— философ-стоик, живший конце I и начале II века по Р. Х. Родился в Фригии; был рабом вольноотпущенника Эпафродита; обучался в Риме стоической философии у Музония Руфа, к которому питал величайшее уважение; в 94-м году при Домициане был изгнан из Рима согласно декрету, запрещавшему пребывание в Риме философских школ; удалился в Никополис в Эпире и открыл здесь школу. Жизнь Э. во всем согласовалась с его учением; в своем презрении ко всему внешнему он шел так далеко, что не позаботился сообщить потомству ни своего имени (Эпиктет —это прилагательное, означающее раба), ни своего учения; подобно Сократу, он ничего не писал. Жил в крайней бедности. Глиняная лампа, при свете коей он работал, после смерти была куплена богачом за 3000 драхм. Э. был хромым; может быть это обстоятельство послужило к созданию известного анекдота о том, что Эфиальт сломал Э. ногу ради забавы. Цельз, приводя слова Э.: "ты мне сломаешь ногу" и "ведь я тебе говорил, что ты ее сломаешь", восклицает: "Разве ваш Христос среди своих мучений сказал что-нибудь столь прекрасное". На это Ориген отвечал: "Наш Бог ничего не сказал, а это еще прекраснее". Эпиктетом увлекался император Марк Аврелий. Арриан по отношению к Э. занимает такое же место, как Ксенофонт — по отношению к Сократу. Арриан записывал слова Э. и передал их потомству в двух сочинениях: "Беседы", в восьми книгах, из коих до нас дошли четыре, и "Руководство" Э. Оба произведения принадлежат к числу возвышеннейших и благороднейших моральных произведений. Простота, ясность и благородство произведений Э. производили такое влияние, что чтение сочинений этого язычника, столь, впрочем, близкого по духу к христианской нравственности, было весьма распространено в монастырях первых веков христианской эры. 400 лет по смерти Э. из Афин был изгнан, согласно декрету императора Юстиниана (529 г.), запрещавшему пребывание философов в Афинах, Симплиций, последний греческий философ. В числе его сочинений наиболее видное место занимает читаемый и до настоящего времени "Комментарий на Руководство Э.". Сочинения Арриана и Симплиция представляют главнейший материал для суждения о философии Э. Э. — типичнейший представитель стоицизма, хотя некоторые исследователи (Целлер) и указывают на то, что Э., в своем презрении к точному знанию, следовал более за циниками, чем за стоиками, а в нравственном его учении заметен менее резкий, горделивый и самоудовлетворенный тон, чем обычный для стоицизма; именно вторая из указанных особенностей — стоический аскетизм, понимаемый совершенно особенным образом, — сближает Э. с христианскими писателями. Напрасно было бы искать у Э. научных исследований или доказательств известных положений; он не интересуется ни логикой, ни физикой, ни даже теоретическим обоснованием этики. Он — проповедник-моралист; наука имеет для него ценность лишь постольку, поскольку ею можно воспользоваться для целей нравственной жизни, для того, чтобы сделать человека свободным и счастливым. На первом плане в философии Э. стоит вера в Божество и Провидение; душа человека представляется ему частью Божества, находящейся с ним в единении. "Каждое движение души Бог чувствует как свое собственное" ("Беседы", 1, § 14). Место доказательств у Э. занимает внутреннее убеждение. "Хотя бы многие — говорит Э., обращаясь к ученикам, — и были слепы, но все же, может быть, среди вас найдется один, который за всех споет гимн Божеству, И чего же иного ждать от хромого старика, как не хвалы Богу? Если б я был соловьем, то делал бы то, что свойственно соловью; если б я был лебедем, то делал бы свойственное лебедю; но я разумное существо, поэтому и должен хвалить Бога; это мое дело, и я не покину своего поста, пока жив, и вас буду призывать к тому же делу" ("Бес.", I, §16). Вот характерное для Э. место, определяющее его отношение к знанию, а также к политеизму греков и к монотеизму греческой философии. Для Э. было ценно сознание Божества и проведение этого сознания в жизни, а не теоретические о нем размышления. Точно тоже следует сказать и об этике: Э. берет нравственность как непосредственно данный факт сознания, общий всем людям и по своему содержанию вытекающий из веры в Божественное начало. Общее сознание нуждается в некотором выяснении, мнением следует отделить от истины, и это возможно путем определения общих понятий и подведения под них частных, т. е. путем того диалектического процесса, к которому прибегал Сократ ("Бес.", II, §11, 12 и др.). Главная задача философии Э. состоит в освобождении человека и даровании ему этим путем счастья; следовательно, важнейшее понятие, требующее выяснения, есть свобода или то, что в нашей власти (το έφ ' ήμίν и το ούκ έφ ' ήμίν). В нашей власти находится внутренняя жизнь сознания и, главным образом, состояния воли, распоряжающейся представлениями. Все внешнее не в нашей власти, а следовательно, и представления, поскольку они суть показатели внешнего мира. Главная задача состоит в правильном понимании того, что в нашей власти, и в правильном отношении ко всему, что не зависит от нас. Независящее от нас не должно покорять свободы нашего духа; мы должны ко всему внешнему относиться равнодушно. "Бойся только того, что в твоей власти и уничтожь ранее всего все свои желания". "Не требуй, чтобы события согласовались с твоими желаниями, но согласуй свои желания с событиями — вот средство быть счастливым". Даже величайшее несчастие не должно нарушать покоя мудреца: все случающееся в связи событий необходимо и целесообразно, поэтому из всего можно извлечь некоторую нравственную пользу. На величайшего преступника мудрец будет смотреть как на несчастного; обращение внутрь себя влечет за собой свободу. — Такова основная тема рассуждений Э., которую он варьирует, но к которой постоянно возвращается. Нет основания подробно излагать систему Э., так как он сам подробнее останавливается лишь на вопросах практики. В своих беседах он весьма часто упоминает с большим уважением о Хризиппе и Зеноне, а также о Диогене и других представителях раннего стоицизма, но ни разу не ссылается на младших стоиков, т. е. на Панеция и Посидония. Бонгефер, которому принадлежат два исследования, касающиеся Э. ("Epictet und die Stoa", Штуттг., 1890, и "Die Ethik des Stoikers Epictet", ibid., 1894), сводит этику Э. к трем основным положениям: 1) всякое существо, а, следовательно, и человек, стремится к тому, что ему полезно; 2) истинная сущность человека состоит в духовности, благодаря коей он родственен Божеству; обращаясь к этой своей природе, единственно ценной и свободной, человек находит счастие; 3) дух человека по природе нуждается в совершенствовании и развитии, которые достигаются упорной работой над самим собой. Эвдемонизм Э. тесно связан с его идеализмом; отличительной чертой воззрений Э. является его оптимизм: "заботься и о внешнем, но не как о высшем, а ради высшего" ("Бес.", II, 23). При несомненен близости Э. к воззрениям христианской морали, есть у него и черты, не свойственный христианству — напр. его интеллектуализм, черта общегреческая, заставляющая его видеть добродетель в правильном понимании, в истинном знании. Этот же интеллектуализм определяет и странное отношение Э. к детям: он приравнивает их к животным. "Что такое дитя? только незнание и неразумность" ("Бес.", II 1).

Литература об Э. указана у Целлера и Бонгефера. Имеет значение книга Констана Марта, "Философы и поэты-моралисты во времена римской империи" (перевод с французского, Москва, 1879). Книга Schrank'a, "Der Stoiker Epictet und seine Philosophie" (Франкфурта, 1885) внимания не заслуживает.

Оглавление