Целый мир от красоты...
А. Фет
Высокая классическая поэзия молитвенного склада — одно из ярчайших проявлений национального русского духа — всегда привлекала внимание режиссера народного театра Дворца культуры металлургов Равика Михайловича Смирнова. На протяжении своей почти 20-летней истории коллектив театра постоянно обращался к работе над стихами К. Н. Батюшкова и А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского и Н. М. Языкова, А. А. Блока и И. В. Северянина... Не случайным было и обращение театра к творчеству Николая Михайловича Рубцова, одного из самобытных продолжателей традиций русской классической поэзии XIX века.
В начале 1970-х годов — после трагической и нелепой гибели самого поэта — поэзия Н. Рубцова оказывается в центре внимания отечественной критики
[1] и начинает приобретать поистине всенародное признание[2]. Она привлекает внимание композиторов и музыкантов-исполнителей, используется в кинофильмах и получает сценическое воплощение[3]. Один из первых спектаклей по стихам Н. Рубцова был сыгран в не очень, казалось бы, театральном городе — на сцене череповецкого народного театра Дворца культуры металлургов[4]. Это был поэтический спектакль “Тихая моя родина...”, премьера которого состоялась 23 апреля 1977 года.
Поэтический мир Рубцова, при внешней простоте и безыскусственности, был необычайно многогранным и непростым для постижения. “Поэзия Николая Рубцова, как и любая истинная поэзия, — писал известный литературовед В. В. Кожинов, — несет в себе богатый и сложный смысл”[5]. Ее истинное существо, по замечанию критика, — “в воплощении слияния человека и мира, слияния, которое осуществляется прежде всего в проникающих в творчество поэта стихиях света и ветра, образующих своего рода внутреннюю музыку. Истоки этой музыки — в тысячелетнем народном мироощущении и в то же время в неповторимом личностном мироощущении поэта...”[6]. И далее: “...сложность его поэзии — это неисчерпаемая сложность жизни, а не сложность конструкций, любая из которых состоит из ограниченного числа элементов и связей”
[7].
Удалось ли постановочному коллективу театра, большую часть которого составляли учащиеся-старшеклассники, не имевшие большого опыта выступления на сцене*[* Из более чем двадцати участников спектакля фактически только три актера имели серьезный опыт сценических выступлений — Людмила Киселева, Виктор Найденов и сам Р. М. Смирнов], хотя бы в какой-то мере передать глубину, сложность рубцовской поэзии? Думаю, что да. Впрочем, автору этих строк, являвшемуся участником спектакля, чрезвычайно трудно судить об этом. Поэтому логичнее обратиться к мнению более беспристрастного свидетеля — рецензента.
“Поэзия Николая Рубцова вызывает трепетное волнение, то напряжение мысли и чувств, какое должно рождать настоящее искусство. И, по-моему, театру удалось самое главное — передать нам, слушателям и зрителям, эту взволнованность лирики поэта”, — писала в отзыве на спектакль И. Дука[8]. Кроме того, автор статьи отмечал, что театр сумел открыть новые грани в поэзии Рубцова и показать сложность и многоплановость рубцовской музы, не укладывающейся в понятие “тихой лирики”. По признанию рецензента, в частности, во время спектакля она “многие стихи открывала для себя как бы заново”, хотя и “довольно хорошо знакома с творчеством Рубцова”[9]. А в целом, как считала И. Дука, “работа самодеятельного народного театра вызывает волнение, радостное волнение, и после него рука тянется к томикам со стихами Рубцова”[10].
Художественное оформление сцены и программки к спектаклю, выполненные начинающим тогда художником Е. И. Мартышевым, настраивали “на восприятие приподнятого, светлого, именно поэтического спектакля”[11].
И, конечно же, велика была роль Р. М. Смирнова, благодаря умелому руководству которого удалось создать своеобразный, запоминающийся спектакль.
