(la terreur). — Этим словом обозначается в истории первой французской революции эпоха, не совпадающая ни с историей конвента (см.), ко времени которого она относится, ни с историей якобинцев (см.), к которым принадлежали главные деятели Т. Эпоха Т. простирается с 31 мая 1793 г., когда монтаньяры (см.) с помощью восстания, вызванного ими в Париже, изгнали из конвента партию жирондистов (см.) — до 9 термидора (27 июля) 1794 г., т. е. до падения Робеспьера. Многие придавали понятию Т. более широкий смысл. Так, специальный историк Т., Мортимер-Терно, начал свою "историю Т." с 20 июня 1792 г.; современник революции Малуэ говорит в своих мемуарах, что для всякого беспристрастного человека господство Т. началось с 14 июля 1789 г., т. е. со взятия Бастилии, и что отнести начало Т. можно к еще более раннему моменту. Бесспорно, сентябрьские убийства 1792 г. (см. Француз. революция), происходившие по наущению и под руководством Парижской коммуны, желавшей "нагнать страх на роялистов", представляют собой все признаки "организованного" Т., но это было частное и местное явление; Т. же в вышеуказанную эпоху имел систематический характер, был правительственным режимом, охватившим всю Францию и все проявления государственной деятельности, и потому требует особого изучения. Наступление Т. как режима обусловливалось торжеством якобинцев над их соперниками и захватом ими государственной власти; предшествовавшие вспышки были судорожными движениями якобинской партии, стремившейся к власти, а самый Т. был осуществлением определенной программы с помощью уже захваченной власти. Программа эта не всеми террористами одинаково понималась вследствие разнообразия в составе якобинской партии, который и подлежит прежде всего обсуждению. Затем следует рассмотреть эволюцию принципа террора, его органы, меры, цели и конечные результаты.

I. Состав террористов представлен в совершенно новом освещении Тэном. До него о террористах 1793—94 г. судили лишь по членам якобинского клуба, и каждый историк полагал в основание своей характеристики Т. и террористов излюбленного им героя из вождей якобинства. Так, для Тьера якобинский Т. олицетворялся в Карно, патриоте и гениальном шефе генерального штаба, видевшем в Т. лишь средство организовать силы Франции в борьбе с Европой. Страстный республиканец и чувствительный народолюбец Мишле оправдывал Т. в лице "народного богатыря" Дантона, способного к диким порывам, но и к великодушию, и видел злого гения Т. в "ксендзе" Робеспьере. Луи Блан, наоборот, возвел Робеспьера в апостола и мученика принципа "братства" и выставлял Т. как начало лучшей эры в истории человечества. Тэн подошел к революции с "позитивным" методом, как враг отвлеченных идей в политике и ложного классицизма, как исследователь научного факта и психолог. Ввиду этого Тэн предпосылает своей характеристике якобинцев тщательно произведенное дознание относительно личного и численного состава заурядных (subalternes) якобинцев (в Париже и в провинциях), составлявших главную опору Т. Основываясь на протоколах революционных комитетов и на другом архивном материале, Тэн выставляет на вид значительную роль, какую играли в Т. патологические и негодные элементы общества, "люди, выбившиеся из жизненной колеи, сумасброды и негодяи всякого рода и всякого слоя, особенно низшего; завистливые и злобные подчиненные, мелкие торгаши, запутавшиеся в долгах, пьянствующие и слоняющиеся без дела рабочие, заседатели кофеен и винных лавок, уличные и деревенские бродяги, мужчины, подбираемые полицией, разгульные женщины, одним словом — все антисоциальные паразиты; среди этого сброда несколько фанатиков, в поврежденном мозгу которых легко укоренилась модная теория; все остальные, в гораздо большем числе, — простые хищники, эксплуатирующие водворившийся порядок и усвоившие себе революционную догму только потому, что она обещает удовлетворить всем их похотям. В этих подонках невежества и порока якобинское правительство набирает личный состав своего штаба и своих кадров". Для характеристики того, что он называет "генеральным штабом якобинской армии", Тэн обращается к психологическому методу. Два свойства лежат, по Тэну, в основе якобинского типа: доктринерство (raisonnement dogmatique) и самонадеянность (см. Якобинцы). Из сочетания доктринерства и самомнения вытекает третье свойство — нетерпимость и злоба к противникам. Так как якобинец в собственных своих глазах воплощает в себе добродетель, то всякий противник его преступен. На добродетели лежит обязанность исправлять порок. Цель якобинского правительства заключается в том, чтобы подавить дурных, против которых все дозволено и похвально. Отсюда идея кровавой расправы (l'id é e homicide), отсюда Т. К основным чертам якобинского типа, обусловливавшим Т., Тэн прибавляет еще одну, вызванную обстоятельствами, при которых пришлось действовать якобинцам, — страх. Французское слово terreur имеет и субъективный, и объективный смысл: оно обозначает и страх или ужас, испытываемый кем-либо, и страх или ужас, нагоняемый на других. На панический страх, охвативший парижское население при известиях о движении прусской армии на Париж, указывали уже прежние историки как на одну из причин сентябрьских убийств. Среди населения ходили самые нелепые рассказы о том, что все жители будут выведены в равнину Сен-Дени и десятый из них расстрелян, вожди — колесованы и вместе с ними казнены 40 пуассардок. Тэну удалось указать на влияние страха там, где этого наименее можно было ожидать, — в душевных тревогах самых яростных террористов, как, например, Каррье, известного палача вандейцев. Когда его просили пощадить сдавшихся вандейцев, он ответил: "разве вы хотите, чтобы я сам попал под гильотину?" Несмотря на свою безумную кровожадность, он неоднократно выражал уверенность, что "мы все будем гильотинированы один за другим". В психологии якобинцев у Тэна нет указания на патриотический мотив, которым многие из них руководились в своей деятельности. Что Тэн высоко ценил этот фактор в истории французской революции — об этом свидетельствует его прекрасное изображение лагеря "добровольцев", поднявшихся на защиту границ отечества. Если он не подчеркнул патриотизма тех, которые называли себя исключительно патриотами, то это объясняется тем, что он считал таких патриотов, как Карно, оппортунистами Т., а может быть, и тем, что его книга должна была служить противовесом прежнему отождествлению террора и патриотизма. Что касается до численности террористов, то, по расчету Тэна, их было накануне Т. во всей Франции не более 300000, т. е. они составляли не более одной пятнадцатой части общего числа избирателей. По отдельным городам (не говоря уже о деревнях) их было еще меньше. Во многих случаях якобинцы сами признаются, что пыл местных патриотов поддерживается лишь присутствием 5—6 парижских террористов. Перечисляя своих людей, террористы находят, что их всего 22 в Труа, 21 в Гренобле, 10 в Бордо, по 7 в Пуатье и Дижоне; "весь персонал Т. мог бы усесться за одним столом". При таких условиях возникает вопрос, каким образом такое меньшинство одолело большинство и захватило власть? Каким способом водворилась система Т.?

