Любой военный конфликт, помимо активных боевых действий воинских подразделений, предполагает вынужденное передвижение гражданского населения.
Пламя первой мировой войны, вспыхнувшей в конце июля 1914 года между Австрией и Сербией, в течение нескольких дней распространилось на всю Европу, а затем, продолжая расти, охватило весь мир. 1 августа 1914 года одними из первых в военное противостояние вступили Германия и Россия. На восточноевропейском театре военных действий с самого начала велись активные боевые операции. Следствием было то, что люди покидали обжитые места, стремясь уйти от ужасов войны.
Географическое положение Череповца, наличие железнодорожного сообщения с северными и западными районами обусловили появление в городе в 1915 году беженцев из зоны боевых действий. Необходимость организовать их жизнь, оказать им материальную помощь, защитить их интересы привела к появлению в Череповце в августе 1915 года уездного комитета помощи беженцам*. Череповецкий центр хранения документации не располагает документами, раскрывающими деятельность комитета в 1915— 1917 годах. Поэтому в публикации будет освещена организация работы с беженцами в 1918—1921 годах, имеющая документальное подтверждение.
Череповецкий уездный комитет помощи беженцам подчинялся Новгородскому губернскому комитету, так как до июня 1918 года Череповецкий уезд входил в состав Новгородской губернии.
3 марта 1918 года состав ранее действовавшего Череповецкого уездного комитета был переизбран. Во вновь избранный комитет вошли С. А. Кулешо, К. С. Субочис, К. Г. Грушнис, Б. Ф. Возниковский, Т. П. Бараненков, С. Я. Возницкий, А. А. Миронюк, К. М. Адамсон, А. X. Мечало, Е. К. Спрингис, К. Ф. Романовский, М. М. Мейер.
Председателем комитета был избран Карл Михайлович Адамсон.
Членами бюро стали С. А. Кулешо, Е. К. Спрингис (казначей), К. С. Субочис (товарищ председателя), Б. Ф. Возниковский (секретарь)[2].
Череповецкий уездный комитет помощи беженцам просуществовал до июля 1918 года, когда произошла реорганизация дела призрения беженцев.
В протоколе общего собрания Череповецкого комитета помощи беженцам от 20 июля 1918 года значится: “Председатель предложил общему собранию сообщение исполнительного комитета Череповецкого губернского Совдепа от 19 июля 1918 года № 942 о том, что Совдепом на основании 1-й ст. приказа от 2 июня 1918 года № 2, последовавшего от Центральной коллегии о пленных и беженцах, упраздняются Череповецкий уездный комитет помощи беженцам и при нем Бюро с средоточением всего дела о беженцах в Череповецком губернском отделе о пленных и беженцах. Общее собрание постановило: уездный комитет и его бюро считать закрытыми с 20 июля 1918 года, весь инвентарь по описи, а также инвалидный дом, приют-ясли, аптеку, школу, распределительную квартиру и вообще все беженские учреждения, а равно все делопроизводство, денежные суммы и отчетность передать в ведение Череповецкого губернского отдела о пленных и беженцах”[3].
Существование губотдела было крайне непродолжительным — около 5 недель. Это время ушло на организационные дела, прием документов и имущества от упраздненного уездного комитета.
В десятых числах августа губотдел был уже переименован в Коллегию о пленных и беженцах. Центральная коллегия, руководившая деятельностью губернских и уездных коллегий, входила в Комиссариат по военным делам в качестве отдела Центропленбежа. Это название часто употребляется в документах. В середине 1919 года был издан декрет правительства о передаче Центропленбежа со всеми его местными органами в ведение Комиссариата внутренних дел с сохранением за ними всех прав, какими они пользовались в военном комиссариате. Эта мера была вызвана как ликвидацией старой армии, так и возложением на учреждения Пленбежа новых обязанностей по перевозке голодающего населения в производящие районы.
