Трудовой стаж М. Б. Едемского - сорок два года. Трудовая книжка отразила этапы трудной и напряженной жизни: он был безработным (1919 г.), работал рассыльным и научным сотрудником в Комиссии по изучению ископаемых Русского Севера (1919 г.), был рабочим и начальником геологических отрядов (1920, 1921, 1922, 1926, 1927, 1930 гг.), профессором в Институте "Живого слова" (1923 г.), сотрудником и хранителем музея в геологическом институте АН СССР (1931 г.), заведовал кафедрой в Лесотехнической академии (г. Архангельск), откуда был уволен по сокращению штатов (1933 г.). Умер М. Б. Едемский в декабре 1933 года в возрасте 63-х лет. Н. Е. Ончуков, близко знавший Едемского по работе в "Сказочной комиссии", писал в некрологе: "В основном он был, конечно, геолог, но оставил след и как этнограф, главным образом как фольклорист-собиратель, как глубокий и вдумчивый наблюдатель крестьянской жизни, проведший всю свою жизнь в бесконечных, буквально ежегодных экспедициях" [14].
"Второй приход" М. Б. Едемского в этнографию состоялся с возобновлением работы в "Сказочной комиссии" под председательством академика С. Ф. Ольденбурга (1924-1928 гг.). Предметом пристального научного внимания Едемского в этот период становится крестьянская семья как микроструктура крестьянской общины. В семье сосредоточены все возрасты, все поколения, семья - основная хранительница народных традиций, именно в семье происходит трансмиссия культуры от поколения к поколению.
Еще в 1903 году он записал песенный репертуар семьи Кузнецовых (57 песен). Позднее, и это вряд ли случайно, появились новые "гнездовые" семейные циклы: "Сказки семьи Едемских" (22 номера), "Сказки Мина Шабунина" (12 номеров), "Сказки семьи Вячеславовых" (13 номеров), "Старинные сказки" М. Д. Третьякова, В. Г. Овсянникова, Платона Кузьминского и т. д.
Почти тридцатилетние наблюдения Едемского за бытованием фольклора в Кокшеньге и других северных регионах приводят его к неутешительному выводу: "Старина держится не так прочно, как можно было бы ожидать, судя по отдаленности и захолустью края... Даже семейные отношения стали менее устойчивыми..." [15]. Заметно разнятся и по качеству, и по содержанию репертуары "дедов" и "внуков". Причины расхождения Едемский совершенно справедливо связывает с урбанизацией, с появлением вследствие этого новых ценностных ориентации, которые охватывают внешние и внутренние стороны традиционного быта, разрушая механизм воспроизводства культуры.
М. Б. Едемский, убежденный сторонник традиционной культуры, с грустью констатирует: молодежь стремится в город, городской костюм начинает теснить деревенский, на смену хороводу приходит кадриль, на смену вечеркам, беседам - кинематограф, футбол, комячейка; среди детских игрушек появляется кукла-"коммунист" [16]. М. Б. Едемский никогда не был фольклористом-теоретиком, но его наблюдения позволяют сделать ряд интересных выводов о характере взаимодействия социальных и культурных процессов в 20-х-30-х годах нашего века. Наблюдается сильный упадок религиозности ("дороги попы"), церковные праздники "справляются не так истово", "свадебный обряд ведется в сильно сокращенном порядке" ("кому скоро нать, дак и одним днем сделают..."). А главное - "и венчались, да разошлись, и не венчаны живут...". Процесс миграции деревенской молодежи, который на Севере в дореволюционное время не был массовым, приводит к "состязанию между городом и деревней, старой местной традицией и надвинувшейся извне новизной, поддерживаемой новыми, входящими в народную жизнь порядками". Эти выводы Едемский подкрепляет любопытными наблюдениями: "Группы молодежи... сходились одна за другой на широкий просторный луг... В нарядах была большая пестрота: рядом с чисто народным костюмом можно было видеть чисто городской... Состязались две большие группы, одна из которых придерживалась народных традиций, другая - городских. Поочередно слышались то старая русская песня, то городская, иногда совсем модная... В хороводе пелись: "Хожу я по травке, хожу по муравке...", "За Доном гуляет козак молодой...", а из другой группы слышалось: "Накинув плащ", "Степан Разин", "Коробейники"..." [17].
Едемский зафиксировал репертуар различных возрастных групп, на основании которого можно проследить, как с изменением традиционных функциональных связей меняется содержание фольклорного репертуара, происходит угасание фольклорных традиций. Он записывал песенный репертуар (мужской и женский) исполнителей в возрасте от 17 лет и старше и доказывал, как с разрушением бытового уклада разрушается фольклорная традиция: "Содержание этих [т. е. старых. - М. В.] песен далеко не соответствует народившимся вкусам личной и общественной жизни". Вот репертуар 17-летнего деревенского парня: "Степан Разин", "Пожар московский", "Интернационал", "Смело, товарищи, в ногу", "Как родная меня мать провожала", "Вот по дороге тройка мчится", "Над тюремной кирпичной стеною", "Знаю, ворон, твой обычай", "Несчастный я родился", "Отлетает-то мой соколик" [18]. Как видно из приведенного перечня, только две последние песни восходят к традиционному крестьянскому репертуару.
В репертуаре старшего поколения, подчеркивает Едемский, устойчиво сохраняется старинная песня: "Ехали бояре да из Новгорода", "Он жил-то, служил да верой-правдою", "Летел голубь по долине", "Развей, развей, погодушка" и т. д. "Старики поют у нас хорошо...", а молодые "ныне не играют [песню. - М. В.], а путают..." [19]. Такими словами старой песенницы с Пинеги оценивает Едемский состояние современной ему фольклорной песенной традиции.
Очень часто собиратели во время экспедиций ограничиваются лишь записью текстов. Едемского интересуют бытовой контекст, в котором живут песня, сказка, свадьба, и процессы, под влиянием которых изменяются текст и манера его исполнения. Кто поет, какое место в обряде крестьянской жизни занимает песня, к какому времени она приурочена, каков порядок исполнения - все это, считает Едемский, необходимо учитывать, чтобы составить правильное представление о характере процессов, которые происходят при переходе народной лирической песни в категорию "просто песен".
Лирическую песню Едемский считает составной частью бытовых обрядов. "Речь идет не о свадебных песнях, а о лирических" [20], - уточняет он. Довольно типичной становится ситуация, когда лирическая песня переходит в новую сферу бытования. Разрушается хоровод, начинают "гулеть кадриль", сопровождая танцы старинными песнями, которые обретают функцию "кадрильных": "По Дону гуляет козак молодой", "По улице мостовой", "Вдоль по ярмонке купчик идет",
"Не кусточки стоят, не листочки шумят", "Вы не бейте меня, не ругайте меня" и другие. Молодежь, отмечает Едемский, предпочитает "городские долгие песни": "Над серебряной рекой", "Слети к нам, тихий вечер", "Хас Булат", "Що ты, мальчик, за любитель", "Купила мама мне панаму", "Сидел Ваня на диване, в стакан рому наливал" и другие. "Мода становится традицией" [21], - с грустью констатирует Едемский. Обретение нового происходит вне обряда и закрепляется как традиция.
Систему фольклорно-этнографических взглядов М. Б. Едемского и методику его работы можно убедительно показать и на записях сказок, которые преобладают в коллекции ученого. В течение полувека менялись и взгляды, и методика работы, и научные выводы, которые мы делаем за Едемского.
Отчетливо выделяются три этапа в собирании сказок. На первом этапе, до 1917 года, методология и методика его собирательской деятельности определялись позициями "Живой старины", ориентирующей на запись "старинных", еще не исчезнувших из народной памяти и бытования сказок. Едемский записывает сказки выборочно, от лучших исполнителей, у которых "чувствуется преданность эпическому тону" [22]. В "Живой старине", посвященной братьям Гримм, опубликованы в его записи "Семнадцать сказок Тотемского уезда" (1905-1908 гг.) Четырнадцать сказок записаны от одного информатора - семидесятилетнего крестьянина Михаила Дмитриевича Третьякова. Три другие сказки помещены для сравнения. По мнению М. Б. Едемского, они "испорчены" "соединением многих сюжетов в один рассказ". Рукопись сказок Мины Шабунина (1914-1916 гг.) [23] была подготовлена М. Б. Едемским к изданию как очередной выпуск вологодских сказок, но, к сожалению, затерялась и была обнаружена только в 1929 году. Мина Шабунин - сказочник из Тотемского уезда с прекрасным "волшебным" репертуаром, сказки записаны с соблюдением диалектных особенностей речи и вполне соответствуют представлениям собирателя о "старинной" сказке.
