Что представляла собою братия Кирилло-Белозерского монастыря в период, предшествовавший секуляризации 1764 года - этой важнейшей реформы православных монастырей в России? Какие изменения происходили в ней под влиянием жесткого государственного регламентирования, ставшего нормой правительственной политики еще со времен Петра Первого? Была ли предсекуляризационная пора временем необратимых утрат и потерь для традиционного строя жизни кирилловской братии?
Ответы на эти вопросы были бы весьма существенны для дальнейшего изучения истории Кирилло-Белозерского монастыря синодальной эпохи, а учитывая его особое место в семье северорусских обителей, - и для истории русского монашества в целом. К сожалению, историография, как церковная, так и светская, предпочла при исследовании эпохи XVIII века сосредоточиться на проблемах государственно-церковных отношений, становления нового статуса церковного управления и судеб монастырских имений. Предсекуляризационные перемены собственно в монашестве так и не стали специальной темой.
В статье предпринимается попытка раскрыть эту тему главным образом на материалах Вологодской духовной консистории конца 1720 - начала 1760 годов (в рассматриваемое время Кирилло-Белозерский монастырь располагался на территории Вологодско-Белозерской епархии). В нашем распоряжении имеются "Штатные расписания и ведомости", "Списки иеромонахов, монахов и других лиц", "Ведомости монашествующим", "Рапорты и доношения о количестве монахов" и тому подобные документы учетно-статистического характера, ярко отражающие систематический государственный контроль за монастырскими штатами. Использовались также и материалы монастырского делопроизводства, среди которых большое место занимает переписка монастырских и епархиальных властей о своевременном пополнении братии.
Выявленный круг источников весьма специфичен. Он не может претендовать на всестороннее освещение всей заявленной темы (например, он не дает возможности уяснить многие перемены в повседневном укладе Жизни обители, в духовно-молитвенном настрое иноков и т. п.), но наблюдения о характерных изменениях в составе братии сделать позволяет.
Отметим, что в статье речь идет лишь о братии, то есть о монахах - о тех, кто принял постриг, восприял иноческий сан. Это замечание считаем необходимым высказать хотя бы потому, что в стенах монастыря постоянно или временно проживало, а также трудилось немало иных лиц. В качестве примера приведем данные за 1738 год: официальная статистика числит за монастырем 81 монашествующего (от архимандрита до рядового монаха) и 415 иных лиц (белых попов и дьяконов, слуг, работников, "монастырских солдат", мастеров, конюхов, "присланных по указу для содержания" и др.) 1. Названное ограничение в наибольшей степени отвечает задачам статьи, так как позволяет выявить изменения в собственно монашеской корпорации - духовном ядре монастырских насельников.
Прежде всего источники позволили представить изменения общего количества монахов2:
в 1727 году
-205,
в 1751 году
-62,
в 1735 году
- 160,
в 1755 году
-46,
в 1738 году
-81,
в 1757 году
-51,
в 1740 году
-63,
в 1761 году
-27,
в 1745 году
-82,
в 1764 году
- 48.
Наибольшее сокращение (более чем в 3 раза!) кирилловской братии произошло с конца 1720-х до конца 1730-х годов, в десятилетие правления Анны Иоанновны. В царствование Елизаветы Петровны уменьшение численности братии продолжалось, но не было столь явным и прямолинейным.
Вместе с тем сопоставление численности братии Кирилло-Белозерского монастыря и других вологодских обителей показывает, что даже при указанном сокращении она оставалась относительно многолюдной. Так, в 1757 году в Спасо-Прилуцком монастыре числилось 23 монаха, в Павло-Обнор-ском - 13, в Корнилиево-Комельском - 11, Спасо-Каменном - 8, Ферапонтовом - 5 и т. д.3 По сведениям обер-прокурора, представленным императору Петру III в январе 1762 года, в Вологодской епархии на один мужской монастырь в среднем приходилось 5 монахов: меньше было только в Холмогорской и Устюжской епархиях Русской Православной церкви4. Так что на этом фоне братия Кирилло-Белозерского монастыря была хотя и убывающей численно, но все еще людной даже на общероссийском фоне: среднее количество монахов, например, даже в самых благополучных епархиях было намного меньше (в Московской епархии - 20, в Ростовской - сокращение братии повлекло за собой изменения в привычном соотношении различных групп монашествующих. Ярче всего это проявилось в увеличении доли монахов, имеющих священный сан, то есть иеромонахов и иеродиаконов. В 1735 году их было 18 (11 процентов), в 1738 - 14 (17 процентов), в 1740 - 13 (20 процентов), в 1745 - 22 (27 процентов), в 1751 - 17 (27 процентов), в 1755 - 15 (33 процента), в 1757 - 18 (35 процентов), в 1761 - 17 (63 процента), в 1764 - 25 (52 процента). Приведенные количественные показатели нарастают лишь в относительном значении, в абсолютном же они достаточно стабильны: число священномонахов, считая настоятеля и наместника, не опускается ниже 13 (в том числе рядовых иеромонахов - 8-9), но и не превышает 18 (в том числе иеромонахов - 13). Самая большая цифра относится к 1764 году - 25 священномонахов: год секуляризации, вероятно, создавал условия для некоторого исключения из правила. Отметим, правда, что реальное количество служащих иеромонахов в 1764 году было меньше, так как двое из них пребывали в приписных монастырях, один находился в Петербурге, а четверо были в преклонных летах. Другими словами, и в этом году фактическое количество служащих священномонахов не превышало 18 (в том числе иеромонахов - 13).
