Характер литературный, образ человека, очерченный с известной полнотой и индивидуальной определённостью, через который раскрываются как обусловленный данной общественно-исторической ситуацией тип поведения (поступки, мысли, переживания, речевая деятельность), так и присущая автору нравственно-эстетическая концепция человеческого существования. Художественный Х. являет собой органическое единство общего, повторяющегося и индивидуального, неповторимого; объективного (социально-психологическая реальность человеческой жизни, послужившая прообразом для литературного Х.) и субъективного (осмысление и оценка прообраза автором). В результате Х. в искусстве предстаёт «новой реальностью», художественно «сотворённой» личностью, которая, отображая реальный человеческий тип, идеологически проясняет его. Именно концептуальность литературного образа человека отличает понятие Х. в литературоведении от значений этого термина в психологии, философии, социологии.
Представление о Х. литературного героя создаётся посредством внешних и внутренних «жестов» (в т. ч. речи) персонажа, его внешности, авторскими и иными характеристиками, местом и ролью персонажа в развитии сюжета. Соотношение в пределах произведения Х. и обстоятельств, являющихся художественным воспроизведением социально-исторической, духовно-культурной и природной среды, составляет художественную ситуацию. Противоречия между человеком и обществом, между человеком и природой, его «земной участью», а также внутреннего противоречия человеческих Х. воплощаются в конфликтах художественных.
Воспроизведение Х. в его многоплановости и динамике — специфическое свойство художественной литературы в целом (и большинства театральных и кинематографических жанров на словесно-сюжетной основе). Обращение к изображению Х. знаменует выделение литературы как искусства из синкретической, «долитературной» религиозно-публицистической словесности «библейского» или средневекового типа. Само понятие Х. формируется в Древней Греции, где впервые вполне осуществилось выделение литературно-художественного творчества в особую область духовной культуры.
Однако у древних понимание Х. как лит. категории отличалось от современного: поскольку в раскрытии идейного содержания главенствовал сюжет (событие), персонажи различались прежде всего не своими Х., а своей ролью в изображаемых событиях. В новое время утверждается иное соотношение Х. и сюжета: не факты, а «... характеры действующих лиц, благодаря которым факты осуществились, заставляют поэта избрать предпочтительнее то, а не другое событие. Только характеры священны для него» (Лессинг Г. Э., Гамбургская драматургия, М. — Л., 1936, с. 92). Понимание самостоятельного идейно-художественного значения Х. персонажа возникает уже в античной литературе; например, в «Параллельных жизнеописаниях» Плутарха герои сравниваются и по типу «судьбы», и по типу Х. Подобная характерологическая двумерность доминирует вплоть до 18 в. (по Д. Дидро — соотношение прирождённого «нрава» и «общественного положения»).
В рамках данного многовекового периода особо выделяются две эпохи: литература Возрождения и классицизма. Ренессансный Х. теряет очертания определенного «нрава», растворяясь в естественной родовой стихии человеческой «природы» (герой мог самовольно, как бы актёрствуя, менять типы поведения). При этом соотнесение общечеловеческого в Х. героя с его ситуативной функцией — судьбой — выявляло неадекватность герою его социально-исторической судьбы (предвосхищение характерологического принципа реализма 19—20 вв.: «Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности», — М. М. Бахтин, «Вопросы литературы», 1970, № 1, с. 119). У Шекспира многие действующие лица предстали и в «третьем измерении» — носителями индивидуального самосознания. Классицизм, возвратившись к жёсткой статичности Х., одновременно сосредоточил внимание на самосознании личности, совершающей выбор между «долгом» и «чувством». Но воспринимаемая на «фоне» долга и безличной страсти личность в литературе классицизма не самоценна, она лишь средство соотнесения двух параллельных рядов всеобщности.