На поиск "старинной" сказки ориентирует М. Б. Едемский и своих корреспондентов. В 1914 году он получает 19 сказок от X. А. Шерстеньковой. Рукопись отвечает всем предъявленным требованиям: образцовая запись с соблюдением диалектных особенностей речи, "старинные" сказки, хорошие рассказчики. Большинство сказок принадлежит одному сказочнику - В. Г. Овсянникову [24]. Информаторами М. Б. Едемского в этот период выступают в основном люди преклонного возраста: А. М. Двойнишникова (92 года), М. Г. Бритвина (76 лет), Ф. В. Шалаевский (60 лет) и другие, по словам собирателя, "истинные сказочники".
М. Б. Едемский сознательно не записывает сказок, которые "по содержанию и по манере" были недостаточно старыми. Он разделяет сказочников на две группы: первая - "старики и старухи, которые любят старые назидательные сказки, передают их без вольностей, не нарушая канон"; вторая - "сказочники-балагуры", которых М. Б. Едемский активно не любит за то, что они комментируют сказку, сравнивают сказочные эпизоды с событиями окружающей жизни, разрушают традиции [25]. Процесс угасания сказки, как и песни, М. Б. Едемский связывает с "движением цивилизации". Проезжая во время экспедиции в Олонецкую губернию по Мариинской системе, он обнаруживает в районе канала полное исчезновение сказочной традиции: "Здесь сказку не знают"; "У нас этим не занимаются", - цитирует он ответ собеседника-крестьянина. М. Б. Едемский замечает с горечью, что даже сказку "Лопоток" никто не мог окончить, поэтому "нужно искать, что сохранилось от старины, нужно спешить, так как перемены в укладе жизни народной приводят к утрате старины!" [26]. И Едемский спешит. Он привлекает к собирательской работе большой круг корреспондентов: сельских учителей, учеников гимназии, грамотных крестьян, своих многочисленных родственников.
Подводя итог собирательской работе М. Б. Едемского в этот период, можно утверждать, что у него на руках была большая коллекция сказок, которые, предположительно, он хотел издать выпусками. В 1905-1908 годах записано 17 сказок, в 1913 - 3, в 1914 - 25, в 1915 - 3, в 1917-1918 годах - 28 сказок. Все это дало полное основание С. Ф. Ольденбургу, председателю "Сказочной комиссии", заявить: "Готовы к печати, но не могут теперь же по недостатку средств [быть. - М. В.] изданы следующие сборники великорусских сказок: вологодских - М. Б. Едемского, тамбовских - Н. Ф. Познанского, псковских - Н. Г. Козырева" [27].
Период с 1919 по 1924 год в фольклорно-этнографическом плане был для Едемского малопродуктивным по количеству записанного материала, но интересным в плане новых подходов к собирательской работе и осмыслению собранного. Помимо трудного материального положения, нездоровья, безработицы, он испытывал постоянное раздвоение: его влекут как геология, так и краеведение. Он еще продолжает активно работать в Русском Географическом обществе, составляет предметный указатель к сказкам А. М. Смирнова [28], но в то же время дважды в год участвует в геологических экспедициях на Севере. До 1921 года записей сказок в архиве нет. После экспедиции в 1921 году от Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК) с этнологическими целями в Новгородскую, Ярославскую и Псковскую губернии в архиве появляются полевые записи сказок: из Новгородской губернии - 5, из Ярославской - 55, из Псковской - 3. От некоторых информаторов сказки записаны не до конца, а лишь указан репертуар. Любопытно, что сказочник с большим репертуаром (26 старинных сказок) не привлек внимания Едемского. Ученый или был ограничен во времени, или его не особенно интересовал этот регион, или сказочник с большим репертуаром был сказочником-книжником ("Еруслан Лазаревич", "Бова-Королевич", "Аленький цветочек", "Как мужик поймал золотую рыбку в море" и другие).
Обращает на себя внимание новая методика работы: Едемский переходит к безвыборочной записи, которая позволяет представить сказочный репертуар региона не в лучших образцах, а в полном объеме, что дает возможность сделать выводы о дальнейших тенденциях развития сказки. Отсюда и интерес к рядовым сказочникам, информаторам с небольшим репертуаром, к информаторам разного возраста: это Ваня Субботин (12 лет), Михаил Бишуев (16 лет), Михаил Ведюков (18 лет), Михаил Молодцов (20 лет), К. Малюков (77 лет), А. Денисов (75 лет), слепой В. Г. Трушкин (66 лет) и другие [29]. За этот период записано 63 сказки, но записи конспективны, не переписаны, к публикации не готовы.
Третий период собирания сказок можно датировать 1924-1933 годами. Едемский продолжает работать на два фронта. Ежегодно он бывает в геологических экспедициях, пишет и публикует около 80 работ по геологии.
30 мая 1924 года возобновляет работу "Сказочная комиссия", и М. Б. Едемский принимает в ее работе активное участие, присутствует на всех заседаниях. В работе "Сказочной комиссии" 1924-1927 годов, помимо старых ее членов - С. Ф. Ольденбурга, П. К. Симони, Д. К. Зеленина, В. И. Чернышева, М. Б. Едемского, принимают участие молодые и талантливые этнографы и фольклористы: В. Я. Пропп, А. И. Никифоров, Д. А. Золотарев, О. И. Капица, Н. М. Элиаш, М. М. Серова - всего около 30 человек, которых интересует не только процесс накопления материала, но и его теоретическое осмысление. М. Б. Едемский, судя по протоколам комиссии, на заседаниях присутствует, но в обсуждениях теоретических вопросов участия не принимает. Он остается полевым работником, а в теории - на уровне любителя, хотя в научной интуиции ему трудно отказать. В этот период Едемский начинает записывать сказки в семье. Свою идею он реализует в огромной семье Едемских. В семье брата он записал 22 сказки: от детей (Паши и Поликсены), от своей матери и ее сестры, которые нянчились с детьми брата. От матери первые сказки были записаны в 1913 году, когда ей было 50 лет. Это были "старинные сказки", которые в то время интересовали Михаила Борисовича. В 1924 году от нее же записано 14 сказок, но уже из репертуара "няньки": "Волк и семеро козлят", "Про козу луплену", "Про лениву девушку" и другие, которые она рассказывала внукам.
В этом же году были сделаны записи в семье Вячеславовых: от Степана Федоровича, по прозвищу "Галка" (63 года), его сестры Ирины Федоровны, племянника Алексея Михайловича (34 года). В этой родственной группе записано 17 сказок. Прекрасным "волшебным" репертуаром владел Степан Федорович, Ирина Федоровна знала только "нянькины" сказки ("Дрозд, конопляный хвост", "Глиняшко" и другие). Племянник не унаследовал семейной традиции. От него конспективно записаны только две сказки. К сожалению, М. Б. Едемский не довел до конца эту плодотворную работу, архив обрывается 1924 годом.
Семейным сказочникам М. Б. Едемский противопоставлял сказочника-общественника, который рассказывал сказки "случайным людям". В архиве есть пометка о встрече со сказочником Малаховым, о котором односельчане отзывались как о большом мастере: "Одну сказку сказывает - пять верст взад и вперед сходишь. Вот башка!.. В его доме собиралась молодежь, вечерушки устраивали, рассказывали сказки, особенно те, кто был в городе" [30]. К сожалению, этот тип сказочника не вписывался в концепцию собирательской практики М. Б. Едемского.
Таким образом, все его наблюдения сводятся к одному: сказка уходит из активного бытования. Молодежь ориентируется на другой тип культуры. И если сказка бытует, то только в детской аудитории как "нянькина" сказка.
В архиве Едемского все записи, в том числе и сказок, обрываются 1924 годом. Записывал ли он фольклор в последующие годы? В отчетах "Сказочной комиссии" он называет еще более 50 номеров сказок, указывает их нумерацию по системе Аарне-Андреева, называет информаторов, от которых сказки записаны: 12 сказок - от Анастасии Степановны Шатровой, 27 сказок присланы ему корреспондентами-учителями А. М. Басовой и М. И. Романовым, 15 номеров записаны им самим в Архангельской губернии. Но в архивах этих сказок нет.
В "Перечне главнейших научных трудов М. Б. Едемского" [31], подготовленном им самим в 1933 году, указаны как сданные в печать в 1929 году сборники: "Кулойские сказки и сказочники", "Сказки в городе", "Сказки-басенки. Сборник народных сказок для детей". Этих сборников в архивах тоже нет. Но на этом загадки не кончаются. В том же "Перечне..." есть приписка: "Переписано для печати более 500 страниц вологодских сказок... На руках имеются обширные материалы по русской народной сказке...". Судьбу перечисленных Едемским сказочных сборников установить не удалось.