Последовательные усилия монастырских властей, направленные на сохранение стабильного количества иеромонахов и иеродиаконов, понятны: они определялись необходимостью поддерживать суточный литургический круг в важнейших храмах обители. Именно эти аргументы названы в служебной переписке настоятеля монастыря архимандрита Вавилы и епископа Вологодского и Белоезерского Пимена в 1747 году5. В тот год количество монастырских священников уменьшилось до опасного минимума: 4 иеромонаха и 2 белых священника, проживавших в монастыре. А поскольку, по сведениям настоятеля, ежедневные богослужения и требо-исправление совершались в 5 храмах, то "в священнослужении показанным иеромонахам весьма не без трудности". Монастырские власти просили направить в обитель не менее четырех иеромонахов или вдовых белых священников. Таким образом, очевидна логика монастырских властей в этом вопросе - количество священномонахов должно в два раза превышать количество ежедневно совершаемых литургий. Вероятно, этим и объясняется относительно стабильное количество иеромонахов на фоне стремительно сокращающейся рядовой братии.
Отметим, что такая стабильность имела и свои весьма выразительные последствия. Во-первых, как уже упоминалось, монастырские власти время от времени добивались перевода в кирилловскую братию иеромонахов из других монастырей. Так, в 1738 году были переведены: иеромонах Петр (Софрониев) из Московского Богоявленского монастыря, иеромонах Мел-хиседек из Вологодского Свято-Духова монастыря, иеромонахи Сергий и Алексий (Воробьев), в 1747 году - иеромонах Антоний из Ферапонтова монастыря, в 1750 году - иеромонах Иаков (Паскин), в 1754 году - иеромонахи Иерофей (Сиземский) и Гавриил (Черовский), в 1755 году - иеромонах Варфоломей (Суцкой) из Семигородней пустыни, иеромонах Иоанн из Спасского Вожеозерского монастыря, иеромонах Исаакий из Казанской Рябининой пустыни, иеромонахи Иринарх и Павел (Вочем-ский), в 1761 году - иеромонахи Илларион и Александр (Шолский)6. Есть основания полагать, что часть названных иеромонахов переводилась лишь на определенное время, для поддержания должного количества священнослужителей: например, переведенный в Кирилло-Белозерский монастырь в 1755 году из Рябининой пустыни иеромонах Исаакий в 1759 году вновь значится в той же пустыни, а иеромонах Варфоломей, переведенный В Кирилло-Белозерский монастырь в том же 1755 году, через пять лет значится строителем Покровской пустыни на Перевесье7. Волей-неволей в составе священномонахов Кирилло-Белозерского монастыря нарастала доля иноков, оказавшихся здесь временно и не по своей воле, к тому же изначально не связанных с кирилловской братией.
Во-вторых, широко практиковались переводы в монастырь "праздно-живущих" вдовых священнослужителей. Так, в 1741 году были переведены два священника (41 года и 75 лет) и один диакон (40 лет), в 1742 году - четыре священника (40, 45, 70 и 75 лет), в 1744 году - один священник (71 года), в 1747 - три священника (40 лет, 51 и 61 года) и два диакона (38 и 62 лет) и т. д.8 Как правило, все они ранее служили в приходских храмах Белозерского уезда. Некоторые из них впоследствии просили архимандрита с братиею восприять "всераздельно и нераскаянно монашеский чин". Таким образом, увеличивалась и доля священномонахов, проживших значительную часть, а то и почти всю жизнь в миру и, вероятно, изначально не стремившихся к иночеству.
