В последние годы обнаружился устойчивый интерес к людям, занимающим высокие государственные посты. Он распространился не только на современных деятелей, но и на исторические фигуры. Причины подобного интереса многообразны: к ним можно отнести в том числе и фактор социально-психологического порядка - попытку разгадать секрет успеха, найти магическую формулу власти, определить, чем же метят боги своих избранников. Для русской истории внимание к высшим должностным лицам имеет особое значение: государственная власть в России всегда играла огромную, а в ряде случаев решающую роль в жизни общества. Отсюда и влияние людей, занимавших тот или иной пост в государственном управлении. Пристрастия, привычки, темперамент, образование, дружеские связи - все сказывалось на формах и методах управления и, в конечном итоге, своеобразно трансформировалось в законы, указы, постановления, распоряжения или материализовалось в дворцы, парки, театры, заводы, проспекты, тюрьмы, каналы и т. п. Конечно, государственные деятели не были полностью свободны в своих действиях. Если темперамент и увлечения слишком отрывали их от реальности, они платили за это карьерой или даже собственной жизнью. Охотников заменить их на сложном поприще государственного управления всегда было предостаточно, но в любом случае, чем выше пост занимал человек, тем более заметный отпечаток накладывал он на эпоху.
Цари, министры, полководцы, лидеры политических партий давно уже "на виду"; гораздо меньше мы знаем о деятелях провинциального масштаба. Немало интересных личностей было и среди высших должностных лиц Вологодской губернии. Почти каждый губернатор оставил после себя "следы" своего пристрастия в той или иной области. Одни любили театр, другие интересовались наукой, третьи пытались возродить народные промыслы... Любопытны и сами биографии этих людей. Всмотримся же пристальнее в жизненные коллизии некоторых из них.
Заметным государственным деятелем екатерининских времен был первый ярославский и вологодский генерал-губернатор Алексей Петрович Мельгунов. Выдвинувшийся благодаря уму, деловой хватке, образованности, а также умело выбранным покровителям, что, кстати, было естественным для того времени, любитель театра и покровитель муз А. П. Мельгунов сделал головокружительную, хотя и не без срывов, карьеру. Он сумел дважды, что было весьма необычным, пройти тернистый путь до самого подножия трона и завоевать расположение венценосных правителей - сначала императора Петра Федоровича, а затем свергнувшей его с престола Екатерины. Последняя, по словам одного из биографов Мельгунова, "высоко ценила его ум; она говорила, что бывший ее недоброхот "человек очень и очень полезный государству" [1] .
Родился А. П. Мельгунов 9 февраля 1722 года. Отец его, имея чин действительного статского советника, занимал, по-видимому, достаточно высокое служебное положение, но к родовитой знати не принадлежал, что дало повод позднее назвать Мельгунова человеком "безвестного происхождения". Пятнадцати лет он был отдан в привилегированный сухопутный шляхетский корпус - лучшее учебное заведение того времени, - а в 1740 году "взят ко двору ее императорского величества в камер-пажи". Это уже была возможность сделать карьеру, и такой возможности Мельгунов не упустил. Историк М. Семевский так описывает его возвышение: "В начале царствования Елизаветы будучи еще камер-пажом, он подружился с И. И. Шуваловым; эта дружба и выдвинула его в эпоху могущества образованного фаворита. Мельгунов любил науку, был поклонником искусств и получил весьма солидное образование; питомец главнейшего в XVIII веке рассадника русских государственных деятелей, сухопутного кадетского шляхетского корпуса, Мельгунов вырос на немецких книгах и немецком языке. Немецкий язык весьма пригодился ему при сближении с Петром Федоровичем. Во второй половине царствования Елизаветы, именно с 16-го декабря 1756 года, мы видим Мельгунова в звании директора сухопутного шляхетского кадетского корпуса; три года спустя по его назначении, 12 февраля 1759 года, великий князь2 сделан был шефом корпуса. Мельгунов, стал, таким образом, главным помощником наследника престола по управлению корпусом, вполне узнал все его привычки и склонности, сумел приобрести его дружбу. Вследствие этого, с восшествия на престол Петра, Алексей Петрович является в числе самых приближенных к нему лиц: в течение всего царствования Петра мы видим Мельгунова беспрестанно во дворце, близ которого находится и его дом...; он занимается с государем делами, делит его досуги, участвует в военных экзерцициях и проч. В начале февраля государь произвел Мельгунова в генерал-поручики; ему было отведено порожнее место, от екатерингофского моста, от С.-Петербурга по правой стороне; наконец, государь пожаловал ему "в вечное и потомственное владение тысячу душ крестьян в Ладожских Рядках и в Порожской волости и с принадлежащими угодьи" [3].
