— знаменитый русский баснописец, род. 2 февраля 1768 г., по преданию — в Москве. Отец его Андрей Прохорович умел читать и писать, но "наукам не учился", служил в драгунском полку, в 1772 г. отличился при защите Яицкого городка от пугачевцев, затем был председателем магистрата в Твери и умер 1778 г., оставив вдову с двумя малолетними детьми. Иван К. первые годы детства провел в разъездах с семьей; грамоте выучился дома (отец его был большой любитель чтения, после него к сыну перешел целый сундук книг); французским язык. занимался в семействе состоятельных знакомых. В 177 7 г. он был записан в гражданскую службу подканцеляристом калязинского нижнего земского суда, а затем тверского магистрата. Эта служба была, по-видимому, только номинальной и К. считался, вероятно, в отпуске до окончания ученья. Учился К. мало, но читал довольно много. По словам современника, он "посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрой толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов". В 1782 г. К. еще числился подканцеляристом, но "у оного К. на руках никаких дел не имелось", и жалованья он, по-видимому, не получал. Скучая бесплодной службой, К. в конце 1782 г. поехал в СПб. с матерью, намеревавшейся хлопотать о пенсии и о лучшем устройстве судьбы сына. К-вы остались в СПб. до авг. 1783 г., и хлопоты их были не бесплодны: по возвращении, несмотря на долговременное незаконное отсутствие, К. увольняется из магистрата с награждением чином канцеляриста и поступает на службу в петербургскую казенную палату. В это время большой славой пользовался "Мельник" Аблесимова, под влиянием которого К. написал, в 1784 г., оперу "Кофейница"; сюжет ее он взял из "Живописца" Новикова, но значительно изменил его и закончил счастливой развязкой. К. отнес свою оперу к книгопродавцу и типографу Брейткопфу, который дал за нее автору на 60 руб. книг (Расина, Мольера и Буало), но оперы не напечатал. "Кофейница" увидела свет только в 1868 г. (в юбилейном издании) и считается произведением крайне юным и несовершенным, к тому же написанным неуклюжими стихами. При сличении автографа К. с печатным изданием оказывается, однако, что последнее не вполне исправно; по удалении многих недосмотров издателя и явных описок юного поэта, который в дошедшей до нас рукописи еще не совсем отделал свою оперу, стихи "Кофейницы" едва ли могут назваться неуклюжими, а попытка показать, что новомодность (предмет сатиры К. — не столько продажная кофейница, сколько барыня Новомодова) и "свободные" воззрения на брак и нравственность, сильно напоминающие советницу в " Бригадире ", не исключают жестокости, свойственной Скотининым, равно как и множество прекрасно подобранных народных поговорок, делают оперу 16 летнего поэта, несмотря на невыдержанность характеров, явлением для того времени замечательным. "Кофейница" задумана, вероятно, еще в провинции, близко к тому быту, который она изображает. В 1785 г. К. написал трагедию "Клеопатру" (она не дошла до нас) и отнес ее на просмотр знаменитому актеру Дмитревскому; Дмитревский поощрил молодого автора к дальнейшим трудам, но пьесы в этом виде не одобрил. В 1786 г. К. написал трагедию "Филомела", которая ничем, кроме изобилия ужасов и воплей и недостатка действия, не отличается от других "классических" тогдашних трагедий. Немногим лучше написанные К. в то же время комическая опера "Бешеная семья" и комедия "Сочинитель в прихожей", о последней Лобанов, друг и биограф К., говорит: "Я долго искал этой комедии и сожалею, что, наконец, ее нашел". Действительно, в ней, как и в "Бешеной семье", кроме живости диалога и нескольких народных "словечек", нет никаких достоинств. Любопытна только плодовитость молодого драматурга, который вошел в близкие сношения с театральным комитетом, получил даровой билет, поручение перевести с французского оперу: "L'Infante de Zamora" и надежду, что "Бешеная семья" пойдет на театре, так как к ней уже была заказана музыка. В казенной палате К. получал тогда 80-90 руб. в