В действительности царю хотелось избежать в это время войны со Швецией. Его тайной целью прибытия в Новгород была подготовка убежища в случае новой атаки на Москву хана Девлет-Гирея. Царь пришел к убеждению, что Александровская слобода слишком близка к Москве и, следовательно, уязвима.
Поэтому он приказал доставить в Новгород свою казну (или ее большую часть). Согласно новгородскому летописцу, царские ценности были перевезены на 450 телегах. СБ. Веселовский полагает, что полный вес перевезенного груза составил 9000 пудов (около 164 тонн). Казна была уложена в подвалах трех церквей и охранялась стрельцами.322 После этого Иван IV возвратился в Москву для организации обороны против надвигающейся армии хана Девлет-Гирея. Все выглядит так, будто эти меры были рекомендованы группой высших бояр, а Иван IV лишь одобрил их. Он назначил татарского царевича Михаила Кайбуловича исполнительным главой ближней Думы. Последнего именовали «царевичем Астрахани», видимо, в пику притязаниям Девлет-Гирея на Астрахань. Жена Михаила была дочерью боярина Ивана Большого Шереметева, которого заставили принять постриг в период волны террора лета 1570 г.323
По контрасту с неудачными кампаниями прошлых лет, когда опричные полки воевали отдельно от земских сил, каждый полк на сей раз состоял из частей обоего типа. Во главе основной армейской группировки (большого полка) были два ведущих земских воеводы — князь Михаил Воротынский и боярин Иван Меньшой Шереметев (младший брат Ивана Большого Шереметева). Следующая по значению армейская группа находилась под командованием опричного воеводы князя Никиты Одоевского и земского боярина Федора Шереметева. Армия состояла из более чем двадцати тысяч человек.324
И именно в это время царь Иван IV пожелал жениться вновь. Подобно своему третьему браку, он избрал дочь сына боярского из Коломны, Анну Колтовскую. Трудность состояла в том, что, согласно канонам православной церкви, жениться разрешалось лишь трижды. Митрополит Кирилл умер 8 февраля. Временным главой церковной администрации был архиепископ Новгорода Леонид, который собрал совет епископов. Ни один из них не решился противиться желанию царя, и 29 апреля Иван IV получил разрешение на новый брак.
После свадьбы Иван IV и его молодая жена отправились в Старицу и затем — в Новгород, куда и прибыли 1 июня. Царь был торжественно принят архиепископом Леонидом и духовенством.
Проходили дни и недели, царь напряженно ждал новостей из армии. В это время он написал новое завещание.325 31 июля пришло известие, что хан с огромными силами приближается к Оке. На следующий день царь даровал собору Святой Софии «большую свечу». 3 августа архиепископ и духовенство вознесли в соборе молитвы.
Три дня спустя два специальных гонца принесли царю весть о победе.
Решающая битва произошла 30 июля на расстоянии сорока пяти верст (тридцати миль) к югу от Москвы. Как татары, так и их союзники ногайцы понесли тяжелые потери. Несмотря на это, в течение двух дней Девлет-Гирей пытался отбиться. Он был вновь разбит и бежал с остатками своей армии в Крым.326
На сей раз в русской армии не было разброда. Между опричниками и земскими войсками царило духовное единение и действовали они слаженно. Стратегически победу обеспечил князь Воротынский. Среди других командиров важную роль сыграл опричник князь Н.И. Одоевский.
17 августа царь отправился из Новгорода в Москву. Две недели спустя за ним последовали повозки с его казной. Он вернулся в Москву не столько в праздничном, сколько в смущенном состоянии духа. За последние два года он потерял веру как в верность, так и в дееспособность опричного корпуса. Более того, он начал понимать, что пропасть между опричниной и земщиной угрожала самому существованию Русского государства.
В завещании, написанном в Новгороде, Иван IV оставлял решение о сохранении или роспуске опричнины на волю своих сыновей, Ивана и Федора.
Война с татарами в 1572 г. укрепили его уверенность в необходимости роспуска опричных войск. Разделение и напряженность между опричными и земскими соединениями были одной из причин поражения предыдущего года. Теперь же совместные действия войск под главным командованием земского воеводы завершились успехом.
Стало ясно, что роспуск опричнины необходим как для укрепления армии, так и для восстановления национального единства. И Иван IV сделал это, правда, почти случайно.
5. Последствия опричнины и конец Ливонской войны
I
Завещание царя Ивана IV, написанное в Новгороде в августе 1572 г. в атмосфере напряженности, во время ожидания новостей с татарского фронта, открывается исповедью в его грехах, выдержанной в витиевато-покаянном стиле. «Я превзошел в беззаконии всех преступников от Адама до наших дней... поэтому каждый ненавидит меня... Я животен в моих помыслах... Я осквернил саму мою голову неподобающими желаниями и мыслями; мой рот убийственными- и похотливыми словами; мой язык- непристойностью и богохульством, произнося слова обиды и гнева; мои руки- прикосновением к тому, что не подобало мне, — ненасытным грабежом; мои чресла — чудовищным развратом... направляя их на любое возможное злое дело... мои стопы, всегда торопясь свершить злые дела, убийство и грабеж».327
При составлении своего завещания царь Иван IV был, кроме того, угнетен страхами и подозрениями относительно боярского заговора Он действительно продолжал полагать, что преследуем боярами. Его посетила мысль, что это было Божьим наказанием за его грехи.
Явно ссылаясь на опричнину, которую он создал для защиты себя от боярской оппозиции, Иван IV продолжал: «...вследствие множественности моих преступлений, из-за гнева Божия, я был изгнан своенравными боярами из моей вотчины (Москва) и должен был скитаться в различных краях (Александровская слобода, Вологда, Старица, Новгород).»
Затем, обращаясь к двум своим сыновьям, царевичам Ивану и Федору, царь предупреждает их, что если Бог не ослабит свой гнев, то они могут также пострадать за его грехи. Они должны молить бога и никогда не отчаиваться;328 царевич Иван (когда станет царем) должен относиться к Федору, как к сыну; Федор должен подчиняться старшему брату как своему отцу; и каждый из них должен любить другого и не ссориться с ним. Они должны помогать друг другу в сохранении своих служилых людей в подчинении. И в случае междоусобной борьбы или восстания, Иван и Федор должны будут судить виновных справедливо и, в случае их виновности, отменять смертные приговоры, когда возможно. «Царь должен быть терпелив по отношению к преступникам.»
В этом духе, упраздняя в 1572 г. опричнину, Иван IV, кажется, понимал необходимость восстановления справедливости и организации нормальной работы государственной администрации и. Однако, поскольку его боязнь боярской оппозиции не уменьшалась, он продолжал прибегать к произволу и террору, но уже не до такой степени, как во время опричнины.
Иван Тимофеев, автор «Временника», важного историко-политического произведения об истоках смутного времени, полагал, что Иван IV, вводя опричнину, хотел разделить Россию на две части, верность одной из которых не подвергалась сомнению, в то время как другая — большая — стала объектом его попытки подавить действительную или предполагаемую оппозицию.
«Он (царь) представил ненависть всех городов его земли, и его гнев разделил один народ на две половины... Как будто топором он надвое разрубил все свое царство».329 Но корпус опричнины постепенно деградировал в недисциплинированную банду и стал совершенно ненадежным. И Ивану IV, кажется, не оставалось ничего другого, как разогнать его.
Многие историки, включая таких авторитетных, как С. М. Соловьев и С. Ф. Платонов, полагали, что понятие «опричнина» было упразднено и наихудшие злоупотребления опричников прекратились, но этот институт по его сути продолжал существовать до конца правления царя Ивана IV, называясь «двором». Л. М. Сухотин и позднее С. В. Веселовский показали — и, по моему мнению, убедительно — что такая точка зрения едва ли справедлива.330
Как мы знаем, двор был традиционным институтом княжеской администрации и управления. Когда московский князь стал правителем национального государства, его двор значительно расширился и стал институтом правления царства. Когда царь Иван IV создал опричнину, он выкроил для себя личный двор из управляющего национального двора — земщины.
