(Klemens Junosza) - псевдоним талантливого польского беллетриста Шанявского. Род. в 1849 г.; рано лишился родителей; учился в седлецкой и люблинской гимназиях, короткое время служил в счетной палате, затем переселился в деревню, где изучал сельский быт, писал корреспонденции в газете "Kolce". Литературные интересы заставили его переселиться в Варшаву (1877). Здесь он получил работу в лучших изданиях и, обладая хорошей техникой, глубоким знанием нужд польского крестьянства, писал одновременно в нескольких журналах и газетах. Ю. работал при тяжелых материальных условиях, писал быстро, не отделывая и даже не перечитывая, но все же давал яркие типы, цельные картины. 30-летняя работа расстроила его здоровье; незадолго до смерти он мечтал перебраться в какой-нибудь фольварк, хозяйничать и лишь изредка писать для народа, но в 1898 г. умер в санатории.

Фабулы повестей и рассказов Ю. несложны; критики справедливо указывают на повторения сюжетов и на родственность излюбленных автором типов. Одна из характерных особенностей Ю. состоит в том, что герои его никогда не теряют надежды на лучшее будущее, так как средство против неизбежного пессимизма у каждого под рукой: это - труд. Вот почему, несмотря на общий мрачный колорит повестей Ю., герои которых подавлены невзгодами и никогда не могут выбраться на более счастливую дорогу, - отличительной чертой Ю., сравнительно с другими реалистами-бытописателями Польши, служат яркий оптимизм и непосредственный юмор: более близкие ему по духу герои смотрят на мир "сквозь розовые стекла". В связи с этой чертой находится снисходительное отношение автора к порокам выводимых им лиц: он хорошо понимает те исторические и социальные условия, которые делают человека жестоким, жадным, хитрым, а потому не вглядывается глубоко в их психологию. Отдавая дань современным вопросам социально-экономического характера, Ю. не раз скорбит по поводу того, что крупный и мелкий шляхтич охотно оставляет свою "чересполосицу с сервитутом" ("Stracone szczęście") и бежит в город, на чужбину, быстро теряя национальные черты. Зато автор сочувствует тем из них, кто привязан к своей деревне, ни на что не променяет жалкую землю, едва доставляющую пропитание, кто готов переносить лишения и трудиться до упаду, лишь бы не расставаться с родными местами. Если земельный надел совсем уменьшился, то горю все-таки можно помочь, "убыль пространства вознаградить трудом и умелым ведением хозяйства" ("Syzyf"); стоит только подняться ценам на хлеб - и грустное настроение сменится радостью: расправятся морщины на лице старого шляхтича, он крутит усы, его речи становятся снова бодрыми. Устами пана Онуфрия Ю. негодует на соседа, который задумал устроить на своей земле-кормилице фабрику: "настоящий" землевладелец не должен заботиться только о поднятии доходности имения; земля для него - родная стихия, воздух, без которого погибает все живое. Только в таких эпизодах Ю. переходит в элегический тон, с грустью предчувствуя бытовой крах старого шляхетства. В этом смысле его называют "беллетристом-ликвидатором шляхетства и певцом его могикан".

В одной области Ю. не знал соперников и единогласно признан артистом: это - изображение еврейского быта, тех специфических польских "жидов-пауков", которые живут своей моралью, имеют свой язык ("Pająki"). Знал он их в совершенстве, даже изучил жаргон, читал произведения известного еврейского беллетриста Фельдмана и перевел на польский язык лучшие повести С. Абрамовича: "Еврейский Дон Кихот" ("Don Kiszot žydowski", 1885) и "Кляча" ("Szkapa",1886). Ошибочно было бы видеть в Ю. антисемита; его нельзя упрекнуть ни в идеализации, как Ожешко и Балуцкого, ни в тенденции, как Севера. Он не проливает слез над судьбой еврея-горемыки и не возмущается евреем-пауком, не вызывает в читателе отвращения к последнему. Его миссия здесь такая же примиряющая, как и в изображении умирающего шляхетства. При всех плутнях и мелочном своекорыстии, каждый еврей фигурирует у Ю. как человек, как результат сложных социально-экономических условий. Если автор и не прочь посмеяться над евреем, то отнюдь не унижает его и, в конце концов, под смешным лапсердаком показывает живую душу польского парии. В этом отношении некоторые рассказы Ю. напоминают Акакия Акакиевича в гоголевской "Шинели".

Крупным внешним достоинством повестей Ю. является язык его героев. П. Хмелёвский считаете Ю. большим мастером по части разговорной речи евреев и хлопов, "не той условной, которая принята в польских повестях, т. е. основанной на особенностях мазурского говора или грубых выражениях, а специфически окрашенной на протяжении всего разговора. Его Мартин Гайда, характер очень благородный, под другим пером мог бы выйти образом книжным, но у Ю. отличается правдивыми и натуральными чертами". Действительно, диалоги Ю. выполнены художественно, напоминая Левитова, ГлебаУспенского или Горбунова. Недостатки повестей Ю. - плохая отделка, объясняемая спешностью работы; игнорирование природы, которая выводится у него только в роли служебной, как фон картины; однообразие и некоторая наивность фабул, построенных иногда слишком искусственно; плохо скрываемая дидактическая цель некоторых рассказов; наконец, утомительные нравоучения, которые не всегда идут к делу и в то же время не могут быть причислены к так называемым лирическим отступлениям. Ю. принадлежат также переводы из Тургенева.

Оглавление