Имя Александра Исаевича Гуковского не относится к числу широкоизвестных. Лишь историки-краеведы знают, что он возглавлял Череповецкое уездное земство в 1917 году и был избран в Учредительное собрание от Новгородской губернии по списку эсеровской партии. Между тем Гуковский оставил заметный след в общественно-политической жизни России первой четверти XX века, и его судьба отразила искания и заблуждения русской интеллигенции того времени.
Жизнь Гуковского — типичная жизнь русского интеллигента конца XIX — начала XX века. Он родился в 1865 году в семье военного врача, после окончания гимназии поступил в 1884 году на юридический факультет Московского университета. 1880-е годы были неблагоприятными для университетского образования. В 1884 году вышел новый университетский устав, значительно ограничивавший права высшей школы. Административный произвол по отношению к студенчеству становился нормой, что вызывало ответную реакцию. Возникали различные студенческие кружки и землячества, деятельность которых нередко выходила за рамки дозволенного. Гуковский был лидером одного из таких кружков, сочинял студенческие прокламации, политически просвещал новичков, распространял нелегальную литературу. На студенческой скамье Гуковский познакомился и подружился с будущими организаторами эсеровской партии — М. Р. Гоцем, П. П. Крафтом, А. А. Аргуновым. Известный общественный деятель В. А. Маклаков, хорошо знавший Гуковского в студенческие годы, вспоминал, что тот бережно относился к своим товарищам, старался всячески уберечь их от опасности
[1].
В 1889 году А. И. Гуковский был арестован и вместе с группой студентов привлечен к дознанию по делу о распространении нелегальной литературы в Москве. Его приговорили к полутора годам тюремного заключения с последующей ссылкой на три года в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции.
В ссылке А. И. Гуковский, хорошо знавший французский язык, заинтересовался сочинением выдающегося социолога А. де Токвиля “Старый порядок и революция”. Он решил перевести его на русский язык для московского студенческого издательства, задуманного В. А. Маклаковым под руководством знаменитого историка П. Г. Виноградова. По свидетельству Маклакова, перевод Гуковского “привел в восторг Виноградова, перевод был не только лучше других, но хорош абсолютно”[2]. Но к тому времени Гуковский решил, что работа Токвиля не соответствует политической ситуации в России и публиковать ее вредно. Поэтому он отказался от перевода и вернул гонорар. Виноградов пытался в письмах переубедить Гуковского, но безрезультатно. Чтобы не подводить издателей, Гуковский закончил перевод, отказавшись от вознаграждения за свой труд. Впрочем, щепетильность Гуковского была в данном случае бесполезной — работа Токвиля так и не была опубликована тогда по цензурным соображениям.
После ссылки у А. И. Гуковского пробудилась страсть к публицистике. Он много писал для различных изданий народнического направления, жил на литературные заработки. Особенно тесно Гуковский сотрудничал с журналом “Русское богатство”, выходившим под редакцией Н. К. Михайловского, вокруг которого в 1890-е годы группировалась народническая интеллигенция. Не забывал Гуковский и юриспруденцию — в 1900 году он сдал экзамен на звание помощника присяжного поверенного.
В начале XX века возникла одна из основных партий России неонароднической ориентации — партия социалистов-революционеров (ПСР). Летом 1902 года Гуковский переезжает в Петербург, вступает в партию эсеров. Он редактирует партийные издания, пишет статьи для околопартийной подцензурной печати, становится членом Петербургского комитета ПСР. Фактический руководитель Петербургского комитета, известный провокатор Евно Азеф, в своих донесениях в Департамент полиции высоко отзывался о Гуковском как серьезном политическом деятеле[3].
О заметной роли Гуковского в партийных делах говорит такой случай. В начале 1903 года один из эсеровских пропагандистов, студент Н. Крестьянинов, заподозрил Азефа в предательстве и сообщил об этом партийному руководству. Была образована специальная комиссия (“суд чести” — по эсеровской терминологии) для расследования обвинений в адрес Азефа, в которую вошли А. И. Гуковский и члены редколлегии “Русского богатства”, авторитетные общественные деятели А. В. Пешехонов и Н. Ф. Анненский[4]. Опытный провокатор без труда сумел провести литераторов, не искушенных в полицейских интригах. На сбивчивые и путаные обвинения Крестьянинова Азеф дал “отчетливые объяснения”, которые судьи приняли на веру. На запрос Гуковского эсеровское руководство дало самый лучший отзыв об Азефе: он стоит “вне всяких подозрений”. В результате обвинение было признано несостоятельным, Азефу принесли извинения, но впоследствии, когда в 1908 году Азеф был разоблачен В. Л. Бурцевым, члены комиссии сожалели, что тогда, в 1903 году, они не все сделали для установления истины.