II. Эволюция принципа Т. Французская революция 1789 г. была в начале торжеством принципа народовластия. Как реакция против идеи монархической централизации власти (l'Etat e'est moi Людовика XIV), идея народовластия проявилась в крайнем ослаблении всякой власти (по выражению Тэна — l'anarchie spontan é e). По конституции 1791 г. (см. соотв. статью) не только законодательная власть, но также исполнительная и суд были предоставлены исключительно выборным органам, и король назначал лишь министров, бессильных среди выборных учреждений. На самом деле вместо этих выборных учреждений — департаментских директорий и муниципалитетов — часто проявляли свою волю различные секции, клубы и всевозможные сборища. После падения монархии жирондисты пошли еще далее по этому пути и в проектированной ими конституции перенесли центр тяжести власти из собрания народных представителей в народные массы. За все это время общины были поборниками крайнего народовластия. С изгнанием жирондистов из конвента был устранен и выработанный ими проект конституции, в то время обсуждавшийся, и якобинцы поручили комитету, в котором участвовал Сен-Жюст, представить новый проект. Наскоро составленный проект подвергся поверхностному обсуждению в конвенте и был им принят 24 июня, после чего был разослан на утверждение 8000 местным народным собраниям. Новая якобинская конституция была в некоторых отношениях еще более демократична, чем жирондистская (см. соотв. статью): всякий новый закон, принятый национальным собранием, должен был восходить на утверждение избирателей в первичных народных собраниях; этим же собраниям предоставлялось право требовать пересмотра конституции, если это требование исходило от одной десятой части собраний в половине департаментов плюс один. В Декларации прав, входившей в состав конституции, "право восстания со стороны народа или любой части народа" признавалось "священнейшим долгом и безотлагательной обязанностью, если правительство нарушало права народа". В пояснении к конституции Робеспьер признал, согласно с Руссо, что законодательная палата не является представительством народа, так как народная воля не подлежит отчуждению или передаче каким-либо мнимым представителям. Но это был лишь фимиам, который воскуривали идолу народовластия его жрецы, готовые его ниспровергнуть. Народные собрания для утверждения якобинской конституции состоялись в 7000 из 8000 кантонов; в них приняла участие одна треть избирателей в городах и одна четверть в деревнях; самое голосование происходило под руководством и давлением местных якобинцев и потому дало везде благоприятный для них результат. Это был первый плебисцит во Франции, и за ним скоро последовало, как и за другими плебисцитами, водворение диктатуры. Возведение непосредственного народовластия в основной государственный закон сменилось правительственной революцией — coup d'Etat, и виновниками первого во Франции coup d'Etat были якобинцы. Якобинский переворот был произведен при торжественной театральной обстановке; вся декоративная часть торжества была делом якобинца — живописца Давида, который потом прославился устройством празднеств Первой империи. Празднество было назначено на 10 августа 1793 г., в годовщину ниспровержения монархии; оно должно было ознаменовать собой провозглашение наиболее радикальной конституции; на самом деле оно сделалось поворотным пунктом от народовластия к установлению власти над народом. Для празднования 10 августа были приглашены делегаты, по одному от всех кантонов, принявших якобинскую конституцию. На другой день в якобинском клубе Робеспьер, вызвавший когда-то самоотречение членов национального собрания, заявил, что предложение упразднить конвент поведет к передаче власти в руки эмиссаров Питта и Кобурга. Лозунг был дан — и из среды якобинского клуба тотчас последовало предложение, единогласно принятое, чтобы конвент не расходился до окончания войны. На следующий день толпа делегатов ворвалась в залу заседаний вперемежку с членами конвента; в суматохе слышались несбыточные предложения — чтоб весь народ шел на границу, чтобы "подозрительные граждане были поставлены впереди под огонь неприятеля". Со свойственным ему присутствием духа Дантон воспользовался общим возбуждением для организация Т.; делегаты народных собраний, воскликнул он, провозгласили среди нас почин Т., — и тут же формулировал его. Вся молодежь от 18 до 25 лет подвергается набору; все подозрительные люди должны быть арестованы, как заложники; делегаты народа должны возвратиться в свои округа как комиссары конвента, для реквизиции людей и средств. Заседание 12 августа было венчанием на царство якобинской диктатуры. Так было положено основание системе Т.; но самое осуществление ее потребовало продолжительной теоретической разработки и целого ряда практических мер. Дальнейший шаг в этом отношении был сделан в заседании 5 сентября, под председательством Робеспьера, в память сентябрьских убийств. В этом заседании революционный трибунал, уже раньше удвоенный в своем составе, был еще раз удвоен. Затем, по выслушании депутации от Парижской коммуны, была организована особая революционная армия из 6000 человек и 1200 артиллеристов: мотивом было выставлено соображение, что недостает исполнительной силы для осуществления "мудрых законов", изданных конвентом. Задача революционной армии заключалась в том, чтобы разносить по провинциям Т. Комментируя эту задачу, один из более наивных монтаньяров, Друе, воскликнул: "Так как ни добродетель наша, ни умеренность, ни философские идеи наши ни к чему нам не послужили, то будем разбойниками (soyons brigands) для блага народа". Не довольствуясь этой вооруженной силой, Дантон предложил снабдить ружьем каждого из парижских пролетариев; для этой цели военному министру было отпущено 100 миллионов. Дантон находил, что недостаточно иметь революционную армию, а надо революционизировать народ. С этою целью он предложил иметь в Париже по всем участкам (sections) два раза в неделю собрания граждан и для того, чтобы рабочие могли их посещать, назначить им по 3 франка за каждое заседание. Чтобы объединить эту массу, революционным комитетам, образовавшимся в каждом участке, была предоставлена полицейская власть с правом арестовать и держать в заключении всякого подозрительного человека (suspect), a остальным выдавать по своему усмотрению свидетельства благонадежности (carte civique). Все эти разнообразные меры были подведены Барером, оратором Комитета общественного спасения, под меткую формулу: "поставим на очередь Т." (pla çons la terreur à l'ordre du jour). Месяц спустя, 10 октября, выступил с своим докладом в конвенте главный теоретик Т. — Сен-Жюст. Он любил говорить сентенциями и изложил теорию нового государственного права в следующих изречениях: "Вы не должны знать пощады; свобода должна восторжествовать, чего бы то ни стоило; вы должны карать не одних изменников, но и равнодушных; между народом и его врагами лишь один посредник — меч". При этом конвенту был предложен ряд мер, которые должны были завершить систему Т. Сен-Жюст формулировал в виде статьи закона то, что было провозглашено 12 августа: "временное правительство Франции будет революционным до заключения мира", т. е. будет основано на Т. Это временное правительство уже давно обозначилось: диктатура конвента на самом деле означала диктатуру его главного комитета — комитета общественного спасения. Теперь Сен-Жюст предложил конвенту признать над собой этого диктатора и предоставить ему одному всю власть: исполнительный совет, т. е. министры, генералы и все учреждения были поставлены под надзор комитета общественного спасения. Вслед за тем министерство было совершенно отменено, и Франция непосредственно поставлена под диктатуру комитета. Не довольствуясь номинальной властью, он стремился подчинить себе местные органы: "правительство будет непосредственно сноситься с уездами (districts) по вопросам общественного спасения", т. е. помимо департаментов; в этой скромной мере заключалась, в сущности, завязка новой централизации. Принцип единовластия и централизации, намеченный Сен-Жюстом, был разработан в комитете, и 28 брюмера (18 ноября) член комитета