В апреле 1920 года все (как центральные, так и местные) учреждения Пленбежа были переименованы в Управления по эвакуации населения. Дополнительно к имевшимся им были вменены обязанности по снабжению продовольствием лагерей принудительных работ и по переброске отрядов трудармии и отдельных лиц, перемещаемых с места на место по трудовой повинности[4].
Управления по эвакуации населения, в том числе и Череповецкий губэвак, существовали до декабря 1921 года. Приказ Наркомата внутренних дел от 20 декабря 1921 года № 757 предписывал ликвидировать все существующие губернские и уездные управления по эвакуации населения с подведомственными им учреждениями и пунктами, взамен которых организовать базисные и линейные пункты и эвакуационные столы при административных отделах губисполкомов[5].
Штаты организации, занимавшейся помощью беженцам, менялись по мере изменения ее названия, структуры, функций. В 1918 году в губколлегии числилось 7 штатных единиц: председатель, секретарь, член коллегии, регистратор, машинистка, рассыльный, сторож распределительной квартиры[6]. Список должностей губернского управления от 6 декабря 1919 года увеличился. В нем не было должностей секретаря и рассыльного, но появились должности помощника начальника, старшего и младшего делопроизводителя, переписчика, кладовщика, сторожа управления[7]. В следующем 1920 году, помимо аппарата управления, появились отделения: снабжения и санитарное. Вновь произошли изменения в штатном расписании: некоторые должности были исключены, но введены должности врача, агента по закупке, заведующего общей канцелярией, счетовода[8]. В списке управления от 1 марта 1921 года значились: начальник, помощник начальника, бухгалтер, старший счетовод, агент, кладовщик, доктор, машинистка, делопроизводитель, переписчица, журналистка, заведующий хозчастью, сторож, рассыльный[9].
1 декабря этого же года в губэвак поступила телеграмма за подписью начальника Центроэвака Попова: “...Без изменений остается лишь структура губ- и уездэваков, штаты же должны быть сокращены до минимума”[10]. Окончательный вариант штатного расписания за 1921 год не сохранился. Но в фонде губэвака имеются удостоверения, выданные сотрудникам, датированные декабрем 1921 года, из которых следует, что в управлении существовали должности начальника, помощника начальника, счетовода, агента по поручениям и доставке продовольствия, врача, машинистки, заведующего общей канцелярией[11]. Таким образом, штатная численность губэвака и предшествующих ему организаций была весьма незначительной.
Объем же работы был велик, как и трудности, которые приходилось преодолевать.
Напряженность работы подтверждают данные о регистрации беженцев, помещенные в таблице. При этом следует иметь в виду, что, во-первых, сведения достаточно отрывочны, так как документы на хранение поступили не в полном объеме, во-вторых, цифры не являются абсолютно точными, так как далеко не все беженцы проходили регистрацию. Скорее это выражение общей тенденции.
Интересен состав контингента беженцев. Вот выдержка из сметы расходов Череповецкого уездного комитета на II четверть 1918 года. В числе беженцев, показанных на II четверть 1918 года, зарегистрировано:
Мы видим, что явно преобладали женщины с детьми до 14 лет — 1433 человека. Значительно меньше было стариков — 139 человек. Напрашивается вывод: от войны стремились уйти преимущественно трудоспособные люди, вероятно, с семьями, в первую очередь пытаясь уберечь детей.
В фонде Череповецкого губэвака можно найти информацию и о национальном составе беженцев. Так, в апреле 1918 года в адрес уездного комиссара были направлены сведения о беженцах, желавших возвратиться на родину из города Череповца и Череповецкого уезда. Сведения представлены в виде таблицы:
В данный документ также включены сведения о распределении беженцев по местам их обратного возвращения. В списке значатся Псковская, Минская, Витебская, Львовская, Эстляндская и другие губернии (всего 25).
Наибольшее число беженцев, судя по этому списку, возвращались в Виленскую, Курляндскую, Лифляндскую губернии, город Ригу[14].