Нужно отметить, что, отдавая дань "обширному образованию и замечательным способностям" Мельгунова, М. Семевский был не очень высокого мнения о его нравственных качествах. В этом он опирался на весьма нелестную характеристику, данную Мельгунову его современником, польско-саксонским послом Брюлем, который, имея в виду также и другого сподвижника Петра III, конференц-секретаря Д. В. Волкова, писал, что оба были людьми "без чести и всяких правил и на все готовы, чтобы достигнуть своей цели". "Всем известно, - писал Брюль, - что каждый из них взял с лифляндских откупщиков по 40 тыс. руб.; за эту проделку Мельгунов получил от рук императора пятьдесят фухтелей". Заметим, впрочем, что Мельгунов очень быстро "не умедлил снова приобрести благосклонность государя". И хотя Семевский отмечает, что Брюль человек "несколько озлобленный против Петра и его приближенных", тем не менее приводимые факты вряд ли были фальсификацией. Скорее всего подобное имело место, тем более, что о взяточничестве Волкова имеются и другие свидетельства. "Это прожженный, крайне скрытный и пронырливый человек, - продолжает свою характеристику Брюль. - Холодный по наружности и мрачный с виду, Мельгунов обладает отталкивающей физиономией. Он ни минуты не выпускает из виду императора и вместе с Волковым ловит минуты благоприятные для того, чтобы получить утверждение своих представлений" [4].
Антипатия польско-саксонского посла, которая, вероятно, выросла на политической почве - Мельгунов и его державный покровитель не очень-то жаловали Брюля, выражая открытое расположение прусскому королю, - очевидно, распространилась и на внешность Мельгунова. Сохранился, однако, портрет Алексея Петровича кисти Д. Левицкого, на котором он предстает в совершенно ином свете: "грустные глаза газели", приятные черты лица, благородная осанка. Допуская, что художник вполне мог несколько приукрасить действительность, вряд ли он полностью игнорировал естественное сходство. Видимо, в споре двух современников - художника и дипломата - больше прав художник.
Что касается нравственных качеств Алексея Петровича, то Е. А. Ермолин и А. А. Севастьянова - авторы чрезвычайно обстоятельной и интересной книги о ярославском периоде жизни Мельгунова - решительно не согласны с оценками Семевского. Они называют Брюля "злоязычным" и считают его суждения не заслуживающими большого доверия. В их книге нарисован образ совершенно другого Мельгунова: "Его талантом была жизнь, дружба, особая способность находить общий язык с другими людьми и вместе радоваться установленному контакту, - пишут они. - Он был не только миловиден, как свидетельствуют источники. Он был обаятелен: добросердечен, широко участлив, простодушен, но не простоват, - быть может, та знакомая нам по литературе XIX века фигура русского барина, жизнерадостного и задушевного" [5]. Ну не человек, а добрый ангел. Не ясно только, как с такими качествами он мог долгое время удерживаться в очень непростой придворной среде, где тон задавали отнюдь не простодушие и добросердечие. Впрочем, данная характеристика тоже имеет право на существование. В сочетании с оценками Семевского и Брюля она лишь показывает, что в различных обстоятельствах Мельгунов умел демонстрировать разные стороны своей богатой натуры. Эта неоднозначность, умение точно оценивать политическую конъюнктуру, чутье ловкого придворного, очевидно, и были теми качествами, которые приблизили Мельгунова к вершинам власти.
Правда, один раз чутье его сильно подвело, что едва не стоило Мельгунову карьеры. А, может, это был тот случай, когда он руководствовался чисто человеческими привязанностями? Во время переворота 1762 года, результатом которого стало восшествие на российский престол Екатерины, Мельгунов до конца оставался вместе с Петром III. Ходили даже слухи, что ему поручалось заколоть Екатерину. Как бы то ни было, после свержения Петра III Мельгунов был арестован, а затем удален от двора - отправлен губернатором в далекий Новороссийский край.