Бильо-Варенн внес по этому вопросу в конвент обширный доклад. В своей речи, изобиловавшей всевозможными терминами из учебника механики, докладчик высказал очень откровенно программу нового правительства: всякое хорошее правительство должно иметь центральную импульсивную волю, рычаги, непосредственно к ней примыкающие, и подчиненные учреждения, дабы распространить движение до крайних оконечностей. Объяснив затем, что всякий механизм должен иметь свою великую движущую пружину, прямолинейный патриот, как его называли, усмотрел пружину якобинской республики в Т. Правительство французское, "вместо того, чтобы очищаться, оставалось вулканом подлости и заговора (sic), потому что не водрузило топора". Обсуждение доклада было отложено до напечатания его и затем затянулось до 14 фримера (4 дек.), когда заключения доклада были провозглашены законом. Кроме непосредственного подчинения всех учреждений и чиновников Комитету общественного спасения, закон 14 фримера имел своим последствием переворот в провинциальной администрации: департаментские советы с их председателями (губернские земские собрания) были уничтожены, директории (управы) ограничены в своей компетенции; уездные управы обращены в органы комитета по исполнению революционных законов, причем комитету предоставлено было право очищать их состав; прокуроры-синдики уездов и городов, выбиравшиеся своими согражданами, были, под именем национальных агентов, превращены в агентов Комитета, который их назначал и устранял. Эти национальные агенты были личинкой, из которой развились потом императорские префекты. При обсуждении этого закона Кутон, человек, близкий Робеспьеру, изложил новый взгляд на народовластие и отношение к нему правительства: "При обыкновенном правлении, — сказал он, — народу принадлежит право избрания; при чрезвычайном же правлении все импульсы должны исходить из центра. Те, которые теперь взывают к правам народа, ложно поклоняются его верховенству". Кутону вторил всегда находчивый на софизмы Барер: избирательные собрания, — пояснял он, — монархические учреждения, пропитанные роялизмом; их надо тщательно избегать в этот момент революции. Наконец, высказался о Т. и главный его доктринер — Робеспьер в "докладе о принципах революционного правительства" (25 дек. 1793 г., или 5 нивоза II-го года). Теория революционного правительства, по словам Робеспьера, так же нова, как и самая революция, его породившая: эту теорию нельзя найти ни в книгах политических писателей, ни в законах тиранов. Для аристократии эта теория лишь предмет клеветы, для тиранов — скандал, для многих — загадка; ее нужно объяснить, чтобы привлечь по крайней мере добрых граждан к принципам общественного блага. Объяснение теории, которое пытается дать Робеспьер, основано на антитезе правлений конституционного и революционного: задача первого — сохранить республику, задача второго — создать ее; конституция — режим победоносной и мирной свободы, революция — война свободы против ее врагов. Конституционное правление направлено, главным образом, к установлению гражданской свободы, революционное — к установлению свободы политической. Правительство революционное обязано оказывать добрым гражданам всю силу национальной защиты, — врагам же народа оно лишь обязано давать смерть. Этих "понятий", по мнению Робеспьера, достаточно, чтобы объяснить происхождение и свойство революционных законов. Те, кто называет их произвольными и тираническими, — тупые или развращенные софисты, подлые душегубы, которые для того, чтобы задушить республику в ее колыбели без опасности для себя, пытаются спутать ее неопределенными правилами, прекрасно умея не соблюдать их. "Если революционное правительство должно быть более энергично в своих действиях и более свободно в своих движениях, разве в силу этого оно менее справедливо и менее законно? Нет: оно опирается на самый священный из всех законов — благо народа, и на самое неотъемлемое из всех прав — необходимость". Согласно с духом этой доктрины доклад о принципах революционного правительства приходил к заключению, которое можно назвать вечным припевом Робеспьеровской риторики: поручить Комитету представить в самом непродолжительном сроке доклад о средствах усовершенствовать организацию революционного трибунала и поручить публичному обвинителю отдать под суд поименованных в заключении отдельных лиц и целые категории людей.

III. Органы Террора. По мере того, как теоретически разрабатывалась система Т., развивались и органы этого режима. Главным из них был Комитет общественного спасения. Учреждение этого комитета знаменует собой поворотный пункт в истории французской революции. Сначала господствовала теория разделения властей, которую Монтескье признавал необходимой гарантией политической свободы. Руководясь этой теорией, национальное собрание неоднократно высказывалось против назначения королем министров из числа членов собрания, потому что усматривало в этом смешение законодательной и исполнительной власти. Правда, уже национальное собрание избирало из своей среды многочисленные комитеты (комиссии), но это были органы совещательные и подготовительные, а не исполнительные, и если некоторые из этих комитетов вмешивались в круг действия исполнительной власти, то лишь вследствие недоверия к королю и вопреки господствовавшей теории. Низложение Людовика XVI изменило это положение дел. Законодательное собрание организовало из министров "совет исполнительной власти", взяв их вне своей среды; в то же время, однако, под влиянием тревоги, вызванной вторжением иноземных войск, оно организовало многочисленный комитет "общей обороны". Это был первый шаг к присвоению законодательной властью функций исполнительной власти. Министры должны были являться в комитет и давать ему отчет в своих действиях. Конвент последовал примеру законодательного собрания и 1 янв. 1793 г. организовал комитет того же имени из 24 членов, почти исключительно жирондистов. Заседания комитета были публичны, в них принимали участие другие члены конвента и даже посторонние; комитет походил более на клуб, чем на правительственный орган. 26 марта комитет был преобразован и назван комитетом "общей обороны и общественного спасения". Несколько дней спустя (6 апр.), под влиянием известия об измене Дюмурье, комитет подвергся новому преобразованию: он должен был впредь называться просто комитетом обществ. спасения и состоять из 9 членов. Вместе с тем изменился его состав: комитет 26 марта состоял наполовину из жирондистов и монтаньяров, а в новый комитет были избраны одни монтаньяры. С этих пор быстро развивается полновластие комитета, превращаясь в диктатуру над Францией и над самим ее правительством — конвентом; вместе с тем видоизменяется и состав комитета в террористическом направлении. Первоначальная задача Комитета общ. спасения заключалась в надзоре за действиями совета министров и в ускорении его распоряжений, с правом приостанавливать их исполнение и принимать экстренные меры в случае надобности. Полномочия членов Комитета были краткосрочные: они избирались на один месяц. После изгнания жирондистов из конвента Комитет был снова реорганизован (10 июля). Только двое из его прежних членов перешли в новый комитет; важнее всего было то, что не был переизбран Дантон, который был душою прежнего комитета; вместе с ним были удалены его приверженцы. Смысл реорганизации 10 июля заключался именно в том, что комитет перешел из рук более умеренных дантонистов в руки террористов. Это обнаружилось 27 июля, когда в Комитет общ. спас. вошел Робеспьер, пробывший в нем ровно год. Уже на следующий день Комитет общ. спас. был облечен властью вызывать к себе и арестовывать всех подозрительных людей; 2 авг. в распоряжение Комитета было предоставлено 50 миллионов; 10 окт. Комитету были подчинены все власти во Франции, кроме конвента; самый конвент отрекся от своего верховенства над Комитетом, бессменно оставляя без переизбрания его членов в течение года. Этих членов было с 10 июля 12, а после казни дантониста Геро де Сешель — 11. Деятельность Комитета имела коллегиальный характер, все его решения должны были исходить от большинства; но вследствие скопления дел подписи