Документы не рассказывают, были ли факты, когда беженцы избирали наш край местом постоянного жительства. Но если принять во внимание, что не так уж редки в Череповце польские, белорусские, прибалтийские фамилии, то такое предположение не лишено оснований.
К сожалению, комплекс документов об оказании помощи беженцам неполон. Но и имеющиеся в наличии документы позволяют познакомиться с основными направлениями работы с беженцами.
Ухудшение экономической ситуации в стране в результате войны, послереволюционной разрухи, иностранной военной интервенции определило в 1918 году довольно жесткий подход к решению вопросов о помощи беженцам.
21 марта 1918 года постановлением Наркомата внутренних дел была отменена выдача беженцам казенного пайка. Телеграмма, знакомившая с постановлением, была получена в Череповце 30 марта: “Вследствие затруднительного положения народной казны и возникающих на почве выдачи пайка беженцам трений между последними и местными жителями, а также невозможности прожить на выдаваемый паек ввиду его мизерности, народный комиссар внутренних дел постановил выдачу пайков беженцам прекратить, впредь отпускать средства исключительно для содержания беженских школ, приютов, интернатов...”[15].
4 апреля 1918 года было принято очередное постановление Наркомата внутренних дел, в котором определялся контингент беженцев, имевших право на помощь. Это исключительно не обладавшие никакими средствами к существованию нетрудоспособные беженцы: старики, дети, больные, причем даже из этой категории исключались те беженцы, которые хотя и были нетрудоспособны, но имели родных, способных их содержать[16].
Реакция местных органов, занимавшихся оказанием практической помощи беженцам, видна из следующего письма, отправленного 16 апреля в адрес Новгородского губернского бюро помощи беженцам: “Череповецкое бюро не может не обратить внимания губернского бюро, в какое тяжелое положение ставятся беженцы означенной выше телеграммой комиссара внутренних дел (об отмене выдачи беженцам пайков). На призрении Череповецкого бюро состоят 959 человек, неспособных к труду и обязательно нуждающихся в поддержке со стороны государства (мужчины старше 60 лет, женщины старше 55 лет, дети до 14 лет).
Что касается остальных беженцев, не подходящих под понятие инвалидов или нетрудоспособных, то и среди них есть немало больных, увечных воинов, женщин, обремененных многочисленной семьей, вообще лиц, также нуждающихся в поддержке и пользовавшихся до сих пор помощью со стороны беженских учреждений. Если ко всему прибавить начавшуюся безработицу (в местном комитете труда зарегистрировано более 4000 безработных, вследствие чего бюро труда в последнее время отказывается регистрировать беженцев), дороговизну жизни, начинающийся голод, а также недоброжелательное отношение к беженцам со стороны местного населения, невозможность в силу распоряжений высших властей уехать куда бы то ни было, то станет ясно, в каком катастрофическом положении находятся беженцы”.
Череповецкое бюро искало выход из этого тяжелого положения и остановилось на следующем:
1) заботиться в первую очередь о детях беженцев, для этого увеличить приют-ясли, приспособив его к призрению 275 детей; матерям была бы дана возможность изыскивать пропитание личным трудом;
2) увеличить число призреваемых в инвалидном доме бюро до 75 человек;
3) ходатайствовать перед губернским бюро об отпуске кредита на выдачу пособий наиболее нуждающимся нетрудоспособным беженцам в размере 40 рублей в месяц на человека. Таких — не менее 115 человек
[17].
С целью реализации этого решения был разработан проект норм для составления сметы расходов на содержание в приюте-яслях одного призреваемого в течение месяца. Интересно привести его полностью:
Рассмотрев этот проект, отдел призрения и социальной помощи Череповецкого Совдепа признал его вполне отвечающим действительности, и проект лег в основу утвержденной сметы расходов комитета. Помимо этих расходов, в смете учитывалось содержание школы для беженских детей и уплата за обучение детей в других учебных заведениях[20].