Когда опричнину упразднили, ожидалось, что приказы, а также персонал обоих дворов — национального и личного царского, объединятся. Но это была нелегкая задача.
При учреждении в свое время опричного двора перечень персонала был составлен, исходя из степени знатности соответствующего положения (разрядные списки). Они пересматривались каждый год. Так появились две различных лестницы административной значимости — списки опричнины и земщины. Те, кто входил в опричный двор, обладали преимуществом по сравнению с земским двором. Когда опричнина прекратила свое существование, опричники утеряли свой былой привилегированный статус.
Каждый случай включения бывшего опричника в общий (земский) список должностей и назначений должен был рассматриваться индивидуально. Ситуация была еще более усложнена местническими генеалогическими притязаниями.
Слияние опричных и земских приказов тоже шло непросто. Оно и не могло быть достигнуто сразу. Некоторое время бывшие опричные приказы продолжали функционировать отдельно под назвали ем «дворовых приказов». Но никогда более они не имели былой значимости.
Упразднение опричнины означало возвращение земельных прав тем землевладельцам и держателям земли, чьи поместья или землевладения были конфискованы для опричников. Удовлетворить требования прежних обладателей было непросто, процесс этот шел беспорядочно и постоянно вызывал замешательство. Упразднение опричнины оказалось легче декларировать, чем залечить раны, ею порожденные.
Оценивая роль опричнины и ее последствия, многие историки выражают мнение, что несмотря на все ее ужасы, опричнина выполнила важную социальную и политическую задачу — расшатала власть княжеской и боярской аристократии, чем очистила путь подъему дворянства.331
Бесспорно, что подъем дворянства вместе с реорганизацией московитской армии, начатой в царствование Ивана III, составили одну из основных социально-политических тенденций русской истории XVI и XVII веков. Укрепление позиций дворянства как в армии, так и в местной администрации было одной из важных реформ, начатых в 1550-х гг. Адашевым и его окружением. Эта политика продолжалась и после устранения Адашева. Меры, направленные на поддержку дворянства, сопровождались при Адашеве и после него указами, ограничивающими земельные права княжеских и боярских семей.
В 1562 г. бывшие удельные князья (теперь же находившиеся на службе царя) Ярославля, Ростова, Твери, равно как и князья Воротынский, Трубецкой и Одоевский были лишены права продавать вотчины или отдавать их в приданое своим дочерям или сестрам. В случае смерти такого князя без наличия у него сыновей его вотчинное владение конфисковывалось царем. Что же касается боярских вотчин, то указ 1562 г. подтверждал более ранний указ, согласно которому бояре в определенных районах (бывших независимых уделах) не имели права продавать свои земельные владения. Новое правило гласило, что если боярин из этих районов умирал, не оставив завещания и близкой родни, то его земля подлежала конфискации.
Для того, чтобы эта политика продолжалась, не нужно было принимать такие революционные меры, как введение опричнины. Основными мотивами царя при организации корпуса опричников были обеспечение его личной безопасности и устранение всех потенциальных препятствий к достижению им абсолютной власти. Опричный террор был направлен не только против бояр. Над другими социальными группами — дворянством, духовенством, горожанами и крестьянами — тяготело подозрение в измене. Поспешная мобилизация земли, порожденная опричниной и плохим управлением земельными владениями, данными опричникам, имели своим итогом общий упадок сельскохозяйственного производства.
При опричнине не было никакой систематической конфискации княжеских и боярских латифундий. Более того, в случае опалы или казни князя или могущественного боярина его земельное владение конфисковывалось от имени царя, оно не обязательно передавалось опричному корпусу, но, возможно, присоединялось к владениям царя. Такие конфискации происходили как до создания опричнины, так и после ее упразднения.
Суммируя исторические результаты опричнины, мы должны констатировать, что порожденный ею хаос добавил новые экономические тяготы к принесенным Ливонской войной. Упадок общественной морали и психологическая депрессия нации едва ли были менее катастрофическими. Возможно, что наиболее трагическим результатом опричного террора (равно как и террора царя Ивана IV до и после опричнины) было уничтожение многих одаренных личностей.
То, что Иван IV это понимал, явствует из его завещания 1572 г., в котором он увещевает своих сыновей вести суды политических обидчиков в духе справедливости и выказывать милосердие, где это возможно. Это был совет прекратить беззаконие опричнины и возвратиться к традиционным нормам справедливости с правовыми гарантиями для подсудимых.
Сам царь психологически был не в состоянии следовать этому мудрому совету. Его комплекс преследования все еще преобладал над его добрыми намерениями. Он продолжал верить в существование вечных боярских заговоров. Любое противоречие его повелениям, любую критику его политики кем бы то ни было он воспринимал как предательство. Поэтому расправы, хотя и стали реже, продолжались.
В сфере международной политики основным пунктом разногласий между царем Иваном IV и талантливой группой его советников и военных лидеров была, как и во время опалы Адашева, балтийско-крымская дилемма.
Три высокопоставленных боярина, князь М. И. Воротынский, князь Н.М. Одоевский (бывший опричник) и боярин Михаил Яковлевич Морозов, подобно в свое время Адашеву, побуждали царя заняться татарской проблемой и, закончив Ливонскую войну, удовлетвориться восточной частью Эстонии (включая Юрьев (Тарту) и Нарву, все еще удерживаемую русскими).
Воротынский был основным теоретиком организации обороны против татар, а также успешного отражения атаки армии Девлет-Гирея в июле 1572 г. Князь Одоевский также много сделал для этой победы, в то время как царь Иван IV искал убежища в далеком Новгороде. И эта победа привела к отмене опричнины.
Царь Иван IV не мог не признать ценность услуг Воротынского и Одоевского. Одоевский был пожалован боярством (Воротынский уже имел боярское достоинство). В то же время царь завидовал успехам двух князей и их популярности, возникшей на этой почве. Кроме того, они не были просто служилыми людьми царя. Каждый все еще удерживал часть своего бывшего удела. Их сопротивление его внутренней политике не только раздражало Ивана IV, но и казалось ему опасным.
В апреле 1573 г., когда ожидалось очередное нападение татар, Воротынский, Одоевский и Морозов были назначены воеводами русской армии, развернутой по линии защиты реки Оки. Не принимая во внимание соображения безопасности армии и нормы морали, царь Иван IV воспользовался отсутствием князей в Москве, чтобы избавиться от них. Выразительная вставка в разрядную книгу 1573 г. гласит: «Царь Иван подверг бесчестию бояр-воевод князя М.И. Воротынского, князя Н.Р. Одоевского и М.Я. Морозова и приказал их казнить».332
Причина этого приказа неизвестна. Я склонен думать, что три воеводы побуждали царя позволить им начать поход на Крым, чтобы закрепить победу 1572 г. Этот план нарушил бы ливонские проекты Ивана IV и, кроме того, его успех способствовал бы еще большей популярности этих людей.
Последствия казни князя Воротынского и его помощников могли бы стать для России катастрофическими, если бы татары тогда решились напасть. Но они хорошо запомнили свое поражение в предыдущем году и не были готовы к новым сражениям.
Казни бояр, подозреваемых Иваном IV в предательстве, продолжались, хотя и не было такой всеохватывающей волны террора, как во время опричнины.333
Эти расправы вызвали гнев возмущение бояр и высших чиновников. Это стало известно царю Ивану IV, и он вновь почувствовал, также как до введения института опричнины, что следует применить некоторую хитрость, чтобы удержать власть и обеспечить личную безопасность.
Способ, который он придумал на сей раз, был схож с тем, что использовался при введении опричнины, но выглядел более хитрым. В 1565 г., создавая опричнину, Иван сохранил титул царя, высшую государственную власть и контроль над земщиной.
В 1575 г., через три года после упразднения опричнины и роспуска опричного корпуса, Иван IV решил доверить высшую власть другому человеку и представить себя как удельного князя. Он принял титул князя московского.
План Ивана IV состоял в том, чтобы сделать себя менее заметным и направить любую общественную неудовлетворенность государственными делами против личности нового правителя. Этому правителю он дал титул великого князя_всея Руси. Титул царя теперь стал неопределенным.
