ИСТОРИЯ

М. С. Серебрякова
     
К ДАТИРОВКЕ ПОСЛАНИЙ КИРИЛЛА БЕЛОЗЕРСКОГО

      Сопоставление актов Кирилло-Белозерского монастыря первых десятилетий его существования с текстом Жития Кирилла Белозерского Пахомия Логофета и летописными сведениями позволяет выдвинуть предположение о приходе Кирилла и Ферапонта на Белоозеро в 1407 – 1408 годах [1]. Уточнению предлагаемой даты может помочь детальный анализ посланий Кирилла Белозерского сыновьям Дмитрия Донского, которые преподобный писал, уже живя на Белоозере.
     
      Три послания Кирилла Белозерского сыновьям Дмитрия Донского известны по богослужебному сборнику конца XVI века, хранящемуся в Софийском собрании Российской национальной библиотеки [2].
     
      Первое по порядку обращено к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу (1371 – 1425) – старшему сыну Дмитрия Ивановича Донского, второе – следующему по старшинству сыну, Юрию Дмитриевичу Звенигородскому (1374 – 1434), третье – третьему сыну, Андрею Дмитриевичу Можайскому (1382 – 1432) [3].
     
      Все послания начинаются одинаковыми обращениями к князьям, свидетельствующими о том, что написаны они были в монастыре, возглавляемом Кириллом. Это вряд ли Симонов монастырь, так как Кирилл был там архимандритом в 1390 – 1396 годах [4], а в посланиях упоминаются жены и дети князей [5]. В этот промежуток женат был только Василий Дмитриевич (1391).
     
      Послание Василию Дмитриевичу: «Господину благоверному и боголюбивому князю великому Василию Дмитриевичу – Кирило, черньчище многогрешный, с своею братийцею».
     
      Юрию Дмитриевичу: «Господину благоверному князю Георгию Дмитреевичю – Кирилище, чернечище грешный, со своею братийцею».
     
      Андрею Дмитриевичу: «Господину благоверному князю Андрею Дмитреевичу – Кирил, чернечище грешный и непотребный, со своею братийцею» [6].
     
      В послании князю Василию Кирилл Белозерский упоминает некоторые известные ему события, происходившие на Москве: «Да слыша есми, господине князь великий, что смущение велико межу тобою и сродники твоих, княжми суждалскими: ты, господине, свою правду сказываешь, а они свою. А в том, господине, меж вас християном кровопролитие велико чинится. Ино, господине, посмотри того истинно: в чем будет их правда пред тобою, и ты, господине, смирением своим поступи на себе. А в чем будет твоя правда пред ними, и ты, господине, за собя стой по правде. А почнут ти, господине, бити челом, и ты бы, господине, Бога ради пожаловал их по их вере, занеже, господине, так слышал есмь, что доселе были у тебе в нужи, да отътого ся, господине, и возбранили. И ты, господине, Бога ради покажи к ним свою любовь и жалование, чтобы не погибли в заблужении в татарских странах, да тамо бы не скончалися...
     
      А милость Божия и Пречистыя Богородицы на тебе, на моем господине, на великом князе Василье, да будет, и на твоей великой княгине, и на ваших детках, и мое благословение и молитва, и моей братии. Аминь» [7].
     
      Из этих слов мы понимаем:
     
      1. Василий Дмитриевич и суздальские князья «сказывали» каждый свою правду.
     
      2. Из-за этого христианам чинится великое кровопролитие.
     
      3. Князья суздальские были у Василия Дмитриевича в «нужи» и оттого «возбранили».
     
      4. Теперь они в «заблужении» в татарских странах и могут там скончаться.
     
      5. Василий Дмитриевич женат, и у него есть дети. Рассмотрим эти позволяющие датировать послание пункты.
     
      И. А. Голубцов вслед за «Актами историческими» и Ф. И. Буслаевым относит это послание к 1399 – 1402 годам: «Датировку, проставленную в АИ, можно принять, так как в 1402 году бывший князь суздальский и нижегородский Семен Дмитриевич «добил челом» великому князю Василию Дмитриевичу и скончался в декабре этого года после 8-летних скитаний по татарским странам» [8]. Г. М. Прохоров также принимает эту датировку [9].
     
      Обратимся к летописным источникам. Конец XIV – начало XV века характеризуются на Руси борьбой за первенство между тремя великокняжескими домами – московским, тверским, нижегородским. В этой борьбе мы видим и обращение к помощи татар, и предательство, и «кровопролитие христианом», по словам Кирилла Белозерского, и заложничество малолетних князей. Преуспевающая в собирании вокруг себя земель удельных княжеств Москва не брезговала использованием общепринятых методов военного и политического нажима и захвата. Московский князь Василий Дмитриевич достойно продолжал в этом отношении начинания прадеда и отца.
     
      15 августа 1389 года (после смерти Дмитрия Ивановича Донского) на великое княжение был посажен во Владимире царевым послом Шихаматом его старший сын, князь Василий Дмитриевич [10].
     
      В 1392 году князь великий Василий Дмитриевич сложил крестное целование к своему двоюродному деду по матери, великому князю нижегородскому Борису Константиновичу, пошел в Орду, и зе «многое злато и сребро и великиа дары» [11] царь Тохтамыш дал Василию Дмитриевичу Нижний Новгород, Городец, Мещеру и Тарусу – «толику же честь прия от царя, якоже ни един от прежних великых князей не приат тако ни от которого царя», по заключению автора Воскресенской летописи [12]. Возвратившись, Василий Дмитриевич сажает в Нижнем Новгороде своего наместника, а великого князя нижегородского «Бориса Констянтиновича, и з женою его и з детми его, и елико еще быша доброхотов его, всех повеле по градом розвести и в вериги железныя свя-зати, и в велицей крепости дръжати их» [13]. Владимирский летописец выразился определеннее: «Того же лета князь великий Василии Дмит-риевичь ходил в Орду к царю Тактамышу. Того же лета князь великий Василии взял Нижней Новъгород, а князь Семен Дмитреевичь бежал в Орду» [14].
     
      Через два года, в 1394 году, князь Борис Константинович умер и «положен бысть в Суждале, в своей отчине» [15]. Племянники Бориса Константиновича, сыновья великого князя Суздальского и Нижегородского, князья Семен Дмитриевич Суздальский и Василий Дмитриевич Кирдяпа, видимо, решились взять власть в Нижнем Новгороде, но Василий Дмитриевич Московский не допустил этого: «Того же лета князь велики Василей Дмитреевичь ходил ратью к Новугороду к Нижнему на князей Новогородцких, на Василиа Дмитреевича Кирдяпу да на брата его Семена Дмитреевича» [16]. Братья побежали в Орду к царю Тохтамышу, посланная за ними великим князем погоня их не настигла [17].
     
      В 1396 или 1399 году, заручившись поддержкой татар, князь Семен Дмитриевич Суздальский предательски привел к Нижнему Новгороду татар с царевичем Ентяком, занял город, но был выбит войсками великого князя. Сам же Семен Дмитриевич успевает скрыться от погони где-то за Казанью [18]. Чтобы покончить с нижегородским сепаратизмом, Василий Московский посылает найти и взять в заложники жену и детей суздальского князя. В «Татарской земле» изымают «княгиню Семенову Александру и, ограбивше ю, приведоша на Москву и с детми. И пребысть на дворе Белеутове, дондеже сослався князь Семен и покорився» [19]. Услышав, что княгиня его, дети и казна взяты, Семен Дмитриевич послал к великому князю с челобитьем, «и вниде в покорение и во много умиление и смирение, прося опасу». В Москве, взяв мир с великим князем, Семен Дмитриевич, уже больной, «идет на Вятку» с семьей и через 5 месяцев там умирает. Летописи с назиданием отмечают: «Служи сей в Орде 4-м царем 8 лет: Тахтамышоу, Темирь-Аксакоу, Темирь-Коутлоую, Шадибекоу, а все добившаяся своея отчины и рать подимая на великого князя, но не оуспе ничто же» [20].
     
