— Сведения наши об ископаемых Р. представляют значительные пробелы как ввиду нежности многих органов Р., лишь изредка и не вполне совершенно сохраняющихся в пластах земной коры, так и ввиду полного отсутствия сходства и определенных соотношений между отдельными органами одного и того же растительного вида, почему нередко нет возможности поставить между собой в связь отдельно находимые плоды, семена, листья, корни, стволы и проч. и приходится по одному какому-либо органу, иногда отдельному листику, восстановлять строение вымершего растительного организма. Тем не менее, уже и в настоящее время возможно в общих чертах восстановить историю развития растительного мира если не на всей земной поверхности, то по крайней мере в пределах Европы и Сев. Америки, наилучше изученых в палеофитологическом отношении благодаря выдающимся трудам Геера, Гёпперта, Эттингсгаузена, Шимпера, Сапорты, Давсона и многих других ученых. В начале палеозойской эры климат и флора представляли значительное однообразие, и потому данные о растительности Европы и Сев. Америки в этот период применимы ко всей земной поверхности; но уже в конце этой эры замечается обособление климатических и растительных зон, почему изучение ископаемых растительных остатков вышеупомянутых местностей дает возможность восстановить историю развития флоры только этих участков; изучение флоры внеевропейских стран пока еще не подвинулось настолько, чтобы было возможно представить последовательное развитие флоры всей земной поверхности. Сомнительные остатки растительных организмов в виде плохо сохранившихся отпечатков, приписываемых морским водорослям, встречаются уже в самых древних отложениях земной коры, начиная с кембрийских. Возможно существование их и в еще более ранние эпохи, но сильная метаморфизация, которой подверглись архейские породы, исключает возможность сохранения в них нежных остатков Р., и только присутствие в архейских известняках углерода в виде вкраплений, гнезд и мощных залежей графита служит для некоторых ученых слабым и в последнее время сильно оспариваемым доказательством существования растительной жизни в архейскую эру. Первые несомненные остатки Р. встречены только в верхнесилурийских отложениях Сев. Америки в виде своеобразного Psilophyton, относимого ныне к папоротникам, и редких отпечатков хвощей. Из девонских отложений известно уже значительное количество растительных остатков как в виде отпечатков листьев, так особенно часто — в виде окаменелых стволов. Наиболее распространенной формой остается вышеупомянутый Psilophyton, но наряду с ним в нижнедевонских отложениях встречены многочисленные морские водоросли (Halyserites) и сигиллярии, в средне- и верхнедевонских отложениях лепидодендроны, древовидные папоротники (Sphenopteris, Neuropteris), каламиты и первые голосеменные (Cordaites). Сосудистые тайнобрачные Р. достигают чрезвычайного распространения в следующий каменноугольный период под влиянием влажного, теплого климата, с изменением которого быстро склоняются к упадку. Папоротники, хвощи в плауны каменноугольного периода, современные потомки которых обладают в наших широтах слабыми травянистыми стеблями, образовали в то время непроходимые заросли гигантских деревьев. Наряду с ними, но в подчиненном количестве, продолжали свое существование и голосеменные Р. О необычайном богатстве растительности каменноугольного периода неопровержимо свидетельствуют те неисчерпаемые залежи, из которых ежегодно извлекаются сотни миллионов пудов каменного угля. Несомненно, однако, что уже и в этот период существовали на земной поверхности климатические различия, обусловливавшие существование растительных зон: мягкому, влажному климату Зап. Европы и Сев. Америки соответствовал во времени более сухой, континентальный климат Африки, Австралии, Индии, а судя по новейшим исследованиям, и Восточной Европы, под влиянием которого лепидодендроны и сигиллярии были замещены в этих местностях широко распространенным во времени и в пространстве папоротником глоссоптерис. Пермский и триacoвый периоды, относимые по стратиграфическим условиям и по характеру животных организмов к различным эрам, по отношению к растительности представляют мало различий и примыкают всецело к палеозойской эре. Начиная с пермского периода замечается, однако, быстрое вымирание плауновых деревьев, которые замещаются голосеменными (Walchia, Ulmannia), тогда как папоротники и хвощи все еще сохраняют свое господство. В триасовый период окончательно исчезают древовидные плауны и каламиты, появляются настоящие хвощи (Equisetum) и много новых родов голосеменных (Voltzia; Pterophyllum). В юрский период голосеменные (цикадовые и хвойные) уже не уступают по распространению папоротникам, а в конце этого периода появляются первые односемядольные (Rhizocaulon). Нижнемеловыми отложениями заканчивается палеофитическая эра, и с сеноманских слоев начинается эра неофитическая, флора которой носит совершенно иной характер, приближающийся к современному. Если бы классификация геологических памятников основывалась преимущественно на распределении растительных организмов, границу между палеозойской и кайнозойской эрой пришлось бы провести между нижнемеловыми и верхнемеловыми слоями. До последнего времени переход от палеофитической флоры к неофитической поражал всех исследователей своей резкостью и внезапностью. Новые формы растений — двусемядольные лиственные деревья — сразу появляются в верхнемеловых отложениях в значительном количестве и разнообразии, не имея предшественников в более ранних эпохах. Новейшие исследования ископаемых растительных остатков нижнемеловых отложений Сев. Америки и Португалии значительно смягчили резкость этого перехода и показали, что уже в нижнемеловую эпоху на ряду с палеофитическими папоротниками (Sphenopteris, Pteroph y llum) и цикадовыми (Zamites) процветали многие лиственные деревья (мирт, ива, магнолия, лавровое дерево) и настоящие хвойные (сосна, кедр, ель). В сеноманский век в пределах Европы и Сев. Америки покрытосеменные окончательно замещают сосудистые тайнобрачные растения, а цикадовые уступают место настоящим хвойным и вместе с древовидными папоротниками оттесняются в тропический пояс. Наиболее распространены в верхнемеловую эпоху из односемядольных: панданы, пальмы, бамбук; из двусемядольных: тополь, платан, аралии, магнолия, фиговые деревья, свидетельствующие о мягком, ровном климате Европы того времени. Та же флора продолжает развиваться и в начале третичного периода, но скоро, по-видимому, различие между временами года делается резче, климат Европы становится более сухим и жарким, и в конце эоценового и в олигоценовый век господствуют: пальмы, драцены, камфарные деревья, наряду с которыми встречаются, впрочем, и представители более умеренного климата (дубы, акации, лавровые и фисташковые деревья). В век миоцена и плиоцена средняя температура Европы начинает постепенно понижаться, пальмы все более и более удаляются к югу, замещаясь лиственными деревьями умеренного климата и хвойными (сосна, ель). Наибольшее напряжение холода, сопровождаемое надвиганием ледников, замечается в Европе в ледниковую эпоху, когда карликовая береза, полярная ива и другие формы холодного пояса распространились по всей ее площади. С отступанием ледников и началом современной эпохи климат снова смягчается и флора медленно и постепенно приближается к современному состоянию.

Литература. Schimper, "Traité de paléontologie végé tale" (1869—1874); Zittel, "Handbuch d. Palaeontologie" (часть II); Schimper und Schenk, "Palaeophytologie" (1879—1889); Marion et Saporta, "L' évolution du monde végét ale" (1881—1885); Saporta, "Le monde des plantes avant l'арраrition de l'homme" (1879); Graf zu Solms Laubach, "Einleitung in die Palaeophytologie" (1887). Изучением русских ископаемых растений специально занимался проф. Шмальгаузен, многочисленные труды которого рассеяны в специальных изданиях.

Оглавление