В мае 1903 года А. И. Гуковский был арестован и привлечен к дознанию по делу Петербургского комитета ПСР, но вскоре освобожден из-за отсутствия улик. Оставаться в столице было небезопасно, и Гуковский уехал на Украину редактировать близкую эсерам газету “Жизнь юга”.
Принятый в разгар первой русской революции Манифест 17 октября 1905 года о даровании населению Российской империи гражданских прав и свобод открыл большие возможности для легальной политической деятельности. Эсеровское руководство вместе с публицистами “Русского богатства” предприняло попытку создать широкую легальную народническую партию. А. И. Гуковский вернулся к этому времени в Петербург, и его литературные связи как сотрудника “Русского богатства” оказались весьма кстати. Однако попытка объединить все народнические направления в одну политическую партию не удалась из-за серьезных тактических и организационных разногласий. Разрыв произошел в конце декабря 1905 — начале января 1906 года на первом съезде эсеровской партии. Группа “Русского богатства” во главе с А. В. Пешехоновым покинула съезд, основав затем свою народно-социалистическую партию[5]. А. И. Гуковский, несмотря на хорошие отношения с Пешехоновым и другими сотрудниками “Русского богатства”, их не поддержал и остался с эсерами.
После открытия I Государственной думы 27 апреля 1906 года эсеры решили издавать в Петербурге легальную газету “Мысль” под редакцией Н. С. Русанова. А. И. Гуковский вошел в состав редколлегии и быстро занял в газете видное место. Лидер эсеровской партии В. М. Чернов, работавший в газете вместе с Гуковским, вспоминал: “Он вложил в газету очень много — и качественно, и количественно... А. И. Гуковский в совершенстве овладел жанром газетной передовицы, сжатой и в то же время ударной. Он был стремителен, резок, определенен, возвышался до истинного пафоса, не чуждался и хлещущей насмешки, и горькой, переходящей в сарказм иронии. Благодарного материала для них он имел сколько угодно”[6].
Гуковский был юристом по образованию и по призванию и в своих статьях ставил прежде всего правовые вопросы преобразования общества. Он утверждал, что правовой нигилизм русского народа (прежде всего крестьянства) на самом деле был “пренебрежением не к праву как таковому, а к действующему закону”. Отсюда и чуждость народа интересам существующего государства, опирающегося на “основанный на зле и лжи” закон. В. М. Чернов писал в своих воспоминаниях, что для Гуковского правовая идея была как бы “душой” всего социализма: “...социализм без вскрытия его основной правовой идеи был для него неполным”. Смысл русской революции Гуковский видел в том, чтобы “хартия личных прав и вольностей” Великой французской революции 1789—1794 годов была бы восполнена “хартией углубленного социального содержания”[7].
В дни работы I Государственной думы редакция “Мысли” была опорным пунктом эсеров в столице. Там располагалась явка ЦК, решались различные партийные дела, шла запись в члены партии. В начале июля 1906 года эсеровское руководство узнало из секретных полицейских источников о плане разгона I Государственной думы. Через свою газету эсеры стали предупреждать об этом общество. Закрыть глаза на такое полиция не могла — 7 июля 1906 года, накануне разгона думы, на помещение газеты был устроен настоящий налет, всех находившихся там арестовали, помещение редакции и типографии опечатали, газету запретили. Арестованным предъявили обвинение в принадлежности к ЦК ПСР, но конкретных улик у охранки не было, и дело ограничилось высылкой подозреваемых из Петербурга[8].
А. И. Гуковский переехал в Череповец, по-прежнему занимался публицистикой, но возможностей печататься становилось все меньше — революция шла на убыль, по эсерам был нанесен серьезный удар. Нужно было искать новое поле деятельности, и Гуковский занялся адвокатской практикой, благо грамотных юристов в провинции было немного. Он умело вел дела и в 1911 году стал присяжным поверенным Череповецкого окружного суда.