На заседаниях бюро Череповецкого уездного комитета постоянно решались конкретные вопросы помощи беженцам. Например, для их обслуживания был нанят врач Лев Захарович Крумгальз. Ученику местного технического училища Францу Яцевичу ввиду его материальной необеспеченности было назначено единовременное пособие в размере 20 рублей.
Была внесена плата за ученицу женской гимназии В. Ассендельфт. С 1 апреля 1918 года увеличено жалованье персоналу беженской школы: трем учительницам по общеобразовательным предметам — до 130 рублей, учительнице рукоделия — до 52 рублей, законоучителю — до 33 рублей, учительнице польского языка — до 45 рублей в месяц[21].
Часть прошений оставалась неудовлетворенной. Так, 25 марта 1918 года была рассмотрена просьба Станислава Яцнацкого о выдаче ему 15 рублей на приобретение фуражки. Но поскольку 3 февраля он получил уже единовременное пособие в размере 10 рублей, то ему было отказано. 2 апреля был поднят вопрос об увеличении жалованья служащим приюта-яслей. Ввиду того, что они находились на иждивении комитета и, следовательно, дороговизну жизни ощущали в меньшей степени, решение было отложено до выяснения возможности сокращения или изменения штата служащих в приюте. Ивану Ольшевскому, просившему о предоставлении квартиры, было отказано на том основании, что он не значился беженцем по спискам бюро[22].
По сохранившимся удостоверениям также можно сделать выводы о помощи, оказываемой комитетом беженцам: “Предъявительница сего Лавиза Пломберг по спискам Бюро значится беженкой из района военных действий, вдова и никаких средств к существованию не имеет. Удостоверение это выдано ей, Пломберг, по личной ея в том просьбе на предмет приискания себе работы. 2 марта 1918 года”; “Сим удостоверяется, что представительница сего беженка из крестьян Виленской губернии Свенци-янского уезда Довгелишской волости, дер. Баловецка, Анна Блажеева Грушнис сего 18-го марта (нов. ст.) 1918 года находится в живых. Удостоверение это выдано названной Грушнис по ея личной о том просьбе для представления в Управление Северо-Западной железной дороги на предмет получения пособия за погибшего мужа своего. 18 марта 1918 года”;
“Представительница сего, Юзефа Матвеевна Стемпковская, по спискам Бюро значится беженкою из района военных действий. Вследствие прекращения по распоряжению Комиссара внутренних дел выдачи беженцам продовольственных пайков названная беженка получила от Череповецкого Бюро помощи беженцам 30 апреля с. г. пособие для 2-х детей в сумме 43 рублей 60 копеек. Семья ея состоит из мужа, ея самой и 9 детей. Бюро же за недостатком средств лишено возможности оказать ей в настоящее время какую бы то ни было помощь. Удостоверение это выдано ей для представления Комиссару призрения на предмет получения бесплатных обедов. 9 мая 1918 года”[23].
В одном из циркуляров Центрального управления по эвакуации населения изложены требования, предъявляемые к губэвакам. “Донесения комиссаров Центра констатируют, что губэваками не уделяется должное внимание пунктам как федеративно-хозяйственным единицам, — говорится в приказе по Центральному управлению от 20 октября 1921 года № 730. — У некоторых установился взгляд, что пункт — это место, куда можно “свалить” прибывающий контингент, “лишь бы его приютить” и кое-как накормить... Пункт должен представлять собой вполне приспособленное для жилья помещение с соответствующими хозяйственными и санитарными службами. Чистота, порядок, дисциплина — необходимые условия правильной работы пунктов”. Далее идут конкретные требования к эвакопункту. Он должен был иметь приемник, оборудованный кроватями или топчанами (отнюдь не нарами), с помещением для хранения крупного багажа, кухню с отдельным котлом для детского питания и отдельными плитами вне общей кухни для варки пищи самими беженцами, столовую (еда в приемнике воспрещалась), баню с дезинфекционной камерой и парикмахерской, прачечную, амбулаторию, изолятор и т. д.[24] Что-то этим требованиям в Череповце соответствовало, что-то нет. 5 апреля 1919 года в адрес Центральной коллегии ушло сообщение: “В распоряжении коллегии приемников, патронатов, лагерей и других учреждений нет, а лишь имеется распределительный пункт (деревянный дом, могущий вместить 40 человек, в каковом имеются нары с матрацами...) Оборудовать что-либо невозможно, так как в городе помещений свободных нет ввиду переполненности города (ранее было 9000 человек, в настоящее время — более 22 000), не считая учреждений и гарнизона, квартирующего в зданиях”[25].