Штаты, установленные для Кирилло-Белозерского монастыря в 1764 году, предусматривали наличие 8 иеромонахов. Нетрудно заметить, что с учетом сверхштатных монахов-священников, какое-то количество которых подразумевалось несомненно, и после секуляризации планировалось сохранение того же количества священноиноков.
Источники фиксируют три группы монастырских послушаний:
а) клиросные послушания - псаломщики, пономари, головщики, кенархисты и т. п.;
б) хозяйственные послушания - хлебодар, чашник, огородник, конюшенный, сушиленный, рухлядный, поваренный;
в) послушания, обеспечивающие суточный богослужебный и жизненный ритм монастырской жизни, - будиленный, трапезный, звонарь, свечник, просвиренный и т. п.
Рассмотрим, как распределялись среди братии указанные послушания в 1745 году. Из 82 иноков имели священный сан 22: 2 архимандрита (настоятель Кирилло-Белозерского монастыря и проживающий на покое архимандрит Гавриил из Новгородского Хутынского монастыря), 1 иеромонах-наместник, 6 служащих иеромонахов, 4 неслужащих иеромонаха "за старостию", 8 служащих иеродиаконов, из коих один указан как ризничий, а другой как книгохранитель, 1 неслужащий иеродиакон. Из 60 монахов, не имевших священного сана, исполняли клиросные послушания 10 человек (2 головщика, 3 псаломщика, 1 кенархист, 4 пономаря), хозяйственные - 14 человек (казначей, "житейной", "конюшенной", крепостной, "рухлядной", "хлебенной", "сушиленной", "трапезной", 6 монахов значились "в поморских рыбных и соляных промыслах промышленниками"), послушания, обслуживающие суточный и богослужебный ритм, - 2 монаха ("просвиряк", "будиленной"). Таким образом, 26 монахов именовались "служебными", имели постоянные и ответственные послушания в важнейших сферах повседневной хозяйственной и духовной жизни монастыря. Еще 24 обозначены как "рядовые монахи", и 10 монахов именовались "больничными". Отметим, что в 1745 году "за малоимением монахов" псаломщиками значилось еще и 13 "бельцов"9.
Через десять лет, в 1755 году, из 46 монахов имели священный сан 15 человек (архимандрит, наместник-иеромонах, 5 иеромонахов и 5 иеродиаконов, а также 3 неслужащих иеромонаха). Из не имевших священного сана (31 монах), исполняли клиросные послушания 3 (пономари), хозяйственные - 8 (казначей, "житенной", крепостной хранитель, "конюшенной", "сушиленной", "трапезной", "хлебенной", "поваренной"), к третьей группе можно отнести лишь одного "просвиренного". Еще 13 было отнесено к рядовым монахам, 6 - к больничным . Таким образом, количество служебных монахов сократилось более чем в 2 раза и составило лишь 12 человек. Это произошло прежде всего за счет первой и третьей групп послушаний. Что же касается перечня хозяйственных послушаний, то он остался почти без изменений - отсутствовали лишь монахи "в поморских рыбных и соляных промыслах". Так убывающая братия сохраняла контроль над важнейшими сферами внутримонастырского хозяйства.
Наконец, рассмотрим 1761 год, в рамках которого источники фиксируют самую малочисленную братию за все предсекуляризационные десятилетия. Из 27 монахов имели священный сан 17 (архимандрит, наместник в сане игумена, 5 иеромонахов, неслужащий иеромонах и иеросхимонах, 8 иеродиаконов). Из оставшихся 10 братьев, не имевших священного сана, 1 значился казначеем, 1 - "хлебенным", 1 - "трапезным", 1 - "в поморских рыбных и соляных промыслах", 3 значились "хлевостроителя-ми" и 3 - "больничными". Рядовых монахов не фиксируется. Как видно, первая и третья группы послушаний уже не упоминаются вовсе. Вероятно, они исполнялись не монахами, а бельцами. Что же касается группы хозяйственных послушаний, то обязанности житника, конюшенного и крепостного исполняли иеродиаконы, совмещая их с чредой священнослужения. Послушания "рухлядного" и "сушиленного" не значатся, но зато появилось послушание эконома, возложенное также на иеродиакона11.
Итак, источники сохранили свидетельства о главных изменениях в соотношении различных групп монашествующих накануне секуляризации:
из кирилловской братии, во-первых, довольно интенсивно "вымывались" и в конце концов окончательно исчезли рядовые монахи, во-вторых, братии не определялись клиросные послушания в качестве самостоятельных, в-третьих, накануне секуляризации порой не было возможности определять специальные послушания, призванные обслуживать традиционный жизненный и богослужебный ритм обители.
