Известия ВОИСК 8 выпуск. Вологодское общество изучения северного края(7)

      Пимечания:
      1 Титов А.А. Летопись Великоустюжская. М., 1889 г.
      2 Степановский И.К. Вологодская старина. Историко-археологический сборник. Вологда. 1890 г.
      3 Шильниковская В.П. Великий Устюг. Стройиздат. М., 1973. (Второе издание. М., 1987.)
      4 Титов А.А. Летопись Великоустюжская. С. 70.
      Приложение:
      Библиографические и архивные источники о Спасо-Преображенском монастыре в г. Великий Устюг
      I.
      Титов А.А. "Летопись Великоустюжская". Издание А.К. Трапезникова. М., 1889:
      "4422. При Преображенской церкви в городе Устюге открыт девичий монастырь.
      1683. Заложена деревянная зимняя церковь Сретения при Преображенской церкви".
      "4715. Июня в 24 день, в Устюге Великом, на Здыхальне, у котовика, по прозванию Баранникова, в 7-м часу дни загорелся дом, от которого так усилившись разошёлся огонь, что до собору все домы и архиерейские палаты погорели, а от собору вниз даже до Пятницы все церкви и дворы погорели, кроме Георгиевской улицы, да со собором Бог сохранил".
      "1764. Паки всё те же вотчины отобраны со всем по-прежнему и в полномочное владение отданы половникам, а половники причислены под ведомство экономическое, - и прочие все, которые прежде числились за домом архиерейским, за монастырями и церквями, те стали быть за экономиею.
      Того же года декабря 31 дня из Спасского Преображенского девичья монастыря переведены в Ивановский Предтеченский монастырь, который издревле был мужской, а игумен и монашествующие из того Ивановского монастыря по разным разчислены монастырям, а тот бывший Преображенский монастырь учинён приходской церковью".
      4798 Июня 17 дня, освящён вновь устроенный придел во имя праведных Иокима и Анны при церкви Преображения Господня (С.Л.)".
      II.
      Степановский И.К. Вологодская старина. Историко-археологический сборник. 1890 г.:
      "Спасопреображенская приходская церковь находится в 1-ой части города Устюга, на Преображенской площади, между Архангельской и Преображенской улицами, а с северной и с южной стороны между 19 и 17 кварталами.
      О первоначальном ея построении сведений не сохранилось. До 1422 года, по сказанию летописей, она была приходскою, а в 1422 году основан при ней женский монастырь. В 1869 году положено основание для здания каменной церкви во имя Преображения Господня. В 1764 году монастырь обращён в приходскую церковь. В настоящее время Спасо-Преображенская церковь принадлежит к числу лучших и богатых церквей города Устюга. Она состоит из двух отдельных, величественных каменных храмов: 1) холодного во имя Преображения Господня, с приделом во имя Богоотец Иоакима и Анны и колокольней, и 2) тёплого, во имя Сретения Господня, с приделом Казанской иконы Божеей Матери.
      Холодный Спасо-Преображенский храм. Стены и своды в алтаре украшены живописными изображениями 1756 г. По западной стене церкви под сводами построены деревянные столярные хоры, которые в старину составляли принадлежность соборных церквей. Под хорами в двух клеймах написано: в первом - "В лето от Рождества Христова 1422 года учреждён был при сём приходе девичь монастырь, который под управлением разных игумений и существовал 342 лета; по утверждении же штатов в 1764 году декабря 31 дня переведён при игуменье Марияне в Ивановский монастырь на Гору, а сей оставлен приходскою церквью". Во втором клейме: "В лето от Рождества Христова 1689 года в 25 день, при державе благочестивейших государей царей и князей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича всея России самодержцев, основана сия церковь в девичьем монастыре, во имя Преображения Господа нашего Иисуса Христа, при игуменье Анисии, преосвящённым Александром архиепископом Великоустюжским и Тотемским с крёстным ходом из собора; а совершена и освещена 1697 года августа в 6 день преосвящённым Иосифом, архиепископом Великоустюжским и Тотемским".
      Предалтарный иконостас весь резной, золочёный, лучшей старинной архитектуры, современной построению храма. Между местными образами отличается древностью и богатством украшения образ Преображения Господня...
      Образа в иконостасе принадлежат к первой половине XVIII столетия.
      По южную сторону Преображенского храма придел во имя богоотец Иоакима и Анны. Образа иконостаса принадлежат к прошедшему столетию. Церковь от трапезной отделяется старинным резным золочёным иконостасом. В нём древняя икона мучениц: Параскевы, Екатерины, Варвары. Третий храм во имя Сретенья Господня.
      Предалтарный иконостас новейшей работы. Иконы в нём первой половины XVIII столетия. В северной стене трапезы устроен вход в придельный храм во имя Казанской иконы Божей Матери. Трапеза от церкви отделена иконостасом. В нём образа, писанные в прошедшем столетии. Кроме образов, поставленных в иконостасах, в разных местах храмов находится около 30 разных икон; между ними есть очень древние.
      В ризнице между различными вещами служат образчиками старинного узорочного украшения два покрова и воздух.
      В церковной библиотеке книг богослужебных, нравственно-духовных и «другого содержания около 130».
      III.
      Из "Клировых ведомостей" с 1790 по 1916 гг.:
      "1848 г. Церковь холодная, каменная, начата строением в 1689 году 25 июня по грамоте Преосвященного Александра архиепископа Великоустюжского и Тотемского в бывшем при сём приходе с 1422-го года девичьем монастыре, тщанием игуменьи Анисии с сестрами. Существование церкви должно относить ранее учреждения монастыря, но с которого времени, неизвестно. По штатам 1764 года обращено в приходскую. Одноэтажная, в связи с таковою же колокольнею, кончена и освящена 1696, 6-го августа. Тёплая каменная двухэтажная в другой отдельной связи, построена на место деревянной, сгоревшей в 1715 году (по другим сведениям, в 1725 году, приписано в более поздний период в «Клировых ведомостях», начиная с 1854 года») по указу из канцелярии Московского Св. Синода, который хранится в церковном архиве.
      2) Зданием церковь крепка, ветхости и повреждений нет.
      3) Св. Престолов четыре: в настоящей холодной во имя Преображения Господня; при сей в паперти на южной стороне во имя Богоотец Иоакима и Анны, освящён в 1797 году. В настоящей тёплой во имя Сретения Господня, освящён в 1740 году Пресвящённым Гавриилом архиепископом Устюжским, при сей на северной стороне в паперти во имя Казанския Божия Матери, когда освящён, неизвестно.
      Сретенский храм переосвящён в 1854 году после отделки стен, пола, нового иконостаса. 1854 году обнесён новой каменной оградой. Полы перестланы изъявившим на то усердием Никольского купца Ивана Грибанова. Стены выкрашены приличным образом".
      IV.
      Из «Клировых ведомостей церкви» за 1894 год:
      4894 год июня 4 дня.
      ... Слушали прошение Священника и церковного старосты Устюжской городской Преображенской церкви о разрешении им согласно желанию прихожан церкви произвести благоустройство приходского храма - вычистить иконостас и стены в тёплом Сретенском храме, поправить, загрунтовать и выкрасить за два раза масляной краской крыши и главки на обоих храмах, а главку на тёплом храме и средную главку на холодном храме и все кресты на обоих храмах вызолотить золотом лучшего достоинства, поправить крышу на ограде и ея столбах и выкрасить за два раза масляною краскою.
      ... Сверх сего при ремонте ограды перекласть все трои ворота, ведущие в ограду, по прилагаемому при сём рисунку, составленному для Устюжской городской Покровской церкви на средства церковного старосты Егора Вайчачева и дозволить им произвести указанные работы, кроме устройства ворот, поручить Устюжскому мещанину Андрею Арапкову за назначенную им цену 1135 рублей, разрешается произвести указанный в прошении градской Преображенской церкви.