      Эти события послужили основанием для датировки послания Кирилла Василию Дмитриевичу в «Актах исторических» и И. А. Голубцову. Обращаем внимание на то, что в послании говорится о великом кровопролитии христианам, о «хнязьях» суздальских, бывших в «нужи» у Василия Дмитриевича во множественном числе, что они «возбранили» и теперь в «заблужении» в татарских странах. Находим, что признаки эти представлены в вышеприведенных летописных описаниях не полностью.
     
      Вновь обратимся к летописным свидетельствам. После 1402 года борьба нижегородско-суздальских князей за свою отчину не прекращается. Правда, из нее выбывает Василий Дмитриевич Городецкий Кирдяпа – он умирает в 1403 или 1405 году [21]. В 1410 году князь Данило Борисович Нижегородский, двоюродный брат умершего Семена Дмитриевича, предательски навел татар на Владимир. Город захвачен, церкви разграблены, ободрана чудотворная икона Богоматери, взят огромный полон, «всюду мертвых множество безчислено лежаше» [22].
     
      Патриаршая летопись и Владимирский летописец указывают, что в январе 1411 года был бой между Петром Дмитриевичем Московским и братьями – князьями Данилом Борисовичем и Иваном Борисовичем, на стороне которых выступали Болгарские князья, верх одержали князья Нижегородские – «мнози падоша от обоих стран, сташа же на костех князи Новогородцкие Нижняго Новгорода и князи Казаньстии» [23]. В 1412 году нижегородские князья получают в Орде от нового царя Зелени-Салтана, сына Тохтамыша, свою отчину, Нижний Новгород. В этом же году ходил в Орду к царю Зелени-Салтану и великий князь Московский Василий Дмитриевич, но удалось ли ему «откупить» Нижний Новгород, осталось неизвестным. Летопись сообщает, что осенью 6921 года в Орде сел на царство очередной царь Керим-Бердей [24].
     
      Однако к 1416 году политическая обстановка для обеих сторон меняется – в 1416 году к великому московскому князю Василию Дмитриевичу на Москву приехали два нижегородских князя – Иван Васильевич, внук Дмитрия Константиновича Суздальского, и Иван Борисович, а его сын, Александр Иванович, приехал в Москву двумя годами ранее. В следующем 1417 году в Москве умирает «нареченный князь великий Нижнего Новгорода Иван Васильевич, сын великого Московского князя Василия Дмитриевича», и того же лета пришел в Москву четвертый нижегородский князь, выступавший против московского князя с 1410 года, Даниил Борисович Нижегородский [25].
     
      Но через год, в 1418 году, братья Борисовичи – князь Данило и Иван бегут из Москвы от великого князя Василия Дмитриевича [26]. О судьбе Ивана Васильевича, внука Дмитрия Константиновича Суздальского, летописи молчат. И как бы в ответ на послание преподобного Кирилла, в знак примирения, в 1418 или 1419 году великий князь Московский Василий Дмитриевич отдает свою дочь Василису за князя Александра Ивановича Суздальского, сына сбежавшего Ивана Борисовича [27].
     
      Мы видим, что события 1416 – 1418 годов более точно соответствуют словам послания Кирилла, чем события 1398 – 1402 годов. Это позволяет нам предположить, что послание Василию Дмитриевичу Кирилл Белозерский писал в 1418 году. Тем самым нижняя временная граница прихода Кирилла и Ферапонта на Белоозеро вполне может быть отнесена к концу 1410-х годов (1407 – 1408).
     
      Послание «господину благоверному князю Георгию Дмитреевичу Кирилище, черньчище грешный, с своею братицею» отправлял, когда княгиня лежала в недуге, скорее всего незадолго до ее смерти, последовавшей в 6926 (1418) [30] или в 6930 (1422) году [31].
     
      Послание «господину благоверному князю Андрею Дмитриевичу» Кирилл писал, как свидетельствует упоминание в его тексте, после женитьбы князя и после того как у него уже было несколько детей, то есть после 1413 года [28]. В этом послании Кирилл комментирует, вне сомнения, явление чудотворной иконы Богоматери «от Можайска за 15 верст во отчине князя Андрея Дмитреевичя», отмеченное в большинстве летописей под 6920 или 6921 (1412 или 1413) годом [29].
     
      Сделаем вывод. Все три послания Кирилла Белозерского сыновьям Дмитрия Донского написаны в Кирилловом монастыре в период между 1413 – 1418 годами, что не противоречит предлагаемой автором дате прихода на Белоозеро основателей обоих белозерских монастырей - (1407-1408).
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
     
      1 Серебрякова М. С. О начале Кириллова и Ферапонтова монастырей // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 5. Вологда, 2003. С. 16 – 42.
     
      2 РНБ. Софийское собр., 454. Сборник богослужебный, конец XVI в. Л. 187 – 198. Основные публикации: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 1.1334-1598. СПб., 1841. № 32. С. 21-22,24-26,55-56; Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в. Т. II. М., 1958. № 311. 312, 313. С. 271-273, 273-275, 275-277; Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. СПб., 1994. С. 168 – 183.
     
      3 Годы жизни даны по «Летописи по Воскресенскому списку» (ПСРЛ. Т. VIII. М.,2001).
     
      4 АСЭИ.Т.П.С694.
     
      5 Преподобные... С. 174,178,182.
     
      6 Там же. С. 168, 174, 178.
     
      7 Там же. С. 172.
     
      8АСЭИ.Т. II.C.273.
     
      9 Прохоров Г. М. Кирилл Белозерский // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 1. А – К. Л., 1988.
     
      10 ПСРЛ. Т. 24. Типографская летопись. М., 2000. С. 157: «Того же лета, августа 15 день, седе на великом княжении в Володимери князь Василей Дмитреевичь, а посажен царевым послом Шихаматом».
     
      11 ПСРЛ. Т. XI. М., 2000. С. 147.
     
      12 Там же. Т. VIII. М, 2001. С. 62.
     
      13 Там же. Т. XI. С. 147.
     
      14 Там же. Т. 30. М., 1965. С. 129.
     
      15 Там же. Т. VIII. С. 64.
     
      16 Там же. Т. XI. С. 155.
     
      17 Там же. С. 156.
     
      18 Там же. С. 163,171; ПСРЛ. Т. VIII. С. 72.
     
      19 Там же. Т. 24. С. 168-169; Т. 25. М.; Л., 1949. С. 231; Т. VIII. С. 75; Т. XI. С. 186-187.
     
      20 Там же. Т. 28. М.; Л., 1963. С. 254; Т. XI. С. 186-187; Т. 24. С. 169; Т. 25. С. 232.
     
      21 Там же. Т. VIII. С. 76; Т. XI. С. 188,192.
     
      22 Там же. Т. 28. С.93; Т. VIII. С. 85; Т. XI. С. 216.
     
      23 Там же. С. 215; Т. 30. С. 131.
     
      24 Там же. Т. XI. С. 219; Т. 24. С. 176.
     
      25 Там же. Т. 24. С. 178; Т. 25. С. 243; Т. XI. С. 231; Т. 28. С. 259; Т. 28. С. 94.
     
      26 Там же. Т. 24. С. 180; Т. 28. С. 94; Т. 28. С. 260.
     
      27 Там же. Т. 24. С. 180; Т. 25. С. 244; Т. 28. С. 95; Т. 28. С. 260.
     
      28 Там же. Т. VI. Вып. 1. М., 2000. С. 540-542; Т. VIII. С. 2-91; Т. 24. С. 181-182
     
      29 И. А. Голубцов датирует послание временем до 11 июля 1422 г.: «В 1422 г. 11 июля жена кн. Юрия Дмитриевича Анастасия умерла. Этим определяется дата, так как послание писано с учетом смертельного исхода болезни» (см.: АСЭИ. С. 277).
     