членов были простою формальностью, и на самом деле каждый член заведовал самостоятельно и бесконтрольно своею частью: Карно — армиями, Жан-Бон-Сент-Андре — флотом, один из Приёров — вооружением, другой Приёр и Ленде — продовольствием. Эти лица составляли группу так называемых работников. Бильо-Варенн и Колло-д'Эрбуа вели переписку с провинциальными властями и комиссарами, т. е. были руководителями Т. в провинции; вместе с Барером, который был докладчиком Комитета в конвенте, они составляли "группу революционную". Главную группу составлял триумвират, или gens de la haute main, — Сен-Жюст, Кутон и Робеспьер: первый разрабатывал законодательные проекты, когда не разносил Т. по провинциям и по армиям; последний, взяв себе народное образование, на самом деле был "без портфеля": тем более времени оставалось у него для выработки "принципов", сводившихся к систематическому расширению прав революционного трибунала, которому он законом 22 прериаля предоставил право отдавать под суд самих членов конвента, не испрашивая его согласия. После этого закона конвент — который, по меткому выражению Тэна, представлял собой "толпу клакёров", с мнимым восторгом принимавших всякое предложение Комитета, — обратился в толпу боязливых царедворцев, из которых подозрительный тиран произвольно намечал свои жертвы. Толпа эта, впрочем, была невелика: после изгнания жирондистов на избрание президента конвента является из 745 членов его лишь 250, для избрания Комитета общ. спас. нашлось только 200, для назначения судей рев. трибунала — только 50, а для назначения их заместителей — 10. И не мудрено, что число членов державного собрания тает во время Т.: 2 июня изгнаны 67 жирондистов, часть которых была казнена, затем заключены в тюрьму 75 членов правой, а с брюмера начались аресты и казни среди самих террористов. Каждый месяц революционного календаря приносил свои жертвы, до 10 термидора — дня казни Робеспьера и его приверженцев в комитете, коммуне и революционном трибунале. Другим органом Т. был комитет общей безопасности (Sûreté Géné rale) — один из числа 21 комитетов, учрежденных конвентом. Он был учрежден 2 октября 1792 г., т. е. раньше Комитета общественного спасения, и первоначально состоял из 30 членов; но затем и в истории этого комитета происходит концентрация власти. Конвент свел 21 янв. 1793 г. число его членов на 12, а 9 сентября — на 9. Задачу комитета составляла полицейская охрана; он был снабжен самой произвольной и бесконтрольной властью над свободой и жизнью людей, но в этом отношении сам постепенно впал в зависимость от Комитета общественн. спасения. Последнему было первоначально предоставлено право арестовывать или отдавать под суд лишь людей, находившихся на государственной и общественной службе; но он расширил пределы своей власти на счет комитета общей безопасности и, наконец, распространил их над самим комитетом: 9 сент. 1793 г. конвент предоставил ему право рекомендовать членов комитета общей безопасности при избрании их конвентом. Таким образом были избраны в заседании 14 сент. Вадье, Панис (из числа руководителей сентябрьских убийств), Леба, Буше, Давид (художник), Гюфруа, Лавикомтери, Амар, Рюль, Лебон, Вулан и Бэль. С этого момента комитет общей безопасности стал орудием главного террористического комитета. Иногда оба комитета соединялись в общем заседании и поэтому назывались в отличие от других правительственными комитетами. Не довольствуясь подчинением комитета общей безопасности, Робеспьер организовал при Комитете обществ. спасения особое полицейское бюро, ему исключительно подчиненное, — так сказать, тайную полицию над полицией. Вследствие этого комитет общей безопасности перешел перед 9 термид. на сторону противников Робеспьера.

Та роль, которую играл в Париже комитет общей безопасности, была возложена во всех прочих общинах на революционные комитеты. Дантон прямо это выразил, назвав задачей комитетов установление диктатуры граждан, преданных свободе, над подозрительными. Бильо-Варенн уподобил комитеты Дамоклову мечу, который должен был висеть над каждым подозрительным гражданином по всему пространству государства. С этой целью конвент предписал декретом 21 марта 1793 г. учреждение в каждой общине или в каждом участке общины (section) комитета из 12 членов по избранию граждан. Он должен был называться наблюдательным комитетом и иметь надзор над приезжими с правом требовать их изгнания из территории республики. Парижские комитеты скоро превысили свои полномочия, стали производить аресты и называть себя революционными комитетами. Декретом 28 мая конвент запретил это название, но оно сохранилось и 5 сент. было по предложению Барера признано конвентом. После победы монтаньяров над жирондистами во многих департаментах возникли, наподобие парижского, комитеты общественного спасения. Декрет 4 июня признал их существование, но два дня спустя все эти комитеты, слившиеся с революционными, были подчинены Комитету общ. спасения. 5 сент. всем членам этих комитетов был назначен ежедневный паек в 3 фр., и за ними было признано присвоенное ими право отнимать оружие (т. е. производить домовые обыски) и арестовывать всех подозрительных людей. Закон о "подозрительных" расширил это право и возложил на революционный комитет обязанность составлять списки всех подозрительных, запечатывать их бумаги и арестовывать их. Начальники вооруженной силы обязаны были производить аресты по приказанию комитетов под страхом удаления со службы. Парижские комитеты заключали в тюрьму без объяснения причин. Против этого восстал 18 окт. в конвенте Лекуантр и добился постановления, обязывавшего комитеты сообщать арестованным копию с протокола об аресте с изложением мотивов, чтобы дать им и их семейству возможность обратиться в комитет общей безопасности, который мог бы утвердить или отменить акт об аресте. Революционные комитеты протестовали перед конвентом против этого постановления, указывая, между прочим, на то, что санкюлоты, составляющие эти комитеты, неизбежно будут делать в протоколах невольные ошибки, которыми воспользуются контрреволюционеры. Конвент передал дело на рассмотрение комитета общей безопасности, который принял сторону револ. комитетов. Лекуантр протестовал; его поддержал дантонист Фелипо. На выручку террористов выступил Робеспьер с заявлением, что декрет "привел в отчаяние патриотов. Эти простые и добродетельные люди, незнакомые с ухищрениями формалистики, утратили свое усердие. Дело не в том, чтобы судить, а в том, чтобы разить". Конвент и на этот раз послушался Робеспьера и взял свой декрет обратно. Вступаясь за полномочия револ. комитетов, Робеспьер отстаивал тем самым свои орудия. Комитет обществ. спасения уже давно имел с ними непосредственные сношения, помимо департаментских и городских властей. Когда недовольная этим Парижская коммуна после обвинительной речи своего прокурора против тирании участковых комитетов потребовала, чтобы они действовали в согласии с ней, и созвала в ратушу по 10 представителей от каждого из участковых комитетов, конвент 14 фримера отменил это постановление и пригрозил десятилетним заключением в оковах всякому администратору, который вздумал бы встать между конвентом и революционными комитетами. Комитет общественного спасения не думал, однако, предоставлять своим орудиям полную свободу. Чтобы удержать их в большей зависимости, конвент постановил, чтобы председатели и секретари революционных комитетов переизбирались каждые две недели; два дня спустя Кутон отнял у револ. комитетов предоставленное им право сажать под арест без указания мотивов. Всех револ. комитетов должно было быть, по числу общин и городских участков, 45000; на самом же деле их насчитывалось не более 21000, так как далеко не везде оказывалось достаточно "патриотов", готовых вступить в комитет, несмотря на паек в 3 фр. "Патриоты" жаловались, что во многих общинах роялисты завладели комитетами; в других местах туда проникли спекулянты на конфискованные земли и вообще люди, желавшие ловить рыбу в мутной воде. Революционные комитеты сделались почти везде поприщем самого беззастенчивого хищения чужого добра и самой необузданной эксплуатации чужой свободы и жизни.