"В степях Причерноморья получил Мельгунов первые совершенно самостоятельные уроки административной деятельности, здесь столкнулся с той провинциальной Россией, которой прежде в своих столичных занятиях не успел узнать" [6]. К счастью для Мельгунова, опала длилась недолго, и в 1765 году он вновь был вызван в Петербург, где, как замечает Трефолев, "сблизился с тогдашними временщиками и ему опять повезло": он становится сенатором, действительным тайным советником, президентом Камер-коллегии, директором казенных винокуренных заводов [7]. В этот период у него установились дружеские отношения со всемогущим Григорием Потемкиным. Екатерина II в знак особой милости даже удостоила своим посещением усадьбу Мельгунова на Елагином острове в Петербурге. Таким образом, он снова оказался на верхних ступенях власти. Не оставлял Мельгунов и покровительство музам. Державин даже посвятил одно из стихотворений тем увеселениям, которые весьма часто происходили в доме Мельгунова.
В 1775 году в результате административной реформы страна была поделена на губернии. Екатерине нужны были на местах опытные и энергичные деятели, поэтому 23 марта 1777 года Мельгунов назначается ярославским генерал-губернатором, а через три года в сферу его управления входит и Вологодская губерния. Это был последний пост, который он занимал и на котором через 11 лет скончался. В Ярославле Мельгунов оставил по себе память театральными постановками, дававшимися в генерал-губернаторском доме, открытием на капиталы ярославских купцов, но при активных его хлопотах, "Дома призрения ближних" и созданием первого провинциального журнала в России - "Уединенный пошехонец". Последнюю инициативу Мельгунова ярославский краевед и один из первых его биографов Л. Трефолев оценил весьма иронично: "Основание его ... бесполезная затея важного барина, желавшего, чтобы у него в наместничестве было все свое собственное, даже литература для домашнего обиходу. Захотел Алексей Петрович - "и музы притекли к берегам Волги, на место парнасской Ипокрены". Музы, вернее сказать, сотрудники "Уединенного пошехонца" нашли в резиденции Мельгунова множество предметов, достойных звуков лиры: тишину, благонравие жителей, очаровательные здания, "весы в судах, в том самом положении, как оставила их Фемида"..." [8].
Конечно, журнал доходов не приносил, тем более, что даже среди местного дворянства не многие тогда интересовались поэзией. Однако иронию Л. Трефолева можно было бы понять лишь в том случае, если бы сам он не отдал столько сил возделыванию на провинциальной почве "разумного, доброго, вечного". Созданный Мельгуновым журнал, как, впрочем, и театр, были камешками, брошенными в болото устоявшихся привычек, нравов, представлений. Жаль только, что подобных инициатив было мало...
Что же касается нравов того времени, то они в глубинке были далеки от просвещенных, и Мельгунову пришлось основательно потрудиться, чтобы их хотя бы чуть-чуть "окультурить". Тот же Трефолев описывает немало безобразий, которые были характерны для провинциальной чиновничьей среды. "Подчиненные Мельгунова, мало того, что имели пушок на рыльце, еще славились, так сказать, кровожадностью. Вопреки своей мирной профессии они знали по собственному опыту, что такое кулак, плеть, нож, кинжал". Далее он приводит несколько весьма любопытных примеров из жизни вологодского канцелярского люда: "Кадниковский исправник Безобразов любил поколотить встречного и поперечного; однажды он встретился с какой-то духовной особой и не утерпел: учинил побои. И дароносицу, которую сия особа держала как щит от лютого исправника, повредил и клок брады вырвал - так разгорячился! Мельгунов велел вологодскому губернатору "войти в тончайшее рассмотрение сего дела", но оно скоро кончилось... мировою. Виновный получил только выговор. "Покорнейше прошу, - писал Мельгунов губернатору ,- призвать Безобразова к себе и сделать ему накрепко подтверждение, чтобы он впредь вел себя со всякой благопристойностью и от дерзких поступков воздержался; если же хоть мало в чем замечен будет неисправным, то без всякого абшида выгонится из губернии вон". "Некто Александров, - продолжает Трефолев, - "постоянно обращался в пьянство и озорничество, за что и штрафован был" да не унялся; его "уличили в резании подканцеляриста Покровского и в соделании ему двух ран". При собрании всех приказнослужителей, товарищей Александрова, на месте преступления, согласно приговору уголовной палаты, его били палками и, "лишив чинов, по младости лет отдали в солдаты". Кадниковский исправник Ларионов заколол кинжалом дворянского заседателя Лобачева. Копиист Соколов подрался с дворянином Блиновым и был убит, а убийца "волею Божиею умре в остроге". Чиновники вологодской казенной палаты произвели канцеляристу Мишурину [9] побои, от коих он "умре". Лальского городничего фон Дельдена Мельгунов называет "неистовым". Дворянский заседатель яренского нижнего земского суда Александр и тамошний стряпчий Василий Усачевы удавили расправного судью Пчина. Все эти истории и множество подобных им случилось в продолжение только шести первых месяцев 1788 года".
