К ПОЭТИКЕ РОМАНА ПУШКИНА "ЕВГЕНИИ ОНЕГИН"
      (Развитие Пушкиным идей и образов поэзии Батюшкова)
      В. Н. Турбин
     
      Литературная критика первой половины 20-х годов XIX века единодушно говорит о "поэтическом триумвирате": Жуковский - Батюшков - Пушкин. Произведения их ставятся рядом в антологиях, как нечто нерасторжимое, три имени фигурируют в частной переписке. Но с появлением "южных" поэм Пушкина и особенно с появлением первых глав романа "Евгений Онегин" представлявшийся современникам монолитным триумвират в их глазах начинает распадаться, и Пушкин выходит за его рамки. Но если творческая связь Пушкина с Жуковским продолжает оставаться видимой и в "Евгении Онегине", то связи Пушкина с Батюшковым остаются как бы у порога этого романа. Лишь в трудах позднейших исследователей делается попытка увидеть, как преломляется у Пушкина Батюшков уже в 30-е годы ("Медный всадник", "Не дай мне Бог сойти с ума..."). Так вырисовывается концепция: Пушкин был связан с Батюшковым в юности, в ранней молодости и возобновил эту связь в 30-е годы. В "середине" же - пробел, пауза. Но такого пробела не было: ориентацию на поэзию и на судьбу Батюшкова Пушкин сохранял непрерывно.
      В "Евгении Онегине" связь Пушкина с Батюшковым прослеживается, условно говоря, на трех уровнях.
      Во-первых, на уровне мироощущения и жанра.
      Единодушно отмечается развитие в "Евгении Онегине" достижений "легкой поэзии": это и элегичность в соединении с иронией, и демонстративная искренность рассказывания; совсем по Батюшкову: "... Живи как пишешь, и пиши как живешь ... Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы." В духе Батюшкова рассказчик рисует себя как литератора, сумевшего отграничить сферу жизни, в пределах которой он сохраняет свободу, не гонясь за славой и не поддаваясь соблазнам светской суеты. Люди для него то и дело оказываются не имеющими свободы воли куклами, и в этом, эпиграмматическом восприятии их нет высокомерия, презрения, а преобладает сострадание к ним.
      Во-вторых, небходимо говорить об осмыслении Пушкиным не только поэзии Батюшкова, но и его трагической судьбы. "Мне писали, что Батюшков помешался: быть нельзя, уничтожь это вранье", - требует Пушкин в 1821 году, не веря в реальность трагедии. Но она была реальностью: Батюшков оказался первым русским поэтом XIX столетия, жизнь которого завершалась сенсационно, трагически экстраординарно. В "Евгении Онегине" тема поэта сочетается с темой безумия. Что это, ироническое переосмысление романтического клише или полускрытый отклик на трагедию Батюшкова?
      Наконец, есть еще один уровень контактов романа с поэзией старшего предшественника Пушкина: прямая текстовая перекличка описания Москвы 1812 года со стихотворением Батюшкова "К Дашкову" ("Мой друг! Я видел море зла..."). Совпадает ряд деталей, совпадает лексика, создающая образ охваченной пожаром непокоренной Москвы.
      Поэтике романа "Евгений Онегин" равно присущи и открытые, и скрытые, латентные ссылки на предшествующую и современную литературу, на журнальные новости, на сенсации, которыми была полна окружавшая роман жизнь. Невидимо, скрыто присутствует в "Евгении Онегине" и поэзия Батюшкова, и его жизненная трагедия. Тем не менее не только возможно, но и необходимо предположить присутствие их в романе.
     


К титульной странице
Вперед
Назад