      Резолюции: произвести ремонт приходских храмов, указанный в прошении, на средства прихожан через церкового мастера Андрея Арапкова, о чём для объявления по принадлежности и исполнению должно и послать указ местному благочинному с приложением листа о деньгах пожертвований прихожанами и оградного рисунка 1894 июня 4 дня»
      V.
      «1897 г. 5 мая. Ходатайство о разрешении проведения ремонтных работ в холодном Спасо-Преображенском храме.
      В наступающее лето произвести в обветшавшей от времени внутренности холодного Спасо-Преображенского храма следующие работы:
      1) Предалтарный иконостас в главном храме старейшей резной работы - перезолотить весь по мардану золотом лучшего достоинства с устройством в нижнем ставе иконостаса новых киотов со стёклами по размеру находящихся в оном икон;
      2) поновить живопись на Св. иконах, помещённых в сём иконостасе, с позолотою и чеканкою фона;
      3) поправить, где потребуется, штукатурку в главном храме и заново отштукатурить в алтаре главного храма с уничтожением прежней живописи на стенах и потолке, писанной на масле и от времени значительно пострадавшей, во всём приделе к главному храму с южной стороны и в примыкающей к ней трапезе (притворе) с увеличением в высоту девяти икон - в приделе и в притворе;
      4) выравнять каменный пол во всём храме с увеличением в главном храме солеи в ширину на один ряд и с переделкою двух рундуков при входе в храм».
      ВУФ. ГАВО, Ф. 584. Оп. 50. Ед. хр. 41-44. Св. 153-155.

      Елена Игоревна Кротченко
      Аспирант НИИТАГ
      г. Москва
      Актуальность и необходимость сохранения культурного наследия (на примере городских усадеб XVIII - XIX веков города Великий Устюг)
      Город Великий Устюг - один из десяти малых исторических городов Вологодской области. Не каждый город может похвастать таким своеобразием, самобытным обликом, своей неповторимостью и уникальностью. Великий Устюг является поистине прекрасной жемчужиной Русского Севера, образцом не только церковного зодчества, но и жилищного строительства. Несомненно, что город - живой организм, он должен расти и развиваться. Строятся и будут строится новые районы, микрорайоны, кварталы. В этом росте для города очень важно не потерять свой облик, свой северный вологодский дух.
      Проектирование в исторических городах имеет свои особенности, определяемые наличием ценного историко-культурного наследия, которое требует не просто сохранения, но и тщательного изучения традиций русской культуры в области архитектуры и градостроительства. Главным принципом современного архитектора должен стать принцип "Не навреди". А для этого необходимо знать корни и традиции ведения строительства в историческом городе. В изучении и анализе нельзя обходиться лишь натурным обследованием архитектурных памятников, сохранившихся до наших дней. Конечно, необходимо исследование архивных данных, так как именно они являются ключевыми источниками, хранящими связь пространства во времени и времени в пространстве. Проблема изучения архивных материалов как обязательной части предварительной научной работы по обеспечению сохранности и возрождения памятников архитектуры жилищного строительства имеет принципиальное значение. При проектировании в историческом городе обязательным условием должны стать сбор архивных материалов и представление к проекту нового строительства или реставрационных работ исторической справки, прошедшей научную экспертизу. Значимость именно такого подхода нельзя недооценивать. Важно отметить, что в последние десятилетия застройка исторических городов осуществлялась по типовым проектам, разработанным в проектных институтах для определённой климатической зоны, которые полностью игнорировали местные национальные и архитектурные особенности, веками складывающиеся на Севере России. В результате этого многие города теряют свой архитектурно-художественный образ, целостность своего восприятия.
      В настоящее время появляется всё больше людей, имеющих желание и возможность жить в центре исторических городов, очевидно тяготение к строительству частных 1-2 этажных жилых домов на территории города. Естественно, что новые дома должны отвечать не только индивидуальным особенностям и запросам семьи, но и соответствовать архитектурно-пространственному строю городского окружения. Особенно важен данный аспект для провинциальных городов, так как достижение не только масштабного, но и пластического соответствия нового строительства исторической застройке является необходимым требованием. Без выполнения этого условия невозможно восстановление и восполнение целостной и гармоничной среды обитания. Если заглянуть в историю, то именно городская усадьба - как тип жилья -наиболее полно отвечает требованиям современного человека в желании иметь не только свой дом, но и частное владение для отдыха и хозяйственных нужд.
      Архитектурно-пространственная организация городской усадьбы является одной из важнейших сфер русской архитектуры и еще недостаточно изученным разделом. Уже со второй половины XIX века Русский Север привлекал к себе внимание исследователей. Многие области России были изучены достаточно хорошо, однако Вологодская область оказалась малоисследованной вследствие значительной удаленности от крупных культурных центров, хотя представляет огромный интерес для изучения архитектуры жилья. Великий Устюг сохранил ярчайшие образцы городских усадеб XVIII-XIX веков в каменном исполнении. Находясь на перекрёстке важных водных путей (реки Сухона, Двина), купеческий город Устюг достиг наибольшего процветания в начале XVIII веке. В это время велось массовое строительство из камня. Как ни странно, но каменное строительство этого периода оказалось слабо изученным, при достаточном количестве публикаций по этому вопросу. При значительной сохранности главных зданий усадеб XVIII-XIX веков, частично, чаще всего и полностью утрачены хозяйственные постройки, а о сохранении сада или парка усадьбы и говорить не приходится. Не учитывая ценность хозяйственных построек, их зачастую разрушают, оставляя от городской усадьбы как единого комплекса лишь главный дом и в лучшем случае сохранившиеся флигеля. Городская усадьба - это единый живой организм, её нужно сохранять и изучать в целом, чтобы понять не только уклад жизни, но и мышление людей того времени.
      Дом первооткрывателя Алеутских островов Василия Шилова - редкий пример дома-дворца городской усадьбы в стиле елизаветинского барокко, один из лучших памятников гражданской архитектуры в Великом Устюге. Дом имеет симметричное трехчастное построение плана. Его средняя часть выступает вперёд, образуя центральный ризалит главного фасада. Особенно привлекают внимание богатые лепные обрамления окон второго - парадного - этажа, вогнутые углы ризалита обработаны рустом и пилястрами с капителями барочного рисунка. Трёхэтажная выступающая часть дома завершена барочным фигурным фронтоном, заполненным лепниной, а на его угловых тумбах поставлены белокаменные резные вазоны. Справа и слева от главного дома сохранились флигеля усадьбы, но утрачены первоначальные детали фасадов. Также полностью утрачена каменная ограда с двумя воротами, соединявшая главный объем с одноэтажными флигелями. В 1926-1928 годах к дворовому фасаду главного дома сделана уродующая его каменная пристройка. Заложены или переделаны некоторые оконные проёмы. Переделаны или срублены некоторые наличники. Утрачены вазоны на северном фронтоне мезонина. На южном фасаде мезонина, видимо, был балкон. В интерьере поставлено несколько тонких перегородок. Вероятно, разобрана внутренняя лестница на второй этаж. Заложены некоторые дверные проемы, переложено несколько печей. В настоящее время дом и его территорию занимает детский сад.
      Недалеко от усадьбы Шилова расположен дом знатного устюжского купца Григория Федоровича Захарова. К сожалению, от некогда большой городской усадьбы в настоящее время сохранился лишь главный дом. Строго симметричный главный фасад этого здания расчленён простейшими лопатками, выявляющими его внутреннюю планировочную структуру. Большие окна дома украшены наличниками, которые трактованы в барочном стиле, хотя отличаются простотой форм. Убранство фасадов довершает своеобразный картуш, венчающий фронтон мезонина. На сегодняшний день состояние памятника удовлетворительно. В значительной степени поврежден декор фронтона на мезонине северного фасада, заложено несколько окон первого этажа. Внутренняя планировка изменена закладкой нескольких дверных проёмов.