      30 ПСРЛ. Т. VIII. С.76.
     
      31 Там же. Т. XI. С. 221-223; Т. 28. С. 93; Т. 28. 2. С. 259; Т. 39. М., 1994. С. 141; Т. 24. С. 176; Т. 25. С. 241; Т. VIII. С. 86. И. А. Голубцов поддерживает вторую датировку издателей Актов исторических – 1413 г.: чудеса от новоявленной иконы Богородицы в Можайском уезде (см.: АСЭИ. С. 275).

М. А. Маханько
     
ГДЕ БЫЛ ПОСТРИЖЕН НА КАФЕДРУ АРХИЕПИСКОП ПИМЕН?

К вопросу об отношениях Кирилло-Белозерского монастыря и новгородского владыки в XVI веке

      Не существует полной биографии владыки Пимена (Черного), занимавшего новгородскую кафедру в 1552 – 1570 годах. Опубликованные новгородские летописи XVII века (Новгородская III, Краткий летописец новгородских владык) именуют Пимена как «клирик честныя обители Кириллова монастыря з Белаозера» [1]. Как постриженник Кирилло-Белозерского монастыря Пимен назван в работах П. М. Строева [2] и Н. Н. Барсукова [3]. Эта точка зрения закрепилась у современных исследователей, занимавшихся историей и искусством Новгорода XVI века [4].
     
      Опубликованные новгородские летописи XVI века (Новгородская II, Новгородская IV) не сохранили упоминаний о том месте, откуда был приглашен на новгородский престол Пимен или где он был пострижен.
     
      Не новгородские по происхождению летописи XVI века, включающие Летописец начала царства (он входит в обширные своды Никоновской и Львовской летописей), сообщают, что в ноябре 7061 (1552) года «поставлен бысть Макарием митрополитом архиепискупъ Великому Новугороду и Пъскову старец Пимен Черной Андриановы пустыни» [5]. Этой информацией оперирует в своих исследованиях А. Л. Хорошкевич [6].
     
      Что касается времени поставления Пимена на новгородскую кафедру, летописи XVI века упоминают лишь ноябрь 7061 (1552) года. В новгородских летописях XVII века сохранилось больше дат, связанных с жизнью владыки Пимена: день поставления (20 ноября 7061 г.), длительность пастырской службы (17 лет и три месяца, в другом случае уточняется – 17 лет два месяца и девять дней), срок ссылки опального владыки в Венев монастырь под Тулой после снятия сана в январе 1570 года (год и два месяца без шести дней), дата смерти (25 сентября 7080 (1571) г.). Исследователи, занимавшиеся новгородскими летописями XVII века [7], отмечали, что для них характерно беспрецедентное для средневековья использование разнообразных письменных источников (эпиграфики, церковных синодиков и летописцев, надписей на различных предметах церковной старины). Это качество письменных источников XVII века дает основание доверять им и склоняться к тому, что именно Кирилло-Белозерский монастырь был «духовной родиной» владыки Пимена. Это мнение может быть подкреплено данными изучения архива и библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря (вне задач нашей статьи), среди рукописей которого сохранился автограф Пимена, переписанный им «Масленик соборной» [8].
     
      Как следует понимать название «Андрианова (или Ондреянова) пустынь»? В середине XVI века так могли называться прежде всего две обители, носившие имя своих основателей Адрианов (Андриянов). Это пустынь преподобного Адриана Ондрусовского (в миру – Андрей Никифорович Завалишин, по сведениям жития Александра Свир-ского и другим источникам – выходец из Московской земли, «испомещенный» в правление Ивана III в Новгородской земле [9]). Вдохновленный встречей с преподобным Александром, он ушел от мира и со временем основал пустынь на берегу Ладожского озера, на мысу Андрусовской бухты. Название бухты и пустыни могло быть также связано с именем Ондрус (Андрус, форма, производная от имени Андрей) одного из постриженников, бывшего разбойника, обращенного к праведной жизни уже преподобным Адрианом. Адриан Ондрусовский был известен и принят в Москве, в том числе в семье великого князя: в 1533 году его монастырь получил жалованную грамоту от великого князя Василия III, в августе 1549 года в московском Новодевичьем монастыре преподобный Адриан крестил вместе с преподобным Геннадием Костромским (и Любимоградским) первую дочь юного царя Ивана IV царевну Марию [10].
     
      «Обителью Андреяна» могли называть также монастырь, начавшийся с пустыни, основанной преподобным Адрианом Пошехонским в честь Успения Богоматери в лесных краях на речке Вотхе (Ветхе), игуменом которого он стал по благословению митрополита Макария в 1543 году. Игумен Адриан погиб 5 марта 1550 года в результате нападения на монастырь крестьян из окрестной деревни, разграбивших монастырское имущество. Судя по сведениям жития преподобного, грабители также искали сокровища, из-за которых лишили жизни игумена Адриана, но нашли только его личные вещи – принадлежности, необходимые для иконописания [11]. Монастырь находился в пяти верстах от Пошехонья [12].
     
      К какой из этих двух обителей мог принадлежать старец Пимен Черный? Между двумя монастырями не было тесных и прямых связей, но основатели их часто бывали в столице, получали благословение митрополита. Интересны некоторые факты, связанные с крещением царской дочери в 1549 году в московском Новодевичьем монастыре. Спутником и сослужебником игумена Адриана Ондрусовского на этой церемонии был преподобный Геннадий Костромской, который происходил из Корнилиево-Комельского монастыря, как и Адриан – основатель пустынной обители в пошехонских лесах, покинувший свою alma mater в 1539 году. Еще любопытнее, что богослужение при этой церемонии проводил «игумен Троецкий Сергиева монастыря Серапион Курцов» [13] – будущий архиепископ Великого Новгорода и Пскова (с июня 1551 по ноябрь 1552 года), то есть непосредственный предшественник Пимена.
     
      Представляется важным, что новгородские летописцы XVII века считали местом пострижения Пимена Кирилло-Белозерский монастырь. Имя архиепископа Пимена, помимо летописей, встречается в некоторых монастырских инвентарях, например в описи строений и имуществ Кирилло-Белозерского монастыря 1601 года, где он упоминается как вкладчик книги «стихораль в полдесть» [14]. Его имя и принадлежность к обители преподобного Кирилла упоминаются среди приписок в рукописях. В. Г. Пуцко, рассматривая многолетия русским князьям, использовал прежде всего Требник из собрания Кирилло-Белозерского монастыря. В его приписной заметке, сделанной почерком более позднего происхождения, как переписчик рукописи упоминается «клирошанин чернец Пимин, иже бысть архиепископ Великого Новаграда». Пуцко установил, что Требник был переписан между 1521 – 1533 годами [15]. Это предположение задает определенные рамки для биографии Пимена.
     
      Кирилло-Белозерский монастырь в XVI веке – одна из самых почитаемых русских обителей. Это место частых, даже регулярных, богомолий и вкладов великих князей и царей, их семей, разных иерархов, многих аристократов и государственных чиновников, именитых людей и гостей. Игумены обители преподобного Кирилла часто занимали епископские (после 1589 года – митрополичьи) кафедры. Среди вкладчиков монастыря – не только его бывшие настоятели, но и простые иноки, старцы и архимандриты из других обителей, епископы и митрополиты разных епархий. К инокам этого монастыря обращено одно из самых красноречивых сохранившихся посланий царя Ивана Грозного [16].
     