Стоит обратить внимание на то, что некоторые монахи по многу лет исполняли весьма ответственные послушания. Иеромонах Симон (Ива-чевский) на протяжении 11 лет (1740-1751 гг.) являлся уставщиком, книгохранителем и ризничим одновременно. На него возлагались обязанности по соблюдению монастырского устава, сбережению и учету ценностей ризницы, хранению, выдаче книг и пополнению монастырской библиотеки. После него в течение десяти лет, до 1761 года, эти послушания, кроме уставщика, лежали на иеродиаконе Александре (Вологжанине). Уставщиком обители с 1751 по 1764 год был иеродиакон Киприан (Крепов). Одним словом, наиболее постоянными были послушания, в первую очередь связанные с духовными традициями обители и требующие немалых знаний и опыта.
Обращает на себя внимание и стабильность состава начальствующих лиц монастыря - настоятеля, наместника, казначея. Так, в 1734 году настоятелем Кирилло-Белозерского монастыря был определен архимандрит Вавила (Ивановский). По данным К. В. Харламповича, он был родом из малороссов12. В Вологодской епархии появился, вероятно, вместе с известным епископом Афанасием (Кондоиди), занявшем Вологодскую кафедру в 1726 году. В Кирилло-Белозерский монастырь был определен из архимандритов Корнилиево-Комельского монастыря в последний год архиерей-ства Афанасия. В 1734 году Архимандриту Вавиле было 38 лет от роду. Он возглавлял обитель 27 лет, вплоть до своей кончины в 1761 году. В ней же и был погребен 13.
Вторым лицом в монастыре еще в конце XVII века источники называют келаря, ведавшего, как известно, главным образом вопросами не духовного, а как бы внешнего монастырского обустройства. Однако в источниках 1730-1760-х годов келарь ни разу не упоминается, в них употребляется иное именование второго лица - наместник. Вероятно, это отражало общее ослабление в те годы самостоятельности монастыря в финансовых и хозяйственных вопросах. Почти 20 лет - с 1738 по 1757 год - наместником был иеромонах Дмитрий (Коленецкий). С 1740 (?) и до 1757 года казначеем был монах Ефимий (Молчин). Словом, в сложные для обители 1740-1750-е годы ее возглавляла, если позволительно будет так назвать, одна "команда". Этим Кирилло-Белозерский монастырь заметно отличался от других монастырей епархии, где смена настоятеля, а вслед за этим и остальных начальствующих лиц, была явлением довольно частым. Так, по нашим подсчетам, в 1759 году 24 настоятеля из 36 исполняли свои обязанности менее двух лет14.
В "Летописи событий Кирилло-Белозерского Успенского монастыря 1397-1893 гг.", составленной архимандритом Иаковом, еще для периода XVII века упоминается наличие в монастыре собора из десяти соборных старцев15. Среди них, помимо настоятеля, упоминаются, как правило, келарь, казначей, житник и ризничий. Для начала XVIII века источники формально никакого собора старцев уже не фиксируют. Но в некоторых документах 1730 - начала 1740-х годов в отдельную группу выделяются наместник, казначей, уставщик, ризничий, житник, конюшенный, крепостной, рухлядный и книгохранитель - 9 монахов. Иногда в эту группу зачислялся и пребывающий в монастыре на покое бывший архимандрит или игумен какого-либо известного монастыря. Рискнем высказать предположение, что de-facto собор все-таки существовал.
Однако уже в документах 1750-х годов разглядеть его даже de-facto не удается. Официальная статистика и система учета монахов не предусматривали упоминания собора старцев, и, как правило, отдельно выделяется и признается в качестве особых "начальствующих" монахов лишь известная триада - настоятель, наместник и казначей.
Несколько штрихов к состоянию братии в год секуляризации и введения монастырских штатов. По данным "Расписания о монастырях и монашествующих за 1764 год" 16, в Кирилле-Белозерском монастыре значились: архимандрит, игумен-наместник, 14 иеромонахов (трое находились в послушаниях за пределами монастыря), 9 иеродиаконов (один находился за пределами монастыря), 17 монахов, считая проживавших в приписных пустынях, 6 "больничных" монахов, итого - 48.
По штатам же 1764 года в монастыре 1-го класса полагалось иметь 33 монаха: архимандрита, наместника, казначея, 8-х иеромонахов, 4-х иеродиаконов, 2-х пономарей, просвиренного, ключника-хлебодара, чашника, 8-х рядовых монахов и 5-х "больничных". Таким образом, фактически братия монастыря превышала предлагаемые штаты. Напомним, что еще за три года до того в братии числилось лишь 27 иноков.