"Страсть к зелену вину, - пишет Трефолев, - была сильно развита между приказными. Чтобы реже бегали в царев кабак, а больше делом занимались, мелких чиновников, а иногда и секретарей, арестовывали в судах и снимали с них, пьяниц, сапоги. Это называлось "воздерживать". Если воздержание не исправляло пьяницу, и если он был мужчина здоровый, он уходил под красную шапку" [10] . Вот и считай, нужны в таком обществе музы или не нужны.
25 января 1780 года императрица подписала высочайшее повеление об открытии Вологодского наместничествa [11], которое переходило в подчинение Мельгунову. Данный указ являлся завершением огромной предварительной работы, проделанной Мельгуновым по административному устройству Северного края. В 1799 году он объехал весь Северный край, собрав множество сведений о народонаселении, состоянии сословий, экономике. В частности, им было намечено перевести в статус городов села: Грязовец, Кадников, Вельск, Никольск, Красноборск. Причем сделано это было не механически, а с учетом множества факторов, в том числе и торгового значения этих населенных пунктов. Вологодский краевед Фортунатов в пользу целесообразности решения Мельгунова приводит такие факты: "Например, в Грязовце ежегодно бывают три ярмарки: 29 июня, 21 ноября и 17 января, каждая продолжается по три дня; в Красноборске ежегодно 6 ярмарок: 6 января, 17 марта, на первой неделе Петрова поста, известная под именем "девятой пятницы", 20 июля, 23 сентября и 30 ноября; торг на них продолжается от трех до шести дней. Вельск стоит на почтовом пути к Архангельску. Никольск, находясь на правой стороне р. Юг, имеет непосредственное сообщение с Архангельским портом" [12] .
Открытие Вологодского наместничества происходило в Вологде 30 июня 1780 года в присутствии самого Мельгунова. Затем он выезжал в Архангельск, чтобы присутствовать на открытии Архангелогородской области, вошедшей в Вологодское наместничество и 21 июля вернулся в Вологду, где торжества были продолжены. С новым статусом Вологды связано и составление нового плана города, утвержденного императрицей чуть позже - в 1781 году.
По случаю торжеств в Вологде "даваны были в разные числа балы, консерты, маскерады и комедии". Последнее - очень характерное увлечение Мельгунова, оно сопровождало его на всем протяжении его жизни. Истоки увлечения театром уходят еще в тот период, когда Мельгунов возглавлял сухопутный шляхетский корпус. Известно, что воспитанники корпуса были первыми, кто начал играть в театральных представлениях пьесы на русском языке. Это было тогда большим новшеством, и их неоднократно приглашали выступать при дворе. Немалая заслуга в создании новой моды принадлежала, конечно, и начальнику корпуса. И вот теперь Вологда...
Не менее любопытен и следующий факт. Зная Мельгунова как ценителя поэзии, в ходе торжеств ему были преподнесены два стихотворных посвящения, в которых, кстати, неумеренно восхвалялась его деятельность. В первом, которое называется "На прибытие его высокопревосходительства", имеются такие строки:
"Отныне новое трехлетие начнет,
В котором более всяк житель процветет".
Второе посвящение называлось более громко - "Песнь на приезд в Вологду его высокопревосходительства г. Ярославского и Вологодского генерал-губернатора Алексея Петровича Мельгунова 1780 г. июля". Первое принадлежало, по-видимому, перу С. А. Москотильникова, чиновника из магистрата Ярославля, позднее переведенного в Вологду, автором второго был Иван Ораевский, находившийся в свите Мельгунова. Сохранилось также посвящение сыну А. П. Мельгунова Владимиру [13].
На торжествах наместник был, вероятно, со всей семьей, хотя в документах это и не отразилось. Мельгунов был женат на Наталье Ивановне Салтыковой, которая была младше его на двадцать лет. Свадьба состоялась 1 мая 1766 года - меньше чем через год после возвращения его из новороссийской ссылки. У них было двое детей - сын Владимир и дочь Екатерина. Известно о них немногое. Владимир дослужился до чина бригадира и умер в 1804 году, похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге. Дата его рождения неизвестна, поэтому и возраст остается загадкой. Учитывая, однако, что для человека его возможностей чин у него был невелик, можно предположить, что умер он относительно молодым. В 1780 году и Владимир, и Екатерина еще жили с отцом и не имели своих семей.