      Но и Летописец этого монастыря, составленный в 1604 – 1617 годах, не проливает свет на связь Пимена с Кирилло-Белозерским монастырем [17]. В перечне игуменов, помещенном в начале Летописца, интересны две особенности. Во-первых, автор обязательно отмечал те случаи, когда игумен монастыря был возведен на епископский (митрополичий с конца XVI века) престол, «уходил на повышение». Кирилловские игумены были предстоятелями разных кафедр: например, ростовской – 12-й игумен, Иван; 18-й, Досифей; 29-й, Варлаам, первый митрополит Ростовский; суздальской – 7-й, Нифонт; 19-й, Афанасий (затем архиепископ Полоцкий); коломенской – 14-й, Тихон; смоленской – 20-й, Семион; казанской – 27-й, Козма, игумен со 2 сентября 7081 (1572) года до 7090 (1581-1582); 36-й, Матфей, игумен со 2 июля 7114 (1606) по 7123 (1615) год [18]. Во-вторых, отмечалось, когда на игуменство в монастырь назначался настоятель другой обители, «со стороны». Например, 28-й игумен, Игнатий, был поставлен в игумены монастыря св. Кирилла 4 января 7090 (1582) года по царскому решению «с Каменного из архимаритов по своему царьскому изволению» (то есть из Спасо-Каменного монастыря на Кубенском озере); первый ростовский митрополит Варлаам был возведен на игуменство в 7092 (1584) году «из Рожественского монастыря из Володимера» [19]. В Летописце очень подробно зафиксированы смены в руководстве обители, особенно за XVI век. Можно предположить, что Пимен достаточно рано покинул обитель на Белом озере, чтобы быть упомянутым в монастырском Летописце в связи с поставлением на новгородскую кафедру, в древнейшую епархию не только Севера, но и всей Руси. Возможно, что степени старца он достиг уже в Андриановой пустыни, например Пошехонской, которая является ближайшей к Кириллову и Белому озеру.
     
      Конечно, наша работа не претендует на полное разрешение вопроса о месте пострижения архиепископа Пимена и о том, откуда он был взят на новгородский престол. Требуются дальнейшие исследования, прежде всего архивных источников, например вкладных книг Кирилло-Белозерского монастыря. Но этот вопрос касается не только историков, он важен и для специалистов по истории русского средневекового искусства, прежде всего XVI века. Историки уже определили степень участия архиепископа Пимена в политических событиях своего времени, охарактеризовали его как активного деятеля не только в пределах своей епархии, но и в масштабах всей национальной церкви. Он – участник поместных соборов, сторонник внешней политики царя, имевший собственный взгляд на состояние страны в годы Ливонской войны и излагавший его в посланиях к царю и войску [20]. Историки древнерусской книжности отмечали начитанность Пимена, усвоение им уроков и образов лучших произведений учительной литературы Древней Руси [21].
     
      Изучение произведений новгородского искусства, созданных в его время (1552 – 1570), с привлечением упоминаний о несохранившихся памятниках, показывает архиепископа Пимена как влиятельного ктитора, деятельного главу кафедры. Он оказался достойным преемником архиепископов Макария и Феодосия, внесших большой вклад в украшение древних храмов Великого Новгорода. При Пимене, очевидно, в рамках Ливонской кампании, в 1558 году произошло прославление новых чудотворений и самого святого епископа Никиты Новгородского (умер в 1108 году). К новгородскому владыке из Ругодива (Дерпта), завоеванного в день поминания новгородского епископа Никиты, были посланы чудесно обретенные в пожаре иконы Богоматери и святых Николая и врачей-бессребреников Космы и Дамиана, прославленные в самом Новгороде и позднее в Москве [22]. По заказу Пимена в 1560 году для Софийского собора были созданы моленное владычное место, резное, драгоценно украшенное позолотой и росписью [23], а также деревянные резные позолоченные врата, предназначенные для южного входа в собор, имевшие лицевые изображения («со святыми») (не по образцу ли знаменитых Магдебургских врат?) [24]. В правление Пимена были созданы предметы архиепископского облачения: одеяния, панагия, посох. Несохранившиеся одеяния упомянуты в отрывках описей Софийского собора первой половины XVII века, где указано, что они выполнены из белого шелка, шитые черными, красными и золотыми нитями [25]. Панагия архиепископа Пимена признана специалистами по церковному убранству и утвари воплощением высших возможностей заказчиков и мастеров XVI века: для нее были использованы золото, драгоценные камни и эмали, изощренная техника скани, экзотическое синолойное дерево и даже византийская камея X века, вероятно, из сокровищ софийской ризницы, с образом благословляющего Спасителя [26]. Не меньшим искусством исполнения отличается посох, в украшении которого использованы хрустальные «яблоки» [27]. Сопоставление сведений письменных источников о несохранившихся одеждах и церковных вратах с дошедшими до наших дней моленным святительским местом в Софийском соборе, панагией и посохом свидетельствует или, по крайней мере, дает возможность предположить, что в эпоху Пимена была предпринята и осуществлена масштабная программа по украшению Софийского собора, в свою очередь подчеркивавшая положение новгородского святителя, его особый статус. Не была ли связана с этими деяниями Пимена зависть и ревность царя Ивана, ставшая причиной ужасного похода на город зимой 1570 года? Ведь для создания царского места в Софийском соборе в 1571 году были привлечены те же мастера, что делали и святительское место 1560 года – Иван Белозерец, Еутропий Стефанов сын, Исак Яковлев сын – и некоторые фрагменты их первого произведения [28].
     
      Исследователи средневекового новгородского искусства уже отметили присущее Пимену эстетическое чутье, «изысканный вкус», выразившиеся в высочайшем художественном уровне произведении [29]. Значение новгородской кафедры, ее богатства, достаточные для активной созидательной работы даже после присоединения к Москве, а также неизмеримое ныне количество древностей, восходящих к самым первым временам христианства на Руси (в первую очередь «корсунские» иконы и оклады, но также и византийские драгоценные камеи), с которым не мог равняться ни один из русских городов, – принимая все это во внимание, следует искать дополнительные факты, которые помогли бы осветить историю духовного формирования владыки Пимена. Если бы мы знали о нем больше, то открылись бы новые грани новгородской художественной культуры, сиявшей всей Руси на протяжении конца XV – середины XVI века.
     
      Еще современники отмечали необычность, некую двойственность личности и поступков новгородского владыки Пимена. Князь А. М. Курбский в «Истории о великом князе Московском» писал, что Пимен удивлял многих («в дивных был обычаех»), славился как человек «чистаго и зело жестокаго жительства» и в то же время неукоснительно поддерживал действия царя, в том числе и во внутренней политике, даже если они нарушали статус и интересы церкви, симфонию властей, «похлебывати мучителю и гонитель был вкупе на Филиппа (Колычева, митрополита Московского с 1566 по 1569 год)» [30]. Не была ли склонность к «чистому и жестокому жительству» привычкой, унаследованной со времен обитания пусть и в общежительном монастыре, но в трудных условиях северных лесов, истинной «пустыни»? А приверженность, почти слепая, действиям царя – не знак ли это связи с каким-то из дворянских родов или давних налаженных отношений с правящим домом, оказавшим поддержку или каким-то образом спасшим Пимена в прежние дни? Или это особенность личности? Надеемся, что дальнейшие исследования и новые сведения не привлеченных пока источников позволят полнее представить биографию Новгородского архиепископа Пимена.
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
     
      1 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 107,147.
     
      2 Строев П. М. Списки российских иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877. С. 35.
     
      3 Барсуков Н. Н. Источники русской агиографии. СПб., 1882. С. 456.
     
      4 3имин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 111; Скрынников Р. Г. Трагедия Новгорода. М., 1994. С. 45 – 46; Шаблова Т. И. Именной указатель к тексту описи строений и имуществ Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г. // Опись Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г. / Сост. З. В. Дмитриева и М. Н. Шаромазов. СПб., 1998. С. 349 (далее – Опись); Гордиенко Э. А. Новгород в XVI в. и его духовная жизнь. СПб., 2001. С. 298.
     