В целом же Пленбеж располагал распределительной квартирой, инвалидным домом, школой, детским приютом, аптекой и приемным покоем. Большинство беженцев жили на квартирах в городе[26].
При станции “Череповец” функционировал питательный пункт. Он занимал комнату в зале вокзального помещения, обслуживал проходящие эшелоны. Нагрузку пункта можно представить, читая телеграммы:
из Тихвина от 21 октября 1919 года:
“21 октября утром прибудет эшелон петроградских беженцев Приготовьте обед пятьсот человек
Комендант эшелона Афанасьев”;
из Кипелова от 8 ноября 1919 года:
“Приготовьте паек беженцам в количестве 64 человек едущих поездом 101
Начальник эшелона Копылов”;
из Вологды от 10 ноября 1919 года:
“Прошу приготовить продовольствие эшелон 541 на 316 человек
Комендант эшелона Королев”[27].
Беженцы могли питаться в народной столовой. Об этом свидетельствуют заявления на имя председателя уездного отдела призрения и социальной помощи: “Прошу Вас не отказать в распоряжении о выдаче из народной столовой бесплатных обедов неимущей беженке Елизавете Шумиличевой на семь дней, считая с 27 августа 1918 года”; “Прошу Вас не отказать в распоряжении о выдаче из народной столовой платных обедов беженцу Томасу Теппау на 7 дней с 21 августа 1918 года”[28]. А вот текст удостоверения: “По распоряжению Череповецкого комиссара по призрению ученикам беженской школы, детям наибеднейших беженцев в числе 50 человек отпускаются из народной столовой Череповецкого Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов 50 обедов ежедневно. Удостоверение выдано для представления заведующему столовой на предмет получения продуктов продовольствия. 2 апреля 1918 года”[29].
Снабжение продуктами велось по линии уездного продовольственного отдела. По его санкциям отпускался хлеб отъезжающим, выдавалось кормовое довольствие для находящихся в инвалидном доме, продукты проживающим в городе[30]. Обеспечение продовольствием велось по утвержденным нормам. Рационы разрабатывались для различных категорий опекаемого контингента: отдельно для заключенных и персонала лагерей, отдельно для беженцев, для детей, отдельно для красноармейцев[31]. Вот вариант суточного рациона на человека (документ не датирован, дело за 1921—1922 годы):
хлеба — 1 фунт [32], крупы — 1/4 фунта, соли — 3 золотника[33], кофе — 1 золотник или чаю — 0,2 золотника, масло — 2,8 золотника, мыло — 1/4 фунта в месяц, спички — 2 коробки, табак — 1 фунт. К рациону есть примечание: каждый красноармеец, военнопленный, беженец, трудармеец имеет право на получение продуктов на складах, в пунктах исключительно по вышеуказанному рациону. В случае невыдачи того или иного продукта или уменьшения нормы, обращаться в губэвак[34].
В 1921 году вследствие продовольственных трудностей нормы стали сокращаться. Приказ начальника губэвака от 4 июня 1921 года № 55 гласит: “Вследствие ограниченного количества запасов растительного масла суточную выдачу контингенту, за исключением больных, детей и персонала пункта, сократить до 2 золотников”. Приказ начальника центроэвака от 10 октября 1921 года № 728: “Ввиду недостаточного фонда картофеля, отпущенного Наркомпродом центроэваку, предписывается впредь картофель расходовать в половинном размере рациона № 1, предусмотренного приказом № 700, то есть по 1/2 фунта в день”. Приказ начальника Череповецкого губэвака от 2 декабря 1921 года № 124: “На основании распоряжения центроэвака прекратить выдачу сахару проходящему контингенту, за исключением больных и детей, коим выдавать по 2 золотника в день”[35].