      Интересен ансамбль купеческой усадьбы Красильниковых, находящийся в историческом центре близ Успенского собора. Главный дом, выходящий парадным фасадом на Октябрьский переулок, в литературе рассматривался как пример строительства по «образцовым проектам». Как показали архивные изыскания, рядом стоящий двухэтажный дом с угловой ротондой, деревянный флигель и расположенное здание для «обделки щетины» входили в единый комплекс городской усадьбы. Во дворе дома находились традиционные для того периода хозяйственные службы, необходимые для ведения хозяйства: конюшня, хлев, каретник и складские помещения, все постройки по лицу были соединены между собой деревянными или каменными оградами. К сожалению, все перечисленные строения полностью утрачены в настоящее время. Самым старым из всех построек усадьбы является двухэтажный каменный дом с мезонином, то есть главный дом. Состояние дома в настоящее время можно считать удовлетворительным. Левый угол дома имеет значительную трещину, более мелкие трещины проходят по всему фасаду. Внутреннее убранство дома в связи с использованием его различными организациями до настоящего времени не сохранилось.
      Упомянутые выше городские усадьбы являются лишь частью архитектурных сокровищ, которым обладает Великий Устюг. Несомненно, все они нуждаются в хорошем, неравнодушном хозяине. Городские власти к 850-летию города нашли средства и подновили фасады самых известных зданий, но это лишь малая часть того, что требуется сделать и на какие вопросы дать ответ. Всем понятно, что тяжёлая экономическая ситуации не позволяет удовлетворить все потребности памятников архитектуры, но местным властям по силам создать элементарные условия сохранения культурного наследия, а именно: утвердить территории памятников как неприкосновенных; утвердить и определить зоны охраны памятников; новое строительство в исторической части должно быть чётко регламентировано путем жесткого землеотведения и согласования новой застройки; власть должна отказаться от желания заработать деньги на практике новоделов в заповедной части города; важно уделить внимание развитию туризма как дополнительного источника средств, необходимых для сохранения, реставрации и возрождения культурного наследия Русского Севера.
      Это лишь малая доля вопросов, которые ставятся наиболее остро и требуют неотложного решения. Очевидно, что проблема сохранности, реставрации и восстановления городских усадеб XVIII-XIX веков - это проблема не только городов Вологодской области, она злободневна для всей России и лежит тяжёлым камнем на сердце у архитекторов, искусствоведов и простых людей, любящих и ценящих свою Родину. Они хотят сохранить историческое наследие для потомков, потому что именно оно говорит нам о прошлом, об истории своего края, иначе говоря, это наши корни, а именно своими корнями поистине жив русский человек.

      Константин Юрьевич Савандер
      Аспирант кафедры архитектуры и градостроительства при ПетрГУ
      г. Новгород
      Ильинская церковь в деревне Самино и её место в истории шатрового храмостроительства Обонежья
      Древняя деревня Самино расположена в юго-восточной части Обонежья на территории Вытегорского района Вологодской области. Сейчас дома этой деревни расположены по обоим берегам реки Самино, впадающей в Андому, а древняя планировка деревни пока не выяснена. Об этнической истории деревни Самино и её окрестностей конкретно говорить пока рано. Ещё не до конца обработаны архитектурные, фольклорные, этнографические и топонимические данные экспедиций, побывавших здесь в 1997 году. Однако по предварительным выводам топонимистов "вепское прошлое присуще практически всему Вытегорью, а также Южному Пудожью" (И.И. Мулонен. Из отчёта об экспедиции). Кроме того известно, что рядом с Самино, в местечке под названием «Красная горка» было раскопано древнерусское городище. А из истории Муромского монастыря, расположенного в 30 км севернее Самино, известно, что в 14 веке, в момент его основания, в соседстве с монастырём жили «чудь» и "лопь" (1, с 7). По данным же последней трети 19 века «чудь» и "чудь обрусевшая" проживала уже только восточнее (район Ухтозера и р. Тихманки) (1) и южнее (близ Вытегры) (2, с 98), а в самом Самино жили уже русские. Таким образом, можно сказать, что этнический характер населения Саминского погоста в прошлом был сложным и неоднородным, как и в Западном Прионежье и Заонежье. Как утверждает академик В.П. Орфинский, там в 17 веке шли активные ассимиляционные процессы местного населения (людиков на северо-западе и вепсов на юго-западе Обонежья) в русском этносе. Вследствие этих процессов именно там, в Западном Прионежье и Заонежье, возникли храмы особой формы: шатровые церкви с расширяющимся к верху храмовым столпом подчёркнутой высотности (2, с 100).
      По версии академика Орфинского, механизм их появления был таков. У русских и прибалтийско-финских народов существовали различные принципы взаимосвязи архитектуры и природы. Русское контрастное противопоставление архитектурных сооружений (церквей) среде обитания подчёркивало господство архитектуры над природой. У прибалтийско-финских народов образование их как этносов и освоение ими региона происходили почти одновременно, поэтому для них было характерно вписывание в природу своих деревень и культовых сооружений (2, с 101). Русские колонисты, переселяясь на Север, несли с собой свои, сформировавшиеся в центральных и южных районах Восточно-Европейской равнины «потребности зрительного восприятия», отличные от местных (3, с 55-70). Видимо, людики и прионежские вепсы, проживающие вблизи от русского ареала, при этнокультурных контактах обращали внимание на бросающиеся в глаза особенности соседствующего этноса (2, с 101). А такой особенностью у русских, как уже сказано выше, было доминирование архитектурных сооружений (храмов) над окружающей природой, достигаемое строительством шатровых церквей. Как пишет академик Орфинский, эта архитектурная черта, отсутствующая у местного населения, «вызвала восхищение» (2, с 107). И по мере продвижения ассимиляционных процессов она была заимствована людиками и южными вепсами, о чём свидетельствует анализ списка церквей Петрозаводского уезда Олонецкой губернии. От общего числа культовых построек 17-18 веков башенные составляли у ливвиков 33,3%, в русских волостях 75%, в вепских 77,78%, а в людиковских 100% (4, с 102).
      Однако происходившее тогда заимствование не означало копирование. Для разных областей Обонежья оно имело свои особенности. Например, для Заонежья с его этнокультурной ситуацией было характерно появление шатровых церквей, в которых брёвна восьмерика укладывались непосредственно на повалы четверика, этим и достигалось расширение храмового столпа к верху (Варваринская церковь в Яндомозере (1650 год), Воскресенская церковь в Типиницах (1720 год), церковь Александра Свирского в Космозере (1769 год).
      Для карельско-вепского ареалов (от Линдозера до Гимреки) характерна гипертрофия (усугубление высотности) шатровых храмов путём надстройки второго восьмерика (Петропавловская церковь на Лычном острове (1620 год) или присутствия его в постройке изначально (Успенская церковь в Кондопоге (1774 год). Брёвна укладывались непосредственно на повал первого восьмерика, ещё более подчёркивая уширенный к верху характер храмового столпа.
      Южно-вепский вариант гипертрофии тоже имеет свои особенности: вышележащий восьмерик как бы вставлен в раструб нижележащего, при этом вид храмового столпа приобретает «пульсирующий» характер (церковь Рождества Богородицы в Гимреке 1693 года (реставрация В.С. Рахманова) и ныне утраченная Варламовская церковь Рыборецкого погоста 1693 года). Однако, при наличии особенностей, все церкви "западно-прионежской" школы объединяются подчёркнутой высотностью (2, с 101). Эта же черта присуща архитектуре и Саминской церкви, но у неё осутствует второй восьмерик. Конструкция же уширения храмового столпа выполнена так же, как у заонежской Варваринской церкви.