В значительной степени успех или неудача плана Ивана IV зависел от личности нового верховного правителя. Иван IV хотел быть уверенным в том, что новый монарх не примет свою роль слишком серьезно и в действительности будет подчиняться его секретным приказам. Кандидат на такую роль не должен был быть близко связан с любым из боярских родов, но устраивать генеалогически и в иных отношениях бояр и высших чиновников.
Ивану IV удалось найти человека, который отвечал всем этим требованиям. Он был крещеным татарином царской крови, бывшим царем Касимова Саин-Булатом (его христианским именем было Симеон). Его отец, Бекбулат, был внуком хана Ахмата, правившего Золотой Ордой. Саин-Булат (Симеон Бекбулатович) был, таким образом, потомком Чингисхана.334
Находящиеся на московской службе татарские цари и царевичи, как мусульмане, так и крещеные, обладали на московитской социальной лестнице почетным первенством. Те, кто перешел в христианство, роднились с русскими аристократическими семействами. Саин-Булат после крещения женился на княжне Анастасии Мстиславской, дочери видного московского боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, мать которого была племянницей великого князя Василия III (отца царя Ивана IV). Ее отец был крещеным татарским царевичем Казани по имени Петр. Мстиславские, таким образом, приходились родней царю Ивану IV, стал его родственником и Симеон Бекбулатович. Разумеется, генеалогическое древо Симеона и его связи были довольно впечатляющими.
Саин-Булат был назначен царем Касимова не позднее 1570 г. В следующие два года он принял активное участие в Ливонской войне во главе своего двора из касимовских татар. Он перешел в христианство в 1573 г.,335 и приблизительно 1 сентября 1575 г. Иван IV провозгласил его великим князем всея Руси.336
В летописи, составленной около 1625 г., известной как «Пискаревский летописец», сказано, что Иван IV короновал царя Симеона.337
Это — недоразумение, порожденное тем фактом, что Симеон даже до того, как стал высшим правителем России, именовался царем Касимова. Как верховный правитель России, он стал великим князем. Из «Пискаревской летописи» нам известны некоторые комментарии действий Ивана IV со стороны его современников. «Некоторые люди говорили, что Иван поместил Симеона (на трон), поскольку предсказатели предупредили его, что в тот год случится изменение: царь Москвы умрет. Другие же считают, что он (Иван) проверил намерения народа: (он желал знать), как люди будут реагировать».338
И те, и другие, вероятно, были правы. Иван IV, подобно многим своим современникам (и не только в России), был суеверен, боялся колдовства и верил в пророчества. Год, в который должно было сбыться предсказание, для московитов был 7084 годом с сотворения мира (с 1 сентября 1575 г. до 31 августа 1576 г.).
Иван IV не известил иностранные правительства о назначении нового великого князя Руси. Напротив, он, очевидно, старался не давать иностранным посланникам какого-либо представления о событии. Единственным исключением была Англия. Иван IV раскрыл в доверительных беседах свой план Д. Сильвестру, переводчику Русской компании.
29 ноября 1575 г. Иван IV объяснил Сильвестру, почему он готовил убежище в Англии: «Мы планировали это с нашей сестрой (королевой Елизаветой), ибо в высшей степени предвидели меняющееся и опасное состояние князей и то, что они, как и более простые люди, подвержены колебаниям. Все это заставило нас усомниться в нашем собственном могуществе, и случившееся с нами — плод стечения обстоятельств, ибо мы оставили управление государством, которое отныне передается царем в руки чужака, не связанного с нашей землей и короной. Случившееся поэтому вытекает из извращенного и злого поведения наших подданных, которые сплетничают и покушаются на нас, забывая о лояльном поведении по отношению к нашей персоне. Дабы предотвратить это, мы возложили власть на другого князя (Симеона Бекбулатовича), но сохранили у себя всю казну земли нашей в должной мере и в подобающем месте для всеобщего блага».339
Два месяца спустя, 29 января 1576 г., Иван IV вновь упомянул «другого князя», но на сей раз намекнул Сильвестру, что все это не навсегда. «Хотя мы и продемонстрировали вам внешне возведение на трон другого в имперском достоинстве, но это возведение на трон не означало нашей отставки, но скорее то, что по нашему решению мы можем вновь принять на себя это достоинство и сделаем это согласно велению Божьему, ибо не был он коронован или избран, а возведен нашей волей.»340
Из этого можно заключить, что к концу января 1576 г. Иван IV чувствовал себя более уверенно, нежели за полгода до того, как впервые высказался о необходимости назначить Симеона официальным правителем России. Предположительно, главная причина этого изменения настроения лежала в очевидном успехе Ивана IV в создании сильной и надежной охранной службы, которой ему не хватало со времени роспуска опричников в 1572 г.
По контрасту с его радикальными действиями по созданию опричнины в начале 1565 г., Иван IV теперь обратился к законности. Используя новый титул князь московский, он написал ходатайство к государю, великому князю всея Руси Симеону Бекбулатовичу, прося разрешения выбрать себе новых служилых людей.341
Петиция Ивана IV была подана Симеону от его собственного имени и от имени двух его сыновей, Ивана и Федора. Все трое назвали себя уменьшительными именами — Иванец и Федорец. Они просили великого князя дать им право отослать прочь тех служилых людей, которым они не доверяли, и набрать взамен людей из числа служащих великому князю. Списки отобранных следовало скопировать и представить великому князю. «И отныне мы клянемся не принимать кого-либо постороннего без твоего ведома. И, пожалуйста, государь, будь благосклонен к тем, кого мы хотим принять на службу, не лишай их своих вотчин, как это делалось ранее по отношению к удельным князьям. А что касается поместий (эти владения должны были остаться в ведении великого князя), разреши им взять с собою зерно, деньги и все их движимое имущество».
Вопрос стоял таким образом, что эта смена служилого люда санкционировалась великим князем. Таким образом он, а не Иван IV, принимал ответственность за содеянное. Вся процедура приобретала более обычный вид, нежели создание корпуса опричников, а служившие при реорганизованном дворе Ивана IV не обладали такими обширными полномочиями, как опричники.
Существуют некоторые данные, позволяющие предположить, что Иван IV попытался использовать Симеона Бекбулатовича при конфискации церковных и монастырских земель. Иван и Алексей Адашевы, бывшие тогда его ближайшими советниками, думали об этом уже в 1551 г. Правительство остро нуждалось в увеличении своего земельного фонда, чтобы обеспечить офицеров дворянской армии поместьями.
Джильс Флетчер, посетивший Московию в 1588 г., упоминал о таком плане в своей знаменитой книге «О государстве Русском» (опубликована в 1591 г.): «Во имя этой цели Иван Васильевич, покойный император, использовал весьма странную практику, которую немногие князья могли принять в самых крайних ситуациях. Он оставил свое царство некоему великому князю Симеону... как будто бы он предполагал отойти от всех общественных дел к тихой личной жизни. К концу года его правления он побудил этого нового царя отозвать все грамоты, пожалованные епископствам и монастырям, по которым они жили многие сотни лет. Все они были отменены».342
До сих пор нет подтверждений этого шага, которые бы встречались в русских источниках этого периода. Флетчер мог получить эту информацию от русских или от англичан либо других иностранцев, живших в Московии в 1576 г.
Если Симеон Бекбулатович действительно отменил все грамоты, дарованные церквам и монастырям, даже если просто заявил о подобных намерениях, это должно было спровоцировать значительное сопротивление со стороны церкви. В любом случае, если мы хотим поверить Флетчеру, Иван IV должен был отказаться от своего замысла и, возлагая всю вину на Симеона, лишить последнего его великокняжеской власти.
Флетчер продолжал: «Сделав это (в качестве жеста неудовлетворенности правлением нового царя), он (Иван) вернул себе скипетр и был удовлетворен (как будто во благо церкви и религиозных людей), что они возобновят свои грамоты и сделает это он: оставив и присоединив к короне столько их земли, сколько он считал нужным. Этим путем он извлек из епископств и монастырей (кроме присоединенных к короне земель) огромную массу денег».343
Эта информация, вероятно, относится к актам церковного Собора 1580 г.