Во времена Едемского в Кокшеньге сказка пользовалась популярностью в двух аудиториях: в семье и на "вечеринках". Тем не менее, несмотря на перечисленные выше благоприятные условия, способствовавшие сохранности традиций, сказка была обречена на угасание и забвение. К этому выводу приходил и сам Едемский, виня в разрушении "обряда" крестьянской жизни цивилизацию и тягу молодежи к новым формам культуры [32].
К такому выводу приходим и мы, изучив репертуар возрастных групп и качество записанных сказок. Возраст рассказчиков с хорошим репертуаром - 65-90 лет. В репертуаре старого рассказчика - 5-10 сказок. Рассказчики среднего возраста (30-40 лет) знают 2-3 сказки. Как правило, все они переданы конспективно. Молодежь сказками не интересуется.
Правомерность выводов ученого-краеведа подтвердили экспедиции филологического факультета Вологодского педагогического института "По следам М. Б. Едемского", организованные в 1960-е - 1980-е годы [33]. Участники экспедиций встречались с людьми, помнившими Едемского, гордившимися своим земляком, с его родственниками [34], записали рассказ о нем учительницы Спасской восьмилетней школы Тарногского района Т. А. Соколовой. В 1960-х годах были сделаны повторные записи многих жанров, но сказок встретилось мало, в основном бытовала "семейная сказка", то есть сказка для детей, "нянькина". Из интересных сказочников встретился только один - шестидесятилетний А. И. Едемский [35], репертуар которого состоял из сюжетов с ярко выраженной тенденцией "осовременивания" сказки, стремлением привязать ее к какой-либо бытовой ситуации. Пользуясь терминологией М. Б. Едемского, это был тип "сказочника-общественника". В 1980-е годы сказки уже не встречались. Молодые бабушки на просьбу рассказать сказку пересказывали книжные варианты.
М. Б. Едемский очень верно определил тенденции бытования фольклора на современном этапе. Он интуитивно понимал, что появление нового в народной культуре, в фольклоре тесно связано с миром традиционных представлений. Встреча фольклора с реальной жизнью, особенности ее художественной реализации не могут быть сиюминутным явлением. Новое возникает на базе традиций и их взаимодействия с социальными системами. Можно полностью согласиться с оценкой научной деятельности М. Б. Едемского, данной крупнейшим специалистом-этнографом и большим знатоком фольклора Д. К. Зелениным: "Это целый подвиг, за который русские фольклористы не могут не быть благодарны ученому" [36].
Приложение
ВОСПОМИНАНИЯ ЗЕМЛЯКОВ О МИХАИЛЕ БОРИСОВИЧЕ ЕДЕМСКОМ
(Из архива кафедры литературы Вологодского государственного педагогического университета)
Михаил Борисович Едемский родился в деревне Рыкаловская (по-народному - Угольная) Спасской волости Тотемского уезда Вологодской губернии (по современному административному делению - Нижне-Спасского сельсовета Тарногского района Вологодской области) в 1870 году. Семья Едемских была большая: отец, мать, четыре сына (Михаил, Семен, Осип, Александр) и две дочери (Мария и Ираида). Отец Едемского, Борис Иванович, был крестьянином-середняком. Очень трудолюбивой женщиной была мать - Арина Матвеевна.
По словам стариков, Михаил Борисович с детства был очень любознательным. Учился он в Спасской земской школе с трехлетним сроком обучения, которая была единственной школой на всю волость. После окончания этой школы он уехал в Петербург, где работал и учился будто бы лет тридцать. К нему приехал и брат Семен, который стал работать там дворником и помогать брату. Остальные братья и сестры Михаила Борисовича остались неграмотными, так как отец заявил, что одного достаточно выучить, а остальным нужно в хозяйстве работать.
Михаил Борисович ежегодно приезжал домой и привозил детям всей деревни подарки: конфеты, пряники. Когда он появлялся в деревне, в их избе собиралось много ребятишек, а иногда толпа детей ждала его приезда еще за деревней. Михаил Борисович собирал ребят вокруг себя, угощал, потом давал им задания: собирать с полей камушки. Ребята натаскивали их очень много, смотрели, как он внимательно разглядывал камни, некоторые из них откладывал и потом увозил в Питер. Камнями же, которые ему оказывались ненужными, Михаил Борисович вместе с ребятишками мостил дорогу в деревне, закладывая ямки (кальи) на дороге.
Сам он тоже был очень трудолюбив, не сидел ни одной минуты без дела. Об этом рассказывают старики, которые в детстве общались с ним: Анастасий Семенович Едемский, Августа Александровна Едемская, Вячеслав Александрович Едемский, Архелая Осиповна Едемская, Евлампий Никанорович Едемский. Последний больше других помнит о Михаиле Борисовиче.
Михаил Борисович ходил с ребятами в походы по рекам Baгe и Устье, которые протекают недалеко от его родной деревни, изучал почву и берега; ребята отделяли от берегов пласты почвы и приносили ему.
Михаил Борисович многих людей фотографировал. Женщин при этом заставлял одеваться в старинную нарядную одежду. В Петербурге с фотоснимков делал увеличенные портреты. Рассказывают, что в Питере у него была большая комната, стены которой были сплошь увешаны портретами его земляков. Едемский любил природу и делал многочисленные фотографии пейзажей.
Он организовал экспедиции в Архангельскую область для проведения раскопок. Очевидцы рассказывают, как нашли там скелет крокодила (?) и останки других древних животных. В этой экспедиции были с ним Матвей Александрович Машьянов, Павел Осипович Едемский, Петр Осипович Едемский.
Михаил Борисович записывал сказки, песни, свадебные обряды. Много песен пропела ему крестьянка Анна Аристарховна Едемская, умершая в 1960 году, и Таисия Аполлоновна Машьянова, которую Михаил Борисович попросил исполнить свадебный обряд. Она в течение целой недели "причитала" ему, а он все записывал. Великонида Осиповна Едемская помнит, что записывать песни и сказки Михаилу Борисовичу приходилось чаще вечерами и даже ночами, так как днем все были на полевых работах. Иногда к нему собиралась чуть ли не вся деревня, засиживались до утра, рассказывая ему всякие "бывальщины".
Материал собрала учительница Спасской восьмилетней школы Тамара Андреевна Соколова.
24 апреля 1960 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Материалы к биографии М. Б. Едемского: Бурцев Евл. Спас на Кокшеньге Тотемского уезда Вологодской губернии: Историко-статистический очерк. Вологда, 1912. С. 88; Веселовские Александр и Алексей. Вологжане-краеведы: Источники словаря. Вологда, 1923. С. 23; Карточки учета научных работников в области этнографии, фольклора, антропологии от Е до Л. (Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 135. Oп. 1. Д. 310); Наука и научные работники Ленинграда. Л., 1934. С. 125; Трудовой список М. Б. Едемского (Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 4. Oп. 4. Д. 5109); Ончуков Н. Е. М. Б. Едемский: Некролог // Советская этнография. 1934. № 1-2. С. 233; Памяти М. Б. Едемского // Геология и полезные ископаемые Северного края. Архангельск, 1934. С. 3-6; Толмачев А. М. Б. Едемский // Вестник АН СССР. 1934. № 2. С. 51-54; Величутин В., Угрюмов А. Ученый из Кокшеньги // Коммунист. 1960. 24 мая; Воспоминания земляков о Едемском; Сергеева М. [Вавилова М. А.] Крестьянский сын // Красный Север. 1960. 16 августа; Девятовская Л. М.В. Едемский-фольклорист // Сборник студенческих работ. Вып. V. Вологда, 1967. С. 33-37.
2 Aзaдoвcкий М.К. История русской фольклористики. Т. 2. М., 1963. С. 244.
3 Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 134. Oп. 3. Д. 509.
4 Едемский М. Б. Говор жителей Кокшеньги // Живая старина. 1905. Вып. 1-2. С. 97-101; Едемский М.Б. Из Кокшеньгских преданий // Живая старина. 1905. Вып. 1-2. С. 102-106; Живая старина. 1908. Вып. 1. С. 75-83; Вып. 2. С. 211-218; Едемский М. Б. Вечерованье, городки и песни в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая старина. 1905. Вып. 3-4. С. 459-512; Едемский М. Б. Загадки в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая старина. 1906. Вып. 1. С. 2-68; Едемский М. Б. Прозвища в Кокшеньге // Живая старина. 1907. Вып. 1. Отд. V. С. 2; Едемский М. Б. Свадьба в Кокшеньге Тотемского уезда // Живая старина. 1910. Вып. 1-2. С. 1- 48; Вып. 3. С. 49-96; Вып. 4. С. 97-113; Едемский М.Б. О старых торговых путях на Севере России // Записки русского отдела императорского Археографического общества. Т. IX. С. 39-62; Едемский. М. Б. Кокшеньгская старина // Записки русского отдела императорского Археографического общества. 1906. Вып. 1-3. С. 12-20; Едемский М. Б. Семнадцать сказок, записанных в Тотемском уезде Вологодской губернии // Живая старина. 1912. Вып. 2-4. С. 221-258.