Следующий приезд Мельгунова в Вологду состоялся в конце 1786 - начале 1787 года. Мы, к сожалению, не знаем, какие заботы вновь привели сюда генерал-губернатора, но хорошо известна программа развлечений, сопровождавших служебные тяготы. Как и в предыдущий раз, в Вологде начались, точнее после некоторого перерыва возобновились, театральные представления. Известны названия пьес, которые тогда были поставлены: "драма с голосами", опера "Розана и Любим" (текст Н. П. Николаева, музыка И. И. Керцелли), комическая опера "Мельник, колдун, обманщик и сват" (текст А. О. Аблесимова, музыка М. М. Соколовского), "Сбитенщик" (едва ли не самая популярная комическая опера, текст Я. Б. Княжнина, музыка А. Булландта). Западноевропейская драматургия была представлена комедиями Л. Гольберга "Гордость и бедность", Г. Ф.-В. Гроссмана "Только шесть блюд", Ж.-Б. Мольера "Мещанин во дворянстве" и лирической драмой М.-Ж. Седена (музыка П.-А. Монсиньи) "Дезертир", комической оперой Л. Ансома "Два охотника" (музыка Э.-Р. Дуни). Некоторые пьесы из вышеперечисленных вообще были поставлены на русской сцене впервые. Заслуга в этом несомненно была Мельгунова, который имел хорошие связи в театральном мире и внимательно следил за всеми новинками. Таким образом, Мельгунов может считаться одним из создателей вологодского театра, не уступавшего тогда, по крайней мере по репертуару, лучшим сценам России. "Давно и традиционно считается, - пишет Р. М. Лазарчук, - что лишенные самостоятельности периферийные театры XVIII в. были обречены заимствовать репертуар у императорского публичного театра. Десять пьес, представленных на сцене губернского города, где в 1780 г. жителей обоего пола было 7800 душ, убеждают в том, что провинция отнюдь не "оглядывалась на театры столицы..., а шла своим собственным путем" [14] .
В последний год жизни у Мельгунова с Вологдой связано было одно загадочное или, как он его называет, "секретное" дело. Речь идет о каком-то американце, который своим приездом в Вологду сильно встревожил генерал-губернатора. "Ныне, - писал он вологодскому губернатору П. Ф. Мезенцеву, - я известился, что на Вологду приехал и проживает какой-то иностранец, называющий себя американцем. А поелику таковые бродяги по нынешним обстоятельствам не должны оставаться без надлежащего об них замечания, то, по поводу сего, ваше превосходительство, покорно прошу пристойно разведать: чей он? кто таков и откуда? как его имя? куда и зачем продолжает путь свой и на Вологде зачем остановился? имеет ли надлежащий паспорт и дозволение от иностранной коллегии или другого здешнего начальства, чтобы мог вольно ездить внутрь России? А при том через другие подобные сему околичности, узнать, не шпион ли какой?" [15]. Что это за американец, как он попал в Россию и какова его дальнейшая судьба, к сожалению, пока неизвестно.
Умер Мельгунов в 1788 году, погребен в Больничной церкви Всемилостивого Спаса Толгского монастыря. Над местом его погребения установлена бронзовая доска с надписью золотом: "Здесь положено тело действительного тайного советника, сенатора, ярославского и вологодского генерал-губернатора и орденов российских: Святого апостола Андрея Первозванного, святого князя Александра Невского, святого Равноапостольского князя Владимира первой степени и голштейнского святой Анны кавалера, Алексея Петровича Мельгунова, родившегося 1722 февраля 9 и скончавшегося 1788 года июля 2 дня" [16] .
В то время как Мельгунов умирал, в Вологде по распоряжению правительства проводил инспекцию Вологодского главного народного училища - еще одной инициативы просвещенного генерал-губернатора - коллежский советник О. П. Козодавлев. По свидетельству Фортунатова, Козодавлев остался чрезвычайно доволен работой открытого в 1786 году учебного заведения в Вологде, и от Екатерины II на имя преемника Мельгунова Е. П. Кашкина последовал высочайший рескрипт с благодарностью. Одновременно вышел указ открыть подобные училища и в других губерниях.