      5 Летописец начала царства // ПСРЛ. Т. 29. М., 1965. С. 214; Никоновская летопись; Царственная книга // ПСРЛ. Т. 13. М., 1965. С. 235 – 236; Львовская летопись // ПСРЛ. Т. 20. Ч. 2. Русские летописи. Т. 5. Рязань, 1999. С. 162.
     
      6 Хорошкевич А. Л. «Измена» Пимена и поход Ивана Грозного на Новгород // Великий Новгород в истории средневековой Европы. К 70-летию B. Л. Янина. М., 1999. С. 225 – 231; Хорошкевич А. Л. Россия в системе международных отношений середины XVI в. М., 2003. С. 525.
     
      7 Азбелев С. Н. Новгородские местные летописцы // ТОДРЛ. М.; Л. 1958. Т. 15. С. 364-370; Азбелев С. Н. Развитие летописного жанра в Новгороде в XVII в. // Там же. С. 251-283.
     
      8 ГПБ., Кир.-Бел. собр. № 519/776; Буланин Д. М. Пимен (Черный) // СККДР. Вып. 2. Ч. 2. С. 185-188.
     
      9 Подробные сведения см.: Герасим (Дьячков), иеродиак., И. Д. Соловьева. Адриан Ондрусовский // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2000. C. 320. Там же дана вся предшествующая литература.
     
      10 Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. 13. С. 115, 460.
     
      11 Полознев Д. Ф., Шалина И. А. Адриан Пошехонский // Православная энциклопедия. Т. 2. С. 320 – 321.
     
      12 Сергий (Спасский). Полный месяцеслов православного Востока. В 3-х тт. Т. 2. С. 59; Барсуков Н. Н. Источники русской агиографии... Стлб. 13 – 15; Зверинский В. В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. Т. 2. СПб., 1892. № 600; Полознев Д. Ф., Шалина И. А. Адриан Пошехонский. С. 323-324.
     
      13 Львовская летопись //ПСРЛ. Т. 20.4.2.
     
      14 Опись... Л. 224. С. 126. Стихирарь – рукописный сборник стихир, песнопений для праздников церковного календаря.
     
      15 Пуцко В. Г. Многолетия русским князьям по рукописям Кирилло-Белозерского монастыря // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1998. С. 50 – 55. Благодарю В. Г. Пуцко за устную консультацию и указание.
     
      16 Послание Ивана Грозного в Кирилло-Белозерский монастырь // ПЛДР. Вторая половина XVI века. М., 1986. С. 150-164.
     
      17 Опубликован, см.: Ульяновский В. И. Летописец Кирилло-Белозерского монастыря 1604 – 1617 гг. // Книжные центры Древней Руси: XVII в. СПб., 1994. С. 113-139; Рукопись ГПБ. Погод, собр. № 1566.
     
      18 Ульяновский В. И. Указ. соч. С. 136 – 137.
     
      19 Там же.
     
      20 Хорошкевич А. Л. «Измена» Пимена...
     
      21 Буланин Д. М. Пимен (Черный)... Ждет своего исследования и послание Пимена к царю Ивану под Полоцк, изобилующее цитатами не только из отеческой, но и античной литературы.
     
      22 Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. 13. С. 295 – 296, С. 305; Львовская летопись // ПСРЛ. Т. 20. Ч. 2. С. 594; Степенная книга // ПСРЛ. Т. 21. Ч. 2. С. 659; Лебедевская летопись // ПСРЛ. Т. 29. С. 264.
     
      23 Никитина Ю. И. Монументально-декоративная резьба моленных мест из Новгородской Софии // ПКНО. Ежегодник за 1986. Л., 1987. С. 350-363.
     
      24 Об этом повествует летописный сборник XVII века (ГИМ. Забел. 261. Л. 427 об.); Декоративно-прикладное искусство Великого Новгорода: Художественный металл XI – XV вв. М., 1996. С. 264. Врата не сохранились, но известно, что в первой половине XIX в. в Новгороде их видел и был озабочен их судьбой Ф. Г. Солнцев. Его рисунки, сделанные с Пименовских врат, хранятся в ОР ГПФ Музеев Московского Кремля и были опубликованы в работе: Плешанова И. И. Новгородские резчики XVI столетия // Страницы истории отечественного искусства. XII – первая половина XIX в. Вып. VIII. СПб., 2003. С. 77 – 84. Там же (с. 81) опубликованы два рисунка в очень мелком масштабе и надпись, располагавшаяся в четырех медальонах в нижнем ряду филенок на створках врат: «ЛЕТА 7068. ГО ПРИ БЛ(А)ГОВЕРНО(МЪ) Ц(А)РИ И ВЕЛИКО(МЪ) КН(Я)ЗЕ ИВАНЕ ВАСИ(ЛЬ)ЕВИ(-ЧЕ) ВСЕЯ РУСИИ // ПОВЕЛЕН(И)ЕМЪ Б(0)ГОЛЮБИВАГО И ПРЕ-(0)С(ВЯ)ЩЕННА(ГО) ПИМЕНА АРХИЕП(ИСКО)ПА ВЕЛИКА(ГО) НОВАГРАДА И ПСКОВА В/Ь) БОГОХРАНИМОМЪ И ВЪ ВЕЛИКОМЪ НОВЕГРАДЕ К ЧЕСТ(НЕИ) СОБОРНЕЙ ЦЕРКВИ КЪ СОФИЕ ПРЕМУДРОСТИ БОЖИЙ БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ И ПРЕСВЯТЫЕ БОГОРОДИЦЫ И ВСЕХЪ СВЯТЫХЪ МОЛИТВАМИ ССТРОЕНЫ БЫЛА СИЯ СВЯТЫЕ ДВЕРИ». Помимо рисунков в собрании Музеев Московского Кремля, в Русском музее сохранились фрагменты рельефных деревянных фигур Богоматери, Иоанна Предтечи и апостола (Петра?), принадлежавшие декорации этих врат. (Там же. С. 81-83.)
     
      25 Куприянов И. К. Отрывки из описи новгородского Софийского собора первой половины XVII в. // Известия Археологического общества. Т. 3. Вып. 1. СПб., 1861. Стлб. 366-386,367.
     
      26 Покровский Н. В. Новгородская софийская ризница. Ч. 2. СПб., 1914. Фототипия VI. С. 18; Гордиенко Э. А. Новгород в XVI в. и его духовная жизнь. С. 404.
     
      27 Описи Софийского собора XVIII-XIX вв. Вып. 1. Л., 1988. С. 168; Гордиенко Э. А. Новгород в XVI в. и его духовная жизнь. С. 402 – 403. Э. А. Гордиенко приводит данные о том, что для Пимена были изготовлены два посоха, в 1554 и 1570 гг.
     
      28 Никитина Ю. И. Монументально-декоративная резьба...; Плешано-в а И. И. Новгородские резчики... С. 80.
     
      29 Гордиенко Э. А. Владычная палата Новгородского кремля. СПб., 1991. С. 95, 97. Илл. С. 74, 93.
     
      30 РИБ. Т. 31. СПб., 1914. С. 319.

     
М. М. Дадыкина
     
ПИСЦЫ ОБРОСИМОВЫ В ИСТОРИИ СПАСО-ПРИЛУЦКОГО МОНАСТЫРЯ XVII ВЕКА [Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект 03-01-00681 а]

      «А кабалу писал...» – такова устойчивая формула, завершавшая текст заемных кабал (на взятые в долг деньги или хлеб), которые сохранились среди документации монастырей XVI – XVII веков. Кто были по происхождению авторы этих актов и как они оказались на службе у монастыря? Каковы были их отношения с монастырскими властями, семейные дела? Как складывалась их служба? Какова в целом была фигура монастырского писца как определенный исторический тип?
     
