На протяжении многих веков основную часть населения России составляло крестьянство. Губернии и уезды Европейского Севера страны не были исключением. В первой половине XIX века около 90 процентов жителей Великоустюгского уезда представляли «сельские поселяне». Однако они не являлись однородной массой населения, а подразделялись на различные категории. Среди них преобладали государственные крестьяне, на которых в первой половине XIX века приходилось более 80 процентов жителей уезда1. Не случайно в имеющихся изданиях аграрная часть истории Великоустюгского уезда представлена в основном примерами (далеко не полными) из жизни казенных крестьян и отчасти половников. О проживании же в уезде удельных крестьян в лучшем случае лишь упоминается2.
До начала XIX века удельные крестьяне в структуре населения Великоустюгского уезда не были представлены. Впрочем, данная категория сельских жителей появилась в России только в 1797 году, после изменения статуса дворцовой собственности, Удельные крестьяне призваны были материально обеспечивать младших членов императорского дома3. Владения последних с течением времени изменялись за счет обмена или покупок земли и крестьян, в том числе и на Севере.
В сентябре 1804 года в удельное ведомство перешло имение княгини Шаховской (за 145 тысяч рублей ассигнациями), которое располагалось в Великоустюгском и Сольвычегодском уездах. Это частное владение появилось здесь после «опалы» князя Шаховского в середине XVII века и высылки его на «воеводство в Соль Вычегодскую». К моменту сделки за вотчиной Шаховских числилось 26 054 десятины земли, 76 селений, 888 крепостных ревизских душ мужского пола и 1094 — женского пола (наличных — соответственно 968 и 1125 человек), 26 половников. Из названного числа селений в Великоустюгском уезде располагались села Царевоконстантиновское и Вандокурское и 29 деревень, в которых проживало 476 ревизских душ мужского пола (далее — д. м. п.)4. По VI ревизии (1811) в уезде проживало уже 509 д. м. п. удельных поселян, по VII ревизии (1816) — 519 душ, по VIII (1836) — 585 и по X ревизии (1857— 1858) — 694 д. м. п.5 Как видно из приведенных данных, с 1805 по 1858 год увеличение населения в удельной деревне Великоустюгского уезда составило 218 учтенных по ревизиям д. м. п., или примерно 46 процентов (в среднем менее 0,9 процента за год). При этом число селений сократилось с 31 до 25, или на 19 процентов, что привело к росту людности удельных деревень и сел в уезде6. Если в 1805 году здесь на одно селение приходилось в среднем около 15 д. м. п., то в 1858 году — примерно 28 д. м. п.
Удельные владения в Великоустюгском уезде располагались в низовьях реки Сухоны. Верховным собственником этих владений, как уже говорилось, являлась царская семья, а управление осуществлялось через Министерство уделов, с 1826 года — через Департамент уделов Министерства двора и уделов. На местах создавались удельные отделения и приказы, «начальствующий» штат которых (головы, старосты, писари и др.) избирался на крестьянских сходах из числа «удельных поселян», а затем утверждался чиновниками. Эти низовые подразделения объединялись вначале в удельные экспедиции, затем — в удельные конторы (имения). В границах бывшего имения княгини Шаховской на территории Великоустюгского и Сольвычегодского уездов в 1805 году было создано Кузнецовское отделение, которое до 1808 года подчинялось Архангельской удельной экспедиции, затем — Вологодской удельной конторе, а с 1858 года — Вельской удельной конторе7.
Правовое положение удельных крестьян изначально не было четко определено. Оно регулировалось и изменялось по мере выявления неясностей или сомнений указами царя, Сената и ведомственными распоряжениями удела. До 1808 и после 1858 года удельные крестьяне по своему правовому статусу приближались к государственным крестьянам, то есть были существенно свободнее помещичьих крепостных. Именно в эти периоды удельные поселяне могли приобретать и продавать земли, движимое и недвижимое имущество в городах от своего имени, относительно свободно отлучаться из своих селений, производить раздел семей и имущества и др. По уголовным и гражданским делам они подлежали общим нижним земским и волостным судам. С 1808 по 1858 год правовое положение удельных крестьян начинает приобретать явные крепостнические черты. В это время различные сделки по купле земельных угодий и имущества в городах крестьяне имели право оформлять только на удельное ведомство, а право продажи собственного имущества было отменено вовсе. Большинство судебных тяжб стала разбирать удельная администрация. Следствия по уголовным делам проводила земская полиция с обязательным участием удельных чиновников. Последние вели и все дела в судах. Крестьяне на судебные разбирательства не допускались и не имели права даже на наем своих поверенных. Крестьянам заметно ограничили право ухода на заработки. Удел стал активно вмешиваться не только в хозяйственные дела крестьян, увеличивать налоги, вводить другие крепостнические нормы (о чем речь пойдет далее), но и пытался регламентировать семейные отношения своих поселян. В частности, при разделении семей необходимо было выдержать определенные нормативы по численности работников, количеству земли, скота и т. д. и получить разрешение на подобные действия в удельной конторе8. В результате это приводило к семейным конфликтам, самовольным разделам, вынужденному проживанию фактически самостоятельных семей под одной крышей (формально считаясь одной семьей)9. Так, в 1860 году в удельной деревне Великоустюгского уезда было зафиксировано 169 семей (дворов), но они проживали в 156 домах10.
Обобщая сказанное, подчеркнем, что с течением времени правовое положение удельных крестьян значительно изменялось. И нет сомнения, что на всем протяжении своего существования они составляли отдельную категорию феодально-зависимого населения, не смешиваясь с другими группами.
Считалось, что основой благосостояния удельных крестьян Великоустюгского уезда было сельское хозяйство. Однако уже на Уровне оценки степени обеспеченности крестьян землей можно
усомнится в безоговорочном принятии данного вывода. Земельными угодьями удельные крестьяне уезда были обеспечены недостаточно. В архивных источниках сведения о размерах этих угодий за разные годы не намного, но отличаются. Формально, как упоминалось, за имением княгини Шаховской числилось 26 054 десятины земли, из которых в Великоустюгском уезде было около 5,5 тысячи десятин. Однако после покупки имения выяснилось, что в «безусловном владении» находилось только 2,5 тысячи десятин, а примерно 14 тысяч десятин — в «спорном». Из спорных земель удел стал требовать для своих крестьян 2982 десятины и в конце концов добился этого". К началу отмены крепостного права в распоряжении удельных крестьян Великоустюгского уезда находилось 1880 десятин обрабатываемых угодий и 2577 десятин леса (табл. 1). Кроме того, числилось еще около одной тысячи десятин неудобной земли (озера, ручьи, болота и тому подобные участки)12. В дальнейших подсчетах эта земля не будет учитываться. Таким образом, основная часть удобных земельных владений Кузнецовского отделения располагалась на территории Сольвы-чегодского уезда (2919 десятин обрабатываемых земель, или около 61 процента, и 14 551 десятина леса, или примерно 85 процентов). Поэтому здесь накануне реформы на одну ревизскую д. м. п. приходилось 4,6 десятины усадьбы, пашни и сенокоса, а в удельной деревне Великоустюгского уезда — всего 2,7 десятины13.
Правда, пашней крестьяне были обеспечены примерно одинаково. К 1863 году в целом по Кузнецовскому отделению на 1 ревизскую д. м. п. приходилось 1,1 десятины пашни, а на территории Великоустюгского уезда — 1,2 десятины14.