Революционный трибунал. Революционные комитеты, арестуя подозрительных и наполняя ими тюрьмы, были поставщиками революционных, т. е. чрезвычайных судов. Первый образчик такого суда возник под влиянием событий 10 авг., т. е. низвержения короля; депутация самозванной Парижской коммуны, захватившей ратушу в ночь на 10 авг., явилась 15 авг. с Робеспьером во главе в законодательное собрание и потребовала особого суда для наказания заговорщиков и "врагов революции", т. е. швейцарской гвардии, защищавшей Тюльери, и других роялистов. Под этим давлением был образован 17 авг. чрезвычайный уголовный суд, называвший себя революционным. Его приговоры не подлежали ни апелляции, ни кассации. Робеспьер был назначен его председателем, но отклонил от себя этот пост. Трибунал 17 авг. произнес 61 приговор — в том числе 20 приговоров к смертной казни и 15 оправданий; в числе приговоренных к смерти был Лапорт, казначей Людовика XVI, обвинявшийся в подкупе, но были и фальшивомонетчики. 29 ноября конвент, находившийся в то время под влиянием жирондистов, закрыл революционный трибунал; но он воскрес в новой силе весной следующего года, когда казнь Людовика XVI и неудачи Дюмурье взволновали страсти и дали в конвенте перевес террористам. 9 марта толпа "добровольцев", отправлявшихся на границу, потребовала у конвента учреждения революционного трибунала. Парижская коммуна поддерживала это требование; Каррье, будущий палач Вандеи, внес в конвент соответствующее предложение. Дантон горячо защищал его, утверждая, что только этим можно предотвратить "высший трибунал народной мести" и что если бы в сентябре предшествовавшего года такой трибунал существовал (а он существовал), то не было бы сентябрьских убийств. Soyons terribles, восклицал он, pour dispenser le peuple de l' ê tre. Возникший таким образом из самой идеи наступавшего Т. революционный трибунал является по своей организации барометром нового режима; сообразно с усилением Т. растет революционный трибунал и упрощаются его приемы. Первоначальный его состав состоял из 5 судей и 12 присяжных. 24 мая число это было увеличено до 16; 2-го июля каждому члену было назначено вознаграждение по 18 ливр. за заседание. Первое заседание происходило 29 марта, первые смертные приговоры состоялись 15 апреля. 24 июля было увеличено число и жалованье судей; 3 авг. трибунал был удвоен, т. е. разделен на 2 отделения, чтобы ускорить его деятельность. Публичным обвинителем стал тогда Фукье-Тэнвиль. В первые 6 месяцев суду подверглись 200 обвиняемых; из них 89 были оправданы, 86 посланы на эшафот, остальные приговорены к другим наказаниям. Это казалось недостаточно энергичным; 5 сент. трибунал был снова удвоен, т. е. разделен на 4 отделения. В окт. Бильо-Варенн провел свое предложение, чтобы впредь генералы подлежали суду трибунала без предварительного согласия конвента, а 5 дней спустя присяжным (они были бессменные) было дано право заявлять во всякое время, что они достаточно ознакомлены с делом для постановления безотлагательного приговора. После этого трибунал был официально признан революционным. В это время трибунал был в исключительном распоряжении Робеспьера; председатель суда и его товарищ, Герман и Дюма, были друзьями Робеспьера; в числе судей и присяжных были близкие ему люди, как, напр., его типографщик Никола и его хозяин, столяр Дюпле. Во время процесса Дантона, мощная личность и страстное красноречие которого были не по плечу председателю и обвинителю, трибуналу по докладу Сен-Жюста было дано право немедленно лишать слова и права защиты всякого заговорщика, который дерзнет оказывать сопротивление национальному правосудию или будет его оскорблять. Последнюю организацию Робеспьер дал трибуналу декретом от 22 прериаля (10 июня 1794 г.), отменившим все судебные гарантии — допрос, защиту и показания свидетелей, если они не оказывались безусловно необходимыми: внутреннего убеждения судей и присяжных было достаточно для приговора, а единственным наказанием, которое допускалось, была смерть. С этих пор началась эпоха так назыв. "fourn é es", т. е. подсудимых гуртом набирали по тюрьмам и гуртом направляли на гильотину. С 3 апр. 1793 г. по 13 жерминаля (1-е июня 1794 г.) смертных приговоров было 505, а затем в 2 мес. до 12 термидора (30 июля) — 2158; общее число гильотинированных в Париже дошло до 2663. Кроме революционного трибунала в Париже, такие же трибуналы были во многих департаментах и городах. Но этим не ограничивалась так назыв. "революционная юстиция" (justice r é volutionnaire); рядом с трибуналами были и революционные комиссии (12), действовавшие без присяжных; к этой категории относятся и военные комиссии из офицеров, суммарно судившие эмигрантов и инсургентов (в Вандее); наконец, все уголовные палаты 83 департаментов облекались революционными полномочиями и по мере надобности переезжали с гильотиной с места на место. По вычислениям специального исследователя "революционной юстиции", автора книги под этим заглавием, Берриа Сен-При, число жертв 178 революционных трибуналов разных названий было около 17000. Революционный трибунал был учрежден не для того, чтобы служить дамокловым мечом, висящим над головой противников, но чтобы быстро и неумолимо разить их. Такое же назначение имело учреждение, созданное конвентом в один день с реорганизацией революционного трибунала, — полномочные комиссары, взятые из среды конвента и представлявшие собою непосредственно и повсюду власть державного собрания.

