суд ложится обязанность не нагромождать факты на факты, а выбирать только существенные и на них сосредоточивать представление Д.; вместе с тем суд должен пользоваться своим верховным правом бороться против затяжки процессов — не принимать и не требовать Д., представление которых едва возможно, несоразмерно дорого и т. д. Оттого и сумма фактов, которые обязана доказать сторона в процессе, ограничена всегда пределами необходимости: если истец, напр., докажет, что в известный момент отношение возникло, то не нужно доказывать, что оно все еще продолжается, пока об этом не спорят. Еще менее можно требовать, чтобы истец, напр., сам же предусмотрел и разрушил гору сомнений, которую можно воздвигнуть против каждого требования; напр., не нужно доказывать заранее, что должник не сумасшедший, что он совершеннолетний, когда никто еще не утверждает против него.

Представление сторонами Д. мыслится в современном гражданском судопроизводстве как обязанность, сопряженная с известными трудностями; поэтому его называют бременем (onus), правильное распределение которого между сторонами есть одно из условий хорошей техники правосудия. Общие положения современного гражданского судопроизводства, формулированные еще римскими юристами, заключаются в следующем: 1) истец обязан доказать свой иск (probatio incumbit actori), так как он стремится разрушить предположение, что существующий фактический порядок отношений тожествен с юридическим. Истец желает нововведения, он хочет изменять существующий видимый порядок отношений; он должен, следовательно, и доказать ненормальность этого порядка. Предел, до которого истец должен идти в первоначальной стадии представления Д., определяется тем, чтобы на первый взгляд возникло новое предположение — на этот раз в его пользу. Раз это достигнуто, 2) бремя Д. переходит на ответчика (reus excipiendo fit actor); теперь уже он должен разрушить возникшее в пользу истца предположение, "должен доказать свои возражения". Когда он это исполнил, на истца вновь переходит бремя — опровергнуть возражения ответчика, затем обратно на ответчика бремя — отразить новые Д. истца. Превосходный критерий того, на которой из сторон в данный момент процесса лежит бремя Д., предложен английскими юристами (Alderson): от бремени Д. может считать себя свободным тот, кто выиграет процесс, если не представлено будет вовсе Д. или не будет представлено их более, чем уже имеется налицо (ответчик, напр., свободен от этого бремени в самом начале процесса, пока истец еще ничего не доказал). Напротив, ошибочным является критерий, что бремя Д. лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает. Отсюда выведено даже общее положение, которое можно услышать и теперь, будто "доказывать можно только положительные факты, а не отрицательные". На самом деле можно доказывать и отрицательные факты, потому что всякому отрицательному факту соответствует другой, положительный (напр., я могу легко доказать, что я не был в такое-то время в Петербурге, доказав, что я был тогда в Москве); нельзя доказать только факты неопределенные, стоящие вне условий времени, места и человеческих отношений. Столь же ошибочно было бы, однако, возводить правила современного гражд. судопр. о распределении бремени Д. в степень абсолютной истины, произведения "юридической логики и самого разума". История дает примеры распределения бремени Д. по иным соображениям. Так, в древнегерманском судопроизводстве истец не представлял ровно никаких Д. в пользу своего иска, и на ответчика тотчас же ложилась обязанность опровергнуть голословное заявление истца — очистить себя присягой или ордалией; только затем уже, чтобы побороть присягу, истец представлял свои Д. И впоследствии, пока господствовала формальная теория Д., представление Д. рассматривалось вовсе не как бремя, а как льгота (говорили о том, кто "ближе к доказательству"), так как главным средством Д. была присяга и контрдоказательство не допускалось. Распределение бремени Д. стоит в тесной зависимости от принципов материального гражданского права. Так, в исках о вознаграждении за убытки обычно истец обязан доказать, что убыток причинен ему по вине ответчика (см. Вознаграждение за вред и убытки); но в исках против железных дорог, напр. у нас, вина ответчика предполагается с самого начала, и он должен очистить себя, доказав противное. Помимо этого рода исков, бремя Д. устраняется вовсе или, наоборот, усиливается в зависимости от допущения законодательством презумпций (см.). Из правил современного гражд. судопроизводства упомянем еще одно, также превосходно сформулированное англичанами: во всех случаях бремя Д. лежит на той из сторон, которая основывает свою защиту на обстоятельстве, из них двух наилучше ей известном; напр. у нас, в иске к душеприказчику о выдаче легатов, доказать, что имущества недостаточно для учинения выдач, должен ответчик. По некоторым законодательствам бремя Д., лежащее первоначально на истце, падает в случае неявки ответчика: молчание последнего рассматривается как признание иска. У нас неявка ответчика не имеет в этом отношении решающего значения; суд и заочно присуждает истцу только доказанные им требования.