год, но положением своим не был доволен и перешел в Кабинет ее Величества. В 1788 г. К. лишился матери и на руках его остался маленький его брат Лев, о котором он всю жизнь заботился как отец об сыне (тот в письмах и называл его обыкновенно "тятенькой"). В 1787-88 гг. К. написал комедию "Проказники", где вывел на сцену и жестоко осмеял первого драматурга того времени Я. Б. Княжнина (Рифмокрад) и жену его, дочь Сумарокова (Таратора); по свидетельству Греча, педант Тянислов списан с плохого стихотворца П. М. Карабанова (см.). Хотя и в "Проказниках", вместо истинного комизма, мы находим карикатуру, но эта карикатура смела, жива и остроумна, а сцены благодушного простака Азбукина с Тянисловом и Рифмокрадом для того времени могли считаться очень забавными. "Проказники" не только поссорили К. с Княжниным, но и навлекли на него неудовольствие театральной дирекции. В 1789 г., в типографии И. Г. Рахманинова, образованного и преданного литературному делу человека, К. печатает ежемесячный сатирический журнал Почта Духов, в котором участвует, между прочим, Paдищев (на это указано А. Н. Пыпиным в "Вестнике Европы" 1868 г., май). Изображение недостатков современного русского общества облечено здесь в фантастическую форму переписки гномов с волшебником Маликульмульком. Сатира "Почты Духов" и по идеям, и по степени глубины и рельефности служит прямым продолжением журналов начала 70-х годов (только хлесткие нападки К. на Рифмокрада и Таратору и на дирекцию театров вносят новый личный элемент), но в отношении искусства изображения замечается крупный шаг вперед. По словам Я. К. Грота, "Козицкий, Новиков, Эмин были только умными наблюдателями; К. является уже возникающим художником". "Почта Духов" выходила только с января по август, так как имела всего 80 подписчиков; в 1802 г. она вышла вторым изданием. В 1790 г. К. написал и напечатал оду на заключение мира со Швецией, произведение слабое, но все же показывающее в авторе развитого человека и будущего художника слова. 7 декабря этого же года К. выходит в отставку; в следующем году он становится владельцем типографии и с января 1792 г. начинает печатать в ней журнал Зритель, с очень широкой программой, но все же с явной наклонностью к сатире, в особенности в статьях редактора. Наиболее крупные пьесы К. в "Зрителе": "Каиб, восточная повесть", сказка "Ночи", "Похвальная речь в память моему дедушке", "Речь, говоренная повесою в собрании дураков", "Мысли философа по моде". По этим статьям (в особенности по первой и третьей) видно, как расширяется миросозерцание К. и как зреет его художественный талант; в это время он уже составляет центр литературного кружка, который вступал в полемику с "Московским Журналом" Карамзина. Главным сотрудником К. был А. И. Клушин (см.). Зритель имел уже 170 подписчиков и в 1793 г. превратился в С. -Петербургский Меркурий, издаваемый К. и Клушиным. Так как в это время "Московский Журнал" Карамзина прекратил свое существование, то редакторы "Меркурия" мечтали распространить его повсеместно и придали своему изданию возможно более литературный и художественный характер. В "Меркурии" помещены всего две сатирические пьесы К.: "Похвальная речь науке убивать время" и "Похвальная речь Ермолафиду, говоренная в собрании молодых писателей"; последняя, осмеивая новое направление в литературе (под Ермолафидом, т. е. человеком, который несет ермолафию или чепуху, подразумевается, как заметил Я. К. Грот, преимущественно Карамзин) служит выражением тогдашних литературных взглядов К. Этот самородок сурово упрекает карамзинистов за недостаточную подготовку, за презрение к правилам и за стремление к простонародности (к лаптям, зипунам и шапкам с заломом): очевидно, годы его журнальной деятельности были для него учебными годами, и эта поздняя наука внесла разлад в его вкусы, послуживший, вероятно, причиной временного прекращения его литературной деятельности. Чаще всего К. фигурирует в "Меркурии", как лирик и подражатель более простых и игривых