Проконсулы Т. — так можно перевести неопределенный термин Repr é sentants en Mission, т. е. "представители народа (чины конвента) в (чрезвычайной) миссии". 9 марта конвент постановил разослать по всем департаментам, за исключением Иенского, членов конвента с неограниченными полномочиями. Они должны были отправиться попарно; каждой паре были предоставлены два из 82 департаментов (в то время департаментов было 83). Ближайшей их задачей было содействовать быстрейшему набору 300000 людей для армии, но по постановлению конвента каждый из них должен был взять с собой по экземпляру декрета об учреждении революционного трибунала. Этот декрет был их эмблемой; они представляли собой воплощение в лицах самого революционного трибунала — того, что называется la justice r é volutionnaire. Драконовские законы против эмигрантов и не давших присяги священников развязывали руки этой революционной юстиции; но конвент поспешил новыми законами увеличить число ее жертв. По декрету 19 марта были приравнены к эмигрантам все носившие белую кокарду или какой-либо антиреволюционный значок — т. е. они подлежали казни без суда; 27 мая были объявлены "вне закона" все аристократы и враги революции, 29-го — все авторы и издатели сочинений, направленных к восстановлению королевской власти или к распущению конвента. Другие комиссары были посланы с специально военными целями: так, по декрету 4 апр. было отправлено 14 комиссаров для укрепления крепостей на северной и восточной границе, затем четверо к армиям на Мозеле и Рейне и т. д. 30 апреля конвент вызвал всех высланных комиссаров назад в Париж и снова разослал их в ином распределении; при каждой из 11 армий, стоявших на границе, были свои комиссары для наблюдения над действиями должностных лиц, поставщиков и самих генералов, с правом отрешать от должности как гражданских чиновников, так и военных и замещать последних (военных) временно, до постановления конвента. Комиссары имели право назначать от себя подкомиссаров и передавать им свои полномочия. Полномочия комиссаров при армиях подлежали ежемесячному возобновлению, но это не всегда соблюдалось. Впоследствии постановлено было не отправлять комиссаров в те департаменты, откуда они были родом. Отправленные в департаменты комиссары нашли там агентов "исполнительного совета", т. е. министров, и усмотрели в них помеху для себя; они доносили на них конвенту или, как члены конвента, требовали их удаления, что и было исполнено декретом 23 августа 1793 г. В самой деятельности комиссаров можно различать два периода. Сначала они были в зависимости только от конвента, с которым они состояли в непосредственной переписке, и эта зависимость была номинальная. Конвент имел право отозвать их из провинции во всякое время, но в пределах данного им срока они были полновластны. Конвент постановил, что их распоряжения имеют силу временных законов, отменял несогласные с ними распоряжения департаментских властей и грозил десятилетним заключением в оковы чиновникам, которые стали бы замедлять исполнение распоряжений комиссаров. Мало-помалу комиссары подпали под власть Комитета общественного спасения, которому они должны были отдавать отчёт. Т. от этого нисколько не уменьшился, а только был более централизован. Одному из комиссаров Комитет общественного спасения писал 12 сент.: "Безграничные полномочия, которыми вы облечены, дают вам право принимать все меры общественного спасения, которые вы признаете необходимыми". По мере того, как росла власть Комитета, и власть его комиссаров становилась тираничнее. После издания закона 14 фрим., передавшего Комитету диктатуру, он следующим образом объяснял своим комиссарам "основы революционного правительства": "Вы посланы для того, чтобы вымести гумно свободы, чтобы открыть широкую дорогу перед революцией". Их предостерегали не карать смертью "в случаях, непредвиденных законом", но это предостережение не имело никакой силы, раз что военно-судным комиссиям предписывалось налечь на три класса людей — "на изменников, трусов (l â ches) и поставщиков неаккуратных или мошеннических". Под "изменниками " разумелись: "орда рабов, насекомые, зародившиеся на навозе дворов, хамелеоны всех партий, трупная душа которых разъедается червями унизительных страстей". По мере того как росло влияние Робеспьера, инструкции комитета все более и более проникались напыщенностью и моральными сентенциями: "среди бурь революционное правительство должно действовать с быстротой молнии... В рычаге, которым действует конвент, чтобы сломить сопротивление, вы подобны тем страшным военным снарядам, поставленным впереди полководцев, которые ждут только электрической искры, чтобы распространить ужас (terreur) и смерть. Подходите к этому страшному служению, как к святилищу, с честным сердцем (coeur droit) и чистыми руками". Нет сомнения, что Робеспьер искренно желал иметь палачей с чистыми руками, — и это желание было одним из поводов к его ниспровержению. Но то была одна из иллюзий ученика "добродетельного Жан-Жака Руссо". Ни напыщенные речи в конвенте или в якобинском клубе о принципах Т., ни потрясающие драмы, ежедневно разыгравшиеся перед революционным трибуналом, не могут дать такого полного и реального представления об эпохе Т., как изображение деятельности комиссаров конвента. В каком настроении они приезжали в провинцию, наивно высказал один из них: "Знайте, молодцы санкюлоты, что с патриотом Инграном вам можно будет все делать, все получить, все переломать, всех заключить, всех судить, всех сослать, всех гильотинировать и все возродить. Не давайте ему ни минуты покоя, чтобы пред ним все дрожало, все валилось и все тотчас пришло в самый прочный порядок". И как же было не дрожать перед ним, когда он был в одном лице законодатель, администратор и безапелляционный судья. Его слово — закон: ему не только подчинены все местные власти, но он для того послан, чтобы произвести среди них очищение. Иные начинали с того, что отрешали немедленно все без исключения городские и судебные власти, хотя бы и выбранные народом. И суд был в их руках. Колло д'Эрбуа приказал в Лионе революционному трибуналу арестовать, допросить и судить одного юношу в тот же день. В 6 час. вечера Колло сидит со своей компанией за роскошным обедом; входит судья и докладывает, что после самого строгого дознания нельзя было найти ни одного повода к осуждению подсудимого и что суд постановил его отпустить. Не глядя на судью, Колло громко говорит: "Я приказал вам в течение дня расстрелять этого человека. Ступайте". Так и было сделано. Лозунгом этой сотни тиранов, выпущенных на Францию, было: "невозможно впасть в излишества для блага народа". Эти излишества принимали весьма различный вид. Альбит и Колло начали с того, что приказали коммиссии секвестров доставить им 200 бутылок самого лучшего вина, какого можно было найти в Лионе, и, кроме того, 500 бутылок бордо для их стола. Реквизиции касались не одного вина. Фуше потребовал 60 фн. кофе, 150 арш. муслина, 3 дюжины шелковых галстухов, 3 дюжины перчаток, 4 дюж. шелковых носков. Другие сами производили реквизиции. Росиньоль, бывший рабочий, и Бурбонс, прибывшие в замок Фонтене со свитой адъютантов и женщин, взламывают замки и присваивают себе драгоценности, платья, женские уборы, даже мебель и фаянсовую посуду. В эпоху Т. многие комиссары положили начало своему состоянию: Талльен (le roi des voleurs), Фуше, министр полиции при Наполеоне, будущий обладатель 12 или 14 млн., Ровер, присвоивший себе за 80000 фр. ассигнациями поместье, стоившее полмиллиона золотом. Во время своей миссии нажились Барра, Мерлен, Ревбель — будущие члены директории. Некоторые из них считали нужным еще во время своего проконсульства окружать себя пышностью и церемониалом. В действиях множества комиссаров проглядывает настоящая психопатия. Лебон, придя в театр, был возмущен, что сидевшие спереди дамы не встали пред ним; в ярости он бросается в партер, бегает по нему с обнаженной саблей, грозя публике и браня ее за то, что ему, представителю 25 млн. людей, не оказали уважения; перед каким-нибудь принцем все бы расступились, а он поважнее короля. В других случаях приступы помешательства принимают характер мании истребления и кровопролития, как у Каррье, который во время речи в клубе начинает сбивать саблей свечи, как головы аристократов, а в другой раз, доказывая необходимость уменьшить население Франции и поэтому истребить всех излишних людей, дворян, чиновников, священников, купцов и др., кричит: "Бей их, бей их"; на вопрос, что делать с детьми пленных вандейцев, отвечает: "Гильотинировать, гильотинировать"; сам присутствует при казни мальчиков 13 и 14 лет, которым вследствие малорослости нож гильотины приходится не на горло, а должен был размозжить череп.