По мере необходимости и в зависимости от времени года беженцы со складов губэвака получали обмундирование и обувь. К примеру, с 1 февраля по 1 июня 1921 года различным категориям опекаемых было выдано: 199 нательных и теплых рубах, 197 пар кальсон, 72 полупальто, 149 шаровар, 9 фуражек, 13 башлыков, 51 гимнастерка, 36 шапок, 36 пар варежек[36].
Для медико-санитарного обслуживания с февраля 1920 года на станции “Тихвин” был организован обсервационно-продовольственный пункт. Он располагал приемным покоем, изолятором, амбулаторией, дезкамерой, баней. В штате числились врач, медсестры, санитары, дезинфектор, лекпомы[37].
К январю 1922 года служащими пункта было обследовано санитарное состояние 1116 эшелонов и поездов. Через пункт транзитом проследовало 48 366 беженцев, 468 военнопленных, 249 переселенцев, 3667 рабочих, 70 176 красноармейцев, 61 169 человек, принадлежавших к другим категориям населения. На излечении находились 344 человека, главным образом по поводу разных форм тифа (85 случаев — почти 25 процентов от общего количества), гриппа, желудочно-кишечных заболеваний, включая холеру и дизентерию. Раненых, судя по отчету, было немного — всего 12 человек[38]. В Череповце больные обращались в лечебные учреждения города.
Одной из главных задач Пленбежа была отправка беженцев на родину. В 1918 году эта проблема встала чрезвычайно остро. 3 марта 1918 года был подписан, а 15 марта ратифицирован IV Всероссийским чрезвычайным съездом Советов Брестский мирный договор. Советская Россия вышла из первой мировой войны. Боевые действия на ее территории прекратились. В этой ситуации усилилось стремление беженцев вернуться на родину.
Реэвакуация должна была проводиться строго организованно. 18 июля 1918 года из Центропленбежа была получена телеграмма следующего содержания: “Эвакуация военнопленных, гражданских пленных и беженцев происходит исключительно по нарядам Центральной коллегии”[39]. Приказ Центропленбежа от 14 ноября 1918 года Mb 152 извещал, что все беженцы, поступавшие на пункты формирования партий для эвакуации по предварительным спискам, пользуются с момента зачисления в партию правом на бесплатную помощь на питательных пунктах в местах посадки и в пути[40]. Среди беженцев распространялась листовка за подписью председателя Центральной коллегии Тихменева: “Только тем беженцам Центральная коллегия о пленных и беженцах с ее местными органами оказывает содействие и помощь при эвакуации, которые едут эшелонами или санитарными поездами по разрешениям Центральной коллегии. Беженцы, едущие одиночным порядком (хотя бы по разрешениям коллегий), едут исключительно на свой собственный риск и счет и никаких прав на дальнейшее передвижение и попечение со стороны коллегии не имеют”[41]. Череповецкий губэвак организовал отправку беженцев к месту проживания следующим образом. В местной газете объявлялся срок составления эшелона и назывались категории лиц, подлежащих реэвакуации. Лица, желающие реэвакуироваться, являлись в губэвак и предъявляли свои документы, удостоверяющие их принадлежность к той или иной категории граждан. По этим документам составлялся список эшелона. Список просматривался местной губчека и отправлялся на утверждение в смешанные Русско-Украинско-Польскую и Австро-Германо-Русскую комиссии, а также в соответствующие посольства и миссии в г. Петроград. Окончательный срок отправки назначался Петроэваком. Всем отъезжающим делались противохолерные прививки[42].