      В составе комплекса кабал Спасо-Прилуцкого монастыря XVI – XVII веков была выявлена группа актов, составленных писцами Обросимовыми. Представители этого семейства на протяжении почти ста лет писали кабалы, которыми оформлялись денежные или хлебные ссуды, а некоторые из писцов выполняли и другие виды службы в монастыре. История писцов Обросимовых из вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря позволяет проследить некоторые аспекты развития культуры делопроизводства и судьбы делопроизводителей.
     
      Происхождение первого поколения писцов этой семьи выявить пока не удалось. В слуги чаще всего попадали после подачи челобитной на имя игумена и при условии вклада в монастырь. В редких случаях можно было выслужиться из детенышей. В подобных ситуациях, вероятно, именно владение грамотой позволяло подняться выше других слуг и служебников монастыря. В конце XVI – начале XVII века в числе других писцов монастыря появляются первые представители этого семейства, по-видимому братья.
     
      В 1591 – 1594 годах кабалы, преимущественно хлебные, пишет писец Федька Обросимов (Абросимов), называющий себя земским дьячком [1]. Он же выступает и в качестве послуха в некоторых кабалах этого периода [2].
     
      Затем появляется имя Ждана Обросимова (Абросимова). Первая из написанных им и дошедших до нас хлебных кабал датирована 1598 годом [3]. Жданко продолжает службу писца и в 1607 – 1608 годах [4]. А в 1622 году он отмечен в числе слуг, получающих регулярное жалованье от монастыря [5].
     
      Однако наибольшее количество сохранившихся до наших дней кабал, происходящих из архива Спасо-Прилуцкого монастыря, оставил писец Евдоким (Овдокимко, Овдокимец) Обросимов. Начинал он, по-видимому, как и многие писцы, с того, что был послухом в кабалах, написанных другими писцами монастыря [6]. За период своей деятельности уже в качестве писца (1603 – 1623 гг.) он составил 18 денежных кабал [7], подписываясь земским дьячком. До 1606 года он пишет кабалы в паре с Иваном Дмитриевым сыном Сумориным. Именно в кабале, составленной этим писцом, впервые встречается имя Евдокима – послуха в данной сделке. В дальнейшем это сотрудничество продолжается: Евдоким является послухом в кабалах, написанных Иваном Дмитриевым сыном, и наоборот, Иван выступает послухом в актах, составленных Евдокимом Обросимовым. Другим обычным напарником Евдокима был Родион Осипов сын Сахаров, который назван послухом в кабалах еще одного писца из семейства Обросимовых – Игната Жданова сына Обросимова.
     
      Четвертый брат, Влас Обросимов, появляется в кабалах в 1624 году сначала в качестве послуха [8], а затем и сам пишет кабалы, будучи земским дьячком в 1627 – 1661 годах [9]. В кабале 1628 года Влас, правда, называет себя крестьянином села Коровничье, где обычно жили монастырские слуги.
     
      Каким образом Обросимовы обучались своему ремеслу, сведений нет. Однако прежде чем начать самостоятельную деятельность, как видно на примере братьев Обросимовых и их детей, новички проходили нечто вроде «стажировки» в качестве послухов при других опытных писцах.
     
      Позиции семейства Обросимовых в монастырской иерархии были достаточно прочны, и степень доверия к ним со стороны властей монастыря проявлялась в том числе и в длительном удержании их на определенных служебных местах (своего рода «специализация»). Все писцы этого рода писали именно денежные заемные кабалы, хотя и могли являться послухами в кабалах на хлебные ссуды. Федор, Евдоким, Влас и его дети были земскими дьячками, то есть писали кабалы в монастырских «ключах», на которые была поделена вотчина монастыря. Правда, насколько можно судить по данным составленных ими кабал, они не находились на службе в определенном ключе. Монастырь направлял их в соответствии с их должностью в села по мере необходимости.
     
      Кроме того, у Евдокима была еще дополнительная «специализация»: именно им были написаны так называемые «лошадиные» кабалы, которые составлялись в случае найма крестьянами монастырских лошадей с отсрочкой уплаты денег за найм.
     
      Несколько иная направленность деятельности была у его младшего брата – Семена (Семейки) Обросимова. Сначала, в 1610 – 1614 годах, он так же, как и его братья, являлся писцом кабал, главным образом денежных. Однако впоследствии, в 1628 – 1637 годах, он получил статус казенного дьячка и занимался преимущественно тем, что подписывал на кабалах суммы платежей, которые монастырь периодически собирал с застарелых должников. Особенно большое количество таких записей было сделано им в 1636 – 1637 годах. Вероятнее всего, монастырь провел в это время некую ревизию, взыскав часть долгов. Сразу после этого была составлена опись оставшихся кабал с перечислением остатков сумм долгов [10]. Однако уже в 1644 году Семен (Симон) Обросимов, будучи стряпчим, выполнял поручения вологодского архиепископа в Москве [11]. Эти перемены в его жизни были, по-видимому, тесно связаны с делом самого яркого по характеру из всех братьев – Ждана Обросимова.
     
      Ждан, если судить по началу его службы, был, вероятно, вторым по старшинству из братьев Обросимовых после Федора. Его судьба является примером тех сложных отношений, которые складывались иногда между монастырскими-властями и их слугами. Вместе с тем история Жданки позволяет достаточно живо увидеть и родственные связи, и перипетии службы с различными падениями и взлетами.
     
      Получив жалованье за 1633 год, в октябре он сбежал и нанялся в «детские» к архиепископу Вологодскому Варлааму. Ущерб в размере одного рубля был взыскан «на его брате Евстюшке» (возможно, имеется в виду Евдоким Обросимов), монастырь же начал длительную борьбу за возвращение Жданки. При этом монастырские власти настаивали на наказании неблагодарного слуги, повинного также и в плохом обращении с крестьянами, отчего те бежали, нанося тем самым ущерб монастырскому хозяйству. В результате Ждан был отдан обратно в монастырь «во крестьянство» [12].
     
      Однако вскоре Ждан добивается того, чтобы его вновь взяли в монастырские слуги. Каким образом ему это удалось, мы не знаем. Поскольку его братья – Влас Обросимов, а возможно, и Семен – в эти годы находились в числе действующих писцов и, судя по характеру их деятельности, были на хорошем счету, Ждан мог использовать свои родственные связи. У Ждана Обросимова к этому времени был сын Игнат, писавший кабалы и бывший земским дьячком в 1634 – 1636 годах [13], то есть как раз в период скандала, связанного с побегом отца. Не исключено, что сын также способствовал вместе со своими дядьями тому, чтобы вернуть Ждану утраченный статус монастырского слуги. В то же время, как видно, проблемы, возникавшие у монастырских властей с Жданом Обросимовым, никак не отражались на служебном положении его родственников, которые не теряли доверия келаря или настоятеля. Во всяком случае, в 1639 году Жданко получил прощение. Ему был возвращен статус слуги [14], и он выполнял поручения монастыря на московском подворье.
     
      В 1643 году, после нового скандала, связанного с жалобой на него монастырского крестьянина, Ждан снова сбежал [15]. Судя по черновику его челобитной Михаилу Федоровичу (на старца Левкия), датированному 3 декабря 1643 года, монастырь опять требовал выдачи Ждана «во крестьянство», апеллируя к тому факту, что он, Ждан, таковым уже являлся [16]. Дело тянулось уже «по четвертой недели», как пишет сам Ждан. Правка, сделанная рукой Ждана в сохранившемся черновике челобитной, дает возможность проследить, каким образом Ждан пытался построить свою защиту, старательно обходя «острые углы».
     