      Архитектуре Ильинской церкви в деревне Самино придают высотность подклет и стройный шатёр, особенно это видно издали. При внутреннем обследовании шатра в глаза сразу бросается наличие дополнительной стропильной конструкции. В рубленом на 1/3 "в реж" шатре в середину осевого столба вделаны с четырёх сторон опорные подкосы (внизу они опираются на сруб шатра и балки геометрической неизменяемости осевого столба). Хотя геометрическая неизменяемость осевого столба в данного рода шатре и так была обеспечена (осевой столб врублен «в зуб» в бревно-балку, а устойчивость его в двух взаимоперпендикулярных направлениях обеспечивают две пары сжимающих его брёвен). В частично рубленных шатрах вся ветровая нагрузка на шатёр воспринимается стропилами, которые обладают повышенной устойчивостью из-за того, что уложены между остатками сруба шатра. Однако при обследовании Ильинской церкви такого опирания обнаружено не было (лишь в одном месте стропила касались одного из остатков сруба шатра), угол наклона рублёного шатра был меньше наклона шатровых стропил. Все возникшие вопросы быстро разрешились при дальнейшем продвижении вверх - к главке. Во-первых, обращало на себя внимание наличие двух лестниц, ведущих туда. Одна представляла из себя бревно со вделанными поперёк него брусками, функцию другой лестницы выполнял осевой столб. В него с одной стороны были вделаны бруски, ведущие не в саму главку, а к доске 20x7x118 см, «продетой» в осевой столб. На вторую точно такую же доску, расположенную на 1,8 м выше, опираются кружала существующего барабана. Ещё выше, уже в самой главке, сопряжение креста церкви с осевым столбом осуществлялось через вставку, короткое окантованное бревно длиной около 1, 2 м. Из всего увиденного был сделан вывод, что существующий шатёр - результат крупной реконструкции, при которой старый шатёр, более низкий и более пологий, был заменён более высоким путём наращивания осевого столба вставкой. Потеря дополнительной устойчивости стропил была компенсирована введением подкосов у осевого столба, который стал после этого основой геометрической неизменяемости всей конструкции. В старом шатре опирание главки и барабана осуществлялось через доски, "продетые" сквозь осевой столб - шпонки (верхние кружала старого барабана опирались на верхнюю шпонку, а нижние - на нижнюю). В новом шатре нижняя шпонка не задействована, и вся нагрузка от главки передаётся через верхние кружала на 7 столбиков, а затем через нижние кружала на верхнюю шпонку старого барабана и через неё - на осевой столб.
      Время, когда проводились работы по перестройке шатра, можно определить лишь косвенным путём. Видимо, мероприятия, проводимые с шатром, были не единственными при той реконструкции. Окна на чердаке кафоликона и алтаря - трёх-косящатые с торцовым опиранием косяков на нижний венец. Такие окна стали применять с середины 18 века (хронологическая таблица из диссертации академика В. П. Орфинского). В трапезной же мы видели в одном из проёмов следы от заплечиков - окна более раннего периода. Пробивка окон - тенденция внешне подчеркнуть высотность кафоликона (этим, видимо, хотели добавить сходства с ярусными церквями южной России, где внутри у кафоликона между четвериком и восьмериком не существовало потолков). Кроме того, изнутри высота кафоликона всё-таки была немного увеличена путём устройства "неба", до этого потолок был балочный. Об этом свидетельствуют два верхних неотёсанных венца кафоликона, штроба от досок потолка в стене между алтарём и кафоликоном, наличие стоек в западных углах кафоликона, на которые опиралась балка потолка. Известно, что «основная группа «небес» датируется восемнадцатым - первой половиной 19 века» (5, с. 8), поэтому версия о крупной реконструкции, проведённой в Ильинской церкви во второй половине 18 века, кажется ещё более достоверной.
      Во время устройства «неба» был демонтирован вертикальный ворот, установленный между связевыми балками восьмерика, так как балки, на которые он опирался, мешали устройству нового потолка (гнёзда от этих балок с южной стороны храма почти вплотную примыкают к косяку чердачного окна, что ещё раз доказывает его позднее возникновение). Ворот меньших размеров (горизонтальный) был обнаружен на ярусе и представлял из себя деревянный барабан с ручками. Один конец его вделан в осевой столб, а другой - в рубленый шатёр. Он, видимо, был устроен при возведении нового шатра для удобства монтажа конструкций.
      Относительно датировки появления довольно большого арочного проёма (4, 4 м) между трапезной и кафоликоном можно высказать следующие соображения. В пользу его появления в момент постройки церкви говорит особая тщательность подгонки косяков. Однако известно, что такие проёмы на Российском Севере прорубались в основном во второй половине 19 века (в Варваринской церкви в Яндомозере это было сделано в 1860 году (6, с 87). Поэтому пролить свет на данный вопрос могут, видимо, только архивные изыскания и детальные зондажи.
      Появление угловых стоек и стоек-сжимов в трапезной, связанных с устройством ныне существующего потолка, можно отнести к моменту обшивки церкви в 19 веке. Не думаю, что наличие сжимов на фасаде необшитого сруба храмого столпа (о выразительности которого так заботились) украшало бы внешний вид церкви. Следовательно, появление стоек-сжимов, существующего потолка и обшивки церкви произошло в один строительный период. К этой же реконструкции, видимо, можно отнести растёску старых окон и пристройку колокольни.
      Итак, гипотетически после постройки церкви можно выделить два этапа её реконструкции: во второй половине 18 и в 19 веке. Датировка их может быть уточнена при архивных изысканиях и зондажах, так как сделанные выводы основаны преимущественно на логической архитектурно-строительной интерпретации увиденного.
      Таким образом, по тенденции к наращиванию шатра Ильинская церковь сродни многим шатровым храмам Российского Севера, где это происходило в 17-18 веках (церковь в деревне Росляково Пудожского района). Однако наличие высокого подклета, а со второй половины 18 века высокого шатра делает Ильинскую церковь похожей на храмы западно-прионежской школы своей высотностью. Взяв, в частности, для сравнения Кондопожскую церковь, можно заключить, что её пропорциональный строй во многом идентичен Саминской, не только ныне существующей, но и старой. У обеих церквей центр окружности, в которую вписывается храмовый столп вместе с шатром и главкой, находится в районе второго повала (у Кондопожской - в середине повала первого восьмерика, у Саминской - в основании повала восьмерика). Пропорциональный строй старого шатра Саминской церкви и Кондопожской весьма приблизительно можно описать законом: основание/ высота=1/ ?2. Центр окружности, в которую вписывается храмовый столп вместе с шатром (исключая главку с барабаном) в старой Саминской церкви проходит в основании восьмерика, а в Кондопожской - в середине первого восьмерика. Примечательно, что при наращивании шатра, кроме того, что весь храм вписывается в окружность с центром в основании повала, основание шатра стало относиться к высоте, как 1/?5. Именно в этом проявляется пропорциональная особенность архитектуры Саминской церкви, а абсолютное сходство с Кондопожской проявляется в пропорции четверика храмового столпа (его высота равна удвоенной ширине восточной его части).
      С шатровыми храмами Заонежья Саминскую церковь делает схожей уширенный характер храмового столпа. Кроме того, поражает сходство фронтонных поясов Саминской церкви (проект реставрации выполнен Б.П. Зайцевым в начале 80-х годов) и Варваринской церкви в Яндомозере (проект реставрации выполнен Е.В. Вахрамеевым (6, с 84). У обеих церквей было два фронтонных пояса, нижний из которых, расположенный в области перехода от четверика к восьмерику, сочетался с двускатным вогнутым покрытием углов четверика.