Но установленные правила постоянно нарушались рвущимися на родину людьми. “Наблюдается массовое явление, что беженцы проникают в обход всех запрещений в пункты, лежащие на пути к демаркационной линии, скапливаются в каких-либо пунктах, требуют назначения беженского поезда, самовольно силой занимают вагоны, дезориентируют работу, ухудшают санитарное состояние железнодорожных пунктов”, — говорится в одной из телеграмм, полученных комитетом 26 сентября 1918 года[43].
“Доводится до сведения всех беженцев, — сообщает председатель исполнительного комитета Совета беженцев Смоленской губернии Индринсон, — что через границу немецкие власти еще никого не пропускают... Беженцы, прибывшие туда на свой риск, находятся в безвыходном положении и голодают, почему губернский исполнительный комитет предостерегает всех беженцев, как бы им ни хотелось поскорее уехать в свои родные края, оставаться на местах до тех пор, пока официально не будет объявлено об открытии границы во избежание окончательного разорения и голодной смерти”[44].
С попытками самовольного выезда пытались бороться. Свидетельство — многочисленные телеграммы и циркуляры: “...В трудное для Советской республики время, когда каждый вагон необходим для доставки голодающему населению хлеба, всякий лишний пассажир приносит вред государству и совершает преступление перед народом”[45]; “Ввиду катастрофического состояния наших железных дорог и во избежание окончательного их расстройства... сообщаем для неуклонного исполнения, что передвижение беженцев должно производиться только с согласия железнодорожных организаций по всей линии следования, причем необходимо также принять все меры к удержанию беженцев на местах их настоящего жительства”[46].
В фонде губэвака имеются сведения об организации отправки беженцев.
Так, 28 октября 1918 года губернская коллегия представила в Комиссариат по делам о пленных и беженцах Северной области списки на 319 лиц, подлежащих реэвакуации из пределов Череповецкой губернии в первую очередь[47].
В акте обследования эвакуационного дела в губернии от 24 декабря 1921 года имеется информация о том, что в течение года было отправлено 5 эшелонов беженцев с общим их количеством 563 человека[48].
К концу 1921 года почти все (за немногим исключением) беженцы из Латвии, Литвы, Эстонии и Польши были отправлены на родину[49]. А в начале 1922 года бесплатная реэвакуация эшелонами была прекращена. Правда, к этому времени был практически закончен процесс реэвакуации беженцев. Так что новые правила, когда переезд к месту прежнего жительства осуществлялся за свой счет, относились к бывшим военнопленным и интернированным гражданам[50].
И в заключение — некоторые сведения о людях, занимавшихся трудоемкой и напряженной работой помощи беженцам и находившихся в эпицентре людских страданий и проблем.
Списков работников в фонде много. Документов, характеризующих этих людей, — не очень. Тем не менее попадаются довольно интересные Документы: заявления, письма и другие.
Среди служащих губернской коллегии мы находим уже знакомые фамилии: Карл Михайлович Адамсон, председатель коллегии; Степанида Андреевна Кулешо, регистратор. В марте 1918 года они были избраны в состав уездного комитета помощи беженцам. Появляются и новые имена. Среди них Альвина Ивановна Бартошевич, поступившая на работу 1 августа 1918 года машинисткой, а в 1920 году работавшая уже заведующей общей канцелярией[51]. Ею заверено большинство копий документов, находящихся в фонде губэвака. Один из председателей губколлегии — Леонид Александрович Кириллов, бывший офицер, закончивший Петроградское пехотно-юнкерское училище, служивший в царской армии начальником обоза; в мае 1919 года был призван Череповецким уездным военкоматом[52]. С 5 января 1919 года был принят на должность члена коллегии Константин Алексеевич Бекетов. В автобиографии он пишет о прохождении службы до поступления на работу в губэвак: с мая 1915 года — фронт. штаб XII армии, в мае 1917 года — увольнение со службы, затем — телеграф Николаевской железной дороги, Народный банк, секция по топливу СИХ в Петрограде. В списке от 12 августа 1919 года он числился уже председателем коллегии, а в октябре имеется отметка о его аресте[53]. Бывали и курьезные ситуации: “В биржу труда. Череповецкое губернское управление по делам о пленных и беженцах просит Вас выслать на должность Переписчика, так как была послана Вами переписчица 15-го ноября с/г Гражданка Анна Кириловна Суходская которая Совершенно неграмотная при сем и довожу Вас до сведения, что, в пред таких неграмотных не высылать. 20 ноября 1919 года”[54]. (Орфография и пунктуация оригинала сохранены.)