Земельные наделы между удельными селениями и волостями Великоустюгского уезда распределялись неравномерно (см. табл. 1). Здесь стоит отметить один факт. Удельные приказы и отделения подразделялись еще и на волости (после реформы 1863 года первые будут переименованы в волости, а собственно волости — в сельские общества по образцу государственной деревни). Эти волости (сельские общества) действовали на принципах самоуправления и представляли собой крупные крестьянские общины. Основная задача их заключалась в регулировании двух, на первый взгляд, не связанных между собой проблем: полный и своевременный сбор налогов и податей и перераспределение пашенных угодий. В рамках таких волостей производилось уравнительное перераспределение пашни. Переделы еще с конца XVIII века были всеобщими и обязательными15. Эта операция подразделялась на ряд этапов и проходила через каждые 5—10 лет. Вначале на волостном сходе с учетом площади пашни и ревизских д. м. п. определялся душевой надел в среднем по волости. Затем к селениям, в которых душевые наделы получались меньше, чем в среднем по волости, «отписывалась» соответствующая часть пашни от «многоземельных» селений. Между такими деревнями расстояние могло достигать десятка верст. Но таким образом душевые наделы уравнивались по всем селениям конкретной волости.
Таблица 1
ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ УДЕЛЬНЫХ КРЕСТЬЯН ВЕЛИКОУСТЮГСКОГО УЕЗДА
НАКАНУНЕ РЕФОРМЫ 1863 ГОДА
(в десятинах)
Лес находился в распоряжении всех крестьян, отдельные его участки никогда не приписываюсь к каким-либо селениям и волостям, поэтому его площадь по волостям определена по числу душ и средним душевым размерам в удельной деревне Великоустюгского уезда.
Источники: РГИА. Ф. 515. Оп. 71. Д. 2181. Л. 1 об.-8; Оп. 74. Д. 97. Л. 4-56.
На этом процедура «уравнительности» не заканчивалась. На последнем этапе в рамках селений (сельских общин) пашня вновь перераспределялась, но уже между дворами. Здесь с учетом экономического состояния двора (число работников, наличие рабочего скота и инвентаря и других обстоятельств) крестьянские семьи и получали пашенные угодья. Их размеры могли быть в 3/4, 1/2, 2 1/3 и т. д. надела, который именовался «душой». В зависимости от размера надела и определялись размеры податей и налогов, других денежных сборов и объемы выполнения натуральных повинностей каждого двора16. При такой практике «уравнительных» переделов земли конкретный двор, например в «многоземельной» Кузнецовской волости, вполне мог иметь меньше пашни, чем другой двор в «малоземельной» Удимской волости. С другой стороны, становится невозможным определение тенденции обеспеченности пашней каждого двора. Эту обеспеченность можно фиксировать лишь за определенный период времени. Позднее она могла меняться в силу изменений экономического состояния той или иной семьи и решений волостного и сельского сходов. Поэтому общая оценка пашенного землепользования может быть только из расчета среднедушевых наделов. Последние в удельной деревне Великоустюгского уезда в течение первой половины XIX века ни по одному из выявленных источников не превышали 1,5 десятины.
На наш взгляд, характеристика обеспеченности крестьян пашенными угодьями во многом может быть дополнена при определении уровня земледелия, что предполагает выявление и анализ показателей урожайности, душевых посевов и чистых сборов и обеспеченности населения своим хлебом. Отметим, что в рассматриваемый период урожайность хлебов определялась в «самах» (соотношение собранного зерна к посеянному). Посевы и сборы хлебов учитывались в четвертях (в одной четверти было 8 четвериков, или 64 гарнца). Это были меры объема, поэтому вес четверти разных зерновых культур различался. Так, по контрольным взвешиваниям «под гребло» в удельной деревне Вологодской губернии в 1861 году вес одной четверти ржи составил около 8,6 пуда, ячменя — 6,8 пуда, овса — 5,2 пуда17.
Для определения уровня земледелия необходимо оперировать показателями посевов и чистых сборов (валовый сбор минус посев), под которыми понимаются среднегодовые данные в четвертях за определенный период в расчете на одного человека. При этом показатели душевых чистых сборов позволяют оценить степень обеспеченности населения своим хлебом, что определяется в процентах от минимальной нормы потребления хлебов. В этом случае необходимо учитывать, что, по нашему мнению, минимальная годовая норма потребления зерновых на одного человека составляла тогда около трех четвертей. Из этого объема примерно 1,5 четверти озимых, 0,25 четверти овса и 0,75 четверти прочих яровых уходило собственно на пропитание человека и около 0,5 четверти фуражного зерна — для содержания рабочего скота18. В связи с отсутствием сведений по некоторым годам мы вынуждены оперировать показателями душевых посевов и чистых сборов хлебов не только по удельной деревне Великоустюгского уезда, но и по Кузнецовскому отделению. Однако эти показатели по названным территориям не столь уж и отличались. Данный факт иллюстрируют материалы таблицы 2, которые свидетельствуют, что за 1823—1825 и 1854— 1857 годы душевые посевы зерновых в удельной деревне Великоустюгского уезда и Кузнецовского отделения фактически совпадали, а аналогичные показатели по чистым сборам хлебов отличались лишь на сотые доли четверти.
Таблица 2
ПОСЕВЫ ХЛЕБОВ В УДЕЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ ВЕЛИКОУСТЮГСКОГО УЕЗДА
И КУЗНЕЦОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ В 1823-1825 И 1854-1857 ГОДАХ
(в четвертях на человека в среднем за периоды)
Источники: ГАВО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 31; Ф. 18. Оп. 1. Д. 493, 507; РГИА. Ф. 515. Оп. 12. Д. 1954, 1961, 1966, 1972; Ф. 1253. Оп. 1. Д. 2611. Ж. ст. 350; Ф. 1287. Оп. 2. Д. 1876.
В течение первой половины XIX века в земледелии удельной деревни Великоустюгского уезда существенных изменений не наблюдалось. Пашню пахали традиционной сохой (как правило, в яровом поле дважды — осенью и весной), ежегодно вносили удобрения (навоз), преобладала трехпольная система севооборота. Практически единственной озимой культурой являлась рожь. В яровом клине крестьяне выращивали главным образом ячмень и овес. Посевы пшеницы, гороха, льна и конопли производились ежегодно, но в незначительных размерах.
В рассматриваемый период общие посевы на полях удельной деревни Великоустюгского уезда увеличились. Однако это увеличение «поглощалось» приростом населения. В результате, как показывают данные таблицы 3, среднедушевые посевы хлебов не имели явной тенденции к росту. Фактически удельные крестьяне и Великоустюгского уезда, и Кузнецовского отделения поддерживали посевы зерновых на уровне 0,39 — 0,40 четверти на душу в год. Правда, если в яровом клине эти показатели колебались от 0,24 до 0,28 четверти, то в озимом поле они имели заметный прирост. Этот прирост в удельной деревне уезда с 1812 — 1815 по 1854 -1857 годы составил около 36 процентов (с 0,11 до 0,15 четверти), по Кузнецовскому отделению — с 1805— 1807 по 1952— 1857 годы — примерно 25 процентов (с 0,12 до 0,15 четверти).