      Однако, кроме черт, роднящих Ильинскую церковь в деревне Самино с шатровыми церквями Обонежья, есть в её архитектуре и самобытные черты: каскадность алтарного покрытия и оригинальный рисунок причелин того же алтаря, зафиксированный обмерной экспедицией 1968 года. По устной информации академика Орфинского, каскадность как метод заострения форм присуща угро-финским народам. Она в данном случае совместно с алтарными причелинами является визитной карточкой Ильинской церкви в деревне Самино.
      В качестве эпилога придётся сказать о следующем. Сравнение попавших к нам в руки обмерных чертежей Саминской церкви (выполненных Вологодской СНРПМ) и чертежей, на которых проведена реконструкция первоначального вида Саминской церкви (выполненных архитектором-реставратором Б. П. Зайцевым) даёт печальный результат: расхождение в высотах шатров у Б. П. Зайцева и Вологодской СНРПМ при переводе из масштаба 1:50 даёт около 2,5 м (шатёр Зайцева выше, хотя реконструкция проведена на момент постройки церкви). Встаёт вопрос: кому же верить?..
      Кроме того, некоторые расхождения в размерах плана Ильинской церкви, сделанного в октябрьской экспедиции 1997 года, и плана Вологодской СНРПМ (1970 год) тоже вызывает беспокойство. Ввиду этого пропорциональный анализ Саминской церкви носит предварительный характер, так как проверка фасада методами начертательной геометрии по фотографии ещё не закончена.

      Михаил Исаевич Мильчик
      Кандидат искусствоведения, главный специалист института "Спецпроектреставрация"
      г. С.-Петербург
      Иконография Заонежья и проблемы изучения изобразительных источников по архитектуре Русского Севера
      Для изучения народной культуры основным источником, бесспорно, является натура - подлинные строения, резьба, росписи бытовых предметов, костюмы, утварь. Однако их стремительное исчезновение за десятилетия коммунистического режима, приобретшее характер культурной катастрофы, выдвигает на первый план для исследователей источники второго рода, в той или иной форме отразившие некогда существовавшие памятники - письменные и иконографические. Поэтому всё более актуальной становится задача систематизации названных источников, изучение их репрезентативности и разработка методик использования.
      Настоящая статья преследует цель в первом приближении представить историю формирования иконографического корпуса источников по культуре и, прежде всего, архитектуре Заонежья, а также кратко охарактеризовать основные слагаемые этого корпуса. Последнее представляется важным для последующего определения степени источниковедческой надёжности разнохарактерного изобразительного материала. Его верхнюю хронологическую границу я определяю с известной долей условности временем окончания Великой Отечественной войны.
      Изложенный здесь подход к изучению изобразительных источников по архитектуре Заонежья можно рассматривать как своего рода модель для аналогичной систематизации материала и по другим регионам Русского Севера.
      Естественный и медленный процесс разрушения патриархального уклада, а с ним и всего облика северных деревень, был ускорен насильственной коллективизацией. Попытка возможно скорее искоренить религию, враждебное отношение Советской власти к историческому наследию как к пережитку тёмного прошлого - главная причина гибели большинства старых построек. Разрушение структуры крестьянского хозяйства неизбежно приводило к тому, что хозяйственные дворы домов-комплексов забрасывали или разбирали, а оставшиеся без них старые избы переставали поддерживать. В результате - обезлюдение, исчезновение одних деревень, полная перестройка других. Достаточно перелистать первый том "Истории русского искусства" под редакцией И.Э. Грабаря и книгу С. Забелло, В. Иванова, М. Максимова "Русское деревянное зодчество"1, чтобы увидеть: около 90% представленных там памятников не существует.
      Не удивительно, что местные жители теперь на фотографиях, снятых 70 или даже 50 лет назад, не узнают родных деревень. В целом произошли уже необратимые изменения. Однако признание этого печального факта делает ещё более острой задачей спасение того немногого, что ещё осталось в натуре от богатейшего архитектурного наследия Русского Севера, ибо источниковедческой неисчерпаемостью обладают только подлинные памятники.
      Неотвратимость случившегося исследователи предрекали давно. Ещё в 1860-х годах П.Н. Рыбников писал, имея в виду памятники фольклора: "Я понимал, что драгоценные сказания могут не нынче-завтра навсегда погибнуть и торопился записывать уцелевшее"2. "Эпическая поэзия должна исчезнуть с развитием грамотности и промышленного духа в народе", - вторил ему чуть позже А.Ф. Гильфердинг3. Ещё большая тревога слышится в словах композитора и исследователя музыкального фольклора Б.В. Астафьева, совершившего в 1925 году поездку по Заонежью: «Необходимо как можно скорее зарисовать и заснять придорожные... и надхолмные кресты и часовни. Большинство из них уже гниёт и разваливается..."4. О том же мы читаем у К.К. Романова - выдающегося исследователя древнерусской архитектуры, организовавшего первую научную экспедицию, о которой речь пойдёт дальше, именно по Заонежью: "... Старинные художественные традиции в наше время быстро и невозвратно погибают, вещи исчезают и скоро настанет время, когда с искусствоведческими целями незачем будет ездить на Север, нечего будет собирать на Севере, как уже нечего собирать искусствоведу во многих частях центра России"5.
      К сожалению, многое из погибших ценностей Заонежья - знаменитого полуострова с прилегающими к нему островами Онежского озера - не было даже запечатлено, не говоря уже - изучено. Это прежде всего относится к давно погибшим шедеврам деревянного зодчества - Троицкой церкви Климецкого монастыря, непосредственной предшественнице двадцатидвухглавой Преображенской церкви Кижей, и церкви Рождества Богородицы в Кузаранде. Первой вообще нет (или вовсе не было?) на фотографиях, сохранились лишь три литографии, изображающие общие виды монастыря, а от второй сохранилось (или всего было сделано?) только два фотоснимка и одна акварель. Тем более не приходится удивляться, что мы не знаем, как выглядели деревянные храмы Толвуи, сгоревшие в 1845 году, или Шуньги, утраченные в 1899 году, а ведь эти погосты наряду с Кижским являлись административными и духовными центрами Заонежья. Почти нет (или не сохранилось?) фотографий Палеостровского и Климецкого монастырей, игравших огромную роль в истории этих мест. Обобщённый вид последнего, представленный со стороны озера, лишь изредка встречается на иконах XIX века, посвящённых преп. Ионе Климецкому. Неизвестно, как выглядела основная часть исчезнувших деревень, а их по сравнению с началом XX века насчитывается не менее 250-ти.
      Тем не менее, Заонежью всё же «повезло» больше, чем многим другим краям Русского Севера. И, прежде всего потому, что фиксация здесь проходила последовательно и систематично, главным образом, благодаря четырём экспедициям, а также сохранившимся крупномасштабным планам 1867 - 1868 годов генерального межевания. Это обстоятельство открывает возможность сопоставления разнородных и разновременных источников, запечатлявших одни и те же объекты.
      Первые известные мне и датированные фотографии Заонежья относятся к 1899 году. Сделаны они М.А. Круковским, совершившим путешествие по Олонецкой губернии с этнографическими целями. По итогам поездки им была выпущена небольшая книжка "Олонецкий край. Путевые очерки"6 и альбом «Виды и типы Олонецкой губернии» в количестве 10-15 экземпляров с подлинными фотографиями, переданными им в основные библиотеки и музеи Петербурга и Москвы. Там запечатлены Кижи, Сенная Губа, Великая Губа, Вегоруксы, Толвуя, Шуньга, но аннотации, к сожалению, носят краткий характер и не всегда «привязаны» к конкретному месту, что затрудняет использование этого ценного иконографического материала для узкорегиональных исследований. Местонахождение же негативов М.А. Круковского неизвестно, и, скорее всего, они пропали7.