В те годы Гуковский активно интересовался делами местного самоуправления и был избран гласным Череповецкого уездного земства. В годы первой мировой войны роль местного самоуправления резко возросла, и Гуковский все силы отдает земской деятельности. Февральскую революцию 1917 года он встречает в должности помощника председателя Череповецкой уездной земской управы.
Падение самодержавия резко изменило политическую ситуацию. Эсеровская партия из нелегальной превратилась в одну из правящих, что открывало большие возможности для политической деятельности. А. И. Гуковский устремляется в Петроград, возобновляет старые партийные связи, окунается в гущу политической борьбы, участвует в середине марта 1917 года в организации газеты “Дело народа” (орган ЦК ПСР). Однако Гуковс-кого не удовлетворило левое направление этой газеты, и он вместе с известным социологом П. А. Сорокиным в конце апреля организовал правоэсеровскую газету “Воля народа”, в которой сотрудничали А. А. Аргунов, В. М. Чернов, Б. В. Савинков и др.[9]
Однако было совершенно очевидно, что судьба революции решается не только в столице, но и в провинции. Поэтому Гуковский возвращается в Череповец и разворачивает здесь активную политическую деятельность. Идеи эсеровской партии находили широкий отклик в крестьянской среде. Гуковский пользовался большим авторитетом в уезде, и его избрали председателем Череповецкого земского собрания и гласным Новгородского губернского земства. Даже череповецкие большевики — непримиримые враги эсеров — отмечали большую роль Гуковского в то время[10].
В 1917 году в полной мере раскрываются ораторские способности А. И. Гуковского. Близко знавший его эсер М. В. Вишняк вспоминал:
“Мне многократно приходилось слышать Александра Исаевича на эсеровских совещаниях и съездах. Он был в оппозиции к руководителям партии и подвергал их стратегию и тактику суровой критике. На собрании его трудно было остановить. Снова и снова поднималась его небольшая фигурка, и простым языком, методически и спокойно, но упрямо развивал он свои доводы, стараясь отстоять то, что считал правом, своим личным правом или правом, вытекавшим из положения и требовавшим общего признания... Он меньше всего был конформистом, но чужие взгляды и мнения он отвергал, опровергая их логическими доводами и взывая к разуму, а не к эмоциям. Поэтому он и спорил так неустанно, не боясь остаться в меньшинстве или признаться в собственной ошибке”
[11].
Способности Гуковского убеждать в своей правоте как нельзя кстати пригодились ему в предвыборной борьбе — он был выдвинут кандидатом в Учредительное собрание по списку эсеровской партии по Новгородскому избирательному округу. В Череповце за А. И. Гуковского проголосовало около 40 процентов избирателей, принявших участие в голосовании[12], что позволило ему стать членом Учредительного собрания.
Отношение А. И. Гуковского к Октябрьской революции было, как и у всех правых эсеров, резко отрицательным. В конце октября 1917 года череповецкая группа РСДРП(б) создала Военно-революционный комитет, который попытался взять власть в городе. Череповецкое земство отказалось признать новую власть. 1 ноября 1917 года уездное земское собрание по инициативе Гуковского приняло постановление, в котором утверждалось, что только “земство является законною властью, опирающеюся на правильные всенародные выборы, и единственным полномочным выразителем воли населения всего уезда”[13]. Земство обратилось ко всем учреждениям, общественным организациям и всему населению с призывом не признавать большевистскую власть и не входить с большевиками ни в какие отношения.
2 декабря 1917 года в Череповце открылся первый уездный съезд Советов, провозгласивший переход всей власти в уезде в руки Советов. Отношения местного земства с Советом резко обострились. Земские и городские учреждения не признавали новую власть, “цензовые” элементы обвиняли большевиков в насилии и узурпации власти. 15 декабря Череповецкое уездное земское собрание под председательством А. И. Гуковского отказалось не только признать Советы органом власти, но даже считать их демократической организацией. В ответ по приказу Совета в ночь с 15 на 16 декабря Гуковский и другие руководители земства были арестованы, причем Гуковского как наиболее опасного “контрреволюционера” направили под стражей в Петроград, в распоряжение Смольного[14]. Петроградским большевикам в те дни было явно некогда разбираться с Гуковским, и его освободили. Возвращаться в Череповец было опасно и бессмысленно — реальной силы помешать большевикам не было.