5 Едемский М.Б. О крестьянских постройках на севере России // Живая старина. 1913. Вып. 1-2. С. 115.
6 Ольденбург С. Ф. Собирание русских народных сказок в последнее время // Журнал Министерства народного просвещения. LXIV. 1916. Август. С. 304.
7 Архив М. Б. Едемского: РГАЛИ. Ф. 573 (115 единиц хранения, 1909- 1913 гг.); АГЛМ. Ф. 1. (1063 единицы хранения, 1911-1924 гг.); АРГО. Ф. 1-858. Разряд 7. On. 1. (105 единиц хранения, 1914-1916 гг.).
8 Материалы дискуссии см.: Быковский С. Н. Этнография на службе классового врага // Советская этнография. 1931. № 3-4; Новоселова Н. Об основных путях в краеведении // Красный Север. 1925. 1 февраля; Скотников И. С. К вопросу об основных путях в краеведении // Красный Север. 1925. 13 февраля.
9 Едемский М. Б. Краткие сведения о работе вологодского отряда этнологической экспедиции от Академии истории материальной культуры и Вологодского общества изучения Северного края в 1924 г. // Север. 1927. № 3-4. С. 109-111.
10 Владимир Прохорович Амалицкий (1860-1917 гг.) - известный геолог-палеонтолог, ученый с мировым именем. В 1901 году открыл на берегах Северной Двины кладбище громадных пресмыкающихся пермского периода. Занимался изучением пермских отложений.
11 Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 135. Oп. 1. Д. 310.
12 РГАЛИ. Ф. 573. Oп. 1. Д. 23-25.
13 Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 4. Oп. 4. Д. 5109 (трудовая книжка № 28/1643).
14 Ончуков Н, Е. Указ. соч. С. 233.
15 Едемский М. Б. Сказки на севере: этнологические наблюдения в Пинегкском крае Архангельской губернии в 1921 г. (Из путевых заметок) // Север. 1923. № 3-4. С. 208.
16 Коллекция М. Б. Едемского (ГАВО. Ф. 4389. Oп. 1. Д. 115).
17 Едемский М. Б. Кулойско-Мезенский край // Известия Русского Географического общества. Т. XI. Вып. 1-2. С. 95.
18 Там же. С. 102.
19 Там же. С.107.
20 Там же. С. 481.
21 Там же. С. 105.
22 Едемский М. Б. Семнадцать сказок... С. 221-258.
23 РГАЛИ. Ф. 573. Oп. 1. Д. 93.
24 АГЛМ. Ф. 4385. Oп. 3888. Д. 2.
25 Там же. Д. 4.
26 Там же. Д. 5, 8.
27 Ольденбург С. Ф. Указ. соч. С. 304.
28 Письмо М. Б. Едемского А. А. Шахматову от 7. 07. 1919 (Архив СПбФИРИ РАН. Ф. 134. Oп. 3. Д. 509). Едемский М. Б. работал над предметным указателем к "Сборнику великорусских сказок архива РГО" (3-й том не вышел из печати).
29 АГЛМ. Ф. 4385. Oп. 3888. Д. 5, 8, 15,17, 25.
30 Там же.
31 РГАЛИ. Ф. 573. Oп. 1. Д. 2.
32 Едемский М. Б. О собрании русских народных сказок: Из этнологических наблюдений по Северу России за последние годы // "Сказочная комиссия" в 1924-1925 годах. Л., 1926. С. 35-47.
33 Материалы межвузовской фольклорно-диалектологической студенческой конференции (10-12 апреля 1967) // Сборник студенческих работ. Вып. V. Вологда, 1967. С. 33-61.
34 В 1966 году участники фольклорного кружка ВГПИ навестили родственников Михаила Борисовича, проживающих в Ленинграде. От вдовы были получены фотографии, оттиски отдельных публикаций, перечень научных трудов, экспедиций, составленный М. Б. Едемским за несколько месяцев до смерти. Создалось впечатление, что жена и племянник боготворили Михаила Борисовича, но ничего существенного о его деятельности сообщить не смогли. Александра Михайловна все время высказывала обиду на В. Бонч-Бруевича (директора литературного музея), который, забрав архив, мало заплатил за него. Судя по письму В. Бонч-Бруевича А. М. Угрюмовой-Едемской, за фольклорную часть архива ей заплатили сначала 1500, а позднее еще 405 рублей. (Письмо В. Бонч-Бруевича А. М. Угрюмовой от 26 марта 1936 года [архив автора. - М. В.]).
35 Алексею Измаиловичу Едемскому в 1965 году было 66 лет. Считал себя из рода Едемских, хотя М. Б. Едемского не помнит. Кстати, фамилия Едемских широко распространена в Тарногском районе.
36 3еленин Д. К. Из отзыва о научных трудах М. Б. Едемского (АРГО. Ф. 1-1858. Разряд 110. Oп. 1. Д. 273. Л. 7).
Е. Н. Шаброва
П. А. ДИЛАКТОРСКИЙ И ЕГО СЛОВАРЬ
Вологодские краеведы издавна проявляли большой интерес к особенностям народной речи: фиксировали местные слова и выражения, объясняли их значения и выявляли границы употребления. Их опыты во многом положили начало диалектной лексикографической традиции в России. Об этом свидетельствует, в частности, то, что первым известным в России списком диалектных слов является "Словарь областных слов, употребляемых в г. Устюге Великом" (1757 г., 301 слово) [1]. До появления первого сводного диалектного словаря - "Опыта областного великорусского словаря" (1852, 1858 гг.) - вологодскими лексикографами было составлено более 20 списков диалектных слов, наиболее значительными из которых следует считать "Вологодский провинциальный словарь" А. Фортунатова [2] и опубликованный в "Вологодских губернских ведомостях" список "Местные слова и выражения, употребляемые между простым народом в разных уездах Вологодской губернии" [3]. Сбором диалектных слов занимался широкий круг вологодской интеллигенции - преподаватели различных учебных заведений, священники, врачи, служащие. Всеобщий интерес к этой работе обеспечивал выявление большого фактического материала, но недостаточный профессионализм исследователей приводил к разнородности, ущербности, несопоставимости интерпретаций диалектных слов. В связи с этим в начале XX века возникла необходимость обобщения, проверки и систематизации словарных материалов, введения их в научный оборот. Решение этой проблемы стало возможным благодаря деятельности П. А. Дилакторского и созданию им "Словаря областного вологодского наречия в его бытовом и этнографическом применении" [4].
Прокофий Александрович Дилакторский (1862-1910 гг.), как отмечали современники, всю жизнь "стремился подытожить деятельность предшествующих краеведов" [5]. Достижению этой цели служили его биобиблиографический словарь "Вологжане-писатели" (1989- 1900 гг.), "Указатель литературы по Северному краю" (1766- 1903 гг.), опубликованный уже после смерти автора, и в наибольшей мере - "Словарь областного вологодского наречия...", подготовленный в 1902-1903 годах по заданию Академии наук и под непосредственным руководством А. А. Шахматова [6].
Интерес к народному слову проявился уже в самых ранних работах П. А. Дилакторского, посвященных особенностям крестьянского быта и культуры Кадниковского уезда Вологодской губернии [7]. Позже, при создании словаря, автор использовал результаты своих наблюдений, а также более сорока опубликованных и рукописных источников, содержащих вологодскую лексику [8]. Кроме того, для большей точности и объективности описания слов П. А. Дилакторский подготовил специальный вопросник, с помощью которого жители различных уездов Вологодской губернии, в большинстве своем учителя, продолжали сбор лексических материалов [9]. Результатом этой грандиозной работы стал региональный диалектный словарь, содержащий более 14 000 слов.
При создании словаря П. А. Дилакторский в основном придерживался дифференциального принципа [10], алфавитного порядка расположения слов. В структуру словарной статьи он включает заголовочное слово, географические пометы, характеризующие ареал его употребления, толкования значения (значений), грамматические и стилистические пометы (непоследовательно), иллюстрации употребления слова, снабженные указаниями на источник в том случае, если сам автор не слышал описываемого слова в живой речи. Примеры словарных статей словаря П. А. Дилакторского приведены ниже [11].