Таблица 3
ОСНОВНЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ УРОВНЯ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ В УДЕЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ
ВЕЛИКОУСТЮГСКОГО УЕЗДА И КУЗНЕЦОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ
В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
Примечания: 1. Обеспеченность в процентах подсчитана исходя из нормы в 3 четверти зерновых на человека в год, включая 1,5 четверти озимых и столько же яровых хлебов. 2. Процентные показатели при одинаковых душевых сборах хлебов могут не совпадать в связи с сокращением чисел.
Источники: ГАВО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 31; Ф. 18. Оп. 1. Д. 410, 493, 507, 519, 524; РГИА. Ф. 515. Оп. 10. Д. 55-59, 61-65, 69; Оп. 12. Д. 415-419, 1954, 1961, 1966, 2070, 2074; Ф. 1253. Оп. 1. Д. 2611. Ж. ст. 350; Ф. 1287. Оп. 2. Д. 1876.
В первой половине XIX века урожайность хлебов в удельной деревне Великоустюгского уезда, как правило, была невелика и не превышала «сам-4». Исключением являлись 50-е годы XIX века, когда ее уровень превысил «сам-4,5». Как и по душевым посевам, в урожайности озимых прослеживалась линия на увеличение -от «сам-3,0» до «сам-5,5». В яровом поле эти показатели не обладали устойчивостью и колебались в пределах от «сам-3,0» до «сам-4,4» (см. табл. 3). Конечно, бывали годы высокоурожайные и низкоурожайные (в их чередовании какой-либо закономерности и цикличности не прослеживалось). Так, в 1814 году удельные крестьяне Великоустюгского уезда на 97 четвертей посеянной ржи собрали только около 100 четвертей, в яровом поле при посеве зерна в 190 четвертей получили всего 121 четверть19.
Показатели душевых посевов и урожайности определяли уровень чистых сборов хлебов, то есть результативность северного земледелия. В первой половине XIX века в озимом клине удельной деревни Великоустюгского уезда в соответствии с тенденцией увеличения посевов и урожайности чистые душевые сборы зерновых увеличивались, и в 1850-х годах крестьяне почти наполовину обеспечивались своим ржаным хлебом. Чистые сборы яровых не обладали такой устойчивостью и составляли от 0,55 до 0,81 четверти зерна на человека в год, что обеспечивало крестьян своим яровым зерном на 36,5-54,0 процента. Зерновыми в целом жители удельной деревни уезда самообеспечивались, как правило, примерно на треть (см. табл. 3).
Среди яровых хлебов основной недостаток крестьяне ощущали в фуражном зерне. Так, в среднем за 1805- 1807 годы при душевых посевах овса в 0,10 четверти население Кузнецовского отделения получило чистых сборов 0,29 четверти, или 38,0 процента минимальной нормы (чистые сборы ячменя, для примера, составили 0,44 четверти, пшеницы - 0,03 четверти)20. С течением времени производство овса, скорее всего, сокращалось. Во всяком случае в 1857 году душевые посевы этой культуры в удельной деревне Великоустюгского уезда равнялись 0,03 четверти, чистые сборы - 0,12 четверти (15,7 процента нормы), ячменя соответственно - 0,15 и 0,58 четверти (почти в 5 раз больше, чем овса) и пшеницы - 0,01 и 0,02 четверти21.
По сопоставимым периодам первой половины XIX века урожайность зерновых по удельной деревне Великоустюгского уезда была более высокой, чем в среднем по Вологодской губернии и удельной деревне этой губернии. Однако более весомые душевые посевы обеспечивали населению последних лучшие показатели и чистых сборов. Лишь в 50-х годах XIX века удельные крестьяне Великоустюгского уезда обеспечивались своими хлебами на уровне средних показателей по удельной деревне губернии, но не достигая все же среднегубернского результата в целом22.
Удельное ведомство долгое время не обращало внимания на производственную деятельность своих крестьян. Иной подход стал практиковаться с конца 20-х годов XIX века в рамках так называемой политики попечительства23. Это была попытка поднять результативность хозяйствования крестьян с целью увеличения дохода в пользу удела. Поначалу ведомство ограничивалось ужесточением законодательства в области своевременной уплаты налогов и повинностей, перехода крестьян в другие сословия, раздела семей и т. д. Затем более серьезное внимание стало уделяться другим сферам жизни крестьян, особенно сельскохозяйственному производству.
Важнейшим элементом политики «попечительства» стала общественная запашка24. Толчком к ее появлению послужила ситуация вокруг «сельских запасных хлебных магазинов», которые были созданы в русской деревне в XVIII веке с целью накопления запасов зерна на случай неурожайных лет. По сути «запасные магазины» являлись складами. Они пополнялись за счет ежегодных натуральных и денежных сборов с крестьян. Но в удельной деревне Севера, в том числе и Великоустюгского уезда, до 1829 года ни один из таких «магазинов» никогда не имел положенной по закону нормы запаса зерновых (2 четверти на душу). Ведь нужный запас зерна мог быть накоплен лишь в течение 32 лет бездоимочного сбора хлебов с крестьян.
В 1828 — 1829 годах в удельной деревне России часть надельной крестьянской пашни была отрезана под общественную запашку. В Кузнецовском отделении крестьяне потеряли почти 90 десятин угодий, или 7,7 процента от учтенной пашни на тот момент25. В дальнейшем площадь общественной запашки не изменилась вплоть до ее отмены с 1862 года, когда ее доля составила 5,9 процента надельной пашни26. Эту землю крестьяне обрабатывали своими силами, а собираемый хлеб частично ссыпался в «запасные магазины», частично продавался. При этом 80 процентов вырученных денег распределялось между чиновниками, оставшиеся 20 процентов аккумулировались в «хлебном капитале». На эти средства закупались новые сорта зерновых и огородных культур, улучшенные породы скота, усовершенствованные орудия труда, предпринимались меры к внедрению новых систем севооборота и т. д.
Общественная запашка позволяла не только получать средства на политику «попечительства», быстро наполнять «запасные хлебные магазины» и поддерживать в них «законную пропорцию зерна», но и сама служила своеобразным «полигоном» для «нововведений» и апробирования «земледельческих и иных новшеств». В частности, она служила ориентиром для крестьян и показывала возможности северной пашни. Конечно, под нее были выделены наиболее качественные угодья. Но все же в большой степени именно за счет качественного и своевременного ухода, за которым строго следили чиновники, на общественной запашке крестьяне добивались довольно впечатляющих результатов. Материалы таблицы 4, например, показывают, что на общественной запашке Кузнецовского отделения в среднем за 1829—1861 годы урожайность зерновых составляла от «сам-5,4» до «сам-7,5». В озимом поле на одно посеянное зерно выходило не менее 6,4 зерна (1841 — 1845), а в 1851 — 1855 годах было даже получено 9.5 зерна. Здесь урожайность даже яровых всегда была выше, чем урожайность озимых на крестьянских полях. Если бы на надельной пашне удельные крестьяне Великоустюгского уезда получали урожай, сравнимый с урожайностью на общественной запашке, они бы фактически самообеспечивались своим зерновым хлебом.
Таблица 4
УРОЖАЙНОСТЬ ЗЕРНОВЫХ
НА ОБЩЕСТВЕННОЙ ЗАПАШКЕ КУЗНЕЦОВСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ В 1829-1861 ГОДАХ
(в «самах»)
Нет данных за 1832, 1833 годы.
Источники: РГИА. Ф. 515. Оп. 12. Д. 526-2399.