Сама по себе задача создания подобного поэтического спектакля была необычайно сложной, “...казалась почти невероятной возможность такой постановки по стихам, в которых, как известно, нет внешнего сюжетного действия”[12], — писала по этому поводу И. Дука. Уж очень легко было прибегнуть, не мудрствуя лукаво, к обычной выразительной декламации текста (некое подобие конкурса чтецов) и формальному объединению ряда отдельных номеров в общую композицию. Однако по такому пути не мог пойти коллектив, которым руководил режиссер Р. М. Смирнов. И в итоге, на мой взгляд, получился именно спектакль, а не литературно-музыкальная композиция по стихам Рубцова, спектакль, то есть единое драматургическое действо, развивающееся по законам театрального искусства и в соответствии с духом поэтического театра. Хотя, чтобы добиться цели (найти образное решение спектакля, единую сквозную линию развития действия и т. д.), коллективу и его руководителю пришлось проделать немалую работу.
Внутреннее единство, цельность поэтического действа появились в первую очередь благодаря удачно найденным режиссером центральным образам спектакля — образам пути, дороги, странствия и храма, занимавшим одно из важнейших мест в стихах Рубцова. Это подчеркивалось художественным оформлением сцены: на живописном “заднике”, выполненном Е. И. Мартышевым, были изображены графически пересечения путей-дорог, по сторонам которых находились храмы, деревни, стога сена, озера, реки, чугунная ограда и другие образы поэзии Рубцова. Одни образы были конкретно узнаваемы — Московский Кремль, Ферапонтов монастырь, Софийский собор в Вологде. Другие носили обобщенный характер — избы, овины, деревья, могильные кресты... В целом же вся композиция словно бы вписывалась в фасад огромного собора (храм, замечу, являлся и наиболее распространенным мотивом графической росписи). Она разделялась на три части (в соответствии с трехчастным делением фасадов русских храмов), имевшие полукруглые завершения в виде закомар. При этом “большой” храм как бы вырастал из ряда меньших по размерам (конкретных храмов и контуров храмовых фасадов), изображенных на живописной плоскости.
Живописный “задник” дополняли два белоснежных полотнища-дороги, которые спускались на сцену сверху (с колосников) и пересекались между собой в виде косого (Андреевского) креста. Они вбирали в себя и символику путей-перепутий, и судьбы (ведь каждый несет свой крест-судьбу), и знак стремления к высшим жизненным целям, идеалам, связанным со служением Родине и обретением высших духовных ценностей. Эти полотнища также по ходу действия помогали актерам создавать различные образы. “То это колыбель, а вот окно в горнице, одно движение руки — и это по-рубцовски повязанный вокруг шеи шарф”, — отмечала И. Дука[13].
Таким образом, уже художественное оформление спектакля давало ключ к пониманию его основного смысла: это были и странствия, путешествия, движения души человеческой (образы путей-дорог), и обретение ею высшего смысла собственного существования (образы храма, Андреевского креста). Конкретное воплощение это должно было получить в развитии действия спектакля, в игре каждого отдельного участника спектакля и всего коллектива в целом.
Спектакль включал в себя несколько сценических эпизодов, объединенных теми же образами — мотивами пути, движения, поиска жизненного смысла. Но здесь они получают уже не пространственное, а временное отражение и осмысливаются как судьба поэта (и человеческая вообще), судьба народная и судьба России. В поэзии Рубцова судьба человеческая неразрывно связывается с судьбой народной и судьбой Родины, поэтому соединение в общем действии лирических, камерных сцен (“Рождение”, “В минуты музыки”), военно-патриотических (“Война”), празднично-народных (“Тост”) и лирико-драматических (“Журавли”, “Последний путь”) выглядело совершенно естественным, органичным. Это помогло придать спектаклю динамический, разнообразный характер: чтение стихов сменялось исполнением рубцовских песен, пластически решенные эпизоды — веселыми танцевально-хороводными номерами. Звучание стихов дополнялось музыкой П. И. Чайковского, С. В. Рахманинова, С. С. Прокофьева, Г. В. Свиридова, исполнением русской хоровой музыки XVI—XVII веков, что также не было случайным. Ведь, по словам Р. М. Смирнова, “творчество Рубцова сродни музыке Мусоргского и Чайковского. Это величие высшей натуры, это душа, требующая созидания, мира”[14]. Чтобы выразить такое содержание в сценическом действии, коллектив театра в целом и каждый актер в отдельности должны были хотя бы в некоторой степени приблизиться к рубцовскому пониманию красоты мира и смысла человеческого существования, для чего необходимо было серьезно потрудиться.