Представление Д. совершается в известном порядке, зависящем от организации судопроизводства. О различии относительно инициативы в представлении Д. между следственным и состязательным принципами гражданского судопроизводства см. в соотв. статье. В отступление от состязательного начала к осмотру на месте и заключению сведущих людей можно прибегать у нас не только по просьбе сторон, но и по усмотрению суда. Во всех других случаях суд ожидает представления Д. от сторон; даже когда он берет на себя инициативу в указании сторонам пробелов в представленных ими Д. (ст. 368 Уст. Гр. Суд.), он отнюдь не рекомендует тяжущимся те или иные средства Д., а лишь констатирует невыясненные пункты спора. Изложение обстоятельств дела и представление Д. могут либо составлять две строго различные стадии процесса, либо переплетаться одно с другим. В нашем современном судопроизводстве формального разграничения этих двух стадий нет; однако, известное деление процесса вызывается необходимостью. Стороны представляют Д. одновременно с объяснениями о деле или же делают ссылку на Д., которые должны быть еще только представлены. В последнем случае суд неизбежно ставится в необходимость высказаться, примет ли он те Д., на которые ссылается сторона. Высказаться ему тем более необходимо, что нередко представление Д. возможно лишь при его содействии — напр. нужно вызвать свидетелей, нужно истребовать документ, находящийся у противной стороны или у третьего лица, или в государственном учреждении. Этим обусловливается роль определений суда по вопросу о допущении и представлении Д. В современном судопроизводстве определения эти имеют, однако, значение только для движения процесса, ускоряя или замедляя его, но нимало не предрешают его исхода (см.). Но в истории судопроизводства они имели иногда первенствующее значение; таковы были "решения о доказательствах" (Beweisurtheil, Beweisinterlocut) в судопроизводстве, которое в Германии с 1877 г. сделалось достоянием истории. Суд указывал предмет Д., возлагал бремя Д. и назначал сроки для представлении Д. Решение по существу было затем уже простой формальностью: условно оно уже было дано в решении о Д., на которое, сообразно с этим, допускалась апелляция.

Иногда бывает необходимо еще до начала процесса или, во всяком случае, до момента принятия Д. обеспечить, с помощью суда, само существование Д. (свидетель, которого придется допросить, собирается уехать в другую часть света или же лежит при смерти; спорный предмет может изменить свой вид или свойства). Это обеспечение Д., издавна знакомое западным законодательствам, как Д. вечной памяти о предмете или событии (probatio in perpetuam rei memoriam, Beweis zum ewigen Gedächtniss), известное отчасти и нашему законодательству, начиная с XVIII века, но не воспринятое при реформе 1864 г., только по закону 1889 г. сделалось институтом нашего Устава Гражд. Судопр. Обеспечение Д. совершается мировым судьей, по просьбе заинтересованного лица, хотя бы до предъявления иска и независимо от его размера. Судья обсуждает предварительно основательность просьбы, причем может, в крайнем случае, не вызывать противника, тем более, что последний может иной раз и не иметься в виду. Обеспечение Д. состоит в допросе свидетелей, осмотре на месте и истребовании заключения сведущих людей. Обеспеченное Д. может, однако, остаться не принятым со стороны суда, когда в процессе дело дойдет до вопроса о представлении Д. Однажды представленное стороной Д. становится достоянием одинаково обоих тяжущихся, так что допущение Д. по просьбе стороны еще не означает, что в результате оно сыграет роль в интересе этой стороны; представленный документ может послужить Д. в пользу противника, и нельзя просить "не читать" его; а что скажут свидетели, это не всегда легко предвидеть.