Одним из заметных результатов политики «попечительства» являлось внедрение картофелеводства в хозяйства удельных крестьян. Посевы картофеля на Европейском Севере, в том числе и в Великоустюгском уезде, отмечались еще в XVIII веке. В начале XIX века они стали более частыми, но все же весьма небольшими и не повсеместными. В 1833 году удел закупил семена картофеля и ввел обязательную его посадку на всех участках общественной запашки. Однако привлекательного примера для крестьян не получилось — урожайность картофеля оказалась низкой. Несмотря на то, что ситуацию с урожайностью культуры на общественной запашке не удалось улучшить и в 40-е, и в 50-е годы XIX века27, в 1841 году удел «предписал» обязательную посадку картофеля для крестьян в размере не менее 15 сажен на рабочую душу. Те из крестьян, кто засевал на душу 600 и более сажен в поле и снимал урожай не ниже, чем на общественной запашке, получал награду — два рубля серебром и мог претендовать на награждение серебряными и золотыми медалями28. Как только в 1848 году эти поощрения отменили, так сразу наметился спад в развитии картофелеводства и площади посева культуры сократились до «узаконенной» нормы. В результате в 1854— 1857 годах в удельной деревне Великоустюгского уезда душевые посадки картофеля составляли всего 0,04 четверти, что при урожайности в «сам-2,3» обеспечило чистый сбор около 0,06 четверти29. За 1852— 1857 годы душевые посадки картофеля в Кузнецовском отделении равнялись 0,05 четверти, чистые сборы — 0,08 четверти (урожайность «сам-2,9»)30, то есть картофель выращивался в небольших объемах.
С одной стороны, путем насилия картофель был внедрен в каждое хозяйство удельных крестьян Великоустюгского уезда, с другой стороны, он оставался в основном огородной культурой. Его посадки значительно уступали объемам посевов репы, которая культивировалась во многом как полевая культура. В отчетах о крестьянских огородах удельной деревни Великоустюгского уезда вначале отмечались посадки, наряду с репой, лишь редьки, капусты и лука, с 1826 года — моркови, свеклы и брюквы. Другие овощи не упоминались, вероятно, не выращивались или имели мизерные и разовые посадки. В 40-х годах XIX века появляются первые парники и довольно быстро расширяется возделывание огурцов. В 1850-х годах, наряду с упомянутыми овощами, на огородах удельных крестьян уезда уже культивировались чеснок, горчица, редис, петрушка, горох, салат, тыква, укроп и бобы. Часть огородных культур, особенно лука, крестьяне производили даже на продажу31.
Некоторым подспорьем в пропитании крестьян служили лесные продукты. Из ягод более всего заготовлялось брусники, из грибов — волнушек, хотя довольно значительными были сборы груздей и рыжиков32.
Важную долю продуктов питания удельные крестьяне Великоустюгского уезда получали от скотоводства. Однако и здесь заметной товарной продукции не было. К этому выводу нас склоня-ют и общие оценки состояния скотоводства, которые многократно повторяются в источниках, и данные о количестве скота. Так, в 1857 году на 100 ревизских д. м. п. Кузнецовского отделения приходилось 40,6 лошади, 83,4 коровы и 91,2 головы мелкого скота (в основном овец), в 1863 году — 34,6 лошади, 78,6 коровы и 75,7 головы мелкого скота33.
Представленные нами материалы свидетельствуют, что, несмотря на отдельные положительные элементы политики «попечительства», земледелие, скотоводство, огородничество, сборы грибов и лесных ягод далеко не обеспечивали прожиточный минимум удельных крестьян Великоустюгского уезда на всем протяжении первой половины XIX века. Крестьяне, на наш взгляд, основные средства для существования получали за счет промыслов и отходничества.
Среди удельных крестьян имелись специалисты ремесленного профиля: плотники, кузнецы, чеботари, столяры, сапожники, печники и другие специалисты. Некоторые из крестьян заводили небольшие мастерские (семейного типа) и занимались выделкой овчин, производством кирпича и другой продукции.
Крестьяне активно участвовали в заготовках леса, которые периодически организовывались казной и частными предпринимателями. Здесь же отметим, что охота и рыболовство в первой половине XIX века не давали удельным крестьянам Великоустюгского уезда слишком заметных доходов. Ими занимались скорее для «домашних надобностей», то есть для себя34.
Многие виды внеземледельческой деятельности требовали отрыва крестьян от своей семьи, ухода за пределы не только селения или волости, но уезда и даже губернии. Легально уйти в отход удельные крестьяне могли по паспортам и отпускным «билетам». Для этого следовало получить согласие общины, после чего в удельной конторе выписывался запрашиваемый одно-, двух- или трехгодовой паспорт за плату, составляющую соответственно три, пять или десять рублей ассигнациями. С 1 января 1827 года были введены полугодовые паспорта по цене 3 рубля35. Кроме того, с 1826 года стали выдавать одно-, двух- и трехмесячные «билеты на отлучку» (допускалась их месячная просрочка) за плату, составляющую соответственно 50 копеек, 1 и 3 рубля ассигнациями36. Оформление билетов было упрощено, право их выдачи получили волостные и приказные правления.
По паспортам удельные крестьяне Великоустюгского уезда уходили на заработки в столичные и губернские города или занимались извозом купеческих товаров. Как правило, эти крестьяне в значительной степени были оторваны от своих хозяйств и не вели обработку пашни. В этом удельное ведомство усмотрело основную причину бедности крестьян и роста недоимок. Поэтому в рамках политики «попечительства» с 1828 года сокращается количество выдаваемых паспортов. В Вологодской удельной конторе в 1827 году паспорта получило около 4-х процентов мужского населения, а в 1858 году — менее 0,5 процента37. Сокращая долговременный отход, удел не препятствовал кратковременным отлучкам крестьян, считая, что в этом случае они будут вести свое земледельческое хозяйство. По «билетам» на сезонные работы из удельной деревни Великоустюгского уезда уходило до 30 процентов крестьян. Многие из них занимались сплавом леса, бурлачеством, работали на пристанях, нанимались в мастерские уездного города38.
Удельное ведомство, пытаясь поднять крестьянские хозяйства и активизировать местные промыслы, в 30-х годах XIX века создало «сельские банки» — своеобразные заемные денежные кассы. Один из таких «банков» существовал и в Кузнецовском отделении39. Однако деньги крестьянам выдавались незначительные, да и по весьма сложной процедуре. Поэтому это не оказало существенного влияния на развитие крестьянской экономики.
Следует признать, что политика «попечительства» не осуществила коренного перелома в жизни населения удельной деревни Великоустюгского уезда. Наряду с отдельными положительными элементами вводилась регламентация многих сторон деятельности удельных крестьян, «новшества» внедрялись очень часто без учета местных природно-климатических условий, традиций, отлаженной веками практики, опыта и т. д. Напротив, положение усугубилось, так как средства на проведение политики «попечительства» изымались из скудных крестьянских бюджетов, а «опыты» проводились на крестьянских хозяйствах. Появление общественной запашки означало введение своеобразной барщины. Крестьян в этом случае отрывали на работы в наиболее напряженное для земледельца время. Самое главное, политика «попечительства» изначально по своей основе не могла осуществить радикального улучшения жизни удельной деревни, так как не только не ограничивала, но и усиливала феодально-крепостнические порядки. Эти порядки особенно ярко высвечивались в налогово-податной сфере.