А. И. Гуковский остался в Петрограде, сотрудничая в газете правых эсеров “Воля народа” и ожидая открытия Учредительного собрания, членом которого он являлся. 1 января 1918 года на В. И. Ленина было совершено покушение — его машину обстреляли. Воспользовавшись этим, большевики 2 января произвели массовые аресты правых эсеров и других своих политических противников, в том числе членов Учредительного собрания. А. И. Гуковский был арестован прямо в редакции “Воли народа” вместе с другими членами редколлегии[15]. Всем арестованным предъявили обвинение в организации покушения на жизнь Ленина. По этой причине Гуковский не смог присутствовать на открытии Учредительного собрания 5 января 1918 года.
Никаких улик против арестованных у большевиков не было, и в феврале 1918 года их освободили. После этого А. И. Гуковский уже не питал никаких иллюзий в отношении большевиков и решил принять участие в нелегальной борьбе с советской властью на севере страны. 2 августа 1918 года в Архангельске при поддержке войск Антанты было образовано антисоветское правительство под названием “Верховное управление Северной области” во главе с народным социалистом Н. В. Чайковским. А. И. Гуковский вошел в правительство в качестве управляющего отделом юстиции[16].
6 сентября 1918 года группа военных, стремящихся к установлению белогвардейской диктатуры, арестовала членов правительства и увезла их в Соловецкий монастырь. Однако вскоре при содействии американских дипломатов они были освобождены, и Н. В. Чайковский сформировал новое правительство. А. И. Гуковский в него уже не вошел, а был избран городским головой Архангельска. Однако дотошность Гуковского в юридических вопросах не всегда устраивала гласных городской думы. По выражению члена “Союза возрождения России” В. И. Игнатьева, он был “невероятно придирчив к мелочам и был большой буквоед”[17]. Кроме того, политическая обстановка складывалась не в пользу эсеров, и Гуковскому вскоре пришлось оставить свой пост.
В Архангельске происходила постепенная кристаллизация военной диктатуры, правовые нормы все больше отходили на второй план, утверждались жестокие нормы гражданской войны. А. И. Гуковский, воспитанный в уважении к праву, не мог все это одобрить и постепенно отходил от политики.
После эвакуации войск Антанты в августе 1919 года в Архангельске состоялось земско-городское совещание. По инициативе А. И. Гуковского депутаты выступили с требованием политической амнистии для лиц, осужденных за “большевизм”. В проекте говорилось, что “большевизм есть столь же неопределенное и неуловимое для юридической квалификации явление, что подведение его под те или другие статьи уголовного закона представляется совершенно невозможным”[18]. Исходя из этих соображений совещание считало, что ответственность по действующим законам могут нести только члены коммунистической партии, а лица, не входившие в ее состав и осужденные за “большевизм”, подлежат полной амнистии. Кроме того, совещание требовало упразднить Особую следственную комиссию и вводило 24-часовой срок для предъявления обвинения каждому арестованному, “при отсутствии чего он по истечении указанного срока освобождался из-под стражи”. По существу это была попытка со стороны органов местного самоуправления ограничить военную диктатуру и утвердить хотя бы отдельные элементы правопорядка. Правительство Северной области отклонило проект амнистии и распустило совещание, причем наибольшей критике подвергся Гуковский как инициатор амнистии.
Для самого Гуковского эта история закончилась трагически. В октябре 1919 года в один из вечеров к нему на квартиру явился неизвестный офицер и выстрелил в него в упор. Гуковский долго находился между жизнью и смертью, сумел выжить, но рана болезненно чувствовалась всю последующую жизнь. Расследование, проведенное прокуратурой, не дало результатов, что весьма показательно. И только после падения Северной области выяснилось, что это был “чаплинец” — сторонник капитана Г. Е. Чаплина, выступавшего за укрепление военной диктатуры[19].
После эвакуации из Архангельска А. И. Гуковский оказался в Париже и включился в бурную политическую жизнь русской эмиграции. Он вместе с другими эсерами принял участие в совещании членов Учредительного собрания, в создании Российского общества в защиту Лиги Наций, в Российской Лиге прав человека и гражданина, во всех совещаниях и съездах эсеровской партии. Но главным делом его эмигрантской жизни стало участие в издании журнала “Современные записки”.