      Исключительное место в иконографии Заонежья занимают фотографии, снятые в июне-июле 1926 года, во время работы вышеупомянутой экспедиции под руководством К.К Романова (1882-1942 гг.), организованной секцией крестьянского искусства отдела ИЗО Государственного института истории искусств (бывшего Зубовского). Впервые тогда была поставлена задача комплексного изучения крестьянской культуры, впервые заранее была разработана методика проведения экспедиции. Выбор же района её будущий руководитель обосновывал так: именно в Заонежье "можно проследить эволюцию крестьянского искусства под городскими влияниями более двухсот лет. Нигде так полно нельзя изучить культурные взаимоотношения между городом и деревней, как в Прионежье, и этот вопрос должен стать основным в будущей коллективной работе экспедиции". Для неё К.К. Романов намечает три направления: изучение памятников крестьянского зодчества; изучение крестьянской росписи и живописи в сравнении с иконописанием; изучение прикладного искусства с выявлением финских и русских традиций. Собранные материалы призваны помочь раскрыть формы взаимодействия крестьянской и городской культур8.
      Такая задача по тем временам была подлинно новаторской, ибо ранее этнографы и искусствоведы стремились собирать и изучать лишь «первобытные» - наиболее архаичные, «нетронутые» образцы народного искусства, причём чаще всего изолированно от среды их бытования. Подчеркну ещё раз: К.К. Романов впервые поставил задачу комплексного изучения основных видов словесного, изобразительного и музыкального творчества крестьян в связи с укладом их жизни на единой в историко-географическом и этническом отношениях территории Карелии. Поэтому в состав экспедиции были включены фольклористы (А.М. Астахова, Н.П. Колпакова, И.В. Карнаухова), специалисты по народному театру (В.Н. Всеволодский-Гернгросс, С.С. Писарев), народной музыке (А.В. Фингарин, В.В. Эвальд, Е.В. Гиппиус), изобразительному искусству (Ю. Н. Дмитриев, Л.М. Шуляк, К.А. Большева, Р.Р. Суслович), тканям и вышивкам (Е.Э. Кнатц), этнографии (Д.К. Зеленин, К.А. Сытова). Архитектуру изучал сам руководитель экспедиции. Фотографом экспедиции был историк искусства Ф.М. Морозов (1883-1962 гг. ).
      Позднее, в сборнике статей, выпущенном по итогам экспедиции, К.К. Романов писал: "Изучение художественной деревни требует обстоятельного одновременного собирания материалов по всем отраслям искусства одного какого-либо района... Экспедиция 1926 года стремилась всесторонне изучить художественную жизнь деревни, остатки старого искусства и проследить влияние... Ленинграда на творчество деревни"9.
      Всего за один месяц экспедиция обследовала 72 селения, обмерила 5 крестьянских усадеб, 4 шатровых церкви, около 80 архитектурных деталей, зарисовано более 20 предметов утвари, имевших художественное значение, сделано примерно 2 тысячи фольклорных записей, 112 мелодий записано на фонограф и снято около 250 фотографий.10
      Из перечисленного сохранилось многое, но не всё. Где-то после закрытия Института истории искусств в 1930-х годах затерялись все графические материалы, а также научные отчёты экспедиции. Впрочем, отсутствие последних в значительной мере восполняет упомянутый сборник статей, написанных по горячим следам участников экспедиции. Однако, тогда мыслилось, что это лишь предварительная публикация: "... более полное исследование... будет возможно лишь по издании собранных экспедициею материалов...", - писал К.К. Романов11. На деле же этому замыслу сбыться не удалось.
      Фольклорные записи с фонографическими валиками хранятся в Пушкинском Доме. Там же в 1965 году с помощью Н.П. Колпаковой я нашёл на шкафах негативы экспедиции и убедил тогдашнего директора Ленинградского отделения Института археологии (ныне Институт истории материальной культуры) профессора М.К. Каргера взять их на постоянное хранение в фотоархив института, где уже находился богатый личный архив К.К. Романова. Это около 150-ти негативов, среди которых, к сожалению, нет многих из тех сюжетов, что опубликованы в сборнике 1927 года. Кроме того, в фольклорном секторе Пушкинского дома, а также в личном архиве Н.П. Колпаковой я встретил ряд фотографий, снятых экспедицией, негативы которых отсутствуют в архиве ИИМК.
      Все негативы Заонежской экспедиции представляют собой стекло размером 9x12. Почти всегда они точно «привязаны» к месту съёмки (впрочем, мною обнаружено несколько ошибок, относящихся к деревням Великой Губы и Шуньги), в большинстве случаев указаны и владельцы снятых домов.
      Эти фотографии дополняют и замечательные в художественном отношении снимки (около 80 сюжетов), сделанные в 1912 году во время поездки К.К. Романова по Заонежью по заданию этнографического отдела Русского музея. Его сопровождал фотограф музея В.М. Машечкин. Сохранившиеся в РЭМ негативы представляют собой стекло размером 18x24 и относятся главным образом к району Великой Губы, Космозера, Великой Нивы и Кузаранды. Здесь надо особо отметить тщательную фиксацию (на 33 снимках) первоклассного дома кошелем П. Петунова, стоявшего на Погосте Великой Губы (к сожалению, нет или не сохранились фотографии его интерьеров). Аннотированы они слишком кратко и не всегда точно. В отличие от фотографий 1926 года, эти за двумя-тремя исключениями никогда не публиковались, и сам К.К. Романов почему-то не использовал их в своих двух статьях 1927 года.
      Четвёртая экспедиция приходится на то время Великой Отечественной войны, когда Заонежье было оккупировано финской армией. Молодой лейтенант Ларс Петтерссон (1918-1993 гг.), ещё до войны начавший изучать в Хельсинкском университете деревянную архитектуру, и его друг, скульптор Ойва Хелениус добились от армейского командования разрешения зафиксировать все памятники архитектуры в зоне военных действий с тем, чтобы принять меры к их сохранению. В течение полутора лет (7 октября 1942 г. - 15 июня 1944 г.) на территории полуострова ими было обмерено и сфотографировано 242 церкви и часовни, из которых ныне сохранилось всего 32 памятника. Снятые тогда 1640 фотографий являются поэтому бесценным, а подчас и единственным источником для изучения архитектурного наследия Заонежья. Негативы, представляющие собой пленку 6x6 или 6x9, прекрасно аннотированы (точно указаны время, место, а иногда даже точка съёмки, посвящение изображенного храма или часовни, наименование деталей и их расположение, имена людей, если таковые изображены на снимке). Теперь, после смерти учёного, они хранятся в Национальном архиве Финляндии. Из них в своей книге, посвящённой культовой архитектуре Заонежья12, Л. Петтерссон поместил лишь крайне незначительную часть. Несколько фотографий из этой коллекции иллюстрируют его статью «Иконописная мастерская в Заонежье» о космозерском иконописце И. М. Абрамове, впервые опубликованную мною в 1995 году.15
      К фотографиям Л. Петтерссона примыкает группа, состоящая примерно из 150 сюжетов, снятых в 1942-1943 годах финскими военными фотографами Й. Хаутала и Е. Нурми. Их интересовали по преимуществу жилые строения и общие виды селений. Аннотации чрезвычайно лаконичны и в лучшем случае содержат название деревни. Негативов, к сожалению, обнаружить не удалось, а контрольные отпечатки размером 6x6, кстати, весьма хорошего качества, хранятся в архиве Музейного ведомства Финляндии14.