стихотворений Державина, причем он выказывает более ума и трезвости мысли, нежели вдохновения и чувства (особенно в этом отношении характерно "Письмо о пользе желаний", оставшееся впрочем, не напечатанным). "Меркурий" просуществовал всего один год и не имел особого успеха. В конце 1793 г. К. уезжает из Петербурга, и чем он занят в 1794-96 гг., нам неизвестно. В 1797 г. он встретился в Москве с кн. С. Ф. Голицыным и уехал к нему в деревню, в качестве учителя детей, секретаря и т. п., во всяком случае не в роли дармоеда-приживальщика. В это время К. обладал уже широким и разносторонним образованием (он хорошо играл на скрипке, знал по-итальянски и т. д.), и хотя по-прежнему был слаб в орфографии, но оказался способным и полезным преподавателем языка и словесности (см. "Воспоминания" Ф. Ф. Вигеля). Для домашнего спектакля в доме Голицына написал он шуто-трагедию "Трумф" или "Подщипа" (напечатанную сперва за границей, потом в "Русской Старине", 1871 г., кн. III), грубоватую, но не лишенную соли и жизненности пародию на ложноклассическую драму, и через нее навсегда покончил с собственным стремлением извлекать слезы зрителей. В 1801 г. кн. Голицын был назначен рижским генерал-губернатором, и К. определился к нему секретарем. В том же или в следующем году он написал пьесу "Пирог" (напеч. в VI т. "Сбор. Акд. Наук"; представлена в 1 раз в Петербурге в 1802 г.), легкую комедию интриги, в которой, в лице Ужимы, мимоходом задевает антипатичный ему сентиментализм. Несмотря на дружеские отношения со своим начальником, К. 26 сентября 1803 г. вновь вышел в отставку. Что делал он следующие 2 года, мы не знаем; рассказывают, что он вел большую игру в карты, выиграл один раз очень крупную сумму, разъезжал по ярмаркам и пр. В 1805 г. К. был в Москве и показал И. И. Дмитриеву свой перевод двух басен Лафонтена: "Дуб и Трость" и "Разборчивая невеста". По словам Лобанова, Дмитриев, прочитав их, сказал К.: "это истинный ваш род; наконец, вы нашли его". К. всегда любил Лафонтена (или Фонтена, как он называл его) и, по преданию, уже в ранней юности испытывал свои силы в переводах басен, а позднее, может быть, и в переделках их; басни и "пословицы" были в то время в моде. Прекрасный знаток и художник простого языка, всегда любивший облекать свою мысль в пластическую форму аполога, к тому же сильно наклонный к насмешке и пессимизму, К., действительно, был как бы создан для басни, но все же не сразу остановился он на этой форме творчества: в 1806 г. он напечатал только 3 басни, а в 1807 г, появляются 3 его пьесы, из которых две, соответствующие сатирическому направлению таланта К., имели большой успех и на сцене: это "Модная лавка" (окончательно обработана еще в 1806 г. и в 1-й раз представлена в Петербурге 27 июля) и "Урок дочкам" (сюжет последней свободно заимствован из "Pr é cieuses ridicules" Мольера; представлена в 1 раз в Петербурге 18 июня 1807 года). Объект сатиры в обеих один и тот же, в 1807 г. вполне современный — страсть нашего общества ко всему французскому; в первой комедии французомания связана с распутством, во второй доведена до геркулесовых столпов глупости; по живости и силе диалога обе комедии представляют значительный шаг вперед, но характеров нет по-прежнему. Третья пьеса К.: "Илья Богатырь, волшебная опера" написана по заказу А. Л. Нарышкина, директора театров (поставлена в 1 раз 31 дек. 1806 г.); несмотря на массу чепухи, свойственной феериям, она представляет несколько сильных сатирических черт и любопытна как дань юному романтизму, принесенная таким крайне неромантическим умом. Неизвестно, к какому времени относится неоконченная (в ней всего полтора действия и герой еще не появлялся на сцену) комедия К. в стихах: "Лентяй" (напеч. в VI т. "Сборника Акад. Наук"); но она любопытна, как попытка создать комедию характера и в тоже время слить ее с комедией нравов, так как недостаток, изображаемый в ней с крайней резкостью, имел свои основы в условиях жизни русского дворянства той и позднейшей эпохи.