Удельные крестьяне, как и другие податные группы населения России, выплачивали различные денежные подати и выполняли многочисленные натуральные повинности. Денежные выплаты подразделялись на общегосударственные, сословные (ведомственные), земские и местные.
Общегосударственные денежные подати регламентировались центральными органами власти. Основным таким налогом являлась подушная подать. Она была введена еще при Петре I и в 1805 году составляла 1,28 рубля ассигнациями с ревизской д. м. п. Далее этот основной государственный налог в бумажных деньгах продолжал увеличиваться. С 1839 года он был «определен» в серебре и с 1843 года — в кредитных рублях (см. табл. 5).
В начале XIX века появились новые тенденции в государственном налогообложении — вводились новые, внешне небольшие общегосударственные денежные сборы. Так, с 1807 года с крестьян взимался налог «на содержание присутственных мест» в размере 0,18 рубля с души, который на следующий год увеличили до 0,27 рубля и с 1810 года включили в оклад подушной подати. В октябре 1816 года появился «особый сбор на устройство водяных и сухопутных сообщений» в объеме 0,25 рубля с души (в 1818 году был увеличен до 0,3 рубля). В 1818 году этот сбор перестал существовать самостоятельно и был включен в общую сумму подушной подати.
Здесь необходимо обратить особое внимание на то, что в первой половине XIX века денежные сборы исчислялись в разных деньгах. Однако мерилом их реальной стоимости до 1839 года был серебряный рубль, а затем — золотой (официально введен в России лишь в 1896 году). Поэтому реальное исчисление денежных податей в таблице 5 приводится нами на основе перевода до 1839 года ассигнаций на серебряный номинал, с 1839 года — серебряного номинала и кредитных рублей на золотой номинал по курсу Санкт-Петербургской биржи40. Подчеркнем и еще один момент: в связи с курсовой неустойчивостью денег их реальный эквивалент различался даже по соседним годам.
Данные таблицы 5 показывают, что с 1805 по 1810 год оклад Подушной подати для податных сословий России, удельных крестьян Великоустюгского уезда, в том числе в бумажном эквиваленте, увеличился с 1,28 до 2,0 рубля. Однако в связи со значительным падением курса ассигнационного рубля реально этот оклад уменьшился с 0,86 до 0,51 рубля. В дальнейшем, вплоть до 1840 года, и номинально и реально оклад подушной подати нарастал с незначительным ослаблением к 1862 году (см. табл. 5). в 1863 году подушная подать вновь была увеличена, но уже дифференцированно по уездам и губерниям страны. Удельные крестьяне Великоустюгского уезда выплачивали ее в сумме 1,18 кредитного рубля с души вплоть до отмены подати в 1886 году.
Таблица 5
ИЗМЕНЕНИЕ ПОДУШНОЙ ПОДАТИ В УДЕЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ
ВЕЛИКОУСТЮГСКОГО УЕЗДА В 1805-1863 ГОДАХ
(в рублях на одну ревизскую д. м. п.)
* Оклады за 1805— 1839 годы приведены в рублях ассигнациями, за 1840 год — в рублях серебром и за 1862— 1863 годы — в кредитных рублях.
** Перевод окладов на реальную меру стоимости произведен по: Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). Л., 1985. С. 37, 39.
Источники: ПСЗ-1. Т. 24. № 18278; Т. 31. № 24116; Т. 32. № 24992, 24993; Т. 33. № 26477; Т. 35. № 27314; ПСЗ-2. Т. 14. № 12497, 12498, 12867; Т. 34. № 34183; Т. 36. № 37818; Т. 37. № 39086; Т. 38. № 39312; РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 4294. Л. 5-8.
Общий размер подушной подати с удельных крестьян Великоустюгского уезда, как и по другим категориям населения, определялся исходя из числа учтенных д. м. п. по соответствующей ревизии. В 1859—1886 годах общий размер рассчитывался на основе численности ревизских д. м. п., зафиксированных по X ревизии. Иными словами, он оставался неизменным, несмотря на прирост населения в удельной деревне уезда. Среднегодовая по периодам динамика окладов подушной подати в реальном стоимостном выражении выглядела по удельной деревне Великоустюгского уезда следующим образом: 1805— 1810 годы — 0,78 рубля, 1811 — 1820 — 0,74, 1821 -1830 - 0,87, 1831 - 1840 - 0,91, 1841 - 1850 - 0,93, 1851 -1860 - 0,90 и 1861 - 1870 - 0,83 рубля41.
Элементы общегосударственного налогообложения проявлялись и в так называемых земских повинностях. Они выражались как в денежных сборах, так и в натуральных отработках населения. При этом так называемые общие земские повинности регламентировались централизованно по всей империи, а частные земские повинности — губернскими органами власти на подчиненной им территории.
В рамках общих земских повинностей казна долгое время определяла лишь основные направления и объемы натуральных отработок по регионам. Конкретное распределение этих отработок по уездам и категориям населения возлагалось на губернские правления. В 1834 году общие земские повинности были пополнены денежным сбором «на составление вспомогательного земского капитала для оказания помощи губерниям, пострадавшим от стихийных бедствий». Этот сбор составлял вначале 4 копейки серебром с ревизской д. м. п., а с 1840 года — 5 копеек42. В 1835 году Сенат учредил налог «на содержание земской полиции», который равнялся 8 копейкам серебром с души, а с 1840 года — 9 копейкам серебром43.
Оценить частные земские повинности значительно сложнее. В их рамках денежные сборы, вне всякого сомнения, увеличивались. Для удельных крестьян Вологодской губернии, а значит, и для удельной деревни Великоустюгского уезда, в начале XIX века они составляли около 26 копеек, в 1836 году — 28 копеек, в конце 30-х — начале 40-х годов - 31 копейку, в 1851 году — 51 копейку и во второй половине 50-х годов XIX века — от 58 до 68 копеек серебром с ревизской души44. Однако здесь следует учитывать, что часть натуральных отработок могла быть переведена в денежные сборы. Именно к этому и стремились крестьяне, чтобы избежать отрыва рабочих рук и лошадей от обслуживания своего хозяйства. С другой стороны, именно этому препятствовали власти, но и они некоторые отступления от своих принципов стали допускать в 50-х годах XIX века.
Основная часть земских повинностей крестьян приходилась все-таки на натуральные отработки. Среди них на первое место выходила дорожная повинность. Крестьяне должны были на выделенных участках расчищать лес по сторонам дороги, мостить гати, строить и ремонтировать мосты, содержать перевозы и вы полнять все прочие работы для поддержания дорог в хорошем состоянии.
Источники содержат многочисленные сведения о том, сколько «пеших и конных» дней тратили крестьяне на выполнение дорожной повинности. Мы же здесь отметим следующее: жители Кузнецовского отделения по тракту Устюг — Архангельск обслуживали 7,6 версты. На этом участке находилось около 0,5 версты фашинника (гатей), 4 крупных и 9 мелких мостов. Из этого количества на удельных крестьян Великоустюгского уезда приходилось около 3,7 версты тракта, 0,2 версты гатей, один крупный и 9 мелких мостов45.