      С самого начала он указывает, что является не служкой и не крестьянином (предмет дела), а сыном боярским, очевидно, имея в виду свою службу у архиепископа. В соответствии с заданной ролью, уже написав текст, Ждан добавляет в нескольких местах при обращении к государю слова «холоп твои», надписав их над строкой. Первоначальный вариант текста достаточно резок для такого документа, как челобитная. Возможно, поняв это и желая смягчить тон, Ждан после просьбы «учинить» царский указ по своему делу добавляет слова «по своему государеву желанию» и исправляет формулировку обвинения, сделанного в отношении его старцем Левкием. Фразу «...отдан-де я ему, келарю, во крестьяня, а игумен з братею в челобитной не написаны и мне не исцы» он зачеркивает и вписывает только «во крестьянстве». В доказательство своей правоты Ждан настаивал на том, что «за Прилуцким монастырем во крестьянстве не живал» и в писцовых книгах в качестве крестьянина «не писан». Первоначально автор написал также: «и во крестьяня не отдан», но затем вычеркнул эту часть (поскольку он все же был отдан «во крестьяне»), добавив вместо нее указание, что был только служкой монастыря. Таким образом, Ждана нельзя упрекнуть во лжи, он предпочитает умалчивать лишь о неудобных для себя обстоятельствах дела.
     
      Одновременно Ждан выдвигает обвинения против келаря Левкия, своего врага. Вероятно, Ждан уговорил неких монастырских старцев, изгнанных, по словам самого Левкия, из монастыря «за воровство», подать совместную челобитную патриарху Иосифу. Левкия обвиняли в том, что он не только прогнал старцев, но и фактически отстранил от власти игумена монастыря, а также без соборного решения ради своего «тщеславия» построил на московском подворье храм. Келарь же пытался отмести все обвинения в своей челобитной на имя Михаила Федоровича [17]. Тяжба продолжалась и в 1644 году, когда Ждан лично ездил в Москву, бил челом на келаря и, по свидетельству слуги Ермолая Яковлева, «оглашал» его «непотребными речами» [18]. Именно в это время его младший брат Семен (Симон) Обросимов тоже перешел на службу в стряпчие к вологодскому архиепископу и находился в Москве [19]. Возможно, братья действовали вместе, поскольку и сам Ждан находился в дьячках у вологодского владыки Маркела: о его «тиунстве» сообщает приказной князь Григорий Дябринский в отписке архиепископу осенью 1645 года [20].
     
      Тем не менее, несмотря на проявленное искусство опытного челобитчика, Ждан проиграл дело: по «государеву указу» Жданко был «отдан в монастырь», но остался в слугах. Ничего не известно о дальнейшей судьбе его брата Семена Обросимова. Сам Жданко после всего произошедшего не только не потерял доверия монастырских властей, но неизменно оказывался на ответственных поручениях.
     
      В 1647 – 1648 годах он вновь занимается монастырскими делами в Москве, имея уже статус стряпчего: на его имя написаны несколько кабал [21], по которым на монастырский расход для оплаты соляных пошлин были заняты деньги у Ивана Савельевича Худякова [22]. В конце 1650 года монастырские власти «отпустили слугу Ждана Обросимова для монастырского своево дела в Каргополь для спорных пожень» [23].
     
      Выполнение ответственных поручений свидетельствовало о том, что начинавший с небольшой должности дьячка-писца Ждан, вопреки сложным отношениям с монастырскими властями или, наоборот, благодаря им, смог существенно повысить свое положение в иерархии слуг монастыря.
     
      Важную роль в этих отношениях играли его внутримонастырские связи: он мог опираться на своих родственников, а также внешние связи, когда он использовал близкое знакомство с вологодским архиепископом Маркелом. К нему он обращался в случае возникновения очередных «трений» с властями монастыря. В частности, так он поступил и около 1653 года, подав челобитную с обвинениями в адрес архимандрита Серапиона и келаря Сергия в том, что они «вымучили» у него кабалу без займа им денег [24]. К денежным аферам архимандрита Серапиона и келаря Сергия внимание вологодского архиепископа было привлечено еще раз благодаря коллективной челобитной из монастыря (был ли в этом замешан Жданко, неизвестно). В результате выяснилось присвоение Серапионом и Сергием казенных денег, что и привело к смене монастырских властей в 1653 году [25].
     
      В конце своей бурной жизни, в 1654 году, Ждан Обросимов вместе с сыном Стенькою и племянником Петрушкою, сыном Власа Обросимова, жил в селе Выпрягово, где обычно поселялись детеныши и слуги монастыря, во дворе бобыля Гаврилы Иванова, который «сшел к Костроме» [26]. Ждан оставил своим детям и внукам сложное «наследство»: с одной стороны, память о тех неприятных для монастыря историях, в которых он был зачинщиком, с другой – положение лица, которому, несмотря на все эти неприятности, монастырские власти доверяли разнообразные и ответственные поручения. Примечательно то, что из всех Обросимовых потомки именно линии, идущей от Ждана, оказались наиболее удачливыми в службе монастырю.
     
      Степан, второй сын Ждана, тоже служил писцом в 1657 году [27]. Затем он, видимо пойдя по стопам отца, оказался в центре разбирательства 1657 года. На него и старца холмогорской службы монастыря Варлама была подана челобитная со стороны площадного подьячего Антона Чицына. В ответной челобитной указывался ложный характер обвинений, правда, неясно, каких именно [28]. Степан, во всяком случае, остается в слугах монастыря и в доверенных лицах властей: в январе 1697 года он занимается ревизией дел, которые вели церковные старосты церкви Николая Чудотворца в Подмонастырском ключе [29].
     
      Сын Степана и внук Ждана Обросимова Матвей из семейства Обросимовых, называющий себя Матвеем Степановым сыном Ждановым, также служил монастырю, причем, как и его скандальные дед и отец, на ответственных поручениях. В 1686 году он составлял кабалы «по приказу государей своих властей и по велению всей братьи» на занимаемые для монастырских нужд деньги. Кабалы написаны на имя архимандрита монастыря, в большинстве случаев вместе с другими старцами [30].
     
      Сохранились не только кабалы, но и несколько черновиков. Возможно, при составлении кабалы по поручению монастырских властей писец должен был сначала сделать ее черновой вариант и представить кому-то из первых лиц монастыря для внесения каких-либо изменений. Так, в черновике кабалы, датированной 13 марта и предполагавшей возврат занятых двухсот рублей солью, был исправлен срок поставки соли. Первоначально писцом было указано, что долг следует вернуть «в нынешнем же во 194-м году», когда соль прибудет на монастырский двор. Однако автор, возможно, по неопытности, не учел или не знал, что обратный ход дощаников с солью происходит чаще уже осенью, а значит, соль не прибудет к концу года (1 сентября), поэтому появляется вставка: «во 195-м году по зимнему пути». А к условию заплатить столько соли, сколько «за те денги по рощету» по «настоящей торговой цене», было добавлено: «как будет в то время в продаже» [31].
     
      В том же году, в апреле, по-видимому, накануне отправки дощаников за солью, что требовало больших расходов на найм людей, монастырь занимал довольно крупные суммы денег у вологодского архиепископа. Сохранились две кабалы – на триста и на двести рублей, а также кабала, которая послужила образцом для их составления. Последняя была написана подьячим монастыря Гришкой Ощериным и датирована тем же годом и числом, но, вероятно, не была отдана кредитору, и ее использовал Матвей Степанов для составления «беловых» кабал. Он вычеркнул из текста имя второго лица, непосредственно выдававшего деньги, дьяка Ивана Аленева, оставив только имя казначея архиерейской казны монаха Афонасия. Кроме того, с его точки зрения (или лица вышестоящего), лишним было упоминание о цели займа: «в отпуск дощаников по соль». Наконец, изменение коснулось и способа написания даты возврата. Характерной особенностью Матвея Степанова было употребление именования дня Семена Летоначатца, то есть 1 сентября, как дня «Семенова Летоначатия» [32]. Вверху этого черновика [33] рукой того же Матвея Степанова была сделана помета: «такова дана архиепископу», а вместо имени писца Григория Ощерина вписано имя Матвея Степанова. После внесения всех указанных изменений Матвей составляет две «беловые» кабалы по созданному образцу, изменяя во втором случае только сумму занимаемых денег – триста вместо двухсот [34].
     