Череповецкий губэвак не ограничивался призрением беженцев, но также вел большую работу с военнопленными, как вернувшимися на родину из зарубежного плена, так и военнопленными вражеских армий. Но это уже отдельная тема для специального исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. ЧЦХД. Ф. р-279. Оп. 1 Д. 14. Л. 2.
2 Там же. Л. 4—7.
3. Там же. Л. 31.
4 Там же. Д. 15. Л. 2.
5. Там же. Д. 78. Л. 21.
6. Там же. Д. 35. Л. 37.
7. Там же. Д. 59. Л. 145.
8. Там же. Оп. 2. Д. 4. Л. 5.
9. Там же. Д. 3. Л. 63.
10 Там же. Л. 192.
11. Там же. Л. 197, 200.201.203. 205.206.
12. Там же. On. 1, Д. 7. Л, 6.13; Д. 15. Л. 6. 25. 31.
13. Там же. Д. 7. Л. 6.
14. Там же. Д. 16. Л. 121—123.
15. Там же. Д. 1. Л. 23.
16 Там же. Л. 30.
17 Там же. Д. 16. Л. 96. 97.
18. Ретирада (устар.) — в данном случае — отхожее место.
19 ЧЦХД. Ф. р-279. Оп. 1. Д. 15. Л. 62; подсчеты в таблице даются в соответствии с источником.
20 Там же. Д. 1. Л. 33; Д. 17. Л. 89, 90.
21 Там же. Д. 14. Л. 12.13, 22. 23.
22. Там же. Л. 12.13, 14.
23 Там же. Д. 16. Л. 5, 26; Д. 17. Л. 28.
24 Там же. Д. 81. Л. 19. 25. Там же. Д. 37. Л. 29.
26 Там же. Д. 25. Л. 33; Д. 52. Л. 33.
27 Там же. Д. 64. Л. 12, 16, 17.
28 Там же. Д. 22. Л. 48, 49.
29 Там же. Д. 16. Л. 53.
30 Там же. Д. 8. Л. 25, 26, 32.
31 Там же. Д. 51. Л. 4, 16.
32 Фунт — старая русская мера веса (массы), равная 0,4095 кг.
33 Золотник — старая русская мера веса (массы), равная 4,266 г или 1/96 фунта.
34 ЧЦХД. Ф. р-279. Оп.1. Д. 79. Л. 2; Д. 80. Л. 19.
35 Там же. Д. 78. Л. 5.
36 Там же. Д. 15. Л. 8,13, 25.
37 Там же. Д. 80. Л. 28, 91, 93. 38. Там же. Д. 81. Л. 18.
39 Там же. Д. 4. Л. 9.
40 Там же. Д. 60. Л. 35.
41 Там же. Л. 43.
42 Там же. Д. 15. Л. 31; Д. 80. Л. 86.
43 Там же. Д. 7. Л. 87.
44 Там же. Д. 1. Л. 22.
45 Там же. Л. 40.
46. Там же. Д. 16. Л. 24.
47 Там же. Д. 32. Л. 35.
48 Там же. Д. 80. Л. 86.
49 Там же. Д. 15. Л. 42.
50 Там же. Д. 86. Л. 3.
51 Там же. Оп. 1. Д. 35. Л. 26, 37; On. 2. Д. 4. Л. 5.
52. Там же. On. 2. Д. 2. Л. 4
53 Там же. On. 1. Д. 59. Л. 60, 117; On. 2. Д. 1. Л. 9, 28. 54. Там же. On. 1. Д. 59. Л.
34.