В рамках земских повинностей крестьян обязывали выделять подводы для разъезда чиновников, доставки арестантов и рекрутов, обслуживать «обывательские станции» (подводная повинность), содержать квартиры в уездных и губернских городах для командированных чиновников (квартирная повинность), а также обслуживать почты, выделять рассыльных, сторожей и выполнять ряд других работ. В 50-х годах XIX века по Вологодской удельной конторе общий объем земских повинностей оценивался в переводе на деньги примерно в 2,5 рубля46.
Схожими с земскими были общественные мирские повинности, которые также подразделялись на денежные сборы и натуральные отработки. Они, по определению чиновников, «были троякого рода»47: по удельному имению, по приказам и по волостям (иногда даже и по селениям). Денежная их часть в рамках имения предназначалась на содержание приказной администрации, учебной, врачебной и ветеринарной служб и т. д. Сборы внутри приказов и волостей предназначались для содержания сотских, старост, приходских школ и т. д. Кроме плановых ежегодных мирских сборов, нередко назначались единовременные выплаты. В связи с этим душевые размеры общественных сборов по удельным селениям, волостям и приказам за один и тот же год могли различаться. Так, в 1842 году крестьяне Кузнецовского отделения должны были выплачивать ежегодных общественных сборов: по имению — 0,54 рубля, по приказу — 0,22 рубля. Однако им еще было назначено по 0,42 рубля единовременных выплат, плюс к этому по волостям и селениям часть крестьян вносила по 0,15 рубля, другая часть — по 0,19 рубля48. В среднем по удельной деревне Вологодской губернии общественные сборы в начале XIX века составляли 0,23 рубля, в 1827 — 1830 годах — 0,42 рубля и 1850—1858 годах — 1,26 рубля49 (везде серебром в расчете на ревизскую душу). Такое увеличение общественных сборов было связано в основном с проведением политики «попечительства» и дишь частично — с переводом некоторых натуральных отработок на денежные выплаты. Натуральные отработки по общественным повинностям заключались в строительстве и ремонте домов для волостных и приказных правлений, церквей, удельных училищ и приходских школ, запасных хлебных магазинов, в выделении сторожей для упомянутых «учреждений», обслуживании местных дорог и мостов и некоторых других видах работ50.
Напомним, что к натуральным повинностям удельных крестьян следует отнести и работы на общественной запашке, на что в среднем за год каждый крестьянин затрачивал около трех дней51. Однако самой ненавистной повинностью для крестьян была рекрутчина. В рекруты забирали наиболее трудоспособную часть населения в возрасте от 18 до 35 лет (на Севере иногда в возрасте от 10 до 25 лет). Рекрутские наборы были не ежегодными и назначались по мере необходимости доукомплектования армии. Во время войн в первой половине XIX века проводилось и по нескольку дополнительных рекрутских наборов. Избежать рекрутчины крестьяне могли путем членовредительства или покупки «квитанции» стоимостью около 600 рублей серебром. Такие случаи отмечались и по удельной деревне Великоустюгского уезда52.
Рекрутская повинность не ограничивалась поставлением «пушечного мяса» для армии. Крестьяне должны были доставить новобранца до места сбора, нанять ему там временное жилье, обеспечить по определенной норме питанием, одеждой и обувью. С 1808 года вместо продуктов питания для рекрутов стали взимать деньги. С 1816 года в обязанности крестьян входила только доставка рекрутов на место сбора, все остальное заменили денежными сборами, сумма которых включалась в общественные мирские повинности53.
В начале 50-х годов XIX века в Вологодском и некоторых других удельных имениях был введен «десятинный сбор». Он составлял одну копейку с десятины учтенной тягловой земли (включая общественную запашку)54. «Десятинный сбор» был невелик — в 1860 году по Кузнецовскому отделению он составил всего 39 рублей 54 копейки, или примерно по 3 копейки с ревизской д. м. п.55
Конечно же, главная цель удельного ведомства заключалась в повышении доходов в пользу царственных особ. Этот доход выражался в оброке, размер которого в 1805 году по удельной деревне Вологодской губернии равнялся 4,08 рубля ассигнациями с души. При этом бывшие крестьяне княгини Шаховской были «оставлены» на прежнем семирублевом оброке. В 1824 году для удельных крестьян Великоустюгского уезда оброк был повышен на один рубль ассигнациями. С этого времени оброчная подать со всех удельных «поселян» Вологодской губернии стала одинаковой. Эта подать в 1840 году была определена в 2,29 рубля серебром и 1843 году увеличена до 2,58 рубля серебром56.
Однако с 1842 года в удельной деревне Великоустюгского уезда из 585 д. м. п., учтенных по VIII ревизии, лишь 316 (54 процента) были оставлены на удельном оброке. Остальные 269 душ (46 процентов) были переведены на поземельный сбор. Последний определялся по достаточно сложной системе, при которой учитывались доходность пашни, сенокоса и усадебных угодий, отдаленность селений от городов и другие обстоятельства57. Если полученный таким образом поземельный сбор превышал удельный оброк, крестьян того или иного селения переводили на новую систему налогообложения, если не превышал, то оставляли «на прежнем основании». Поземельный сбор не являлся подоходным налогом. Он рассчитывался во многом произвольно и недаром великим русским словесником В. И. Далем был назван «залицо-ванным обманом»58. Ведь на самом деле та часть крестьян, которую оставляли на оброчном окладе, должна была платить меньше. Так, по расчетам поземельного сбора в деревне Соколья Горка Великоустюгского уезда доход в пользу удела получался примерно по 1,81 рубля с ревизской души59. Крестьян же оставили на оброчном окладе в 2,29 рубля, а с 1843 года - даже в 2,58 рубля.
В дальнейшем таблицы поземельного сбора предполагалось составлять после каждой ревизии. Однако все «прибылые» души в удельной деревне Великоустюгского уезда Вологодской губернии в 40-х-60-х годах XIX века были оставлены на оброчном окладе, то есть удельный доход увеличивался только за счет прироста населения.
Как свидетельствуют материалы таблицы 6, в удельной деревне Великоустюгского уезда после X ревизии на поземельном сборе находилось по-прежнему 269 душ, правда, их доля составляла уже около 38,8 процента. По волостям уезда доля крестьян, выплачивающих поземельный сбор, была разной. Если в Царево-константиновской волости 160 душ, или 79,6 процента крестьян, платили этот сбор, то в Вандокурской волости все поселяне оставались на оброчном окладе. С другой стороны, для крестьян Удим-
ской волости поземельный оклад составлял 2,88 рубля с души, для крестьян Кузнецовской волости — 3,58 рубля (см. табл. 6).
Таблица 6
ОБРОЧНЫЕ И ПОЗЕМЕЛЬНЫЕ ОКЛАДЫ В УДЕЛЬНОЙ ДЕРЕВНЕ
ВЕЛИКОУСТЮГСКОГО УЕЗДА В ПЕРИОД
С X РЕВИЗИИ (1857-1858 гг.) ДО ОКОНЧАНИЯ РЕФОРМЫ
26 ИЮНЯ 1863 ГОДА
Источники: РГИА. Ф. 515. Оп. 74. Д. 97. Л. 4-45.
Обратим внимание на вопрос: почему при уравнительных переделах земли в рамках волостей одни селения переводились на поземельный сбор, другие — нет? Так происходило потому, что, во-первых, уравнительные переделы охватывали только пашенные угодья; во-вторых, процедура подсчета поземельного сбора позволяла вводить повышенные коэффициенты для «промысловых селений» и для «селений подгородных» (находящихся в тридцати и ближе верстах от уездных и губернских городов, крупных пристаней и т. д.).