      Остальные фотографии Заонежья не представляют собой столь цельных и значительных по количеству собраний. Это около 20 фотографий уже знакомого нам Ф.М. Морозова, тогда научного сотрудника Главнауки, совершившего в 1927-1928 годах поездку по Карелии и, в частности, по Заонежью, на основе задания Комиссии по охране памятников Наркомпроса Карельской АССР. Отпечатки размером 9x12 хранятся в Государственном Краеведческом музее Карелии (местонахождение негативов неизвестно). Там и в архиве ИИМК есть несколько снимков 1920 года Кижей, Яндомозера, Космозера реставратора и собирателя древностей Ф.А. Каликина (1876-1971 гг.), около десятка невысокого качества негативов петрозаводского фотографа 1939-х годов Котова (инициалы мне неизвестны) находятся в Центральном государственном архиве Республики Карелии. Это Великая Губа, Шуньга и - что особенно ценно - дом сказителей Рябининых-Андреевых в Гарнице (разобран в 1948 году).
      Из графических источников здесь надо упомянуть несколько акварелей (среди которых виды Толвуи и Кузаранды) И. Тюменева, путешествовавшего по интересующим нас местам в 1887 году15, вид Шуньгского погоста, опубликованный К.К. Случевским в книге «По Северо-западу России», литографии двух заонежских монастырей. Большую ценность представляют архитектурные обмеры, выполненные группой московских архитекторов-студентов в 1945 - 1946 годах под руководством С.Я. Забелло и М.Е. Успенской во время проведения архитектурной практики. Среди них - Ильинская церковь в деревне Поля и упомянутый дом Рябининых. Эти чертежи хранятся в Государственном научно-исследовательском музее архитектуры имени А.В. Щусева.
      Наконец, особую группу источников представляют картографические материалы РГИА и ЦГА РК. Сравнение крупномасштабных планов 1800 и 1867-1868 годов позволяет делать выводы об эволюции системы расселения, а вторые планы фиксируют к тому же планировку деревень и погостов, дают картину соотношения угодий и необработанных земель, содержат ценнейшие данные по микротопонимике, позволяют судить об особенностях землепользования.
      Как уже говорилось, центр тяжести в изучении объёмно-планировочной структуры селений и архитектуры всё более перемещается с первого на второй род источников, а потому всякого рода реконструкция исчезнувшей градостроительной ситуации селений или отдельных памятников оказывается возможной только путём сопоставления разного вида материалов, среди которых натура уже не занимает главного места. Привлечение архивных планов позволяет в некоторых случаях определить точки съёмки, взаимное расположение объектов, своеобразие планировки и пр. Так, к примеру, мы получаем возможность с большой степенью полноты реконструировать не только внешний облик дома Рябининых, но и определить его визуальную связь с часовней преп. Александра Свирского, стоявшей в Западной Гарнице, расположенной на другой стороне небольшой губы (кстати, изображения этой часовни сохранились только на снимках Л. Петтерссона). Такая мысленная (или графическая) реконструкция может быть обоснованной лишь в результате сравнения фотографий Котова, Л. Петтерссона, Е. Нурми, обмеров 1946 года и межевого плана, хотя на последнем показан ещё предшественник этого дома. «Вооружившись» такими данными, и, конечно, соотнося их с местностью, на которой, кстати, уже нет ни одного из названных строений, мы «восстанавливаем» ситуацию в Гарнице по крайней мере начала нашего века.
      Сходный подход к использованию источников для реконструкции исчезнувших памятников был использован мною и Ю.С. Ушаковым в книге, посвящённой истории деревянной архитектуры и в его книге об ансамблях в народном зодчестве Севера16. В других случаях привлечение изобразительных источников для изучения архитектурного наследия носит, как правило, случайный характер.
      Итак, сегодня насущной задачей становится выявление, систематизация, атрибуция и «привязка» к местности всех изобразительных источников по народному зодчеству, среди которых фотографии, бесспорно, занимают первое место. А между тем большая их часть, хранящаяся в музеях и архивах, не говоря уже о частных коллекциях, плохо атрибутирована (неизвестен фотограф, время съёмки, точное местонахождение объекта и так далее). Их бережному хранению, и особенно негативов, которые весьма чувствительны к неблагоприятному воздействию среды, уделяется явно недостаточное внимание. Большую роль в активизации такой работы могло бы сыграть издание серии альбомов старых фотографий, подготовленных по регионам и непременно представляющих селения и памятники с привлечением разнообразных, в том числе графических, материалов. Первый такой альбом по Заонежью мною уже подготовлен и я надеюсь, что он скоро увидит свет.
      Уход из жизни людей, которые ещё могли бы помочь определить исчезнувшие постройки, делает проблему атрибуции почти неразрешимой. А между тем без такой работы, сочетающейся непременно с комплексным подходом, невозможно сохранение исторической памяти даже о Заонежье, не говоря уже о других районах Севера, ещё недавно обладавших подлинными шедеврами народной культуры.

      Юлия Валерьевна Жирнова
      Научный сотрудник архитектурно-этнографического филиала ВГИХМЗ
      Аспирант ПетрГУ
      г. Вологда
      К вопросу об истории изучения традиционного сельского жилища Вологодской области
      Вологодская область расположена на Северо-Западе России. Она является частью историко-культурного региона Русский Север. Начиная с XVIII века, территория Русского Севера претерпевала административно-территориальные деления. И только в 1937 году Вологодская область обретает границы, которые существуют до настоящего времени. Занимая обширную территорию, область имеет различные природно-географические условия. Богатая водная система накладывается на Вологодский регион, создавая крупные торговые магистрали, которые с давних пор считались основным местом расселения. Это обстоятельство легко объясняет высокую плотность сел и деревень на берегах крупных озер, рек и ручьев области. Большая часть Вологодчины занята лесами, что привело к развитию деревянного зодчества на её территории и появлению его новых сложных форм. Поэтому заслуживают внимания и лесные поселения, имеющие свои отличные черты. Села и деревни, расположенные вдоль старых сухопутных трактов Вологодской губернии, также представляют интерес. Возникшие в более позднее время, такие поселения, как правило, носят прогрессивный характер с чертами городской культуры.
      Разнообразная природная среда и географическая неоднородность на территории области накладывают отпечаток на формирование промыслово-ремесленной деятельности сельского населения. Различия в занятиях отдельных групп сельских жителей предполагает разницу в быте, культуре, а, как следствие, и в организации жилища.
      Представленные выше аргументы позволяют предположить, что на территории Вологодской области сформировались и получили развитие различные типы традиционного сельского жилища. Они должны иметь существенные отличия в объёмно-пространственном решении по типу внутренней планировки, а также преимущественные отличия в функциональной организации усадебного пространства. Все эти обстоятельства представляют несомненный интерес для учёных и исследователей различных сфер народной культуры.
      В исследовании Русского Севера и Вологодской области, в частности, можно выделить несколько этапов. Они сложились стихийно, и каждому был свойственен свой особый подход, который неизбежно ограничивал обозрение исторической реальности. Каждому этапу была присуща своя концептуальная схема освещения истории и культуры, которая выводила на первый план проблемы, актуальные для того отрезка времени, в который происходило исследование.
      Пробуждение интереса к памятникам отечественной старины, в том числе к зодчеству, характерно для второй половины XVIII столетия. Именно в это время возрастает интерес и к истории Вологодских земель. Для данного периода было характерно общеисторическое направление исследований, которые занимались интерпретацией архивных и краеведческих материалов, задачей для такого рода работ явилась выработка обобщенного взгляда на историю культуры Русского Севера.