      Поскольку мы не располагаем в данном случае какими-либо дополнительными сведениями, объяснить, почему первоначальный вариант был написан одним монастырским подьячим, но не был им же исправлен, нельзя. Здесь могли иметь место как содействие одного писца другому, так и конфликтная ситуация, выразившаяся в передаче дела от Григория к Матвею.
     
      В июне – ноябре 1697 года тот же Матвей Степанов служил в качестве стряпчего на монастырском подворье в Москве, также повторяя в этом деда. От этого периода его деятельности осталось несколько расписок на занятые им деньги. В июне он занимает 25 рублей на срок до ноября у подьячего Приказа Большой казны Тараса Ивановича Сукманова, а в ноябре – ту же сумму до 1 февраля 1698 года у монаха Чудова монастыря Корнилия Сибиряка для различных монастырских нужд [35]. Кредиторы Матвея, в свою очередь, использовали связи со стряпчим вологодского монастыря, чтобы попросить «поставить» им к установленному сроку возврата денег знаменитые вологодские рыжики и ягоду морошку, дав деньги вперед на расходы [36].
     
      Кроме потомков Ждана Обросимова, в дальнейшей истории Спа-со-Прилуцкого монастыря встречаем имена еще одной линии – сыновей брата Жданки. У Власа Обросимова было, по крайней мере, три сына. Один из них – Гаврила – сам составил две кабалы в 1653 – 1654 годах [37]. Последний не называет себя земским дьячком, возможно, потому, что это место еще не освободил его отец, продолжавший служить писцом монастыря. После 1654 года о Гавриле сведений нет. Возможно, он оказался в числе жертв эпидемии, начавшейся в селах Спасо-Прилуцкого монастыря и охватившей затем население Вологды. Имя другого сына Власа, Петра, кроме упоминания в связи с именем его дяди Ждана Обросимова в 1654 году, когда они проживали в одном дворе, встречаем в его поручной записи по крестьянам монастыря 1674/ 75 года и в челобитной, поданной им игумену с жалобой на кражу у него денег и вещей в 1679 году [38].
     
      Третий сын, Василий, вероятно, также готовился стать писцом: он назван послухом в кабале 1636 года [39]. Как уже отмечалось, обычно это предшествовало началу самостоятельной службы и получению места писца. Слуга Василий Власов (вполне вероятно, речь идет именно об этом Василии из рода Обросимовых) назван в списке участников «схода» об установлении нового сбора денег на монастырские нужды для постройки храма в 1680 году [40]. Согласно переписи монастырских слуг, служебников и прочих работных людей, составленной для сбора ямских денег по царскому указу 1687 года, Василий Власов числился в слугах по переписным книгам 1678/79 года, ставшим основой для данной переписи41. Однако к 1687 году в его дворе уже жил монастырский служебник Ивашко Чуприн42. Возможно, в промежутке между 1680 и 1687 годами Василий Власов умер. Были ли у него дети, неизвестно, во всяком случае, они не унаследовали двор отца, и его занял другой.
     
      ПРИМЕЧАНИЯ
     
      1 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 191,193.
     
      2 Там же. Д. 184,192,198.
     
      3 ОР РНБ. Ф. Зинченко. Д. 136.
     
      4 Там же. Д. 177; СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 381.
     
      3 Огризко З. А. Из истории крестьянства на севере феодальной России XVII в. М., 1968. С. 15.
     
      6 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 243.
     
      7 Там же. Д. 340,341,342,370/1-2,398,425,430,431; ОР РНБ. Ф. Зинченко. Д. 162,166,170,174,191,199, 223, 238; РГАДА- Ф-1429. Оп. 1. Д. 116.
     
      8 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 438.
     
      9 Там же. Д. 451, 456, 532, 568, 573, 698, 721, 739.
     
      10 Там же. Оп. 2. Д. 156.
     
      11 ГАВО. Ф. 1260. Оп. 1. Т. 1. Д. 410.
     
      12 Там же.
     
      13 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 500, 501, 505, 513.
     
      14 Огризко 3. А. Указ. соч. С. 15.
     
      15 Там же.
     
      16 РГАДА- Ф-1429. Оп. 1. Д. ИЗ.
     
      17 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 547.
     
      18 Огризко. 3. А. Указ. соч. С. 16.
     
      19 ГАВО. Ф. 1260. Оп. 1. Т. 1. Д. 410.
     
      20 Там же. Д. 479.
     
      21 ОР РНБ. Ф. Зинченко. Д. 392/3-4, 6.
     
      22 Входил в Гостиную сотню в 1633 – 1689 гг., пожалован званием «гостя» в 1657 г. Его отец, Савва Худяков, пожалован в члены Гостиной сотни (упомянут в этом качестве в 1629 – 1632 гг.) из числа посадских людей, вероятно, Вологды (см.: Голикова Н. Б. Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVIII в. Т. 1. М., 1998. С. 122,126, 258, 285).
     
      23 Огризко 3. А. Указ. соч. С. 16.
     
      24 ГАВО. Ф. 1260. Оп. 1. Т. 1. Д. 1129. 23 Там же. Д. ИЗО
     
      26 Огризко 3. А. Указ. соч. С. 16.
     
      27 Там же. Д. 704.
     
      28 РГАДА- Ф-1429. Оп. 1. Д. 243.
     
      29 Описание собрания свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище. Вып. 4. Вологда, 1901. С. 57.
     
      30 СПбИИ РАН. Ф. 271. Он. 1. Д. 1124,1131,1133/1-3.
     
      31 Там же. Д. 1124.
     
      32 Там же. Д. 1133. Сет. 3.
     
      33 В отличие от «беловых» кабал, содержащих рукоприкладство представителей монастыря и вернувшихся в казну монастыря после погашения долга, о чем свидетельствуют сделанные надрывы этих актов, данная кабала этого не имеет. Позднее она была использована еще раз также для чернового наброска, теперь уже письма.
     
      34 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 1133. Сет. 2,1 соответственно.
     
      35 Там же. Д. 1340,1350/1,3.
     
      36 Там же. Д. 1349,1350/2.
     
      37 Там же. Д. 620, 644.
     
      38 Там же. Д. 883, 952.
     
      39 Там же. Д. 511.
     
      40 Описание собрания свитков... Вып. 4. Вологда, 1901. С. 49.
     
      41 СПбИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. Д. 1163. Л. 3 об.
     
      42 Там же.
     
     
      ПРИЛОЖЕНИЕ 1
     
      Ниже перечислены имена представителей рода Обросимовых, указаны годы, в которые они упоминаются в тех или иных документах монастыря, и должности, занимаемые ими:
     
     

      ПРИЛОЖЕНИЕ 2
     
     
     
     

Т. В. Сазонова
     
ОСОБЕННОСТИ УПРАВЛЕНИЯ В СРЕДНЕВЕКОВОМ МОНАСТЫРЕ НА ПРИМЕРЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КЕЛАРЯ [Работа выполнена в рамках гранта РГНФ № 04-01-00511а.]

      Настоящая работа посвящена проблеме управления в средневековом русском монастыре. Начало исследованию положено в статье об особенностях настоятельской должности (игумена и строителя), опубликованной в 2003 году [1]. Однако другие аспекты проблемы, в частности распределение обязанностей между должностными лицами (келарем, казначеем, житником и т. д.), остаются недостаточно изученными. Рассмотрим их на примере Кирилло-Новоезерского монастыря.

К титульной странице
Вперед