Культурные инициативы А. П. Мельгунова можно оценивать по-разному: можно все заслуги приписать лично ему, а можно и тем идеям Просвещения, которые проникли в Россию в екатерининское царствование. Но в любом случае нужно помнить, что пока одни чиновники тихо протирают штаны в своих креслах, другие формируют лицо эпохи. А. П. Мельгунов относился к последним, и в этом его главная заслуга.
Другой интересной фигурой среди высших должностных лиц Вологды был Николай Петрович Брусилов, возглавлявший губернию с 1820 по 1834 год. Бывший до занятия губернаторского кресла писателем, журналистом, издателем, он оставил о себе в Вологде память отнюдь не на почве изящной словесности.
Родился Брусилов 19 сентября 1782 года в Орловской губернии. "По шестому году посадили меня за букварь и часовник, - пишет он в своих воспоминаниях. - В нынешнем веке смешно такое образование, но такое начало не совсем худо. Оно с юных ногтей знакомит с родным языком и научает страху Божию" [17]. Восьми лет мальчика определили в Пажеский корпус, где он впервые проявил склонность к литературным занятиям. "С самого малолетства вселилась в меня страсть к авторству. В корпусе начал я издавать рукописную газету, в которой осмеивал, как умел, своих товарищей" [18]. С 1793 года Брусилов, как паж, стал дежурить во дворце. "Должность наша состояла в следующем: у дверей кавалерской комнаты стояло по два пажа, два у входа в тронную и два у входа в бриллиантовую комнаты. Когда великие князья Александр и Константин Павловичи и великие княжны Александра, Елена, Мария и Екатерина Павловны проходили поутру к императрице, что бывало ежедневно, мы открывали двери. У обеденного стола государыне служили два камер-пажа, а пажи служили за теми особами, которые находились за столом императрицы". Во время службы пажом Брусилову удалось увидеть многих известных государственных деятелей того времени, но особенно большое впечатление на него произвел А. В. Суворов.
Вступив на престол, Павел I велел заменить пажей, и 22 человека, в том числе и Брусилов, не закончив учебы, были отправлены в армию. Брусилов был определен в Московский гренадерский полк поручиком. Молодой пятнадцатилетний офицер был очень увлечен военной службой и не представлял себе в то время другой карьеры. Служба, однако, продолжалась недолго. Причиной ее окончания стал небольшой инцидент: молодой поручик в порыве служебного усердия объявил ложную тревогу, вывел и выстроил свою роту в полном составе перед домом генерал-губернатора. В павловские времена это было серьезным проступком. Отец решил, что слишком большое рвение юноши может кончиться плачевно, и забрал его в отставку [19].
"...Военный жар мой начал простывать, - пишет Брусилов в своих воспоминаниях, - но другая страсть, в тысячу раз гибельнее, родилась во мне: страсть к бумагомаранию" [20]. Его литературным дебютом стало издание собственного перевода комедии Мерсье "Гваделупский житель". Книга вышла в 1800 году в Петербурге. Было ему в то время 18 лет. Затем одно за другим выходят его собственные произведения: "Безделки, или некоторые сочинения", "Старец, или превратности судьбы", "Мое путешествие, или приключение одного дня". Книги Брусилова не стали заметным явлением литературы того времени, а некоторые из них даже вызвали едкие критические замечания.
После выхода в 1805 году четвертой книги, содержащей наброски, записки, переводы из Д'Аламбера и Мерсье, Брусилов резко меняет амплуа - становится журналистом, издателем "Журнала российской словесности", в котором печатали свои произведения К. Н. Батюшков, И. П. Пнин, Н. Ф. Остолопов, Н. И. Греч. Много места занимали в нем и произведения самого Брусилова. Однажды в его журнале даже появились стихи самого Г. Р. Державина, однако после неожиданной эпиграммы издателя "на первейшего российского поэта" и ответной эпиграммы Державина положение Брусилова в литературном мире стало напряженным. Кроме того, Брусилов стал, очевидно, расходиться во взглядах с членами Вольного общества любителей словесности, вкусы которых призван был отражать журнал. Сказались, вероятно, и материальные трудности. Так или иначе, журнал прекратил свое существование в конце 1805 года. Всего вышло 12 номеров [21].
Современные издатели отмечают, что журнал Брусилова "это единственное в начале XIX в. периодическое издание, в котором сатирические материалы печатались не от случая к случаю, а регулярно. В них оживали традиции русской сатирической журналистики XVIII в. - литературный опыт Сумарокова, Новикова, Фонвизина" [22].