      В XIX - начале XX вв. исследования в этой области конкретизируются и углубляются. Выходят работы М.М. Богословского (1., стр. 146-177). Ученый даёт юридическую оценку землям Северного края, далее обращает внимание на среднее количество крестьянских дворов по уездам и отдельным поселениям. Интересны архивные изыскания автора работ, анализируя которые он приводит описания усадеб, указывая на степень зажиточности хозяина (1., стр. 177). Материал о северной крестьянской общине, а также описание основных северных промыслов содержится в работах историков М.А. Островской (9), С.Ф. Платонова (10).
      К концу XIX - началу XX веков среди исследователей русской старины появляется признание за народом самостоятельной роли в истории и искусстве. Народу, а в особой мере сельскому зодчему, отводится роль творца и хранителя традиций русской культуры. Теория самобытности русской архитектуры прозвучала в трудах историка И.Е. Забелина. Он видит большую роль традиций в развитии русской архитектуры и культуры в целом (5., стр. 154-160). Другой автор, В.В. Суслов, отмечал, как важно изучение традиционного деревянного зодчества, «потому что здесь наиболее полно сказались естественные потребности самобытной народной жизни» (16., стр. 85).
      Многие труды этого периода носят описательный характер, хотя прослеживается зависимость между формами зодчества и особенностями народной жизни, быта, культуры. К этому этапу можно отнести работы местных исследователей народной культуры. В 1913 году выходит работа краеведа М.Б. Едемского. Исследование охватило изучением постройки Тотемского и Вельского уездов Вологодской губернии, а также Шенкурского уезда Архангельской губернии. Автором была отмечена разница в характере построек в зависимости от природных условий и уклада жизни местных крестьян (4). Другой краевед, Д.П. Осипов, в 1924 году обращает внимание на постройки двух деревень Тотемского уезда. Исследователь описывает различные типы крестьянского жилища, пытаясь проследить генезис крестьянской избы (8). Венцом развития русской историко-архитектурной науки начала XX века явился выход в свет первых томов "Истории русского искусства" под редакцией И.Э. Грабаря. В этом труде было представлено русское зодчество и народное искусство, начиная с X века. Архитектура рассматривалась в нём как часть народной культуры. «Самобытность форм не может вызывать никаких сомнений», было отмечено в главе по архитектуре. Эта мысль является основополагающей для всего исследования (3). Труд И.Э. Грабаря послужил основой для многих последующих исследований русского зодчества.
      50-70-е года XX века - этап широкомасштабных архивных и натурных изысканий. В это время народная архитектура рассматривается в контексте развития истории и археологии. На данном этапе совершенствуются старые и появляются новые методики. Большое распространение получают типологические исследования. Обширная экспедиционная деятельность была развернута под руководством И.В. Маковецкого. Она охватывала, в частности, и территорию Вологодской области и ставила перед собой цель установить в каждом регионе наиболее характерные черты планировки, объёмной композиции и всех тех элементов, из которых складывается образ народного жилища (6., стр. 7). В результате работы были описаны особенности быта, труда и искусства крестьянина Русского Севера и Поволжья. В конце 50-х годов этнограф М.В. Битов, обобщая накопленный материал, делает попытку построения типологии сельской усадьбы Русского Севера (2., стр. 129-140).
      В середине 60-х годов Вологодская область включается в ареал исследований историко-этнографического атласа "Русские". Коллектив авторов занимался изучением различных сфер народной культуры восточных славян. Обследованию подверглись такие элементы, как одежда, орудия труда, а также жилище и хозяйственные постройки. В этой работе была применена новая методика - картографирование. В ходе проведенного историко-этнографического исследования было обработано большое количество архивного и натурного материала и установлены ареалы различных элементов народной культуры. В частности, были выделены основные типы жилищ и крестьянских домов-комплексов (11., стр. 151-165).
      В конце 70-х годов было начато обследование Вологодской и Архангельской областей московскими архитекторами Е.Ю. Барановским, С.В. Гельфером и О.Г. Севан/ «Спецпроектреставрация», АРМ - 6/. В задачи данного экспедиционного изучения входило историко-культурное районирование территорий. В поле зрения ученых-исследователей входили такие элементы народной культуры, как культовое зодчество, жилище, хозяйственные постройки, а также промыслы и ремесла населения исследуемого региона.
      В период 70-80-х годов происходит обобщение накопленного материала, исследователи приступают к поискам новых закономерностей развития народной культуры. Обилие фактологического материала привело к принципиально новому виду обобщений - это каталоги, своды и справочники. В этот период происходят существенные изменения приоритетов историко-архитектурной науки. Намечается углублённое изучение генезиса, эволюции и этнических особенностей народного зодчества. Пример тому - диссертационное исследование В.П. Орфинского (7., стр. 3). Внимание историков, архитекторов и этнографов обращено на развитие народной культуры в региональном аспекте. Многие исследователи придерживаются мнения, что «множественность различий, существующих на территориях, должна быть сохранена и, более того, должна развиваться. Поэтому определение историко-культурных регионов, функционирование культур внутри их границ, как и определение самих границ становится важными вопросами» (13., стр. 122-127).
      В это время появляется ряд работ, посвящённых народной культуре, в том числе жилищу, в определённом ареале. Основными принципами при выборе исследуемого региона являются историко-культурная система расселения, природные условия, структура сельскохозяйственной и промысловой деятельности и исторически сложившиеся социально-экономические контакты населения. В начале 80-х годов было закончено исследование О. Г. Севан, затрагивающее часть регионов Вологодской и Архангельской областей. Результатом работы явилось историко-культурное районирование территории и типология жилых и культурных построек (13.). Работа историка Н.В. Ушакова также носит региональный характер. Автор сделал попытку выявить общее соотношение региональных и локальных этнических традиций в жилище русского и прибалтийско-финского населения нескольких районов Ленинградской, Вологодской и Архангельской областей (17., стр. 177-207). В конце 80-х годов было опубликовано исследование 3.И. Строгальщиковой, посвящённое традиционному жилищу Межозерья. В работе использованы новые методы обработки экспедиционного материала. На основе историко-этнографического картографирования была определена зависимость распространения элементов народной культуры по отношению друг к другу и внешним факторам. В результате была построена региональная модель жилища и установлена процентная зависимость элементов модели (15.).
      На основе обзора представленных в данной статье работ можно отметить, что на каждом этапе историко-архитектурные исследования претерпевают качественные изменения, обусловленные развитием науки, расширением междисциплинарных контактов и появлением новых научных направлений. Территория Вологодской области не раз была ареалом исследования на различных стадиях развития науки. В настоящее время вопрос о новом комплексном обследовании Вологодчины, и в частности, такого яркого элемента народной культуры, как традиционное жилище, остаётся открытым.
      Отмечая современный этап исследований, можно заметить, что осознание нерасторжимости духовной и материальной культуры, где архитектура занимает пограничное положение, привело к появлению более глубоких обследований с учётом этнических, исторических и социально-культурных особенностей. Так, в 1997 году выходит коллективное монографическое исследование, посвящённое селу Суйсарь, расположенному в зоне активных контактов карел-людиков и русского населения Карелии. На примере изучения конкретного поселения выявлен ряд закономерностей этнокультурного взаимовлияния в условиях межэтнической интеграции. Исследование включает разделы по топонимии, древней истории, традиционному деревянному зодчеству, семейному укладу селян и фольклору (14.). Авторы монографии - учёные Петрозаводского государственного университета Карельского научного центра РАН, Карельского педагогического университета, а также Карельской консерватории, научный руководитель коллектива - В.П. Орфинский. Монография знаменует собой начало исследований, включающих в свою орбиту большое количество «символов» народной культуры, каждый из которых требует грамотного и профессионального подхода.