Герой Лентул

любит лежебочить;

Зато ни в чем другом нельзя его порочить:

Не зол, не сварлив он, отдать последне рад

И если бы не лень, в мужьях он был бы клад;

Приветлив и учтив, при том и не невежа

Рад сделать все добро, да только бы лишь лежа.

В этих немногих стихах мы имеем талантливый набросок того, что позднее было развито в Тентетникове и Обломове. Без сомнения, К. и в самом себе находил порядочную дозу этой слабости и, как многие истинные художники, именно потому и задался целью изобразить ее с возможной силой и глубиной; но всецело отожествлять его с его героем было бы крайне несправедливо: К. — сильный и энергичный человек, когда это необходимо, и его лень, его любовь к покою властвовали над ним, так сказать, только с его согласия. Успех его пьес был большой; в 1807 г. современники считали его известным драматургом и ставили рядом с Шаховским (см. "Дневник чиновника" С. Жихарева); пьесы его повторялись очень часто; "Модная Лавка" шла и во дворце, на половине имп. Марии Феодоровны (см. Арапов, "Летопись русского театра"). Несмотря на это К. решился покинуть театр и последовать совету Дмитриева. В 1808 г. К., снова поступивший на службу (в монетном департаменте), печатает в " Драмат. Вестнике" 17 басен и между ними несколько ("Оракул", "Слон на воеводстве", "Слон и Моська" и др.) вполне оригинальных. В 1809 г. он выпускает первое отдельное издание своих басен, в количестве 23, и этой книжечкой завоевывает себе видное и почетное место в русской литературе, а благодаря последующим изданиям басен он становится писателем в такой степени национальным, каким до тех пор не был никто другой. С этого времени жизнь его-ряд непрерывных успехов и почестей, по мнению огромного большинства его современников — вполне заслуженных. В 1810 г. он вступает помощником библиотекаря в Имп. публ. библиотеку, под начальство своего прежнего начальника и покровителя А. Н. Оленина (см.); тогда же ему назначается пенсия в 1500 руб. в год, которая впоследствии (28 марта 1820 г.), "во уважение отличных дарований в россий c кой словесности", удваивается, а еще позднее (26 февр. 1834 г.) увеличивается вчетверо, при чем он возвышается в чинах и в должности (с 23 марта 1816 г. он назначен библиотекарем); при выходе в отставку (1 марта 1841 г.) ему, "не в пример другим", назначается в пенсию полное его содержание по библиотеке, так что всего он получает 11700 руб. асс. в год. Уважаемым членом "Беседы любителей русской словесности" (см.) К. является с самого ее основания; 16 дек. 1811 г. он избран членом Российской Академии, 14 янв. 1823 г. получил от нее золотую медаль за литературные заслуги, а при преобразовании Росс. Акд. в отделение русского яз. и словесности академии наук (1841) был утвержден ординарным академиком (по преданию, имп. Николай согласился на преобразовать с условием, "чтобы К. был первым академиком"). 2 февр. 1838 г. в Петербурге праздновался 50-летний юбилей его литературной деятельности с такою торжественностью и вместе с тем с такою теплотой и задушевностью, что подобного литературного торжества нельзя указать раньше так наз. Пушкинского праздника в Москве. Скончался 9 ноября 1844 г. Анекдоты об его удивительном аппетите, неряшестве, лени, любви к пожарам, поразительной силе воли, остроумии, популярности, уклончивой осторожности-слишком известны.