Тем временем 7084 год от сотворения мира, относительно которого Ивана IV предостерегали предсказатели, подошел к концу. С его окончанием Иван IV утвердился вновь в своей высшей власти и принял опять титул царя. Дабы вознаградить Симеона Бекбулатовича за его службу в роли великого князя всея Руси, Иван IV объявил его великим князем тверским.
II
К счастью для Ивана IV и для России во время правления Симеона Бекбулатовича татарские набеги почти прекратились. Это было во многом результатом усиления русской обороны князем Воротынским в 1572 г. и победа над Девлет-Гиреем в том же году. Даже после казни Воротынского его методы отражения нападений татар продолжали применяться.
В апреле 1577 г. украинские казаки предприняли опустошительную вылазку в окрестности Крыма. Московское правительство помогло им деньгами и амуницией и послало подразделение войска. В ответ крымские татары совершили ряд рейдов на польскую Украину в 1577-1578 гг. Казалось, что надвигалась полномасштабная война между Турцией и Польшей. Однако вскоре султан заключил мир с Польшей и приказал татарам участвовать в двух кампаниях против Персии (1578-1579 гг.).344
Набеги крымских татар стали реже, но несколько кампаний против Московии в бассейне Волги предприняли ногайцы (1576, 1577, 1578 гг.). Их рейды были опустошительны, но не столь опасны для Москвы, как совершаемые крымскими татарами.345
В декабре 1572 г. царь Иван IV возобновил Ливонскую войну против Швеции. Он принял на себя верховное командование и назначил царя Касимова Саин-Булата (будущего Симеона Бекбулатовича) первым воеводой армии. В кампании также участвовал король Магнус. 1 января 1573 г. русские штурмовали крепость Пайде (Вейсенштейн). Бывший жестокий опричник Малюта Скуратов был убит в ходе штурма. Взятие Пайде было важным успехом. Затем царь вернулся в Новгород. Но перед отъездом он разделил армию на две группы, послав в южном направлении короля Магнуса и боярина Н.Р. Юрьева, а в западном — царя Симеона с князем И.Ф. Мстиславским, М.Я. Морозовым и князем Иваном Петровичем Шуйским. Первое войско захватило Каркус (к югу от Феллина). Второе потерпело поражение при Лоде и отступило. В целом кампания была удачной. Русские сохранили как Каркус, так и Пайде. Последующее перемирие продолжалось лишь до 1576 г.
После окончания кампании воеводы вернулись в Новгород, где их ожидал царь. Именно в это время царь Саин-Булат решил перейти в христианство.
И именно в Новгороде праздновалась свадьба Магнуса с тринадцатилетней княжной Марией Старицкой. Она была сестрой княжны Евфимии, помолвленной с Магнусом в 1570 г, которая умерла до свадьбы. Иван IV, нуждаясь непосредственно в Магнусе, отвел ему небольшой удел Каркуса и Оберпалена (Пилтсамаа).
Напряженность в отношениях с Литвой несколько спала в связи со смертью великого князя литовского (короля Польши) Сигизмунда Августа, последнего представителя Ягеллонской династии (7 июля 1572 г.). Затем последовал долгий период междуцарствия, в течение которого каждая группа панов, как в Польше, так и в Литве, поддерживала своего собственного выдвиженца, при этом серьезно рассматривались и кандидатуры царя Ивана IV или его сына Федора.346
Многие влиятельные литовские паны не любили царя Ивана, но не имели возражений относительно Федора Значительное количество литовско-русской, а также польско-украинской шляхты было благорасположено к кандидатуре Ивана IV (или же Федора). Их мотивы были различными. Православные, равно как и протестанты, рассчитывали получить защиту от вмешательств римских католиков и униатов. Многие из дворян симпатизировали попыткам Ивана IV ограничить влияние боярской аристократии.
Существовало также некоторое количество литовских панов, которые склонялись к поддержке русского кандидата, чтобы изменить баланс власти между Польшей и Литвой, который был нарушен Люблинской унией 1569 г. Если московский царь стал бы королем Польши и великим князем литовским, двуединая Речь Посполитая (содружество Польши и Литвы) превратилась бы в тройственную федерацию. Литовцы тогда смогли бы заручиться поддержкой русских, чтобы противостоять чрезмерным требованиям поляков. Или же начать сотрудничать с поляками на предмет открытия доступа в Московию и постепенного расширения польского и литовского политического, экономического и культурного влияния в России.
Победила профранцузская партия и в мае 1574 г. польским королем был избран Генрих. Но у него было много противников в Польше и Литве, что способствовало попыткам сближения между Веной и Москвой. Император Максимилиан II в своем письме царю осуждал союз Франции с султаном (который поддерживал кандидатуру Генриха на польский трон), просил Ивана IV помочь христианам в борьбе с исламом и предлагал заключить союз с империей против турок.
Максимилиан с возмущением говорил о злодеяниях французского короля, уничтожившего «более чем сто тысяч своих подданных (гугенотов)» в Варфоломеевскую ночь (24 августа 1572 г.). В заключение император предложил объединить Польшу с Австрией, а Литву с Москвой.
Царь немедленно отправил к Максимилиану посланника с просьбой предпринять необходимые меры, чтобы задержать Генриха на пути в Польшу. Иван IV выразил свое согласие заключить постоянный союз с империей и сотрудничать в выборной борьбе в Польше. Что же касается резни в Варфоломеевскую ночь, то Иван IV писал: «Христианским правителям подобает сожалеть, что французский король действовал столь негуманно по отношению к столь многим людям и пролил столько крови без должного основания (выделено мною – Г. Вернадский)».347
Генриху удалось благополучно добраться до Варшавы, но его неприятно задели политическая атмосфера и вынужденная зависимость от настроения панов. Как раз в это время умер его брат король Франции Карл. Как только Генрих получил эту новость, он кинулся в Париж. Он был коронован королем Франции (Генрих III) в феврале 1575 г.
В Польше последовал еще один период междуцарствия. Появился новый кандидат на польский трон, поддерживаемый Турцией — князь Трансильвании Стефан Баторий. На его стороне был влиятельный польский род Зборовских. Но многие польские и литовские паны находились в оппозиции к нему. Их группа, включавшая архиепископа Гнезно Якоба Учарского и Яна Глебовича, обратилась к царю Ивану IV с предложением выдвинуть и поддержать его кандидатуру. Они рекомендовали ему связаться с влиятельными панами и подготовить средства для выборной кампании.348
Иван IV, однако, не желал расточать деньги на неясные цели. Он предпочел поддержать кандидатуру императора Максимилиана. При выборах в Варшаве голоса разделились. В то время, как Сенат провозгласил королем Польши Максимилиана, палата дворянских представителей избрала королем Стефана Батория при условии, что он женится на сестре Сигизмунда Августа Анне. Казалось, что надвигается гражданская война. В то время как Максимилиан медлил, Баторий вышел на сцену действий и был коронован в Кракове 1 мая 1576 г. Так все и разрешилось.
Баторий был способным военачальником и оказался сильным правителем. Его избрание существенно повлияло на направление польской внешней политики и затронуло весь баланс сил в Восточной Европе. Он был сторонником мира с Турцией, соглашения с Крымом и войны с Москвой.
Если же королем Польши был бы признан Максимилиан, династический союз между Польшей и Австрией мог вылиться в согласованные действия империи, Польши и России против турок и татар. Конфликт между Польшей и Россией в Ливонии мог быть урегулирован переговорным, а не военным путем.
Максимилиан умер 12 октября 1576 г. Будь он в это время королем Польши, на польский трон смог бы претендовать другой представитель австрийской ветви дома Габсбургов. Случилось так, что восстание имперской партии против Батория произошло в Гданьске (Данциг).
Царь Иван IV верно понял значение избрания Батория и начал подготовку к новой войне. С политической стороны он нуждался в незыблемости своей царской власти. Продолжение «царствования» великого князя Симеона могло привести к негативным последствиям. Поэтому 1 сентября 1576 г. царь Иван IV лишил Симеона полномочий правителя всея Руси, сделав его взамен великим князем Твери.