БАСЕНЬКИЙ (Ник.). Нарядный, красивый (прил.). Жена ходит по двору, сама басенькая, сама нарядненькая... (песня) [Дил., 1, 11 об.].
ГОЛЬЁМ, ГОЛЬЮ (Кадн., Волог., Гряз., Тот.). Нар. Получить что натурою, также съесть что-либо без хлеба и соли. Я получив от его гольём петь красненьких билетов. Он гольём съев всю редьку. Он разе чево и поест, так поест только голью (Кичин). Видно, сыт, что голью хлебаешь молоко-то (Попов) [Дил., 1, 69].
ДО ОТСТУПУ ЕСТЬ (Кадн.). До отвалу, до невозможности есть более. (Иваницкий - рук.) [Дил., 1, 87].
С точки зрения современной лексикографии очевидны недостатки словаря П. А. Дилакторского: в нем не различаются диалектные слова и местные формы общеязыковых слов, нередко самостоятельно толкуются варианты одного слова, непоследовательно разграничиваются омонимы, недостаточно толкуются лексические значения слов, практически отсутствует их грамматическая характеристика. Но эти недостатки словаря соседствуют с его неоспоримыми достоинствами - тщательностью изучения географии слов, точностью этнографического описания реалий, скрупулезной работой с источниками. Словарь П. А. Дилакторского, как и многие региональные словари того времени [12], ориентирован не столько на научную интерпретацию диалектных слов, сколько на изучение их бытового и этнографического использования. Примером могут служить описания следующих диалектных слов.
АРАВУШКА,ОРАВУШКА (Волог., Гряз., Кадн., Тот., Вел., В.-Уст.). Рабочий народ, населяющий преимущественно берега сплавных рек Вологодской губернии. С началом весны они отовсюду стекаются в Вологду, Тотьму, Устюг и другие города и села, имеющие пристани, нанимаются к судохозяевам в рабочие для сплава судов в Архангельск. В насмешку аравушкой называют людей простеньких, дурачков [Дил., 1, 6 об.].
БАБЬЕ УХО (Кадн., Ник.). Название рыжика с неправильной, как бы изуродованной шляпкой, покрытой снизу белым слоем особого грибка Hypomyces Inferifius. Бабье ухо, как и рыжики, крестьяне обыкновенно солят [Дил., 1, 8].
ВЕКШЕЕДЫ. Прозвище жителей Никольского и Яренского уездов. Есть предание, что будто в один из голодных годов жители принуждены были есть мясо векш (белок). Охотничий промысел и преимущественно за белкою - один из главных промыслов в губернии и в особенности в уездах: Никольском, Устюжском, Сольвычегодском, Яренском, Устьсысольском, как еще богатых лесами [Дил., 1, 38 об.].
ГОВБЕЦ, ГОЛБЕЦ, ГОУБЕЦ, ГОВБЕЧ (Повс.). Тесовая заборка, устраиваемая вблизи печи. На верху говбца бывает площадка немного ниже поверхности печи, на ней обыкновенно зимой сидят и спят. В переборке устраивается дверь, и за дверью устраивается лестница в подполье, где хранится провизия, как, например, молоко, масло, яйца, картофель и т. п. Из подполья есть проход в хлев. Посмотри-ко, не на говбце ли рукавицы оставил? [Дил., 1, 66].
ГОЛОВОДЕЦ (Тот., Ник., Вeл., В.-Уст.). Головная повязка, похожая на кокошник, кроится из бересты или картона и затем обшивается кумачом или шелковой материей и унизывается крупным разноцветным бисером (Баженов, Мещенко) [Дил., 1, 68].
ГОРБУША (Вол., Кадн., Вел., Ник., Яр., Устьсыс.). Большая сенокосная коса, изогнутая горбом, с короткой рукояткой. Косец при каждом ударе наклоняется, размахивая посменно в обе стороны. Удобна для кошения по кочкам, на неровном месте, также при косьбе камыша и жесткой травы. Описал сковороду железную да три косы горбуши (Протопопов). Ты бы здесь горбушей косил, а не литовкой [Дил., 1, 70].
ГРОХОТКА (Волог., Кадн., Вел., Тот.). Корзина, сплетенная из дранок вышиною по 6 вершков, длиною до 5 аршин и шириною до 1 аршина. В них возят продавать рыбу (снетки), пряники и их время от времени встряхивают, отчего производят шум, грохот, и это делают, чтобы покупатели обратили внимание на товар [Дил., 1, 75].
В словаре П. А. Дилакторского широко представлена лексика народных обрядов и бытовых верований крестьян Вологодской губернии (см., например: батаманка, батаман [Дил., 1, 12], дворовушка [Дил., 1, 79], домовидушко [Дил., 1, 86] и другие). Наибольшее внимание уделяется лексике свадебного обряда (см.: богоданная матушка [Дил., 1, 21 об.], большой барин [Дил., 1, 24], вывод [Дил., 1, 57], поддружье [Дил., 3, 61], поезжана [Дил., 3, 64] и другие). Эти слова, как правило, иллюстрируются фрагментами свадебных причитаний и снабжены комментарием собирателя. Пример одной из подобных словарных статей приводится ниже.
ГРИБОК, ГРИБОЧЕК (Кадн., Вел., Ник., Устьсыс.). Головной убор в виде повойника у кормилиц. Он надевается невестами во время свадебных причетов. Грибок иногда покрывался большим платком, закрывающим и лицо невесты (Кичин). Потеряла я, девица,// Честныя дивьи красоты,// Золотые поталиночки, // Бисерные грибочки... (Жив. ст., 1900, № 3) [Дил., 1, 74].
Большое место в словаре отводится названиям народных игр. В толкованиях этих слов тщательно описываются условия игры, указывается, когда в эти игры играли (летом, в Святки, на беседах и т. д.), приводятся фольклорные тексты, которыми сопровождались движения во время игры. Подобным образом рассматриваются вотыкалка [Дил., 1, 53], гнилая, [Дил., 1, 66], горюн, столбушка [Дил., 1, 72], грудки [Дил., 1, 75], груня [Дил., 1, 75 об.] и многие другие. Пример одного из описаний приводится ниже.
ПШОНУ СЕЯТЬ (Сольв.). Игра на посиденках. Девки становятся в линию, парни также в линию против девок. Те и другие поют поочередно. Когда девки пропоют свой стих, то берутся за руки и наступают на парней, которые тогда подаются назад; когда парни запоют, то они наступают на девок, и те отступают. Начинают петь девки. После каждого стиха припев:
"Ой рядила ладу", последнее слово стиха. Поют. "Коней выпустим. - Коней взымаем. - Коней выкупим. - На выкуп не дадим. - Мы дадим сто рублей. - Нам сто не надобе. - Мы дадим тысячу. - Нам тысячу не надобе. - Что же вам надобе. - Нам надобе девица. - Вам которая девица? - Нам надо крайняя. - У нас крайняя в золоте. - Нам надо в жемчуге. - У нас нет такой. - Давайте ворота найдем". Девки, не разъединяя рук, подымают их вверх, образуя ворота, в которые и проходят парни. Они направляются к избранной девушке и поют: "Наша играла да выиграла, ваша играла да проиграла". После этого поют девки: "Благо бесова урода со двора сволокли. Не ткаха была, не шелковица. Испечет - сожгет, сварит - прольёт, принесёт на стол - не поклонится. Не по воду хожайка, не щей варея, не хлеба печея. Не поклонится - отворотится". После этого поют парни... [Дил., 3, 97].
Яркую образность народной речи, ее меткость и объемность иллюстрируют многочисленные диалектные фразеологизмы, помещенные в словаре П. А. Дилакторского: армяк скроить 'отказать жениху или невесте при сватании' [Дил., 1, б], богов конёк 'кузнечик' [Дил., 1, 21 об.], всё на зубу 'хорошо знать' [Дил., 1, 54], в горячем часу 'сгоряча' [Дил., 1, 55 об.], головней покатить 'ничего не осталось' [Дил., 1, 68], губу натянуть 'рассердиться' [Дил., 1, 76], гусиная дорога 'Млечный Путь' [Дил., 1, 77], гнилой угол 'юго-западная сторона горизонта, так как ветер, дующий с этой стороны, обыкновенно приносит дождевые тучи и ненастье' [Дил., 1, 66] и другие.