Этот журнал основали в ноябре 1920 года в Париже пять членов эсеровской партии: М. В. Вишняк, А. И. Гуковский, В. В. Руднев, Н. Д. Авксентьев и И. И. Фондаминский-Бунаков. Однако журнал не стал чисто эсеровским — он играл роль культурного центра, объединявшего вокруг себя почти всех видных представителей русской интеллигенции в эмиграции. “Современные записки” заслуженно пользовались огромной популярностью в среде русской эмиграции, именно на страницах этого журнала впервые публиковались произведения видных мастеров русской литературы, статьи известных философов, публицистов, критиков, политических и общественных деятелей. А. И. Гуковский стал не только одним из пяти редакторов журнала, но и автором ряда статей на общественно-политические темы. В журнале он заведовал отделом внешнего обозрения и писал статьи под псевдонимом “А. Северов”.
Осенью 1924 года А. И. Гуковский заболел — сказались старые раны и уже далеко не молодой возраст. Врачебный уход как будто восстановил его душевное равновесие, не ненадолго. Гуковский тяжело переживал потерю родины, мучительно размышлял о трагедии русской революции, чувствовал ответственность интеллигенции, эсеров за происшедшее в России. Все это привело его к трагическому решению — 17 января 1925 года Гуковский застрелился. В письме, оставленном детям, он писал: “Пережитая душевная болезнь окончательно подорвала мои силы. Я в здравом уме, но недавнее возбуждение сменилось тяжелой подавленностью духа... не стало упругости, нет веры в себя, одна гордость, но нет силы жить”[20].
В 23 томе “Современных записок” был помещен портрет Александра Исаевича и некролог, написанный Н. Д. Авксентьевым. В некрологе, в частности, говорилось: “Глубокая правдивость, глубокая интеллектуальная честность были его отличительными чертами. И в большом, и в малом этот человек никогда не был неискренен и неправдив. Поэтому, чрезвычайно терпимый к людям, он не выносил, не прощал одного: неискренности, лукавства, интеллектуального или морального лицемерия... Сдержанный и замкнутый, Александр Исаевич нелегко шел на интимную близость с людьми. Он в себе и с собою переживал свою душевную боль, свои сомнения, свои упования. Но он любил людей — не человечество вообще, а конкретных людей. При всей сдержанности его отношение к людям было запечатлено той “глубокой, но стыдливой сердечностью”, которая, по его мнению, характеризует русский народ”[21].
А. И. Гуковского похоронили 20 января 1925 года на кладбище Ivry-Parisien, где покоятся многие русские эмигранты.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Маклаков В. А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954. С. 66.
2 Там же. С. 71.
3 ГАРФ. Ф. 102.00.1898. Д. 2. Ч. 8. Л. 50.
4Hикoлaeвcкий Б. И. История одного предателя: террористы и политическая полиция. М., 1991. С. 65.
5 Балуев Б. П. Либеральное народничество на рубеже XIX—XX веков. М., 1995. С. 261.
6. Чернов В.М. Перед бурей. Воспоминания. М., 1993. С. 257.
7 Там же. С. 258.
8 Провокатор: воспоминания и документы о разоблачении Азефа. Л., 1929. С. 70.
9. Сорокин П. А. Дальняя дорога: автобиография. М., 1992. С. 86.
10.Павловцев П. Л. Полвека назад. Вологда, 1968. С. 26.
11.Вишняк М. В. Современные записки: Воспоминания редактора. СПб., 1993. С. 54.
12. НОАНПИ. Ф. 3. On. 1. Д. 14. Л. 18.
13 ГАНО. Ф. 835. On. 1. Д. 2. Л. 5.
14 Новгородское вече. 1917. 30 декабря.
15.Гиппиус 3. Н. Черные тетради // Звенья: Исторический альманах. Вып. 2. М.; СПб., 1992. С. 41.
16 ГАРФ. Ф. 16. On. 1. Д. 1. Л. 1.
17 Красная книга ВЧК. Т. 2. М., 1990. С. 129.
18. Архив русской революции. Т. 3. Берлин, 1921. С. 58.
19 Там же. Т. 9. Берлин, 1923. С. 44.
20. Вишняк М.В. Указ. соч. С. 86.
21. Современные записки. Т. 23. Париж, 1925. С. 17.