Высокого положения в литературе К. достиг не сразу; Жуковский, в своей статье "О басне и баснях К.", написанной по поводу изд. 1809 г., еще сравниваете его с Дмитриевым, не всегда к его выгоде, указывает в его языке "погрешности", "выражения противные вкусу, грубые" и с явным колебанием "позволяет себе" поднимать его кое-где до Лафонтена, как "искусного переводчика" царя баснописцев. К. и не мог быть в особой претензии на этот приговор, так как из 27 басен, написанных им до тех пор, в 17 он., действительно, "занял у Лафонтена и вымысел, и рассказ"; на этих переводах К, так сказать, набивал себе руку, оттачивал оружие для своей сатиры. Уже в 1811 г. он выступает с длинным рядом совершенно самостоятельных (из 18 басен 1811 г. документально заимствованных только 3) и часто поразительно смелых пьес, каковы "Гуси". "Листы и Корни", "Квартет", "Совет мышей" и пр. Вся лучшая часть читающей публики тогда же признала в К. огромный и вполне самостоятельный талант; собрание его "Новых басен" стало во многих домах любимой книгой, и злостные нападки Каченовского ("Вестн. Европы" 1812 г., № 4) гораздо более повредили критику, чем поэту. В год отечественной войны К. становится политическим писателем, именно того направления, которого держалось большинство русского общества. Также ясно политическая идея видна и в баснях двух последующих годов, напр. "Щука и Кот" (1813) и "Лебедь, Щука и Рак" (1814; она имеет в виду не венский конгресс, за полгода до открытия которого она написана, а выражает недовольство русского общества действиями союзников имп. Александра). В 1814 г. К. написал 24 басни, все до одной оригинальные, и неоднократно читал их при дворе, в кружке имп. Марии Феодоровны. По вычислению Галахова, на последние 25 лет деятельности К. падает только 68 басен, тогда как на первые двенадцать-140. Сличение его рукописей и многочисленных изданий показывает, с какой необыкновенной энергией и внимательностью этот в других отношениях ленивый и небрежный человек выправлял и выглаживал первоначальные наброски своих произведений, и без того, по-видимому, очень удачные и глубоко обдуманные. Набрасывал он басню так бегло и неясно, что даже ему самому рукопись только напоминала обдуманное; потом он неоднократно переписывал ее и всякий раз исправлял, где только мог; больше всего он стремился к пластичности и возможной краткости, особенно в конце басни; нравоучения, очень хорошо задуманные и исполненные, он или сокращал, или вовсе выкидывал (чем ослаблял дидактический элемент и усиливал сатирический), и таким образом упорным трудом доходил до своих острых, как стилет, заключений, которые быстро переходили в пословицы. Таким же трудом и вниманием он изгонял из басен все книжные обороты и неопределенные выражения, заменял их народными, картинными и в то же время вполне точными, исправлял постройку стиха и уничтожал так наз. "поэтические вольности". Он достиг своей цели: по силе выражения, по красоте формы басни К.-верх совершенства; но все же уверять, будто у К. нет неправильных ударений и неловких выражений, есть юбилейное преувеличение ("со всех четырех ног" в басне "Лев, Серна и Лиса", "Тебе, ни мне туда не влезть" в басне "Два мальчика", "Плоды невежества ужасны таковы" в басне "Безбожники" и т. д.). Все согласны в том, что в мастерстве рассказа, в рельефности характеров, в тонком юморе, в энергии действия К.-истинный художник, талант которого выступает тем ярче, чем скромней отмежеванная им себе область. Басни его в целом — не сухая нравоучительная аллегория и даже не спокойная эпопея, а живая стоактная драма, со множеством прелестно очерченных типов, истинное "зрелище жития человеческого", рассматриваемого с известной точки зрения. Насколько правильна эта точка зрения и назидательна басня К. для современников и потомства-об этом мнения не вполне сходны, тем более, что для полного выяснения вопроса сделано далеко не все необходимое. Хотя К. и считает благотворителем рода человеческого "того, кто главнейшие правила добродетельных поступков предлагает в коротких выражениях", сам он ни в журналах, ни в баснях своих не был дидактиком, а ярким сатириком, и притом не таким, который казнит насмешкой недостатки современного ему общества, в