Спрос на выпускников школы был огромный как в самой Новгородской, так и в соседних губерниях и даже в Петербургской. Сельские хозяева и помещики охотно брали их в свои имения на должность управляющих или помощников.

      Журнал «Русская школа» в 1895 году (№2) восторженно отозвался о новой школе, назвав ее «крайне симпатичной по своей организации и по той громадной пользе, которую несомненно она приносит местному сельскому населению и хозяйству, захватывая при этом и соседние губернии. (...) Череповец, имея всего шесть тысяч жителей, должен считаться одним из богатейших городов Российской империи, как по количеству, так и по качеству своих учебных заведений» [14].

      Громадную пользу сельскому населению оказывали и выпускники череповецкой учительской семинарии, открытой Милютиным в 1875 году в собственном доме. Через год, благодаря энергичным мерам, предпринятым администрацией самых разных уровней, от уездной до губернской и выше, семинария переезжает в специально построенное для нее деревянное двухэтажное здание на Александровском проспекте. Иван Андреевич полностью отделывает помещение на собственные средства, а городская Дума отводит под учебный огород 10000 квадратных саженей земли. При семинарии, состоящей из трех классов и начальной школы с тремя отделениями, устраиваются фундаментальная и ученическая библиотеки, а также физический и естественноисторический кабинеты. За слушание курса в семинарии никакой платы с учеников не брали.

      В конце XIX века директором учительской семинарии стал преподаватель естествознания Николай Трифонович Исаин – по образованию агроном. Горожане называли его Бутлеровым Череповецкого края. На пяти десятинах семинарской земли (5,4 га) Исаин разместил питомник декоративных и плодовых растений, сад, огород с парником, небольшое опытное поле для хлебных растений и гордость семинарии – пасеку. Пчелы пасеки давали до трех-четырех пудов меда с улья, а в некоторые годы до пяти пудов. Высевалось много медоносных растений. В 1893 году Русское Общество пчеловодства наградило семинарскую пасеку большой серебряной медалью за научные опыты и пропаганду пчеловодства. По инициативе Исаина в 1895 году в Череповце было создано Общество и в 1899 году – музей пчеловодства. Для него при семинарии выстроили специальное здание, где в двух просторных комнатах экспонировались принадлежности пчеловодства, образцы воска, меда, брошюры и карты, показывающие распространение пчеловодства на Севере. На площадке перед зданием были выставлены ульи.

      Так называемые «исаинские пасеки» широко распространились в пяти уездах Новгородской, трех уездах Олонецкой и в Костромской губерниях. Только в Череповецком уезде их к концу века насчитывалось 434. Делалось это очень просто. Поскольку ульи изготавливали сами учащиеся как учебную работу, они к ним и возвращались после выпускных экзаменов вместе с пчелами. Молодой учитель уезжал в деревню «сеять разумное, доброе, вечное» не только с книгами, но и с саженцами из семинарского питомника, с ульем и роем пчел с семинарской пасеки, а еще со скрипкой. Обучение игре на этом музыкальном инструменте являлось обязательным для воспитанников учительских семинарий.

      Кстати, все эти очень важные для города и уезда учебные заведения охватывали, главным образом, малоимущие слои череповецкой молодежи и молодежи соседних губерний. Открывать их Милютину помогали своими пожертвованиями не только сочувствующие граждане города, но и иногородние – князь К. Ф. Голицын, господа Головинские, купец 2-ой гильдии К. Е. Носырин. Их имена Иван Андреевич обязательно перечислял в очередных своих думских докладах.