После непродолжительного увлечения театральным искусством Брусилов в 1808 году поступил на государственную службу. В 1820 году он был назначен вологодским губернатором и оставался на этом посту до 1834 года. Служба или не оставляла времени для занятий литературой, или Брусилов считал ее несовместимой с достоинством первого лица в губернии: неизвестно ни одного его художественного произведения за этот период. На первый план вышла проза жизни. Бурсилову пришлось бороться с холерой (от которой умерла и его жена Екатерина Логиновна), заниматься благоустройством города. До настоящего времени сохранился бульвар на улицах Октябрьской и Ленинградской, устроенный повелением губернатора на месте срытых остатков крепостного вала. Тогда же был разбит сквер на Соборной горке, которая представляла до этого неровный заросший кустарником пустырь, высажены деревья на берегу реки Вологды от церкви Сретенья до бывшего Соборного моста, снесено скопище полуразвалившихся домиков под названием Числиха, находившихся на том месте, где сейчас стоят водонапорная башня и здание пединститута и др. Благоустройство было затеяно губернатором в преддверии приезда Александра I, который посетил город в октябре 1824 года.
В своих воспоминаниях Брусилов, конечно, не мог не описать этого события: "В 1824 году я имел счастье встречать Благословенного в Вологде. Его Императорское величество прибыл в Вологду 15-го октября в 8 часу вечера. Время было самое ненастное: дождь, снег, слякоть, мороз менялись беспрестанно, дорога совершенно испортилась, в летнем экипаже ехать было трудно и государь, оставя экипажи на дороге, изволил прибыть в открытых санях. На крыльце теплого Воскресенского собора встретил его преосвященный Онисифор с крестом и святою водою и приветствовал краткой речью. По окончании молебствия, государь в дорожном экипаже изволил отправиться в приготовленный для него дом купца Витушешникова" [23].
Сдержанный тон воспоминаний объясняется тем, что Брусилов писал их много лет спустя. Тогда же, в 1824 году, приезд царя в тихий провинциальный городок, каким была Вологда, вызвал у губернских властей немалый переполох. Особенно много хлопот визит высокого гостя доставил губернатору. Все закончилось, однако, благополучно. Император посетил в Вологде мужскую гимназию, недавно выстроенную губернскую тюрьму, монастыри, Софийский собор, другие места и остался доволен положением дел. На местное дворянство и чиновничество пролился дождь царских милостей. Вот отрывок описания тех дней, сделанный по горячим следам событий: "Сегодня канун праздника городского [24], - пишет неизвестный вологжанин. - Государь изволил сказать, что завтра будет у обедни в Спасской церкви. Новый знак милости, ибо по маршруту назначен отъезд!
Государь нашел свободную минуту съездить в церковь. Воротясь оттуда, сряду четыре фельдъегеря один за другим посылались к губернатору от Дибича, то с подарком кому-нибудь, то с деньгами, то с повелением быть вместо Государя воспреемником от купели.
Наконец, часу в девятом вечера, можно сказать вбегает к губернатору фельдъегерь...
- Ваше превосходительство! Поздравляю с лентой! - и подает пакет.
Вообразите положение губернатора!
Губернатор видел милость Государя, но мог ли подумать, чтобы через два месяца после чина получить ленту?!
В ту же минуту надел ленту, поехал к Дибичу и генерал-губернатору. Оба сказали, что Государь во всех частях совершенно им доволен.
- Только одно находит Государь, - сказал Дибич. - Вы несколько круто принимаетесь за устройство" [25].
В честь императора вологодским дворянством был дан бал. Позднее в помещении Дворянского собрания в память об этом событии была даже установлена мраморная доска. Знаки царского внимания, вероятно, так вскружили головы вологодских дворян, что время проведения бала указано было в ней неверно.
Прием императора, конечно, являлся мероприятием исключительным в служебной деятельности Брусилова. В основном же она текла буднично и размеренно. Однако и в рутине чиновничьих обязанностей он сумел обнаружить неожиданную поэзию. В 1834 году Академия наук выпустила книгу "Опыт описания Вологодской губернии", автором которой, как значилось на обложке, был Брусилов. В газете "Северная пчела" данная работа была оценена как "прекрасное явление, особенно если ему станут подражать с той же ревностью, точностью и ученостью" [26]. Так совершенно неожиданно Брусилов превратился в ученого-статистика.
В год выхода книги Н. П. Брусилову было уже 52 года - возраст довольно почтенный для того времени, и он ушел в отставку с поста губернатора. Умер Брусилов в Петербурге в 1849 году. В последние годы жизни он написал воспоминания, которые в 1892 году его внучка А. Е. Краснораменская передала в журнал "Исторический вестник".