Конкретные факты, собранные в процессе при помощи Д., образуют материал для судебного решения, которое, по современным воззрениям, должно соответствовать убеждению судьи. Свободная оценка Д. составляет одну из характерных черт современного судопроизводства (см.). Ввиду этого резким диссонансом звучат такие понятия, как половинное и полное Д. или главное Д., которые, в качестве пережитков от другой эпохи, уцелели, напр. в нашем торговом или бракоразводном судопроизводствах. Принадлежность ранних ступеней развития, формальные способы установления истины на суде — ордалии, поединок, присяга — имели своей задачей не столько убедить судью, сколько побороть противника в законных формах. Пока эта система решения споров соответствовала культурному состоянию общества, истина могла и при ней, при помощи юридической техники, обнаруживаться на суде; вся задача состояла в том, на кого из тяжущихся возложить представление Д., так как право представлять Д. определенного рода, напр. свидетелей или присягу, могло быть предоставляемо только одной из сторон; и это понятно, потому что допустить Д. с обеих сторон значило бы, в конце концов, требовать критической оценки Д. со стороны судьи. Первоначально являясь результатом культурных условий, система формальных Д. впоследствии держалась боязнью судейского произвола. Бесспорно, обязанности судьи становились малообременительны, когда, вместо детального обсуждения спора, он, нимало не напрягая своей критической способности, получал совершенно готовый для подведения под закон состав фактов, благодаря лишь тому, что были исполнены известные формы. Его личное убеждение значения не имело; он обязан был считать доказанными факты, в подтверждение которых представлены законные Д. При господстве утонченной теории формальных Д., истина рассматривалась как неизвестная величина математической формулы, которую можно найти при помощи определенных вычислений. Существовал как бы тариф со ставками, определявшими относительный вес каждого отдельного Д. и количество разновесок, необходимое для получения полновесной истины. Два свидетеля доказывали вдвое больше, чем один; "подозрительный" свидетель равнялся половине "классического"; три женщины стоили двух мужчин; судебное признание представляло полную истину, а внесудебное — только половину. Говорили о 3/4, об 1/4, об 1/8 Д. Если при сложении разновесок все-таки получался недочет, на помощь являлась присяга, с помощью которой и оканчивалось большинство процессов. Таким образом, теория формальных Д. приводила в конце концов к тому, что решающая роль принадлежала самому недостоверному из способов Д. Законодательство системой Д. освящало в судах тот произвол, которого оно так опасалось со стороны судейских решений. У нас теория формальных Д. усвоена законодательством Петра Вел., причем общественный строй ясно сказался в том, что знатному свидетелю давалось преимущество перед незнатным, духовному пред светским, ученому пред неученым. 20-е ноября 1864 г. дало нам, в числе других гарантий правосудия, и свободную оценку Д., которая теперь усвоена судопроизводством даже тех местностей, где еще действуют дореформенные суды (X т. 2 ч. изд. 1892 г.). Некоторые следы формальной теории Д. сохранились еще в судопроизводстве наших коммерческих судов, где присяга фигурирует, как дополнительное средство образования в судьях убеждения при неполноте других доказательств, и потому возлагается на тяжущегося судом, и где, кроме того, определения о допущении Д. сохранили черты, сближающие их со старыми немецкими "решениями о доказательствах", так как эти определения подлежат самостоятельному обжалованию в высшую инстанцию, отдельно от решений по существу дела.

Кроме общих сочинений, указанных в статье Гражданское судопроизводство, см. Best, W. M., "The principles of the law of evidence with elementary rules for conducting the examination and cross-examination of witnesses" (6- е изд., 1875 г.); немецкая переработка того же соч. Marquardsen' ом, с предисловием Mittermaier'a: "Grundzüge der englischen Beweislehre" (1851); Bonnier, "Traité théorique et pratique des preuves en droit civil et en droit criminel" (5 изд., 1888); Planck, J. W., "Die Lehre von dem Beweisurtheil" (1848).

М. Брун.

Оглавление