      Учительская семинария В 1895 году перед Милютиным встала новая проблема. В связи с ветхостью деревянного здания городского училища и необходимостью строительства нового двухэтажного и, конечно, каменного здания с каменной кузницей, Иван Андреевич 4 апреля делает на заседании Думы доклад, в котором говорит не только о необходимости строительства нового здания, но и о преобразовании трехклассного городского училища в четырехклассное с технико-ремесленными мастерскими. Предвидя реакцию гласных ( «Докуда же нам еще прибавлять промышленные училища, когда их и без того два»), Милютин заранее парирует: «Учась только книжному знанию, мы видим, как тоскливо с ним одним приходится жить на свете. Учиться мастерству понемножку и как-нибудь – это выходит хуже, чем совсем не учиться. Все это сознает теперь наше министерство, но оно без нашего живого, т. е. без фактического толкового участия является беспомощным к созданию на практике такой системы обучения мастерству, которая бы вела прямо к цели» [15].

      Министерство народного просвещения и попечитель С.-Петербургского учебного округа были полностью согласны с Милютиным. Они не только разрешили ввести в училище новые технико-ремесленные классы, но и выделили на постройку здания 20000 рублей, о чем Иван Андреевич также доложил думскому собранию.

      Необходимость реорганизации общеобразовательного училища в технико-ремесленное заведение Милютин объяснял тем, что выпускники училища всегда найдут «поприще для применения труда и знаний», полученных в слесарно-токарных, столярных и кузнечных мастерских. Доказательством, даже ручательством тому служат результаты обучения в техническом училище, выпускающем техников средней руки для управления паровой силой и всякими механизмами, сельскохозяйственной школы, дающей специалистов, способных починить и у себя, и у соседей сельскохозяйственные орудия и машины. «Из 105 мальчуганов, – говорил Милютин, – учившихся в заводской школе, наверное 30% получают жалованье от 600 до 1200 рублей, как, например, здесь на глазах всех Алексей Кадобнов ... . Не поучись они тут, ведь были бы такими же дровосеками, или слонялись бы в кружке праздношатаев, как это мы теперь наблюдаем на их товарищах, не учившихся мастерству».

      Выслушав доклад Милютина, Дума признала полезным преобразовать трехклассное городское училище в четырехклассное, отделить от него первый класс с двухгодичным курсом и присоединить к одному из приходских училищ, отвести училищу обширный участок земли по той же Крестовской улице на углу новой Покровской площади и начать строительство.

      О высоком уровне обучения в череповецких учебных заведениях свидетельствовали и награды, получаемые ими на различных российских и международных выставках. Например, Александровское техническое училище принимало участие в следующих выставках: в 1870 году на Политехнической выставке в Москве, в 1873 году на Венской всемирной выставке, в 1878 году на Парижской всемирной выставке, в 1882 году на Московской художественно-промышленной выставке при съезде русских деятелей по техническому и профессиональному образованию и т. д. На выставках показывались не только изделия учащихся, но и их классные работы, тетради, чертежи зданий училища, мастерских.
 

Учительская семинария	М. И. Лентовская – дочь И. А. Милютина (1854 – 1932)

      Народ живо откликался на милютинские преобразования и складывал песни. Вот одна из них, записанная Глебом Ивановичем Успенским в Новгородской губернии, куда входил и город Череповец:      

      Раньше плохо деды жили
      Тем, что барину служили,
      А теперь пришла свобода –
      Ходим в школу по три года,
      И из наших молодцов
      Много стало мастеров:
      Кто котельщик, кто столяр,
      Кто сапожник, кто маляр,
      Или шорник, иль печник,
      Иль косульный уставщик.
      Тот извозчик, иль подрядчик,
      Тот приказчик, иль нарядчик.
      Вот как стало хорошо!      

      В одном из своих обращений к согражданам Иван Андреевич говорил: «Мне всегда казалось, что у нас в России, начинающаяся сформировываться экономическая армия страдает большими недостатками, нестройностью, именно: командиров-руководителей, в лице образованных техников, у нас всегда достаточно, а тем более рядовых; только эти последние весьма плохо дисциплинированы для исполнения указаний своих командиров; посредствующей же, толковой силы между этими двумя силами, т. е. между верхом и низом, почти совсем не было. (...) От этого, понятно, у нас и не могло быть успехов в экономических завоеваниях». Выпускники многочисленных череповецких учебных заведений становились средним звеном между инженерами и рабочими и «твердой поступью вели вперед своих рядовых», выполняя указания руководителей-специалистов.