"Брусилов не оставил литературных произведений, которые привлекут современного читателя, - пишет один из его биографов Ю. Акутин, - но для историка литературы он не должен оставаться забытым. А библиофилам эти маленькие книжечки будут интересны не только своей редкостью. В сочинениях Николая Петровича Брусилова они найдут для себя много любопытного" [27]. Вологжане, добавим мы, тоже не должны забывать этого человека, деятельность которого оставила несколько заметных следов в облике города.
Но Брусилов интересен и не только этим. Офицер, писатель, издатель, государственный чиновник, ученый-статистик - сколько неравнодушия к жизни в этих метаморфозах, сколько страсти в попытках найти свое собственное место в жизни. И пусть его дела не несут на себе клейма высшей пробы, но они узнаваемы и принадлежат только ему. Пожалуй, его жизнь может служить примером того, как не затеряться в толпе, если бог не отметил тебя печатью особого таланта. Как здорово, если бы мы все умели это...
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Трефолев Л. Алексей Петрович Мельгунов, генерал-губернатор екатерининских времен // Русский архив. 1865. Год третий. С. 873.
2 Имеется в виду будущий император Петр III.
3 Семевский М. Шесть месяцев из русской истории. Очерк царствования императора Петра III. 1761-1762 гг. // Отечественные записки. 1867. Т. 173. Кн. 1. С. 604.
4 Цит. по: Семевский М. Указ. соч. С. 605.
5 Ермолин Е. А., Севастьянова А. А. Воспламененные к отечеству любовью. Ярославль, 1990. С. 49.
6 Там же. С. 16.
7 Трефолев Л. Указ. соч. С. 876.
8 Там же. С. 876-877.
9 По свидетельству Ф. Фортунатова, этот Машурин, а правильнее Алексей Машурин, был отцом известного подвижника Георгия Затворника. Выйдя в отставку из Лубенского гусарского полка, Г. А. Машурин поступил в Богородицкий монастырь в Задонске и прожил остаток жизни в строгом заточении. После него осталась обширная переписка, которая опубликована. См.: Фортунатов Ф. Заметки и дополнения вологжанина к статье об А. П. Мельгунове // Русский архив. 1865. Год третий. С. 935-936.
10 Трефолев Л. Указ. соч. С. 878-883. "Уходить под красную шапку"- имеется в виду, забирать в солдаты.
11 Полное собрание законов Российской империи. Т. XX. 1775-1780. № 149.3. СПб., 1830. С. 911-912.
12 Фортунатов Ф. Заметки и дополнения вологжанина к статье об А. П. Мельгунове // Русский архив. 1865. Год третий. С. 928.
13 Лазарчук Р. М. Из истории провинциального театра. Театральная жизнь Вологды 1780-х гг. / XVIII век. Сборник 15. Русская литература XVIII века в ее связях с искусством и наукой. Л., 1986. С. 53-54.
14 Там же. С. 56-57.
15 Трефолев Л. Указ. соч. С. 918.
16 Ермолин Е. А., Севастьянова А. А. Воспламененные к отечеству любовью. Ярославль, 1990. С. 176.
17 Брусилов Н. П. Воспоминания // Исторический вестник. 1893. Т. 52. С. 47.
18 Там же. С. 49.
19 Там же. С. 63.
20 Там же. С. 64.
21 Акутин Ю. Метаморфозы Николая Брусилова // Альманах библиофила. Вып. 6. М., 1979. С. 119.
22 История русской журналистики XVIII-XIX веков. М., 1973. С. 112.
23 Брусилов Н. П. Указ. соч. С. 69-70. Онисифор (Боровик) - епископ Вологодский и Устюжский в 1814-1827 гг.
24 Ежегодно, 18 октября (по ст. стилю), в честь избавления Вологды от "моровой язвы" в 1654 г., в церкви Спас-Обыденный было ночное моление. Этот день считался общегородским праздником.
25 Провинция в Александровские дни. Пребывание Александра I в Вологде // Русский библиофил. 1915. № 7. С. 55-66. Дибич И. И., барон, генерал-адъютант, сопровождал Александра I в данной поездке.
26 Новые книги // Северная пчела. 1834. № 136. Существует предположение, что данная работа была подготовлена Н. П. Фортунатовым. (См.: Источниковедение истории СССР. М., 1973. С. 248.)
27 Акутин Ю. Указ. соч. С.125.