"Словарь областного вологодского наречия в его бытовом и этнографическом применении", к сожалению, не опубликован. Рукопись словаря является одним из источников академического "Словаря русских народных говоров". Словарь П. А. Дилакторского - ценнейший справочный источник для составителей современного "Словаря вологодских говоров". Во многих случаях его толкования позволяют более точно сформулировать значение слова, бытующего в говорах. Особенно это касается бытовой лексики: названий домашней утвари, орудий сельскохозяйственного производства, народных промыслов и ремесел. Так, например, в картотеке "Словаря вологодских говоров" достаточно широко представлено слово ПЯТА: 'деревянное приспособление, соединяющее двери с косяком, заменявшее петли'. Иллюстрации употребления этого слова в разных районах Вологодской области не позволяют конкретизировать его значение: "Двери на пяте были, всё деревянное было, петель не было" (Тот. Погор.). "Не стоят двери-то на пяте, всё время скыркают" (Межд. Дмитр. + Тот.). В результате обращения к словарной статье ПЯТА в словаре П. А. Дилакторского проясняется устройство этого приспособления и, в конечном итоге, детализируется значение диалектного слова.
ПЯТА 2. Выступ нижнего ребра двери, входящей в ямку в пороге, такая же пята и на конце верхнего ребра. На пятах дверь и ходит, в таком случае петель, конечно, нет. На пятах же устраиваются отвода. Дверь на пяте не стоит, т. е. часто отворяется. Отворить дверь на пяту - вместо отворить дверь совершенно, нараспашку, Я возьму двери за скобу, отворю двери на пяту. (Иваницкий-матер.). Двери на пяту растворилися, На пяту на дубовую. На брусьё положенную (Шеин). Иногда пята, или вернее пята железная, значит железная петля, на которой висит дверь. Выражение "с косяка двери на пяту" значит "отворили, распахнули". С косяка двери на пяту. // На пяту на железную (Этн. об., 1900, № 2) [Дил., 3, 98].
Нередко диалектные слова имеют в словаре П. А. Дилакторского и в "Словаре вологодских говоров" разную географию. Это позволяет прогнозировать поиск диалектных слов при современном изучении говоров: если в начале XX века слово было зафиксировано на какой-либо территории, возможно, оно известно там и сейчас.
Сопоставление лексического состава "Словаря областного вологодского наречия" и "Словаря вологодских говоров" (СВГ) позволяет делать выводы о динамике лексического состава вологодских говоров в XX веке. К сожалению, многих слов, отмеченных П. А. Дилакторским, в картотеке СВГ уже нет. Слова нередко уходят из говоров целыми гнездами. Так, например, в современных вологодских говорах разрушилось гнездо однокоренных слов с корнем -тул-. По данным Дилакторского, это гнездо насчитывало 13 глаголов: тулиться 'скрываться, сторониться' [Дил., 4, 54], втулить 'вбить' [Дил., 1, 55], вытулить 'вытащить', выгуливать 'вытаскивать' [Дил., 1, 60], затулить 'начинить; засунуть, потерять', загуливать 'начинять' [Дил., 1, 131], притулить 'прислонить, притащить', притулиться 'пристроиться', притуляться 'пристраиваться', пригулять 'прислонять', [Дил., 3, 85], утулить 'убавить, заглушить, уничтожить', утулеть, угулеться 'устать, утомиться' [Дил., 4, 87]. Картотека же современного "Словаря вологодских говоров" содержит только один глагол с этим корнем: утулить 'закончить'.
"Словарь областного вологодского наречия в его бытовом и этнографическом применении", помимо бесспорной ценности для диалектологии, имеет большое значение для комплексного изучения Вологодского края. В словаре отразились результаты многолетнего наблюдения его автора над особенностями природы, быта и народной культуры Вологодчины. Необходимо сделать все возможное, чтобы этот уникальный памятник вологодской диалектной лексикографии стал достоянием широкого круга читателей.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Симони П. К. Два старинных областных словаря XVIII века // Живая старина. 1898. Вып. 3. Ч. 444-446.
2 Фортунатов А. Вологодский провинциальный словарь // Труды ОРЯС АН. 1820. Т. 20.
3 Местные слова и выражения, употребляемые между простым народом в разных уездах Вологодской губернии // Вологодские губернские ведомости. 1839. № 14, 22, 25, 45; 1840. № 19, 20, 37, 39; 1841. № 46, 48.
4 Дилакторский П. А. Словарь областного вологодского наречия в его бытовом и этнографическом применении // Словарная картотека ИРЯ РАН. Шифр № 35. 342 л. (фотокопия рукописи хранится на кафедре русского языка ВГПУ).
5 Веселовский А., Веселовский А. Вологжане-краеведы. Вологда, 1923. С. 17-19.; см. также: П. А. Дилакторский: Некролог // Исторический вестник. 1911. Январь. С. 404-405; Зеленин Д. П. А. Дилакторский (1862-1910) // Живая старина. 1911. Вып. 1. С. 500-502.
6 Подробнее об этом см.: Письма П. А. Дилакторского академику А. А. Шахматову / Вступительная статья и комментарий Н. А. Гринченко // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997. С. 643-679.
7 Дилaктopcкий П. А. Свадебный день в Кадниковском уезде // ВГВ. 1890. № 42, 44, 45, 46, 48, 50; Дилакторский П. А. Канун свадебного дня в Троичине Кадниковского уезда // ВГВ. 1891. № 1, 2; Дилакторский П. А. Пастушьи заговоры в Кадниковском уезде // ВГВ. 1891, №5; Дилакторский П. А. Народные суеверия о нечистой силе в Кадниковском уезде // ВГВ. 1893. № 38, 39; Дилакторский П. А. Материалы для изучения великорусского говора Двиницкой волости Кадниковского уезда Вологодской губернии // Известия ОРЯС АН. 1897. Кн. 1. № 31; и др.
8 Имеется в виду лексика говоров Вологодской губернии.
9 В предисловии к словарю П. А. Дилакторский выражает благодарность ответившим ему С. И. Баженову, А. А. и Д. П. Баракшиным, А. В. Бартеневу, А. А. Болониной, А. Германову, С. А. Дилакторскому, Н. Н. Дорогину, И. А. Желтову, А. А. Корнеевой, И. И. Кошелеву, М. С. Кубениной, Л. К. Кудрявцеву, А. Л. Ларину, С. В. Мальгинову, А. Е. Мерцалову, г-ну Мещенко, М. А. Мошкину, С. А. Непеину, А. Д. Неуступову, П. Е. Попову, В. М. Хромцову, Т. Цыпнятовой, И. Шадрину и И. В. Шаманину [Дил., 1, 3].
10 П. А. Дилакторский ориентировался на "Словарь русского языка, составленный II отделением Императорской Академии наук". СПб., 1897.
11 Орфография и пунктуация словарных статей приближена к современным нормам.
12 Например: Подвысоцкий А. О. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885; Куликовский Г. И. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1989; Васнецов Н. М. Материалы для объяснительного областного словаря вятского говора. Вятка, 1908; и др.
ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ
ДНЕВНИК И ЗАПИСКИ А. И. ДРУЖИНИНА
Публикуемый дневник принадлежал Алексею Ивановичу Дружинину (родился около 1797 г., умер между 1845-1849 гг.). Род Дружининых занесен в третью часть родословной дворянской книги Вологодской губернии, так называемое "осьмиклассное дворянство" было выслужено на гражданской службе. Участник Отечественной войны 1812 года, А. И. Дружинин после выхода в 1819 году в отставку с военной службы был земским исправником Вольского, затем Устюжского уездов Вологодской губернии. Читатели историко-краеведческого альманаха "Вологда" в первом выпуске имели возможность познакомиться с автором "Дневника" по краткой биографической справке в публикации "Дворяне Вологодской губернии на военной службе..." и убедиться, что А. И. Дружинин был интересным человеком.
В первой трети XIX века ведение дневника образованные современники не считали чем-то оригинальным. Тем не менее публикуемый памятник - явление достаточно редкое. Его ценность состоит в том, что автором является не вельможа, военачальник или государственный деятель, а провинциальный дворянин, земский исправник, занимавший скромное место в административно-бюрократическом аппарате самодержавной России. Земские исправники стояли во главе административно-полицейского органа уезда - нижнего земского суда - и соединяли в себе власть административную, полицейскую и отчасти судебную и фискальную.
В Европейской России их насчитывалось более полутысячи человек. Одним из них был А. И. Дружинин.
Автор дневника при исполнении своих обязанностей пытался занимать прежде всего позицию не чиновника, а гражданина, о чем свидетельствуют строки документа, и этим он интересен в первую очередь. С другой стороны, памятник дает нам возможность увидеть, что происходит с человеком, силой обстоятельств вынужденным принять на себя бремя службы в должности земского исправника. Интересен его внутренний мир, гамма чувств, переживаний, вызванных повседневностью службы.