      Как ни велико было число училищ в городе, но, однако же, ни одного лишнего среди них не было. Новгородское губернское земство имело прямо противоположную точку зрения. Оно неоднократно намеревалось изъять из стройной милютинской системы то реальное училище, то учительскую семинарию («краеугольные камни» системы Милютина) и перенести их «для уравновешения» в другой город губернии. И причина тому, как мы полагаем, заключалась в следующем.

      Высочайшим указом 1864 года на земство была возложена забота о народном образовании. Новгородское земство, изучая вопрос, вдруг с удивлением обнаружило: народ учиться хочет, а учить его некому. Те устои, на которых до сих пор держалось тонкое дело народного образования, оказались негодными. В 1869 году в Новгороде учреждается земская учительская школа, а позднее в Череповце открывается правительственная учительская семинария с половинным пособием от земства. Когда же ситуация с сельскими учителями стабилизировалась, а этот момент пришелся на середину 80-х годов, активность земств на поприще просвещения заметно упала из-за недостатка денежных средств. В 1890 году учительская школа в Новгороде закрывается. Вместо нее объявляет набор низшее сельскохозяйственное училище. Сокращение земских субсидий на просвещение незамедлительно вызвало ответную реакцию: только в Череповецком и Устюженском уездах оставили службу в начальных училищах 27 учителей. Но если в Череповецком уезде продолжали работать 87 школ, то в Новгородском их осталось только 66, а в других уездах и того меньше. В самом же Череповце продолжала благополучно существовать учительская семинария, где подобрался на редкость сильный преподавательский состав. Это и вызвало, как ни странно, тяжкую зависть и легкое раздражение в губернском центре и в других неустроенных уездах, что не замедлило проявиться при самых, казалось бы, безобидных обстоятельствах.

      Ранним январским утром 1892 года собрались в зале заседаний новгородского губернского земства гласные из одиннадцати уездов. Череповец представляли предводитель дворянства Д. Колюбакин и гласный Н. Хлебников. Иван Андреевич отсутствовал по причине, оставшейся нам неизвестной, – закон не обязывал представлять сведения о причинах неявки к первому заседанию, и таковые не вносились в протокол. Собрание шло ровно и гладко до четвертого дня, пока дело не коснулось финансирования учебных заведений. Председательствующий предложил на утверждение сумму в 1400 рублей, предназначенную для содержания череповецкого реального училища. И неожиданно рассмотрение этого вопроса чуть не кончилось роковым образом: с короткой, но взрывоопасной репликой выступил гласный от Боровичей князь Еникеев, которого мы для простоты изложения назовем Боровичи, как, впрочем, и других участников дискуссии: Итак, Боровичи:

      «Опять череповецкое училище! Мы только и слышим про череповецкие учебные заведения. Демянск (один из беднейших уездов губернии):

      До некоторой степени, действительно, замечание князя справедливо. Нельзя ли ходатайствовать о перенесении реального училища в другое место. В одном городе столько училищ ...

      Устюжна:

      «Вопрос о переводе учительской семинарии обсуждался губернским собранием и отклонен». Тихвин:

      «Я со своей стороны вполне поддержал бы такое предложение и именно предложил бы перевод учительской семинарии в Новгород». Крестцы:

      «Что касается череповецкой семинарии, то конечно, этот вопрос можно обсудить, но я по поводу предложения относительно перевода череповецкого реального училища должен сказать, что мы только даем воспособление в 1400 рублей, а само училище устроено городом Череповцом, на что затрачена, конечно городом, известная сумма, так что в настоящее время поднимать вопрос относительно перевода мы не можем».