Тверь была выбрана не случайно. Этот регион был стратегически важен как дальняя база сбора войск и запасов для ведения Ливонской войны. В случае военных перемен тверские укрепления могли использоваться в целях обороны. Иван IV нуждался в человеке, которому он мог доверять, опытном военном предводителе, способном управлять этой крепостью. Симеон был таким человеком.
Баторий не мог сразу же напасть на Московию. Ему нужно было время, чтобы укрепить свою власть в Польше и получить согласие панов собрать армию и финансировать военные расходы для подавления восстания в Гданьске.
Он мог выиграть время, начав переговоры. Посланник Батория отправился в Москву в ноябре 1576 г., чтобы договориться с царем и боярами о приеме полномочных литовских послов для обсуждения условий мирного договора. В своем письме Ивану IV Баторий назвал себя господином Ливонии и обращался к Ивану IV как великому князю московскому, опуская титул царя, а также титулы князя смоленского и полоцкого. В Москве это сочли сознательным оскорблением. Царь согласился принять полномочных литовских послов, но потребовал впредь величать его всеми титулами.349
Рассматривая войну с Ливонией как неизбежную, царь Иван решил все же сперва вытеснить шведов из Ревеля, чтобы лишить их опорной базы на южном берегу Финского залива Русская экспедиционная армия под командованием опытного боярина Ивана Меньшого Шереметева и молодого князя Федора Ивановича Мстиславского (шурина царя Симеона) начала осаду Ревеля в январе 1577 г. Шереметев был убит шальным пушечным ядром. Мстиславский, отчаявшись взять крепость, снял осаду 13 марта.350
Как только русская армия ушла, шведы, ливонцы, немцы и эстонцы начали нападать на русские гарнизоны и поселения в Эстонии, даже вблизи Юрьева (Тарту), грабя, пытая и убивая пленников.351
В мае царь Иван IV сконцентрировал свои основные вооруженные силы в Новгороде и Пскове. Великий князь тверской Симеон Бекбулатович был назначен первым воеводой большого полка (главной армейской группы), т.е. главнокомандующим. Его помощниками были наместник Пскова князь Иван Петрович Шуйский и боярин князь Сицкий. Боярин Никита Романович Юрьев был одним из двух воевод правой руки (правого фланга). Князь Ф.И. Мстиславский должен был возглавить передовой полк.352
В Ливонии все ожидали, что русские опять попытаются штурмовать Ревель. Вместо этого, пользуясь тем, что Баторий занят подавлением гданьского мятежа, царь Иван IV начал большую кампанию против литовцев в Ливонии в конце июля 1577 г.
Он определил королю Магнусу задачу завоевания северной части Латвии (к северу от реки Аа). Основные усилия русских были направлены против южной части Латвии. Кампания была удачной. К сентябрю вся Ливония, за исключением Риги (и шведского Ревеля), была под властью Ивана IV или его вассала короля Магнуса.
Царь был в отличном расположении духа. Он полагал, что Ливонская война, наконец, выиграна. Когда Иван IV достиг Вольмара (Вальмиера), откуда князь Андрей Курбский более тринадцати лет назад написал ему знаменитое вызывающее письмо, он не мог удержаться от возобновления этой полемической переписки.
Иван IV писал князю Андрею: «..мои прегрешения более многочисленны, чем морской песок, но я верю в милость прощения Бога...и наступающее знамя с начертанным на нем крестом не нуждается в какой-либо военной хитрости, ибо не только Россия, но также и немцы, литовцы, татары и многие народы знают об этом, спроси их сам и убедишься. Яне желаю считать их, поскольку победы были не моими, а Божьими... А ты писал (в 1564г.),что мы, как оно и было, ввергли тебя в немилость, послали тебя в далекие города (воевать там). Но теперь мы, волей Божьей, несмотря на наши седины, дошли даже далее, чем твои далекие города, и копыта наших коней скакали по всем твоим дорогам, из и в Литву, и пешком мы их достигли, и мы испили воды во всех этих местах... И туда, где ты сам хотел отдохнуть от всех твоих трудов, и в Вольмар тоже, в место твоего отдохновения привел нас Господь».353
12 сентября 1577 г. Иван IV написал литовскому администратору Ливонии, Яну Ходасевичу, заявляя, что завоеванием Ливонии он взял лишь ему принадлежавшее и не вторгся в собственно Литву, не пересек литовских земель. Он желал дружественного соглашения с Литвой и просил Ходасевича и литовских панов посоветовать королю Стефану послать своих полномочных послов для заключения мирного договора.354
Вскоре стало ясно, что русским легче было завоевать Ливонию, нежели теперь удерживать ее. Более того, в 1560 г„ 1566 г. или даже в 1572 г. царь мог пойти на компромисс и твердо закрепить за Россией соглашением с Литвой и Швецией восточную часть Ливонии с Юрьевым (Тарту) и Нарвой. Это было бы само по себе крупным достижением, обеспечивающим Московию точкой опоры на северном берегу Финского залива. Под русским контролем Нарва была важным торговым портом.
Теперь обстоятельства изменились. Как в Польше, так и в Швеции превалировали сторонники твердой политики в отношениях с Москвой. Баторий намеревался не только вырвать Ливонию из рук Ивана IV, но и нанести сокрушительный удар по самой Московии. Дабы выиграть время, он отправил своих послов в Москву в январе 1578 г. Обе стороны отказались от компромиссного разрешения вопроса с Ливонией. Было заключено трехлетнее перемирие, но ни одна из сторон не намеревалась его соблюдать.
В 1578 г. литовцам удалось вытеснить русских из некоторых ливонских городов, занимаемых ими в предшествующий год. Курбский не преминул использовать это, отвечая на хвастливое прошлогоднее письмо Ивана IV: «Что до твоего хвастовства и запугиваний повсеместно, что ты победил проклятых ливонцев на деле силой животворного креста, то об этом мне не ведомо, и я не понимаю, как это соответствует истине: более правильным (было бы сказать) «знаменами с разбойничьими крестами»... Но польские и литовские гетманы еще даже не начинали готовиться (к войне) против тебя, и все твои ни на что не годные негодяи-воеводы — лучше сказать бродяги — были притащены сюда в цепях из-под твоих крестов, в великий Сейм; здесь все присутствующие издевались и надсмехались над всеми негодяями к твоему грязному и вечному позору и (к позору) всей святой Русской земли?355
Письмо Курбского не могло не рассердить Ивана IV. Еще больший удар по его престижу был нанесен, когда король Магнус бежал на сторону Батория.
К 1579 г. Баторий закончил свою подготовку к большой войне с Московией. Его армия была усилена венгерской пехотой и немецкой артиллерией. Вместо похода на Ливонию (чего ожидал Иван IV) Баторий двинулся с почти пятнадцатитысячной армией на Полоцк. Гарнизон (около шести тысяч) отчаянно сопротивлялся и надеялся, что царь пошлет подкрепление, но он не был готов к этому. 31 августа после трехнедельных боев город сдался Баторию.356
И вновь Курбский не мог сдержать свое злорадство. Он припомнил Ивану IV все его преступления и заявил: «И теперь к этому ты добавил еще одно поругание своих предков, более позорное и тысячу раз более катастрофическое: ты сдал великий город Полоцк, со всей его церковью, т.е. с его епископом и духовенством, с его армией и людьми, (тот город), что ранее (1563 г.) ... ты взял штурмом».357
Курбский подписал свое письмо: «Написано в прекраснейшем городе нашего государя, славного короля Стефана, Полоцке... на третий день после захвата города».
От Полоцка Баторий повел свои войска к Соколу, который был взят 25 сентября. Курбский прокомментировал и это событие: «Думаешь ли ты все еще в свете этою (злых дел Ивана), трудно постижимого слуху и невыносимого, что сила животворного креста поможет тебе и твоей армии? Ты — слуга первого зверя и самого великого змия, что с незапамятных времен противостояли Богу и его ангелам, намереваясь уничтожить все творение Бога и всю человеческую природу! До какой поры и сколь долго ты будешь удовлетворять себя человеческой кровью?'