Отметим, что в 1805—1810 годах среднедушевое оброчное и поземельное налогообложение удельных крестьян Великоустюгского уезда в пользу своего ведомства в пересчете на реальную стоимость составляло 3,59 рубля, в 1811 — 1823 годах — около 1,74 рубля, в 1824-1839 - 2,17, в 1840-1841 - 2,36, в 1842-1849 -2.78, в 1850-1857 - 2,75 и в 1858-1863 годах - 2,55 рубля60. Таким образом, удельное ведомство так и не смогло поднять свой реальный доход за счет крестьян Великоустюгского уезда.
Иначе, на наш взгляд, и быть не могло. Удельная деревня находилась в кризисе. Даже для удельных чиновников стали понятны пагубность и бесперспективность старых порядков. Кроме того после отмены крепостного права в помещичьей деревне в 1861 году царской семье было уже «неудобно» сохранять своих крепостных.
26 июня 1863 года царь подписал указ о проведении реформы в удельной деревне по образцу Манифеста и Положения от 19 февраля 1861 года. Однако массовые протесты удельных крестьян России вынудили правительство смягчить некоторые статьи названного Положения. В частности, для расчета выкупных платежей в удельной деревне отменили пресловутую «градацию повинностей» и крестьян сразу переводили на выкуп, минуя «временнообязанное положение»61.
И все же крепостническая основа в реформе 1863 года осталась. Касалось это прежде всего принципов наделения крестьян землей и выкупной операции. Удельные крестьяне получали наделы исходя из числа душ по X ревизии, то есть по результатам переписи 1857— 1858 годов. При этом наделы земли предоставлялись раз и навсегда, без учета «прибылых» душ в будущем. Так, в удельной деревне Великоустюгского уезда земля была предоставлена на 694 души (реально было около 750 д. м. п.), и в 1897 году она перераспределялась уже на одну тысячу душевых наделов62.
С точки зрения удела в ходе реформы 1863 года изменения в землепользовании удельных крестьян Великоустюгского уезда произошли незначительные. У них были отрезаны 8 десятин пашни и 23 десятины сенокосов, прирезано 2 десятины пашни и 1 десятина сенокосов. Однако удельное ведомство «забыло», что еще в 1862 году изъяло в свою пользу угодья бывшей общественной запашки63.
В ходе реформы 1863 года структура крестьянских наделов в удельной деревне Великоустюгского уезда сильно изменилась, да и сами земельные наделы сократились: в Царевоконтантинов-ском сельском обществе — до 2,5 десятины, в Вандокурском — до 2,8, в Удимском — до 2,1, в Кузнецовском сельском обществе — до 4,0 и в среднем по уезду — до 2,7 десятины64 (ср. с данными табл. 1). Но самое главное, в результате реформы удельные крестьяне Великоустюгского уезда потеряли леса. Им предоставили только 30 десятин «дровяных и кустарных зарослей», то есть такой лесной площади, где на одной десятине росло не более 15 строевых деревьев65. Удел же оставил себе 2547 десятин полнокровных лесных владений (без учета неудобий).
Потеря лесных угодий для удельных крестьян Великоустюгского уезда являлась по сути крахом для отлаженной системы хозяйствования. Раньше они имели право бесплатно заготавливать дрова, жерди, определенное количество строевых деревьев (последние сверх нормы рубились по льготной цене), охотиться, собирать грибы и ягоды, организовывать «лесные промыслы» — плести корзины, выкуривать смолу, получать сажу и т. п. В лесу они заготавливали сено (собственно сенокосов было мало) и пасли скот — пастбищ и выгонов для скота как таковых на Севере не было. Причем все это практиковалось не только в удельных, но и в казенных лесах. Государство следило лишь за тем, чтобы не было масштабных самовольных порубок и поджогов лесных массивов.
После реформы 1863 года описанная практика лесопользования для бывших удельных крестьян Великоустюгского уезда была чрезмерно усложнена. Отныне удел предлагал крестьянским обществам брать лесные дачи в «срочное пользование и ответственное охранение» на 40 лет. В случае заключения контракта крестьяне несли полную ответственность за все самовольные порубки и пожары на арендуемых участках. Кроме того, ежегодно взималось по 8 копеек с одной десятины леса, с крупной головы скота — 15 копеек, с мелкой — от 5 до 8 копеек, за определенное количество дров, жердей и кольев — 76 копеек с домохозяина, вводилась особая плата за вырубку строевых деревьев66.
Выкупные платежи по реформе 1863 года рассчитывались исходя из прежних выплат крестьян в пользу удела, тогда как землепользование урезалось, то есть налоговый пресс существенно возрастал. Общая сумма выкупных платежей для крестьян удельной деревни Великоустюгского уезда была определена в 32 559,32 рубля сроком на 49 лет, что составляло около 46,92 рубля с ревизской д. м. п.67 С учетом изложенного вполне объяснима была реакция крестьян на свое «освобождение». В удельной деревне Великоустюгского уезда ни одна из четырех уставных грамот (документ на право владения землей и взимания выкупных платежей) не была крестьянами подписана.
Уже в ходе проведения реформы 1863 года от удельных крестьян Великоустюгского уезда «посыпались» многочисленные жалобы в различные инстанции68. Крестьяне и «слезно» просили, и решительно требовали дополнить надел хотя бы до 5 десятин за счет угодий из-под общественной запашки, сенокосов и лесов. Жалобы и прошения продолжались в течение десятилетий. Так, весной 1898 года крестьяне Удимской волости писали начальнику Главного управления уделов князю Вяземскому: «Надел от удела по 2 дес. едва ли обеспечивает наше содержание на полгода, а домашний скот можно пропитать только один рабочий и то в крайне ограниченном количестве, и ввиду этого экономическое наше хозяйство с каждым годом упадает»69. Далее ходоки просили увеличить наделы, приводя в пример наделение землей государственных крестьян в размере по 15 десятин, включая лес. Резолюция князя была уже к этому времени стандартной: «...бесплатно нельзя давать, только продать».
В конечном итоге 1 августа 1898 года Николай II подписал распоряжение о продаже крестьянам части удельных земель. Бывшим удельным крестьянам Великоустюгского уезда предполагалось продать 453 десятины сенокоса, 1124 десятины леса, 449 десятин для расчистки под пашню и 91,5 десятины «прочих угодий»70. Однако на практике передача этих владений затянулась до революции 1905— 1907 годов, в ходе которой были отменены и выкупные платежи. На короткое время крестьяне вздохнули свободнее, но далее начались новые испытания — Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, коллективизация и фактическое уничтожение северного крестьянства.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Колесников П. А. Северная деревня в XV - первой половине XIX века. Вологда, 1976. С. 313-340.
2 История северного крестьянства. Т. 1, 2. Архангельск, 1984, 1986.
3 ПСЗ-1. Т. 24. № 17096.
4 РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 13. Л. 43-48; Оп. 7. Д. 10. Л. 2-27.
5Там же. Оп. 1. Д. 13; Оп. 7. Д. 10; Оп. 71. Д. 2001, 2003, 2179, 2181, 2182, 2218.
6 Там же.
'Там же. Оп. 1. Д. 13-74.