Работа над спектаклем продолжалась в течение полутора лет. Были собраны материалы, посвященные жизни и творчеству поэта. Состоялись встречи с людьми, близко знавшими Рубцова (в частности, с писателем Сергеем Багровым). Удалось найти магнитофонные записи с живым голосом Рубцова, исполнявшего собственные песни. Но главное внимание было, конечно же, уделено непосредственной работе над рубцовскими стихами. Здесь особенно хотелось бы отметить индивидуальные занятия с актерами, проводившиеся Р. М. Смирновым помимо общих репетиций. Они стали настоящей школой поэтического анализа, осмысления особенностей стихотворного текста. За каждой строкой, в каждом слове, звуке Равик Михайлович помогал находить глубокий и важный смысл; каждому актеру он давал толчок в осмыслении своеобразия поэтических образов. И постоянно в театре звучали рубцовские стихи и песни: во время поездки по “Золотому кольцу” и воскресных походов в “Зеленый театр”, в ходе праздничных чаепитий в театре и фантастически необычных ночных репетиций...
В итоге получился поэтический спектакль “Тихая моя родина...”. В нем, наверно, были какие-то недочеты, промахи. Но в том, что в целом спектакль удался, думаю, сомнений быть не может. Труд режиссера и художника был достойно дополнен игрой актеров-исполнителей. Среди них не только выделялись “партии” лидеров — Виктора Найденова и Людмилы Киселевой (ее прекрасное чтение стихов отмечалось особо[15]), но проникновенно и наполнение звучали и другие “голоса”: мужественный, суровый Александра Снегового и пронзительно-задушевный Татьяны Игнатьевой, взволнованно-патетический Марины Алиповой и мелодический, нежный Татьяны Оконечниковой, энергичный, призывный Ларисы Пан-филовой и легкий, стремительный Галины Нафиковои... В актерском “оркестре” партии отдельных “инструментов” сливались воедино в общем порыве, разыгрывая своего рода “поэтическую симфонию”[16] по стихам Рубцова.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Высокая оценка поэзии Рубцова, в частности, давалась в работах известных критиков — М. Лобанова (см.: Лобанов М. П. Стихия ветра // День поэзии. 1972. М.: Советский писатель, 1973. С. 181—182) и В. Кожинова (см.: Кожинов В. В. Николай Рубцов: Заметки о жизни и творчестве поэта. М.: Советская Россия. 1976).
2 Начиная с 1971 г. (год гибели поэта) поэтические сборники Н. М. Рубцов” издаются почти ежегодно. Наиболее значительный из них — “Подорожники” — появился в 1976 г. (Рубцов Н. М. Подорожники: Стихотворения. М.: Молодая гвардия, 1976).
3 См.: Белков В. С. Неодинокая звезда: Заметки о поэзии Николая Рубцова. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 35—37.
4 К сожалению, в указанной выше книге В. Белкова этот факт не отмечен.
5. Кожинов В. В. Указ. соч. С. 82.
6 Там же. С. 83.
7 Там же. С. 84.
8 Дука И. “Тихая моя родина...”. Поэтический спектакль в народном театре // Коммунист. 1977. 28 мая.
9 Там же.
10 Там же.
11 Там же.
12. Там же.
13 Там же.
14 См.: Степанова Л. “... И будет жить в своем народе” // Ударная стройка. 1986. № 17 (4510) (8 февраля).
15. Дука И. Указ. соч.
16. Так определял жанр спектакля сам Р. М. Смирнов.