На всех этих стадиях духовного и литературного развития Х. понимался как внеисторическая, универсальная и самотождественная данность человеческой природы, как «... абстракт, присущий отдельному индивиду» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 3). В романтизме, провозгласившем самоцельность и автономность личности, возвысившем её как над психологической «природой», так и над социальной судьбой, сложилось новое понимание Х. — как тождественного внутреннему миру личности. Наконец, воссоздание индивидуального Х. как исторически неповторимого взаимоотношения личности и среды стало открытием критического реализма 19 в. (романтическую традицию продолжили символисты и экзистенциалисты).
В теории новое понимание художественного Х. было выдвинуто Гегелем: Х. — «... цельная человеческая индивидуальность...», в которой раскрываются те или иные «... всеобщие субстанциальные силы действия»; Х. является «подлинным средоточием» изображения, поскольку он объединяет в себе всеобщность и индивидуальность «... в качестве моментов своей целостности». Х. должен обнаруживаться во всём богатстве своих индивидуальных особенностей, а не быть «... игралищем лишь одной страсти...», ибо в таком случае он «... выступает как существующий вне себя...»; он должен быть «... целым самостоятельным миром, полным, живым человеком, а не аллегорической абстракцией какой-нибудь одной черты характера» («Эстетика», т. 1, М., 1968, с. 244—46). Эта теория, опиравшаяся на художественные достижения прошлого, во многом предвосхищала практику последующей реалистической литературы, где присутствует саморазвивающийся Х. — незавершённая и незавершимая, «текучая» индивидуальность, определяемая её непрерывным взаимодействием с исторически конкретными обстоятельствами.
Послегегелевская литературная теория, опиравшаяся на реалистическое искусство, настойчиво подчёркивала значение индивидуально-конкретного в Х., но главное — выдвинула и разработала проблему его «концептуальности», установила необходимость «присутствия» авторского идеологического понимания в изображении Х. В реалистической литературе 19—20 вв. Х. действительно воплощают различные, порой противоположные авторские концепции человеческой личности. У О. Бальзака первоосновой индивидуальности выступает понимаемая в духе антропологизма общечеловеческая природа, а её «текучесть» объясняется незавершимостью внешних воздействий среды на первооснову, мерой которых и «измеряется» индивидуальность личности. У Ф. М. Достоевского индивидуальность воспринимается на фоне детерминизма обстоятельств как мера личностного само определения, когда Х. героя остаётся неисчерпаемым средоточием индивидуальных возможностей. Иной смысл «незавершённости» Х. у Л. Н. Толстого: потребность «ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо» (Полное собрание соч., т. 53, 1953, с. 187), объясняется стремлением открыть в индивидуальности, отчуждаемой от других людей общественными условиями жизни, общечеловеческое, родовое, «полного человека».
У представителей «нового романа» намечается отказ от художественной индивидуальности в пользу безличной психологии (как следствия отчуждения и конформизма), для воспроизведения которой Х. начинает играть служебную роль «подпорки».
Творчество писателей социалистического реализма, наследуя характерологические достижения предшествующих направлений и прежде всего реалистов 19 в., утверждает новое «видение» детерминирующих обстоятельств: социально-историческую и политическую действительность в её революционном развитии, в связи с чем социально-психологическая индивидуальность Х. в их произведениях сгущается в индивидуальность конкретно-историческую. В литературе 60—70-х гг. 20 в. акцентируется нравственная активность личности, её ответственность за свой духовный мир и судьбы других людей.
Лит.: Гегель, Эстетика, т. 1, М., 1968, с. 244—53; Социалистический реализм и классическое наследие. (Проблема характера). Сб. ст., М., 1960; Проблема характера в современной советской литературе, М. — Л., 1962; Бочаров С. Г., Характеры и обстоятельства, в кн.: Теория литературы [кн. 1], М., 1962; Бахтин М. М., Проблемы поэтики Достоевского, 3 изд., М., 1972, с. 78—129; его же, Эпос и роман, в его кн.: Вопросы литературы и эстетики, М., 1975; Лихачев Д. С., Человек в литературе древней Руси, [2 изд.], М., 1970; Гинзбург Л., О психологической прозе [Л.], 1971; Аверинцев С. С., Плутарх и античная биография, М., 1973.
В. И. Тюпа.