Это письмо было датировано: «на четвертый день после победы при Соколе». 358
Полоцк обладал большой стратегической ценностью для Литвы. Он лишал Москву ключа к важному торговому пути к Балтике через Западную Двину. В то же время для Литвы он был военным ключом к Москве.
Баторий намеревался сделать из города передовой бастион в идеологической войне между Польшей и Москвой — оплот воинствующей римской церкви. Поэтому он основал в Полоцке иезуитский колледж, и он передал иезуитам все, кроме одной, православные церкви и все православные монастыри вместе с принадлежавшими им земельными владениями.359
III
В 1580 г. Баторий предпринял свою вторую кампанию против Московии и штурмовал важную крепость Великие Луки, которая могла служить удобной базой для нападения на Псков или Новгород, а также Тверь или Москву.
Московское царство оказалось под угрозой вторжения, и царь не знал, ни в каком направлении будет нанесен главный удар Батория, ни как его предотвратить.
Баторий захватил стратегическую инициативу. Русские вооруженные силы были распылены малыми соединениями вдоль обширного фронта от Северской земли до Ливонии. Было очевидно, что у русских нет шанса сохранить всю Ливонию и что они должны уйти в восточную часть Эстонии (Тарту или Нарву), чтобы сохранить для себя хотя бы этот регион. Иван IV, однако, боясь потери престижа, колебался начинать общее отступление.
Экономика Московии переживала спад. Ее ресурсы были подорваны крайностями опричнины и продолжительной Ливонской войной. Постоянный набор в армию — солдат, возчиков, различных работников — вел к значительным потерям людских ресурсов как в сельском хозяйстве, так и в ремесленном производстве. Растущая дворянская армия требовала все большее количество земли для поместий, а недостаток в сельских производителях был особенно острым в дворянских владениях, поскольку крестьяне-арендаторы мигрировали на юг из районов к северу от Москвы, а также из поместий мелких дворян в родовые вотчины бояр, где были лучшие условия. Государственная казна нуждалась в деньгах, дабы справиться с быстрорастущими военными расходами. Царь Иван IV и его советники осознавали всю серьезность этой ситуации. Способы борьбы с трудностями были обсуждены и внедрены в жизнь в течение 1580 г.
Кто же были наиболее приближенные советники царя в это время? С 1571 г. почетное место в московском правительстве принадлежало князю Ивану Федоровичу Мстиславскому, первосоветнику Боярской Думы. Иван IV, однако, не доверял ему. Единственным человеком, сохранявшим доверие Ивана IV на протяжении его правления, был его шурин (по первой жене) боярин Никита Романович Юрьев. Он был опытным государственным деятелем и воеводой, но ему не хватало инициативы.
К 1580 г. более молодой и способный человек высокого положения поднялся до влиятельной роли в государстве. Это был Борис Федорович Годунов, переживший опричнину. Годуновы, подобно Сабуровым, происходили из татарских князей. Их предок, татарский мурза (князь), поступил на службу к московскому великому князю Ивану I и крестился в 1330 г.
В первой половине XVI в. большинство Годуновых служили как дворяне и ни один из них не поднимался выше должности полкового воеводы. Борис и его дядя Дмитрий Иванович были приняты в опричнину в 1571 г. В начале марта 1575 г. сестра Бориса Ирина была выдана замуж за царевича Федора.360 И не позднее чем в 1578 г. Борис женился на дочери Малюты Скуратова Марии. По этому поводу он был возведен в кравчие (дворцовая должность ниже дворецкого; кравчий отвечал за царский стол во время церемониальных обедов). Одновременно Д.И. Годунов был возведен в бояре. Борис стал боярином в 1580 г.
Другим человеком, связанным с последними годами опричнины и пользовавшимся доверием царя Ивана после ее упразднения, был племянник Малюты Скуратова Богдан Яковлевич Бельский, способный и энергичный человек авантюрного склада, большой специалист по части различных интриг. В 1578 г. он был назначен оружничим (чиновником, отвечавшим за царское оружие). По-видимому, он стал главным советником Ивана IV по военным делам.
Что же до дипломатических дел, то после казни Висковатого в 1570 г. Иван IV лично ведал ими. У него был способный и надежный помощник, глава посольского приказа, думский дьяк Андрей Яковлевич Шелкалов.
Голландец Исаак Масса, который посетил Москву в начале XVII века, говорит, что Андрей Шелкалов был «весьма лукавым человеком, умным и злым. Он работал день и ночь, подобно мулу, всегда жаловался, что у него немного работы и хочет сделать больше».361
Первым шагом к увеличению поместного земельного фонда и наполнению государственной казны, на который решились Иван IV и его советники, было изъятие ресурсов церкви и монастырей. Следует помнить, что во время правления Симеона Бекбулатовича (если верить Флетчеру) была предпринята попытка полной конфискации церковных и монастырских земель, но этому помешало сопротивление церковных иерархов.
На этот раз было решено пойти на компромисс и подтвердить права церкви и монастырей на большинство их земельных владений, но запретить им приобретать какие-либо другие земли или же получать землю как дар любым способом и под любым предлогом. Более того, определенные категории земель, до сих пор контролировавшиеся монастырями, подлежали изъятию у них.
Митрополит московский Антоний и высшие иерархи церкви были уведомлены о решении царского синклита (государственного совета) и подчинились ему. 15 января 1580 г., согласно приказу царя, Антоний собрал церковный Собор, который одобрил царские предложения.362
Собор подтвердил неотчуждаемость основных земельных владений церкви и монастырей и, ввиду насущных потребностей государства и армии в условиях изнуряющей войны, согласился, что в дальнейшем земли не будут более приобретаться и приниматься в заклад или же в виде дара церкви. Земли, до сих пор заложенные церквам и монастырям, подлежали изъятию в пользу государства. То же правило относилось к бывшим родовым княжеским вотчинам, ныне находившимся во владении церквей и монастырей.
Таким путем должно было быть приобретено небольшое количество земли, необходимое для поместий офицеров дворянской армии. Но оставалась нерешенной еще одна проблема владельцев поместий: постоянные перемещения крестьян-арендаторов, что не позволяло толком управлять землями и снижало их ценность.
Немецкий опричник Генрих фон Штаден, который знал ситуацию по своему собственному опыту (он сам получил поместье), писал в своей книге о Московии: «Крестьяне в стране имеют право перехода (из поместья, где они являются держателями земли) в день св. Георгия (26 ноября)». В опричнину из иных поместий уходили все арендаторы земли. В результате этого многие поместья «становились пусты, т.е. лишены рабочей силы в день св. Георгия». В этом случае царь обычно даровал иноземному опричнику новое поместье, обеспеченное рабочей силой, но «не более трех раз». «Теперь (т.е. в разгар кризиса) иностранец может получить поместье с крестьянскими поселенцами лишь однажды и с большим трудом, поскольку большая часть страны опустошена».363
Положение русских помещиков было не лучшим, чем у иностранцев на русской службе, а, возможно, и худшим. Неудивительно, что дворянство требовало от правительства ограничить свободу перемещения для крестьян.
По моему мнению, возможно, что дворянские офицеры, которые участвовали в Ливонской войне, и в особенности те, кто получил поместья в восточной части Ливонии, давно удерживаемой Русскими, находились под влиянием примера крестьянского закрепощения. Помещики ближней Шелонской провинции (пятины) Новгородской земли могли быть также знакомы с условиями в Ливонии.364
Беды дворянства рассматривались царем, ближней Думой (правительственным советом) совместно с церковным Собором в январе 1580 г. Было решено ограничить свободу крестьянского передвижения, но только временно, в качестве чрезвычайной меры. Царь теперь получил право провозглашения любого года «запрещенным» или «заповедным». В такие годы крестьянам запрещалось покидать поместья, в которых они арендуют землю, несмотря на то, что закон о дне св. Георгия не был отменен. Крестьянина, совершившего переход в такой год, насильственно возвращали на место своего прежнего проживания. В годы, не обозначенные как заповедные, крестьянин мог законно покидать поместье. Такие годы были известны как выходные (от выходить — идти прочь, покидать место).365
IV
Летом 1580 г. Иван IV женился на Марии Федоровне Нагой из дворянского семейства Нагих. Брак был неканоническим (он был седьмым у царя) и не мог быть благословлен церковью. Несмотря на это, он был щедро отпразднован по русской традиции. Иван IV нуждался в таком отдохновении.