IV. Меры, в которых проявлялся терроризм, не все были делом самих террористов, но и в этих случаях терроризм сказывался в способе их проведения. Самые меры имели характер проскрипций или конфискаций, т. е. касались или свободы и жизни людей, или их имущества. К первым относятся законы против эмигрантов, их родственников, оставшихся во Франции, и против духовных, не принявших присяги (около 40000). Террористы обратили эти законы в средство истребления названных разрядов людей, пренебрегая даже формальностями, предписанными законом. "Когда мне выпадает на долю счастье изловить кого-нибудь из эмигрантов, — писал генерал Вандам конвенту, — я не утруждаю военную комиссию произнесением над ними приговора. Суд над ними творится тут же; моя сабля и мои пистолеты делают свое дело". И террористы конвента приняли это заявление, по словам "Монитора", с повторными рукоплесканиями. Всецело принадлежит эпохе Т. закон о "подозрительных". Незадолго до падения Робеспьера число заключенных по подозрению составляло, по спискам Комитета общественной безопасности, около 400000. И кого не было в числе этих подозрительных? Образчиком может служить тюрьма в Аррасе, где содержались торговец углем с женой и 7 детьми от 7 до 17 лет, вдова с 4 малолетними детьми, другая вдова-дворянка с 9 детьми, 6 детей без отца и матери. Как вообще содержались подозрительные, можно судить по тому, что в Нанте из 13000 умерло от тифа и дурного питания 3000; в Страсбурге из 90 заключенных пришлось в течение недели перевести 66 чел. в госпиталь. К мерам, направленным против имущества, принадлежит прежде всего конфискация: конфискованное имущество эмигрантов составило около 3 миллиардов, духовенства — около 4 миллиардов; конвент прибавил к этому на 800 миллионов имущества госпиталей и благотворительных учреждений и на большую сумму сельских общинных имуществ. К этим радикальным, но правительственным мерам, вызванным политической борьбой и истощением казны, присоединились уже чисто террористические меры — отобрание в казну имущества гильотинированных и депортированных на сотни миллионов, доходы с секвестрованных имуществ "подозрительных" (также сотни миллионов), а иногда и самый захват этих имуществ. Возвращение в казну государственных имуществ, отчужденных или заложенных в частные руки в течение последних 3 веков, доставило 2 миллиарда, принудительный заем у богатых людей — 1 миллиард. Захват звонкой монеты и всех предметов из золота и серебра доставил в 2 месяца (ноябрь и декабрь 1793 г.) 300—400 миллионов. Другая террористическая мера заключалась в "реквизициях" и в праве перекупа (pr é emption); благодаря этому власти в эпоху Т. могли накладывать свою руку на все, что им было угодно, — на зерновой хлеб в закромах крестьянина, на выпряженных на улице лошадей возчика; они забирали синие и белые плащи пиренейских крестьян, сняли 10000 пар сапог с граждан одного города и т. п. Третьим орудием Т. был максимум, т. е. тариф, установленный на все товары, а также законы против скупщиков. И в этом случае можно сказать, что Т. в особенности заключался в свободе проведения вышеупомянутых мер. Так, была казнена 17-летняя дочь живописца Жозефа Берне за то, что у нее оказалось 5018 свечей, выданных ей в уплату долга ее отцу ликвидационной комиссией бывшего дворцового ведомства. Был казнен парижанин, у которого нашли несколько хлебцев, зараз испеченных для него особым способом по рецепту врача. Применение максимума было причиной того, почему Т. так часто поражал крестьян и разный бедный люд. Из числа 12000 гильотинированных, звание которых можно было установить, было 7545 крестьян, рабочих, мастеровых, солдат, лакеев, дочерей и жен ремесленников, служанок и швей.

V. Цели Т. были весьма различны сообразно с нравственными качествами, темпераментом и развитием террористов. Для очень многих Т. был случаем, которым надо было воспользоваться: как за войсками в неприятельской стране идут нередко мародеры, так и Т. был для многих простым мародерством. Интересные образчики в этом отношении представляют записки одной из жертв Т., девицы Ешероль. Другие были террористами из политического оппортунизма. Владычество якобинцев было, по их собственному признанию, завоеванием Франции, но занятие завоеванной страны, содержание победителей и управления требовали громадных средств — и их-то, за неимением других источников, должен был доставить Т. Характерным образчиком такого оппортунизма является министр финансов конвента, Камбон. Это был честный и не злобный человек, но никто не выразил циничнее его эту, так сказать, деловую подкладку Т. "Хотите вы, — сказал он, — чтобы дела шли хорошо? — Гильотинируйте; хотите покрыть несчетные расходы на ваши 14 армий? — Гильотинируйте. Хотите погасить ваши неисчислимые долги? Гильотинируйте". Ту же точку зрения на необходимость истребления врагов революции и так же цинично выразил в другом случае цветистый оратор и конфетный поэт — Барер: "Хотите вы справиться с вашими врагами — истребляйте их, ибо только мертвые не возвращаются". Как многочисленны были среди террористов оппортунисты, подобные Камбону, об этом можно судить по любопытному подсчету, сделанному Тэном. В числе членов конвента, высказавшихся за казнь Людовика XVI, оказались 21 будущий наполеоновский префект, 42 члена магистратуры империи, 35 чиновников разных ведомств, 4 дипломата, 2 генерала, 2 главных казначея, 14 членов законодательного корпуса, 4 сенатора, один консул, министр полиции и сам архиканцлер империи Камбасерес, бывший организатором революционного трибунала. Ярусом выше таких оппортунистов стояли на пирамиде Т. его доктринеры. Так называемые принципы 1789 г. уже с самого начала нередко сталкивались между собой, но никогда еще равенство не являлось такой противоположностью свободы, как во время Т. В первую эпоху революции вожди ее добивались юридического уравнения: в силу этого они требовали отмены податных и других привилегий, доступа всех ко всем должностям. Не довольствуясь этим, якобинское государство стало требовать фактического равенства — равенства состояний, образа жизни, умственного развития, убеждений. Стремления эти вытекали из довольно узкого социального идеала, сложившегося под влиянием риторических восхвалений Спарты и древнейшего Рима у античных писателей и моралистов из школы Руссо и Мабли, мечтаний о возвращении к "естественному состоянию". Уже Кондорсе, теоретик Жиронды, возводит фактическое равенство в высшую цель социального политического искусства. С подобной же точки зрения Сен-Жюст называет богатство подлостью, а Робеспьер провозглашает всех богатых порочными людьми. Такой взгляд был на руку финансистам Т., которым нужно было наполнять пустые кассы якобинского правительства. Ввиду этого они ввели прогрессивный налог, рассчитанный на то, чтобы отбирать в казну все, что превышало доход свыше 1000 фр. на человека или 4500 фр. на многочленную семью. Робеспьер находил и эту сумму чрезмерной и требовал, чтобы никто во Франции не имел более 3000 фр. годового дохода. Страсть к уравнению не ограничивалась личностью, а простерлась на общины и департаменты. Якобинское правительство находило несовместным с добрыми принципами то, что у одних общин были богатые общинные владения, а у других лишь долги. Согласно с этим оно отбирало хлеб в богатых общинах и департаментах в пользу небогатых. Якобинские властелины не хотели дожидаться того, чтобы фактическое уравнение состояний само собою привело к уравнению потребностей и однообразию нравов, а желали немедленно добиться этого путем Т. Сен-Жюст предписывал в своем "гражданском уложении", чтобы рабочие и прислуга обедали за одним столом с хозяевами; комиссар Лекинио приглашал граждан в праздничные дни (decadi) на общие братские трапезы; Парижская коммуна предписала хлебникам печь только один сорт хлеба; конвент поручил своему живописцу Давиду составить проект национального костюма, приноровленного к республиканским нравам и характеру революции. Настоящими фанатиками были идеологи Т. Самым выдающимся и характерным представителем их был Робеспьер, смотревший на свое призвание как на священнодействие. Этот покорный ученик Руссо считал своим долгом осуществить путем власти и Т. мечты своего учителя — "удовлетворить вожделениям природы, исполнить предназначение человечества, осуществить обещания философия", т. е. пересоздать человека, возродить человечество. Этому лозунгу стали вторить на время террористы всех других оттенков: и невежественный Бильо-Варенн, требовавший "очищения испорченных страстей, устранения излишних потребностей, вырывания с корнем закоренелых пороков"; и сумасбродный палач Каррье, похвалявшийся, что его единомышленники скорее сделают из Франции кладбище, чем откажутся возродить ее на свой лад; и наполеоновский префект Бон-Сент-Андре, восклицавший, что деспотизм террористов имел призванием обеспечить торжество свободы и потому был политическим возрождением. Что для последних было фразой, которою они прикрывали свое жестокосердие или наступление, то для Робеспьера было моральным принципом. Этот принцип был выведен им из общественной теории его учителя. Государство основано, по Руссо, на общественном договоре, в силу которого всякий гражданин отчуждает свое я — т. е. свою волю, свои силы и средства — в пользу общей воли; подобным образом моральный кодекс Робеспьера был основан на "цинизме" или "патриотизме", т. е. на "подавлении всего, что ведет к концентрации человеческих страстей в мерзости личного я" (dans l'abjection du moi personnel). A так как эта моральная проблема была в противоречии с человеческой природой, то она была разрешима только путем насильственного подавления этой природы, т. е. Т.