Увеличение братии в преддверии введения штатов, возможно, не было случайным. Можно говорить о хорошей осведомленности нового настояте ля архимандрита Симона (Лагова), переведенного сюда в 1761 году из Новгородского Антониева монастыря, о предстоящих секуляризационных планах. В год секуляризации он был членом Синода, а впоследствии стал сначала епископом Костромским, затем Рязанским. Был близким другом святителя Тихона Воронежского, с которым учился в одной семинарии и в один день был пострижен в монашество17.
Изучив сведения о фактическом составе братии. Вологодская консистория сделала заключение: "Итак, сверх штатного положения имеется во оном монастыре 16 человек (так в документе. - А. К..), которых, за неимением куда поместить, надлежит оставить в том же монастыре, пока они выбудут". На документе имеется резолюция епископа Вологодского и Белоезерского Иосифа (Золотого): "Быть по сему".
Добавим, что ждать, "пока они выбудут", было недолго - 11 монахов перешагнули 70-летний возраст. Уже в 1780 году в монастырской братии значились: архимандрит, иеромонах-наместник, иеромонах-казначей, 3 иеромонаха, один заштатный архимандрит, 4 иеродиакона, 2 монаха-пономаря, просвиренный, ключник-хлебодар, чашник, 4 рядовых монаха и 5 "больничных" - всего 25 монахов. Еще 6 монашеских "вакансий" занимали бельцы, в том числе 3 белых священника18.
Итак, перемены в братии Кирилло-Белозерского монастыря в пред-секуляризационные десятилетия очевидны и глубоки. Они, несомненно, сказались на всей дальнейшей истории обители, отражая одновременно и общие тенденции в эволюции монашеских корпораций раннего синодального времени: резкое уменьшение братии, сокращение (вплоть до полного исчезновения) рядовых монахов и нарастание доли священноиноков, увеличение удельного веса особой группы иеромонахов - на время "прикомандированных" к обители или пришедших "из мира" и ставших таковыми не по собственной воле, перераспределение монастырских послушаний с целью сохранения главного - обеспечения духовно-литургической жизни и контроля за вотчинно-хозяйственной деятельностью обители, отмирание традиционного совета старцев и переход к полубюрократической триаде "начальствующих" и др. В то же время не подлежит сомнению, что духовный опыт кирилловской братии, ее относительная людность даже в это сложное время, а также стабильное настоятельство и сосредоточение сил на важнейших участках монастырской жизнедеятельности позволили ослабить удары 1720-1760-х годов и достойно приготовиться к новому периоду своей истории.
1. ГАВО. Ф. 496. On. 1. Д. 1261. Л. 44-65.
2 Там же. Д. 1228. Л. 32; Д. 1135. Л. 20-27 об.; Д. 1261. Л. 44-65; Д. 1332. Л. 3-23 об.; Д. 1545. Л. 2-18.; Д. 1769. Л. 22 об.-35 об.; Д. 1928. Л. 14-16.;
Д. 2079. Л. 2-6, 65-68 об.; Д. 2321. Л. 3-7; Д. 2473. Л. 5-8.
3. Там же. Д. 2079.
4. Завьялов А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. СПб., 1900. С. 346-347.
5. ГАВО. Ф. 496. On. 1. Д. 1366.
6 Там же. Д. 1261. Л.45-46; Д. 1366. Л. 25; Д. 1709. Л. 8; Д. 1880. Л. 25, 27, 29. 32; Д. 2321. Л. 4-5. К сожалению, не для всех перечисленных иеромонахов удалось выявить монастыри их прежнего пребывания.
7 Там же. Д. 2231. Л. 7, 15 об.
8. Там же. Д. 1366. Л. 4-5, 27-30; Д. 1401. Л. 21, 62.
9. Там же. Д.1545. Л. 2-5 об., 17 об.-18.
10 Там же. Д. 1928. Л. 14-16.
11. Там же. Д. 2321. Л. 3-7.
12. Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. I. Казань, 1914. С. 605.
13. ГАВО. Ф. 496. On. 1. Д. 2337. Л. 2-4.
14 Там же. Д. 2231.
15 Летопись событий Кирилло-Белозерского Успенского монастыря. 1397-1893 гг. (Публикация Г. О. Ивановой и А. В. Смирновой) // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. II. Вологда, 1997. С. 309.
16 ГАВО. Ф. 496. On. 1. Д. 2473.
17. Амвросий. Описание Кириллова Белозерского монастыря. М., 1811. С. 41; Поселянин Е. Русская Церковь и русские подвижники XVIII века. СПб., 1905. С. 79.
18. ГАВО. Ф. 496. On. 1. Д. 3409. Л. 6-7.