В это же время Иван IV попытался противостоять планам Батория дипломатическими средствами. Благодаря своим дипломатам и шпионам, а также информации, получаемой от иностранных посланников и купцов, приезжавших в Москву, посольский приказ имел достаточно материала для ознакомления царя с международной ситуацией.
Баторий был не только главой национального государства (Польши), но также и пылким католиком и другом иезуитов. Как его исповедник, так и его придворный проповедник были иезуитами. Его религиозная политика вдохновлялась духом польской контрреформации.366
Между политикой Батория и политикой римской курии и иезуитов существовало различие в подходах. Как польский король и военный лидер Баторий был склонен думать прежде всего о государственных интересах в его собственном понимании. Он пытался с помощью канцлера Яна Замойского укрепить королевскую власть короля над панами, в результате чего ему приходилось бороться со значительной оппозицией.
В своей внешней политике Баторий желал сконцентрировать все свои силы против России и тем самым избежать войны с Турцией.
Польша была бастионом римского католицизма в Восточной Европе, и римская курия не могла не одобрять агрессивных планов Батория. Целью воинствующих католических лидеров было обращение московитов в римских католиков или, по крайней мере, в униатов.
Для этой цели война должна была сопровождаться религиозной пропагандой и дипломатической обработкой. Со времени правления Ивана III в Москве папы мечтали убедить московских правителей принять вместе с народом римско-католическую веру.367 Если бы это произошло добровольно, войны с Московией можно было бы избежать.
Что касается русско-польских отношений, то поскольку Баторий был избран на польский престол, папа не мог его не поддерживать. Однако, если бы царь Иван IV высказал какое-либо желание признать верховенство папы, у последнего не было бы оснований поддерживать польские агрессивные планы.
Царь Иван IV был осведомлен об этом и верно предполагал, что если бы он смог установить дипломатические отношения с папой Григорием XIII, ему даже не пришлось бы прямо упоминать о возможности религиозного союза; папа сам бы подумал о такой возможности и поэтому мог быть полезным царю в конфликте с Баторием.
Еще одним противоречием во взглядах Рима и Батория была турецкая проблема. С середины XV столетия папы защитить Европу от угрозы нападения растущей Османской империи. Как Венеция, так и империя Габсбургов воевали с турками.
Нежелание Батория присоединиться к антитурецкому крестовому походу в это время могло рассматриваться как пренебрежение долгом христианского правителя. Царь Иван IV именно так трактовал поведение в своей дипломатической деятельности.
5 сентября 1580 г. царь Иван IV отправил посланника, Истому Шевригина, в Прагу (где была резиденция императора Рудольфа II), Венецию и Рим. Переводчик Шевригина знал немецкий, но не знал итальянского. Поскольку в Польше шла война, они должны были ехать через Пернов (Пярну) (который тогда был еще в русских руках), Данию и Саксонию. Письма Ивана IV императору Рудольфу, дожу Никколо де Понта и папе Григорию XIII были написаны по-русски. При их доставке в каждом случае адресаты сразу же находили переводчиков.
В своем письме к императору Рудольфу Иван IV сослался на свою прежнюю дружбу с императором Максимилианом и их совместные действия в течение польского междуцарствия в 1572-1576 гг. Иван IV выразил свою готовность сражаться с мусульманами в тесном союзе с Габсбургами во имя защиты христианства. Царь жаловался, что Баторий помог исламу своей дружбой с султаном и обвинял его в нападении на Московию. Иван IV просил Рудольфа написать Баторию и побудить его прекратить кровопролития.368
Иван IV развивал ту же тему в своем письме папе Григорию XIII. Клеймя Батория за его сотрудничество с исламскими правителями и пролитие христианской крови, Иван IV писал: «Поэтому мы хотим быть в союзе и согласии с тобою и императором Рудольфом и рожаться вместе против всех мусульманских правителей, с тем чтобы отныне и далее... не проливалось никакой христианской крови и христианские народы жили в мире, освобожденные от рук мусульман. Мы желаем, чтобы ты, папа Григорий, священник и наставник Римской церкви,... приказал Стефану (Баторию) прекратить объединение с исламскими правителями и пролитие христианской крови».369
Хотя Иван IV предложил папе политическое соглашение, он не упоминал о возможности религиозного союза. Однако, как надеялся Иван IV, сам факт установления прямых и дружественных отношений с папой пробуждал надежды последнего на возможность обращения царя и его народа в римско-католическую веру. Шевригин достиг Праги 10 января 1581 г. и оставался там до 27 января. В качестве посланца, а не посла, он не имел полномочий заключать формальный договор с империей, ему было поручено побудить императора Рудольфа направить своих посланников в Москву для заключения этого договора. Шевригин был встречен в Праге достойно, но без энтузиазма. Имперское правительство не было склонно признать притязания Ивана IV на Ливонию, поскольку эта страна традиционно рассматривалась в качестве части Империи. Разумеется, император Рудольф не признавал также ливонских притязаний Батория.
Намерение Шевригина проследовать из Праги к папе произвело сенсацию среди дипломатов. Курьеры, неся эту новость, поспешили в Варшаву, Флоренцию и Рим. Поляки были взволнованы; римская курия, иезуиты и венецианская синьория полны надежд. Последующее движение Шевригина строго отслеживалось.
15 февраля Шевригин был принят на аудиенции венецианским дожем. Он предложил от имени царя союз против турок, а также определенные торговые привилегии.370
Шевригин прибыл в Рим 26 февраля и оставался там до 27 марта. Его уважительно и со всеми церемониями принимали, хорошо размещали и кормили. В помощь ему был предоставлен переводчик с итальянского. Через два дня после прибытия Шевригин был принят папой. Аудиенция не была публичной, чтобы не сердить короля Батория. Шевригин передал папе письмо Ивана IV и просьбу царя прислать посла для переговоров.371
Вскоре Шевригин был извещен, что царский запрос удовлетворен. Папа назначил своим тайным послом к Ивану IV иезуита Антонио Поссевино.372
Поссевино был хорошо подготовлен к миссионерской работе, но не знал русского языка. Он уже имел опыт обращения в веру римской курии и польских иезуитов. Король Баторий всемерно поддерживал его деятельность. В 1579 г. папа основал католический университет в Вильно. Во время рекатолизации шведов и обращения русских было решено основать семинарии, в которых бесплатно смогут получить образование молодые шведы и русские. 1 июля 1579 г. Поссевино открыл такую школу в Браунсберге. Поссевино был также связан с основанием подобной же школы в Оломоуце в Моравии.
Не ожидая возвращения Шевригина и надеясь на прибытие папского посланника, царь Иван отправил королю Баторию 29 июня 1581 г. письмо, в котором обвинял его в союзе с мусульманами и пролитии христианской крови. Это была та же тема, что он развивал в своем письме папе. Но теперь он добавил еще один аргумент: изначальное единство римско-католической и греко-православной церквей.373
Для доказательства этого Иван ссылался на Флорентийскую унию 1439 г. при папе Евгении: «И греческий император Иван Мануилович (Иоанн VIII, сын Мануэля), и патриарх Константинополя Иосиф присутствовали на этом соборе, равно как и русский митрополит Исидор. И они постановили, что греческая вера будет тождественна римской. Почему же тогда твои паны возражают против распространения греческой веры в Ливонии? Их папа Евгений постановил, что греческая вера тождественна латинской (римской), и теперь они разрушают это (единство) и они отвращают людей от греческой веры в пользу латинской. И это христианство? Мы не заставляем тех в нашей земле, кто принадлежит к латинской вере, отбросить ее, но сохраняем их на нашей службе, так же, как и православных, сообразно с доблестями каждого и послужным списком — пусть хранят свою веру как желают».374
Это была новая интерпретация Флорентийской унии как единства христианского духа, а не подчинения православной церкви папской власти, что Флорентийская уния в действительности подразумевала.375
Ссылка на авторитет Флорентийской унии находилась в противоречии с московитской исторической и идеологической традициями. Царь едва ли мог подумать, что подобный аргумент сможет убедить Батория. По-видимому, Иван IV упомянул Флорентийскую унию в своем письме к Баторию в качестве приманки для папского посланника, выступавшего посредником в конфликте между Москвой и Польшей.376
Шевригин вернулся в Московию тем же окружным путем через Данию. Он прибыл в Старицу, где в это время находился царский штаб, 17 июля 1581 г. Он привез с собой письма Поссевино к царю и боярину Никите Романовичу Юрьеву, а также письмо императора Рудольфа, датированное 11 января.