8. Там же. Д. 1-74, 130; ПСЗ-1. Т. 24. № 17096; Т. 30. № 23020
9 ПСЗ-2. Т. 6. № 4677; РГИА. Ф. 515. Оп. 7. Д. 786; Оп. 15. Д. 282, 399, 410, 415, 423, 473, 611 и др.; Оп. 16. Д. 9, 12, 13 и др.; ГААО. Ф. 925. Оп. 2. Д. 474.
10 ГААО. Ф. 925. Оп. 2. Д. 413. Л. 1 об.- 18.
1.РГИА. Ф. 515. Оп. 71. Д. 2001, 2003, 2179, 2181, 2182
12. Там же. Д. 2182. Л. 7 об.-8.
13 Там же. Л. 1 об.— 8; таблица 1.
14 Там же.
15 В о р о н ц о в В. В. Простая община удельных крестьян // Русская мысль. 1899. № 7. С. 103; РГИА. Ф. 515. Оп. 16. Д. 806. Л. 17-20.
16 РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 1-74; Оп. 16. Д. 806, 807 и др.
17 Там же. Оп. 12. Д. 2399. Л. 21 - 125.
18. См. подробнее: Котов П. П. Динамика уровня земледелия в Коми крае в конце XVIII — начале XX в. Сыктывкар, 1996. С. 39 — 40
19 РГИА. Ф. 515. Оп. 10. Д. 58. Л. 68 об.-69.
20 Там же. Д. 69, 76, 89.
21 ГАВО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 31. Л. 2-9.
22 См.: данные таблицы 3; К о т о в П. П. Посевы и урожаи хлебов в Вологодской губернии в начале — второй трети XIX в. // Россия в девятнадцатом веке. Политика, экономика, культура. Ч. 1. СПб.: Третья Россия, 1994. С.114-121; К от о в П. П. Удельные крестьяне Севера. 1797-1863 гг. Сыктывкар, 1991. С. 31-51.
23 См. подробнее: Котов П. П. Удельные крестьяне Севера... С. 12— 14.
24. См. подробнее: Котов П. П. Общественная запашка удельных крестьян Севера России (1828-1861 гг.) // История и культура Архангельского Севера. Вологда, 1986. С. 86-95.
25 РГИА. Ф. 515. Оп. 12. Д. 680. Л. 204 об.-212.
26 Там же. Оп. 74. Д. 95. Л. 9-56. 27. Там же. Оп. 12. Д. 526-2399.
28. Там же. Д. 1206. Л. 2-2 об.; Д. 1454. Л. 28 об.
29. ГАВО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 31. Л. 2-9; РГИА. Ф. 1253. Оп. 1. Д. 2611. Ж. ст. 350; ф. 1287. Оп. 2. Д. 1876. Л. 11-23.
30 РГИА. Ф. 515. Оп. 10. Д. 55-58, 61, 69.
311 Там же. Оп. 1. Д. 1-74; Оп. 5. Д. 83, 84; Оп. 10. Д. 69, 76, 89, 4298; Оп. 12. Д. 1954-2074.
32 Там же.
33 Там же. Оп. 71. Д. 2218. Л. 1 об.-2; Д. 2270. Л. 1 об.-2.
34 Там же. Оп. 1. Д. 1 -74; Оп. 10. Д. 658, 764; Оп. 12. Д. 498; Оп. 13. Д. 6-90; Оп. 15, 1742-2287; Оп. 16. Д. 8-11 и др.
35 ПСЗ-1. Т. 24. № 17096; ПСЗ-2. Т. 1. № 543. 36РГИА. Ф. 515. Оп. 9. Д. 133. Л. 2-3.
37 Там же. Оп. 1. Д. 37-74; Оп. 15. Д. 282, 415, 2023; Оп. 16. Д. 9, 13, 112, 114.
38 Там же. Оп. 1. Д. 1-74; Оп. 71. Д. 2218; ГАВО. Ф. 740. Оп. 5. Д. 341. 39РГИА. Ф. 515. Оп. 71. Д. 2218. Л. 2.
40 См. подробнее: Миронов Б. Н. Хлебные цены в России за два столетия (XVIII-XIX вв.). Л., 1985. С. 35-41.
41 См. источники к таблице 5.
42 ПСЗ-2. Т. 9. № 7297; Т. 23. № 22818; ГАВО. Ф. 14. Оп. 3. Д. 208. Л. 5. «РГИА. Ф. 515. Оп. 9. Д. 321. Л. 33 об.; ГАВО. Ф. 14. Оп. 3. Д. 208. Л. 5; Ф. 740.
Оп. 5. Д. 30, 116, 281, 353.
44 Там же.
45 РГИА. Ф. 515. Оп. 9. Д. 647. Л. 21-24.
46Там же. Д. 526, 647, 919, 920; ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 185, 1245, 1728; Ф. 740. Оп. 5. Д. 263, 354.
47 РГИА. Ф. 515. Оп. 9. Д. 919. Л. 1 -1 об.
48 ГАВО. Ф. 740. Оп. 5. Д. 116. Л. 339-339а.
49 ГААО. Ф. 1. Оп. 3. Д. 657; РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 1-69; Оп. 5. Д. 71; Оп. 15. Д. 1023.
50 Там же.
51 К о т о в П. П. Удельные крестьяне Севера... С. 74.
52 РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 39-66; Оп. 5. Д. 837; Оп. 9. Д. 122-161; Оп. 12. Д. 39-49, 333, 348; Оп. 13. Д. 937; Оп. 15. Д. 1023.
53 Там же.
54 ГАВО. Ф. 740. Оп. 5. Д. 30, 281, 353.
55 ГААО. Ф. 925. Оп. 2. Д. 413. Л. 7 об.-8.
56 РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 2, 21, 31; Оп. 16. Д. 806, 832, 2017; Оп. 34. Д. 128; Оп. 74. Д. 97.
57 См. подробнее: Котов П. П. Удельные крестьяне Севера... С. 67-69
58 РГИА. Ф. 515. Оп. 10. Д. 4267. Л. 1 об.
59 Там же. Д. 3877. Л. 73 об.; Оп. 34. Д. 128. Л. 36 об.
60 См.: примечания к таблице 5; РГИА. Ф. 515. Оп. 1. Д. 2, 21, 31; Оп. 16 Д. 806, 832, 2017; Оп. 34. Д. 128; Оп. 74. Д. 97.
61 См. подробнее: Котов П. П. Хозяйство удельных крестьян Севера середины XIX века // Хозяйство северного крестьянства в XVI—XX вв. Сыктывкар, 1987. С. 21-29.
62 РГИА. Ф. 515. Оп. 78. Д. 219. Л. 54-55.
63 См. подробнее: Котов П. П. Общественная запашка... С. 86 — 95.
64 РГИА. Ф. 515. Оп. 74. Д. 97. Л. 4-45.
65.Там же. Оп. 34. Д. 1849. Л. 40 об.; ПСЗ-2. Т. 28. № 39792. С. 30.
66 См., например: РГИА. Ф. 515. Оп. 34. Д. 1956. Л. 9.
67 Там же. Оп. 74. Д. 97. Л. 4-45; Оп. 78. Д. 219. Л. 54-55.
68 Там же. Оп. 34. Д. 1849, 1852, 1953, 1956. Л. 78; Д. 219 и др.
69 Там же. Оп. 78. Д. 219. Л. 98 об.
70 Там же. Л. 54-55.