VI. Результаты Т. Указанным целям совершенно не соответствовали достигнутые системою Т. результаты. Не только не сбылись мечты о пересоздании французского народа по морально-культурному типу, измышленному последователями Руссо и Мабли, но остались совершенно бесплодными все усилия французских левеллеров. Не к уравнению состояний привел Т., а лишь к насильственному их перемещению в руки спекулянтов, дельцов и пособников Т. Ничего не выиграли и крестьяне от эпохи Т., а многие из них пострадали от максимума и от реквизиций: эпоха Т. осталась в их памяти лишь как "пора плохих ассигнаций и большого труса". Часть парижского пролетариата нашла себе заработок в революционной армии и в революционных комитетах, но это был заработок скудный и временный и притом сопровождавшийся страшной нуждой для рабочего населения. Принудительные меры правительства времен Т. так парализовали промышленность и торговлю, что оно могло лишь с величайшими усилиями и жертвами поддерживать в Париже прежнюю цену на хлеб. Хлеба было так мало, что задолго до зари, в холодные зимние ночи, тысячи матерей и жен, плохо одетых, выстраивались в необозримые ряды перед дверями булочных и других лавок; многим приходилось возвращаться домой с пустыми руками или от изнурения выступать из рядов. Апологеты Т. утверждают, что он был необходим для спасения Франции. Кине, страстный поклонник революции, возразил на это: "Упрямая иллюзия террористов — в том, что они взывают к успеху, чтобы оправдать себя перед потомством. На самом деле лишь успех мог бы оправдать их. Но где же он, этот успех? Террористы были поглощены эшафотом, который они соорудили; республика не только погибла, но стала ненавистна, контрреволюция победоносна, деспотизм заступил место свободы, за которую целый народ клялся умереть. Это ли успех? Сколько раз еще будут повторять бессмыслицу, что гильотина была необходима для спасения революции, которая не была спасена?". Якобинские историки указывали на военные успехи Франции и утверждали, что Т. спас Францию от иноземцев. И это — иллюзия: ее спасла молодая, вышедшая из народного ополчения патриотическая армия, а не Т. Победа французов при Гондшутене в Бельгии произошла 8 сент. 1793 г. до организации полного Т., а победоносный генерал Гушар был казнен террористами за то, что пощадил военнопленных; 16-го октября была одержана победа при Ватиньи, за 6 недель до законов 14-го фримера. Самые террористы, напр. Каррье, признают, что после ноября 1793 г. Т. был уже не нужен. Террористы внесли в войну и в политику тот же дух насилия и деспотизма, которым проникнуто было их внутреннее управление. Их войны были, по справедливому замечанию Сореля, таким же проявлением гордыни и властолюбия (guerres de magnificence), как и войны Короля-солнца. Историками Т. до сих пор недостаточно отмечен моральный результат его: он не пересоздал французского народа в том смысле, как надеялись Робеспьер и Сен-Жюст, но произвел переворот в настроении и образе мысли французов: влияние его в этом отношении метко охарактеризовано одним из современников и участников Т. — якобинцем Бальёлем в самом конвенте после 9 термидора: "Т. сокрушал все умы, давил на все сердца; он составлял силу правительства, а она была такова, что многочисленные обитатели обширной территории как будто утратили все качества, отличающие человека от скотины. Казалось, что в них осталось лишь на столько жизни, сколько правительству было угодно им предоставить. Человеческое я не существовало более; индивидуум превратился в автомат: ходил, возвращался, мыслил или переставал мыслить, сообразно с тем, как его толкала или вдохновляла общая тирания". А вот слова другого свидетеля, коммуниста Бабефа, по поводу закона 14 фримера: "Республика должна была бы в этот день покрыть себя траурным крепом и кипарисом — она обрекала свои департаменты всем затеям произвола и всем страстям кучки людей, которые пришли в опьянение от полновластия, переданного в их руки; она увидела деспотизм замаскированный и прикрытый трехцветным плащом, который вдали от конвента дозволял себе все, что может внушать безумие. Вместо законного порядка, установленного народом, республике пришлось подчиниться воле нескольких людей, т. е. полной (parfaite) тирании, самой полной, какая когда-либо существовала". Ввиду этого прав Кине, по словам которого, несомненный результат Т. заключался в том, что он создал des bourgeois ranges et des citoyens l â ches (выражение Токвиля). Этот моральный переворот сопровождал собою политический переворот, совершившийся в конце столетия, и служил ему опорою. Т. в высшей степени содействовал перелому, происшедшему в революции и резко разделившему обе ее половины. Замечательно, что одному и тому же человеку было суждено дать лозунг обеим этим эпохам. Аббат Сиейс, который своим предложением депутатам третьего сословия провозгласить себя национальным собранием провозгласил принцип народовластия, дал формулу и новому порядку вещей, приведшему к империи, своим тезисом: la confiance vient d'en bas et le pouvoir vient d'en haut. На этом тезисе была построена новая конституция, которою воспользовался Наполеон. Террористы первые усвоили себе этот принцип; их господство послужило переходом от народовластия в смысле свободы, из которого исходила революция, к власти над народом, которою она окончилась.

Литература. Из общих сочинений по истории революции особенно важны сочинения Кине: "La Ré volution", посвятившего особую главу Т. (la th é orie de la terreur), и Тэна, "La conqu ê te Jacobine" и "Le Gouvernement R é volutionnaire" (3-й и 4-й т. "Origines de la France Contemparaine"). См. статьи В. И. Герье, "И. Тэн в истории якобинцев" ("Вестн. Европы", 1894) и "Демократ. цезаризм" (там же, 1895). Специальные сочинения: Mortimer-Ternaux, "Histoire de la Terreur" (1862—81); Wallon, "La Terreur. Etudes critiques s. l'h. d. l. R é vol." (1873; состоит из ряда перепечатанных статей); Dauban, "La D ém agogie en 1793" (1867) и "Les Prisons en 1794—95" (материал). Очень много фактического материала заключается в соч. Wallon "Le Tribunal R é volutionnaire" (1880) и "Les Repr ésentants du peuple en Mission et la Justice rèvolutionnaire dans les dép." (1889—90), a также в сборнике материалов Aulard, "Recueil des Actes du Comit é de Salut Public" (1889); Berriat-Saint Prix, "La Justice Révolutionnaire" (1870); Despois, "Le Vandalisme Ré volutionnaire" (1868). См. еще специальные сочинения по истории конвента, напр. Баранта и Галлуа, и биографии отдельных террористов. Для характеристики местного Т. см. A. des Ech é rolles, "Une Famille noble sous la Terreur" (T. в Лионе); русский перевод печатался в "Историч. вестнике" и вышел отдельным изданием.

Оглавление