Тем временем Поссевино направился в Польшу, откуда должен был двинуться в Московию. Согласно полученным инструкциям, ему предстояло сообщить царю, что папа готов посредничать в конфликте между Польшей и Москвой, а также заключить союз с Москвой для борьбы с турками. Поссевино не должен был, однако, забывать, что политическое соглашение между Римом и Москвой будет возможным лишь на базе церковного объединения.377
Намек царя в его письме к Баторию на возможность такого объединения оказался, таким образом, весьма своевременным. Баторий сначала настороженно отнеся к грядущим переговорам Поссевино с царем, поскольку боялся, что иезуиты будут проводить свою религиозную политику в ущерб интересам Польши. Однако Поссевино удалось уверить короля, что римская курия не предаст Польшу, и что переговоры не приведут к возобновлению польского наступления.378 Но, разумеется, переговоры начались практически вместе с военными действиями.
Вместо объявления войны Баторий 2 августа 1581 г. отправил царю Ивану IV язвительное послание в ответ на письмо последнего от 29 июня.379 На обвинение Ивана IV о пролитии им христианской крови Баторий заявлял, что такому кровожадному человеку, как Иван IV, царствование которого проходит в пытках и убийствах собственных подданных, не подобает проповедовать доброту. В дополнение к этому письму он послал царю множество напечатанных в Германии памфлетов, обличающих его тиранию.
Сделав это, Баторий повел свою армию в направлении Пскова. Отдельно в направлении Ржева на Верхней Волге были посланы небольшие отряды, чтобы помешать московитской армии помочь Пскову. Армия Батория подошла к Пскову 26 августа, и началась осада.
Поссевино прибыл в Старицу (через Смоленск) 18 августа и был принят царем два дня спустя. Переговоры продолжались три недели.380
Поссевино желал на основании царского письма Баторию обсудить для начала церковное единство. Иван IV отказался пока поднимать религиозные вопросы, сказав, что это может быть сделано только после заключения мира с Польшей. Что же касается условий мира, то Иван IV согласился отдать Литве Великие Луки (но не Полоцк) и большую часть Ливонии (но не Юрьев и Нарву). 14 сентября Поссевино отправился в лагерь Батория близ Пскова.
Хотя основной удар Батория был направлен против Пскова, следовало ожидать менее массированных польских атак — и они действительно последовали — по всей русско-литовской границе. Кроме того, нужно было учитывать возможность шведского нападения на Новгород. (Шведы действительно двинулись на Нарву осенью 1581 г.).
Дабы справиться с ситуацией, Иван IV решил основные русские силы под командованием великого князя тверского Симеона Бекбулатовича держать в резерве. Согласно псковскому летописцу, резервная армия, стоявшая у. Старицы, насчитывала триста тысяч человек.381 Цифра кажется сильно преувеличенной. В любом случае, Иван IV не намеревался использовать эту армию, разве что возникла бы угроза самой Москве. Он не слишком рассчитывал на военные действия, будучи поглощен идеей получения достойного мира при посредничестве Поссевино. Но по настоянию Батория дипломатические переговоры не прерывали военных операций. При таких обстоятельствах в целях успеха дипломатические усилия Ивана IV должны были быть поддержаны военными действиями.
К счастью для России, Псков оказался твердым орешком. Этот город был сильно укреплен и хорошо оснащен артиллерией и иными военными приспособлениями. Все активное население города приняло живое участие в обороне под умелым предводительством князя Ивана Петровича Шуйского. Дух сопротивления был подкреплен религиозным рвением. Это помогло псковичам перенести тяжелую осаду.382 Псковичи ожидали, что царь пошлет им подкрепление, но, за исключением подразделения стрельцов, возвращавшихся из Ливонии, помощи не было. Псковский летописец отмечал с горечью, что царь не разрешил своим боярам повести резервную армию на выручку Пскову.383
Из этого заявления можно заключить, что военачальники резервной армии, включая первого воеводу Симеона Бекбулатовича, хотели предпринять кампанию по освобождению Пскова, но царь не одобрил этого шага.
Старший сын царя и очевидный наследник, царевич Иван, потребовал, чтобы отец разрешил ему возглавить кампанию. Рассерженный царь ударил царевича своим посохом с такой силой, что он умер через несколько дней (19 ноября 1581 г.).384
К этому времени поляки уже отчаялись взять Псков 29 ноября в Запольском Яме, поселении к югу от Порхова, начались переговоры между польскими и русскими полномочными представителями с участием Поссевино. Осада Пскова продолжалась, но Баторий выехал в Варшаву 1 декабря, оставив командование канцлеру Замойскому. Осаждающие были столь же истощены, что и осажденные, но дух последних оказался сильнее.
15 января 1582 г. было заключено десятилетнее перемирие. Россия сдала Ливонию и Полоцк. Польша вернула Москве русские города, захваченные Баторием во время войны, за исключением Полоцка.385
После заключения перемирия Поссевино направился в Москву для обсуждения с царем возможности церковного объединения. Он прибыл 13 февраля 1582 г. Поссевино выполнил свою посредническую миссию, но, с точки зрения Ивана IV, не очень удачно, поэтому царь неохотно шел на обсуждение с иезуитом религиозных вопросов. Но ему подобало выполнить свои обязательства.
Поссевино неоднократно встречался с царем, вел переговоры с боярами и представил множество меморандумов Ивану, но не смог убедить его согласиться на церковное объединение.386
И хотя Баторию удалось вытеснить русских из Ливонии, он не смог достигнуть какого-либо соглашения с третьей соперничающей стороной — Швецией. Таким образом, был открыт путь к будущему конфликту между шведами и польско-литовским государством.387
Осенью 1581 г., пользуясь тем, что как русские, так и польские военные силы были сосредоточены во Пскове, шведы взяли Нарву. Поляки желали сами обладать Нарвой, но не могли более вырвать ее у шведов.
Шведы находились под командованием Понтуса Делагарди, французского наемника, находившегося на датской службе, в свое время попавшего к шведам в плен и предложившего им свои услуга. Взяв Нарву, Делагарди повел свои войска на русскую территорию и захватил Иван-город, Ямгород и Копорье. Дальнейшее шведское наступление на Новгород или Псков, а то и на оба города, казалось неизбежным.
Русские не могли бросить необходимые силы против шведов вследствие опасной ситуации в районе Средней Волги. В 1580 г. черемисы (мари), подстрекаемые и поддерживаемые великими ногайцами, начали новое восстание. В 1581-1583 гг. ногайцы при поддержке мари предприняли несколько опустошительных походов к западу от Волги в район Алатыря, Коломны, Белёва и Новосиля. Чтобы разгромить мари и ногайцев нужно было мощное войско.388
При таких обстоятельствах русские чувствовали себя увереннее, заключая 5 августа 1583 г. со Швецией перемирие, хотя его условия были достаточно невыгодными — шведы сохраняли за тобой район Копорья. Единственным оставшимся для России путем к Балтике оставалось устье реки Невы.389
Так окончилась Ливонская война, которая продолжалась четверть столетия. Она потребовала от русских людей максимального напряжения для преодоления многих тягот и жертв и вместе с последствиями опричнины ввергла Россию в глубокий социально-экономический кризис.