      Валдай:

      «Я, признаться, вообще затрудняюсь понять, на каких основаниях можно возбудить подобное ходатайство и чем можно его мотивировать. Мы говорим, что в Череповце много училищ, но каковому же обстоятельству надо приписывать возникновение этих учебных заведений? Конечно, энергии отдельных лиц и местных учреждений. Если вы находите, что у вас их мало, постарайтесь, чтобы и у вас было больше, а не отнимайте от другого города учебные заведения только потому, что там их много».

      Председатель:

      «Желающих возбудить вопрос о переводе семинарии из г. Череповца в Новгород прошу встать...» Постановлено: вопрос не обсуждать.

      Вот так чуть было не отняли у Череповца целое учебное заведение. И никого не смущало, что многие из ввязавшихся в дискуссию гласных не понимали суть происходящего, не представляли, что сеть учебных заведений в Череповце – это не просто, «чем больше, тем лучше», а хорошо продуманная система, устроенная замечательным организатором всего того, что делалось в этом городе – городским головой Иваном Андреевичем Милютиным. Своим согражданам он дал объяснение об этом феномене в так называемых «Письмах», публиковавшихся в 1880-е годы в «Русской речи»:

      «В одном из периодических изданий все наши заведения, в совокупности взятые, названы одною общею гигантскою современною школою. Да, такой лестный отзыв печати не может нас не ободрять, и мы не можем не сознавать, что в представленном перечне учебных заведений действительно есть сочетание средств к образованию и потому представляющих собою одно общее образовательное здание, объемлющее почти все стороны нашей городской и сельской жизни» [16].

      И вдруг вот так, походя, губернское земство едва не разрушило это великолепное здание, намереваясь вынуть из – под него один из «краеугольных камней»! Но вспомним любимую фразу Ивана Андреевича: «Отпусти им, Господи, ибо не ведают, что творят». В тех же письмах он высказался совершенно замечательно, как бы предупреждая всякие поползновения высших властей: «... нас могут упрекнуть и сказать: «Какие вы жадные! Еще многие большие города не имеют того, что вы имеете, и все еще хотите более и более! Согласитесь, что, ведь мы хотим не одни и не для себя только: хочет этого, наверное, все безмолвное, окружающее нас, сельское население уезда в 110000 человек, которые полны свежих сил и способностей и которые чают инстинктивно найти в зародыше знаний для доброго хозяйства и свое спасение от предстоящей бедности (...). Действительно, мы имеем много учебных заведений; но мы имеем их все по праву, как евангельские невесты, получившие царствие небесное, не проспав, вовремя встретившие грядущего жениха с зажженными светильниками. Затем мы имеем их не исключительно для себя; эти заведения не составляют привилегированной принадлежности горожан; они открыты для всех званий, местностей, поэтому они и полны учащимися» [17].

      Больших поэтических высот порой достигал Иван Андреевич, когда заговаривал о любимом деле. Светильники просвещения, зажженные его рукой, благородно высвечивали репутацию Череповца как центра губернской учености и как «столицы» уезда. Из стен учебных заведений города выпускники выходили, как правило, уверенные в том, что полученных знаний вполне достанет, чтобы благополучно устроиться в жизни. В 1901 году известная собирательница старинных песен Е. Э. Линева, побывавшая со своим фонографом в Череповце, заметила: «...заветной мечтой каждого способного крестьянского мальчика в окрестных деревнях является череповецкое техническое училище, где около половины учащихся – крестьяне. Доступности училища для крестьянских детей способствует невысокая, сравнительно, плата,

Учащиеся сельскохозяйственного училища	Мариинская женская гимназия. Празднование 300-летия Дома Романовых. 1913 год

      возможная для зажиточного крестьянина, отсутствие преподавания иностранных языков и практическое значение школы – оттуда выходят, по выражению крестьян, «человеком с бумажкой», помогающей получить место мастера, слесаря, чертежника ...» [18].