Будучи человеком образованным (выпускник Павловского кадетского корпуса), А. И. Дружинин сохранил в своих записях признаки эпохи, включал в дневник материал этнографического характера, психологические зарисовки, философские отступления, стихи.
Встречается несколько видов дневников: а) дневник - исповедь, собеседник, своеобразное зеркало, в котором автор хотел рассмотреть себя, он не предназначался для посторонних глаз;
б) дневник - поденная записка, дорожный дневник, литературный жанр - ориентирован на читателя, предполагает такового. Ряд признаков, в том числе литературная обработка текста, работа над стилем, редактирование, позволяет отнести "Дневник" ко второй группе, что в свою очередь делает возможной его публикацию.
Оригинальный текст "Дневника" хранится в Государственном архиве Вологодской области в личном фонде помещиков Дружининых (ф. 671, oп. 1, д. 46). "Дневник" представляет собой книжку, сшитую из двенадцати тетрадей. Для этого была использована бумага местного мануфактурного производства с филигранями 1819-1830 годов, листы размером 20 на 33 сантиметра, две тетради из листов 17 на 22 сантиметра и одна - 13 на 19 сантиметров. Листы малого размера использовались для записей в дороге. Составленные в тетради и заполненные текстами, листы сохранялись автором и впоследствии были сшиты воедино, причем была нарушена первоначальная последовательность листов, возможно, часть их утрачена. "Дневник" не имеет заголовка, начала и окончания. При подготовке текста к публикации хронологическая последовательность записей была восстановлена.
Записи выполнены чернилами. Почерк менялся от легко читаемого до крайне неразборчивого в зависимости от условий, в которых делались записи, эмоционального состояния автора, раскрываемой темы. Работая над "Дневником", А. И. Дружинин производил литературную обработку текста: заменял слова, вычеркивал иногда целые фразы. В то же время им допускались сокращения, опускались окончания слов, имена и фамилии заменялись инициалами. Все это затрудняет чтение оригинала и требует вмешательства в авторский текст при подготовке его к публикации.
Для облегчения чтения все зачеркнутые слова и фразы вынесены в примечания. Подобные купюры обозначены в тексте угловыми скобками. Цифра в скобках означает номер примечания. Опущенные окончания слов и личных имен дописаны. Раскрыто большинство инициалов. Подобное вторжение в текст оригинала обозначено квадратными скобками. Нечитаемые части текста отмечены многоточием в квадратных скобках. В местах, где автор по неизвестной причине пропустил слово и фраза становилась трудна для прочтения, вставлены слова-связки, редко - словосочетания, позволяющие восстановить смысл фразы, они помещены в квадратных скобках. Имена собственные даются в транскрипции автора.
В тексте часто отсутствуют заглавные буквы и знаки препинания, отделяющие одно предложение от другого. Трудно определить начало и конец фразы. Поэтому была заново выполнена разбивка текста на предложения в соответствии со смыслом, определяемым по содержанию излагаемого сюжета. Пунктуация приближена к современной. Стилистические особенности, а в ряде мест и орфография, характеризующие речь автора, оставлены без изменений.
Кроме дневниковых записей, рукопись содержит черновики частных и служебных писем, поэтические опыты А. И. Дружинина. Их текст не вошел в настоящую публикацию, занятые ими страницы помечены отточием.
Номер листа архивного дела помещен перед каждой новой страницей рукописи в круглых скобках.
Публикуемый текст сопровождают алфавитные указатели имен и географических названий. В указателях приводится нумерация листов оригинала.
Благодарю Н. В. Садовую за помощь, оказанную на первом этапе подготовки текста к публикации.
Е. Р. Дружинин
ДНЕВНИК АЛЕКСЕЯ ИВАНОВИЧА ДРУЖИНИНА
(1819-1833 годы)
[1819 год]
(Л. 71) 1819 года 29-го мая приехал в дом своих родителей. Матушка меня ожидала, а батюшка в сей день был у Малышева. Почтенная старушка чрезвычайно была рада, увидя меня едущего. Нашел хозяйственную их часть в посредственном положении и гораздо лучше против прежнего: домик порядочной, обработка земли хорошая. Сколько было радостей и удовольствия с обеих сторон. Приезжает родитель в тот же день, увидя моих лошадей, спрашивает:
"Чьи?" - но маменька скрывает настоящую причину, однако я показался - видна была радость душевная, хотя наружно старался быть равнодушным. Приятное время года - лето - должно быть посвящено деревне, дабы насладиться удовольствиями, в полном смысле удовольствиями для всех чувств. Зрение наслаждается приятностями разнообразной зелени. Слух - пением соловья и птиц, журчанием ручейка. Искусство не может сравниться с сими дарами неба; нередко после спектакля, маскарада или пышного бала заграждается язва смерти, которая медленно клонит хилое тело в мрачную могилу, (Л. 71 об.) но здесь после каждой вечерней прогулки чувствуешь приращение сил своих, видишь и окружающих тебя веселыми, румяными. Бледность и уныние есть спутники жителей города. И я, насладясь сим приятным временем, был удручаем болезнью города, не зная последствий оного, сносил терпеливо. Ездил к своим соседям, знакомился и был принят и обласкан у Карла Карловича Штерна, отставного полковника, у Татьяны Александровны Гедионовой, в замужестве Шишкиной, к которой имел письмо от ее племянника Николая Ивановича Лаптева. Был я у Шишкина, у своих ближайших соседей Андреевских и Николая Михайловича Тулубеева. Наконец, 25 июня был в Твери со свидетельством у родственника нашего Василия Николаевича Окулова. Приехав домой 6 июля, почувствовал гибельное следствие оной болезни, мокрота беспрестанная, (Л. 72) судороги. Скука, слабость заставила ехать в Ржев и там лечить[ся] у Семена Петровича Лукашева. Стоял на квартире у мещанина Зверева, лечился две недели. Получив облегчение, отправился в дом родителей и, ездя с визитами к Василию Алексеевичу Давыдову и Петру Гавриловичу Рукину, простудился - опухла шея, в горле показалась опухоль - и вторично должен [был] ехать в Ржев, где лечился месяц, стоя на квартире у купца Комолова, которая показана от города. И приехавши домой, быв болен же, продолжал лечиться, и так приятное пребывание у родителей было удручаемо болезнью. И где и когда радости бывают без печали? Однако, несмотря на расстроение здоровья, лето принесло много удовольствий. (Л. 72 об.) Хорошее местоположение имения в приятную погоду весьма много отнимало скучны[х] минут моих. Лето должно всякому стараться проводить в деревне, где множество неописанных ожидают удовольствий. Хорошие соседи есть не последняя выгода деревне. (Л. 29) Месяц сентябрь [продолжение записей 1822 г.] 13. ... которой весь почти лес идет водою в Вологду, а часть [...] к Архангельску, и в оную реку все почти другие имеют свое течение; из оных примечательнейшие Емба в Емской волости, Вальга в Волской в[олости], Вотча Вотчинской в[олости], Катрома в Катромской в[олости], Явенга - Явенской, иная - Зубовской в[олости], Вожега - Вожегодской волости. Все сии реки имеют быстрое течение, выходят из болот наиболее, из озер мало. Грунт: более глина с камнем, есть и с песком, но весьма мало, повсеместно почти поросшая лесом; сосновый становится редок, а главнейший - ель, береза, осина, пихта. Места, впрочем, для хлебопашества удобные, ибо родится зерно сам-10 и более, но всего удобнее для скотоводства, которого крестьян[е] держут в изобилии - редкий менее десяти, - но породы мелкой и притом нежирен, чему должно полагать причина худого содержания оного зимой, когда бывает до крайности заморен, и в летнее время - грязные и душные хлевы. (Л. 29 об.) При первом въезде в Троицкие, или владельческие, волости взор поражается чертою рабства во всех отношениях. Здесь, кажется, опрятным и богатым каждый опасается быть, по крайней мере по наружности. Избы курные, неопрятные, сделаны кое-как, несмотря на то, что при изобилии леса, удобности оного в доставке весьма бы можно строиться хорошо. Народ хотя от природы неглупый, но по наружности всякому покажется таковым и крайне необразованным. Словом, они стараются все хорошее скрывать от глаз сторонних, страшась оного лишиться, но по выгодам и привольи во всем, при малых оброках господам своим должно бы быть все в лучшем виде.
14. Спрашивал крестьян о порубке лесов. Одно незнание себя простого народа дает возможность полиции при соблюдении всей справедливости (Л. 30) иметь некоторые выгоды и возможность себя содержать.