виду идеала, твердо внедрившегося в его душе, а сатириком-пессимистом, плохо верящим в возможность исправить людей какими бы то ни было мерами и стремящимся лишь к уменьшению количества лжи и зла. Когда К., по обязанности моралиста, пытается предложить "главнейшие правила добродетельных поступков", у него это выходит сухо и холодно, а иногда даже и не совсем умно (см. напр. "Водолазы"); но когда ему представляется случай указать на противоречие между идеалом и действительностью, обличить самообольщение и лицемерие, фразу, фальшь, тупое самодовольство, он является истинным мастером. Поэтому едва ли уместно негодовать на К. за то, что он "не выразил своего сочувствия ни к каким открытиям, изобретениям или нововведениям" (Галахов), как неуместно требовать от всех его басен проповеди гуманности и душевного благородства. У него другая задача — казнить зло безжалостным смехом: удары, нанесенные им разнообразным видам подлости и глупости, так метки, что сомневаться в благотворном действии его басен на обширный круг их читателей никто не имеет права. Полезны ли они, как педагогический материал? Без сомнения, как всякое истинно художественное произведение, вполне доступное детскому уму и помогающее его дальнейшему развитию; но так как они изображают только одну сторону жизни, то рядом с ними должен предлагаться и материал противуположного направления.-Важное историко-литературное значение К. также не подлежит сомнению. Как в век Екатерины рядом с восторженным Державиным был необходим пессимист Фонвизин, так в век Александра был необходим К.; действуя в одно время с Карамзиным и Жуковским, он представлял им противовес, без которого наше общество могло бы зайти слишком далеко по пути мечтательной чувствительности. Не разделяя археологических и узко-патриотических стремлений Шишкова, К. сознательно примкнул к его кружку и всю жизнь боролся против полусознательного западничества. В баснях явился он первым у нас "истинно народным" (Пушкин, V, 30) писателем, и в языке, и в образах (его звери, птицы, рыбы и даже миеологические фигуры-истинно русские люди, каждый с характерными чертами эпохи и общественного положения), и в идеях. Он симпатизирует русскому рабочему человеку, недостатки которого, однако, прекрасно знает и изображает сильно и ясно. Добродушный вол и вечно обиженные овцы у него единственные так называемые положительные типы, а басни: "Листы и Корни", "Мирская сходка", "Волки и Овцы" выдвигают его далеко вперед из среды тогдашних идиллических защитников крепостного права. К. избрал себе скромную поэтическую область, но в ней был крупным художником; идеи его не высоки, но разумны и прочны; влияние его не глубоко, но обширно и плодотворно. Первые монографии о К. написаны его приятелями -M. E. Лобановым ("Жизнь и сочинения И. А. К.") и П. А. Плетневым (при полном собрании сочинений И. К, изд. Ю. Юнгмейстером и Э. Веймаром в 1847 г.); биография Плетнева много раз перепечатывалась как при собрании сочинений К., так и при его баснях. Заметки, материалы и статьи о нем появлялись как в исторических, так и в общих журналах (список их см. у Межова, "История русской и всеобщей слов.", СПб., 1872, а также у Кеневича и Л. Майкова). В год столетнего юбилея со дня рождения К. вышли "Библиограф. и истор. примечания к басням К.", В. Ф. Кеневича, и II т. "Истории русской словесности" А. Д. Галахова, где К. и его басням посвящено небольшое, но ценное исследование. Серьезная и добросовестная, но далеко не полная работа Кеневича (2-е изд., без дополнены и даже с сокращениями, 1878 г.) вошла как часть в V І т. "Сборника русского языка и словесности Академии Наук" (1869), все статьи которого посвящены К.; тогда же появилось несколько монографий в журналах. Из работ последнего времени ценный материал представляет статья Л. Н. Майкова: "Первые шаги И. А. К. на литературном поприще" ("Русский Вестник" 1889 г.; перепечатано в "Историко-литературных очерках", СПб. 1895). Ср. также статью А. Лященко, в "Историческом Вестнике" (1894 г. № 11); А. Кирпячникова в "Почине", В. Перетца в "Ежегодн. Имп. Театров на 1895 г." и ряд статей о К. в "Ж. М. Н. Пр." 1895 г. Амона, Драганова и Нечаева (последняя вызвала брошюру А. Лященко.

Оглавление