15 и 16. В оба оные дня занимался допрашиванием крестьян. Скука везде преследует, беспокойство насчет интриг сослуживцев еще более увеличивает оную, но упование на Бога и его промысел и мысль - "определение, оным назначенного, нет возможности избегнуть" - укрепляют в унынии и делают спокойным. Да и [жизнь] наша есть одна мгновенно блестящая искра - блеснет и в мраке вечности исчезает навсегда. За пределом же ее что будет - кто знает? Тело есть снедь червей, заведенная машина на определенное время, которая от худого употребления портится и наконец совсем останавливается, или от времени части ее приходят в расстройство, и пружины постепенно ослабевают, и машина делается неспособною.
(Л. 30 об.) Одно воображение, гордый ум наш не имеет себе предела и не видит конца.
17. Занимался допросами и более переговаривал с Федором Ефимьевым. На оный день ночью был первый довольно сильный мороз.
18. 19 и 20. Допрашивал крестьян и, конча оные допросы, за небытием некоторых отправился в город Вельск. Поутру и пред самым отправлением приехал из Вельска солдат Быков с письмом и кувертом от губернатора, предписывающий в разрешение на письмо мое отлучиться от должности на 7 дней в город Вологду.
1823 год
(Л. 31)
[Февраль]
По прибытии из города Вологды 22 февраля находился все время нездоров, чувствуя большое расслабление во всем теле и имея нечистоту на оном, чувствуя свербеж и пупырышки в разных частях. До 1-го пробыл в городе, занимался устройством по суду.
[Март]
1-го ездил на Евдокиевскую ярмонку, бывающую в Шенкурском уезде в удельном имении, близ границ Вельского уезда; продолжается до 10 марта; для тамошнего краю очень полезная и, можно сказать, нескольких десятков тысяч душ единственное место, где сбывают мелочные свои избытки, как белку, лисицы, медведи, куницы и другие меха, свойственные тем местам. Овчину, шкуры бычьи и лошадиные, холст, пряжу, отчасти лен и пеньку запродают вперед, [а также] хлеб и смолу - архангельским купцам, каждогодне нарочно для сего приезжающих, на весьма значительную сумму.
Также приезжают из Архангельской губернии из дальних мест (Л. 31 об.) Пинежского уезда за 1800 верст и более, даже из тундр Ледовитого моря зыряне и русские промышленники, привозя наиболее оленьи шкуры и шерсть оленью, замшу, белку, также отчасти чернобурых лисиц, песцов, белых медведей, волков, оленьих выпорков, или иначе пыжиков, закупая разный красивый товар от купцов, из Москвы, Ярославля, Вологды и Костромы приезжающих, как бумажных и шелковых товаров, пестряди, тик, холст разной руки, - на наличные деньги или променивая товар. С рыбою также приезжают верст за 1000 с реки Вашка, которая [рыба] наиболее соленая и состои[т] в семге, палтусе, треске, сайде и в малом количестве осетрины и белужине. Много привозят (Л. 32) с Двины хорошей говядины; самая лучшая бывает до 2 рублей 50 ко[пеек] пуд крупного скота. Крестьяне закупают годовую препорцию рыбы, говядины, сандал, для домашней надобности железо, для церкви берут много восковых свеч и красного вина.
Так и торг лошадьми крестьянской мелкой руки бывает значителен, которые наиболее пригоняются барышниками из Сольвычегодского и Устюжского уездов. Закупают крестьянские колеса и другие мелкие и в домашнем быту необходимые крестьянам надобности.
Для торговцев и приезжих выстроен особый гостиный двор и лавк[и], обнесенные тыном, который за худым присмотром каждогодни приходит в упадок, (Л. 32 об.) и казармы, для приезжих устроенные, почти разваливаются, стали негодными для постою. На сей ярмонке бывают каждый год все почти чиновники Шенкурского и Вольского уезда. Я пробыл нынешний год до 5 числа и выехал ночью в 3 часа во вторник на первой неделе Великого поста.
Проводил время весьма безрасчетно и, быв пристрастным к картам, проиграл все почти время, убив непохвальным образом время, лишаясь здоровья и наводив худую о себе славу - нетвердость характеру и, мало стараясь о себе, незрелость рассудку.
Пробыв в Вельске до 13 числа почти таким же образом со товарищами, чествовав Василию Ивановичу Гордану, тотемскому форшмейстеру, выехал (Л. 33) в 6 часов утра в Глубоковские волости.
С самого 20 числа февраля, можно сказать, началась весна. Не было морозов, и солнце весьма чувствительно умножило теплоту лучами, с которого времени каждый день теплее и теплее становилась погода, так что [по] некоторым местам не было уже около 10 марта зимней дороги и вообще везде путь зимний последний. Для чего и моя поездка весьма была неприятная. Дождь или снег шли попеременно.
Начиная от Вельска крестьяне живут опрятно и даже избыточно. Женщины одеваются очень чисто и вообще сказать недурны собою, на головах носят колпаки и платки, кофты цветные, юбки полосатые и чистый белый или ситцевый передник, сарафаны носят только старые, к чистоте приучаются с малолетства. У казенных крестьян, по рекам Вели и Пежме живущих, строения также (Л. 33 об.) по наружности опрятные, и у всякого почти поисправнее крестьянина есть особо чистая с белою трубою из[ба] и зимняя курная хата, которые и строются ниже летних, дабы зимою удобнее кормить скот, для чего во всякой избе стоит большой чан для корма скотины, в которой приготовляют яровую солому, перемешивая с хлебом, поливая теплой водой, и редко таковой чан выносится вон из избы, почему воздух бывает неприятным.
В удельных крестьянах Тавронского приказа та же опрятность как насчет женщин, так и в строении замечается, но только чем к ближе к Каргопольскому уезду, то в опрятности и насчет личного вида и дородности уже заметить можно - хуже.
В Глубоковских (Л. 34) экономических волостях, бывших прежде монастырскими, уже большая перемена, которые живут на самой границе Каргопольского уезда и смежны с помещичьими волостями под общим именем Троицким известных. Здесь народ необразованнее, собою мел[ь]че и невидной. В одежде женщины уже имеют разность: носят все сарафаны, на головах - кокошники, сверх - платья, более холщовые, с красной вышивкой своей работы, сверх сарафанов надевают род корсетов - с рукавами кофточки, а другие - почти до косей со оборотами в виде кафтанчика.
Избы неопрятные [...] курные, высокие и подняты. Повсеместно держат зимой и летом скот, от чего при худых и никогда не мытых полах (Л. 34 об.) дух весьма нехороший и, должно полагать, вредный здоровью. В избах кругом лавки и полки. В переднем углу над божницей, где становятся образа, печка на левой руке, от печки до стены прямо два воронца, из коих один от дверей служит прямостенок для полатей, и часть сия избы называется "кутня", открытая называется "передний угол", а против печки воронцом отдельная называется "среда". Во время праздников и когда сбираются к хозяину гости, то в кутне сидят бедные и худшие гости, в переднем лучшие мужики, а в средине против печки женщины. До полок стены почасту моются и довольно опрятны, выше же полок совершенно все закоптевши, полы держатся крайне неопрятно. Во всяк избе около печки на углу стоит лоханка и над оною рукомойник медный и висит полотенце. (Л. 35) При каждой избе есть перегородка, за которою подкатка "иголнышем" называется и служит для поклажи съестной посуды и другой домашней мелочи, в которую проводится одна сторона печки, от коей оная нагревается.
Женщины носят коты и лапти, а по Веле и удельным также некоторые носят лапти, но более сапоги и башмаки с хорошими чулками.
Промыслы. Сверх хлебопашества и обыкновенного при оном скотоводства дегтекурение почти всех оных [крестьян] составляет главный доход, и на оплачивание податей и другие домашние надобности имеют почти из сего. И особенно в Глубоковских волостях сей промысел в большом производстве. На Пежме же и по Веле крестьяне многие снискивают пропитание от торговли рябчиками. Находятся из них весьма хорошие столяра. Работа[ют] в Москве и Петербурге плотники, (Л. 35 об.) кузнецы, даже слесаря, которые делают к ружьям замки. А некоторые из них находятся по торговым делам прикащиками и сидельщиками в Сибири, как Стреловы, и даже на Алеутских островах служат в Американской компании, как Крюков. В Архангельске же в кучерской должности и дворниках весьма довольно.
Грамотных и знающих основательно законы также весьма довольно найдется. Притом характером народ добрый, простой и любящий повиновение. Пристрастие к горячим напиткам почти повсеместно, но находятся многие, которые ни пива, ни вина во всю жизнь не пивали и не пьют.