      В 1874 году любимое милютинское детище – Александровское техническое училище, старейшее в России, послужившее прототипом для всех остальных подобных училищ, – перешло в ведение Министерства финансов – Департамент торговли мануфактуры. Об этом ходатайствовал сам Милютин, поскольку в училище приходили юноши из различных городов России, и содержание такого учебного заведения для небольшого города было довольно обременительным. Второго апреля Иван Андреевич на общем собрании «александровцев» произносит речь. Поздравляя всех с новым статусом, он спешит уверить молодых людей, что будет по-прежнему направлять и опекать их учебу. «В среде вас (в числе 94), – говорил он, – я знаю, есть дети крестьян и мещан, солдат и чиновников, есть дети купцов и иностранцев, дворян и духовенства, и все вы, за малыми исключениями, или круглые сироты, или из бедных семейств. Вы хорошо знаете, какие лишения терпят ваши ближние, в какой они находятся обстановке: в большинстве у них и около них и грубо, и грязно, и бедно. Вы знаете также, как трудно им достать, заработать копейку, за отсутствием в них и около них знания и предприимчивости».

      Речь Ивана Андреевича, столь эмоционально насыщенная, не оставляла равнодушными ни учеников, ни учителей. Перед его слушателями открывались будоражащие воображение перспективы завтрашнего дня. В эти минуты они любили его самозабвенно.

      – Посмотрим, хоть мимоходом, что такое делают, в применении к жизни, машины и пар, а следовательно, техническое знание. Начнем обзор с места, из вашего питомника, перед окнами которого, по реке Шексне, во время навигации, снуют туда и сюда стосильные и больших сил пароходы и туэра. Как услужливо каждый из них тащит свой воз в сто тысяч и более пуд в пяти-шести мариинских судах, нагруженных разными произведениями приволжского края, направленных по Мариинской системе, по этому важному водяному пути, соединяющему собою Волгу с Невой, Балтийское море с Каспийским – пути, через который снабжается хлебом почти весь Петербург с его окрестностями и заморские его потребители ... [19].

      Говорил он, поддерживаемый сочувственным вниманием, чуть более получаса. Но в эти полчаса вместилась предсказанная судьба каждого «александровца». Там было все, только не было кисельных берегов и молочных рек. Заканчивая свое обращение, Иван Андреевич выдержал паузу, оглядывая юношей, и сказал вдруг вовсе не торжественно: «Многое из сказанного мною большинству из вас, быть может, будет не совсем понятно теперь; но я надеюсь, вы поймете впоследствии, когда вступите в жизнь и в состоянии будете сделать всему проверку».

      В те, не такие уж и далекие, времена имелось обыкновение публиковать сведения о служебной карьере всех окончивших курс воспитанников. В 1909 году в Череповце в типографии А. К. Новиковой вышел сборник, так и озаглавленный: «Сведения об окончивших курс воспитанниках Александровского технического училища в г. Череповце». Чуть ниже в скобках значилось: «место службы, род занятий, размер вознаграждения» – и все это о более, чем семистах «птенцах милютинских».

      Сегодня этот материал ценен для нас тем, что, во-первых, дает представление о степени профессиональной готовности «александровцев», а во-вторых, является прекрасным чтением по экономической географии Российской империи начала двадцатого века. В самом деле, вот несколько примеров, взятых из шестисот наугад: – Егор Красулин (3-й выпуск училища, 1876 г.) – производил установку приводов, станков и гидравлических прессов на хлопко-очистительных заводах Ташкента, Коканда, Намангана и Андижана.

      – Петр Вернер (5-й выпуск) – заведовал механическим отделом Т-ва льнопрядильных и полотняных фабрик Демидова. Им составлена и издана «Памятная книжка по ткачеству миткаля».

      – Федор Фролов (6-й выпуск) – служил механиком на чугунолитейном и механическом заводе Т-ва «Эмиль Шиллер» в г. Саратове.

      – Иван Фролищев (7-й в.) – был командирован Адмиралтейским Ижорским заводом в город Николаев для наблюдения за сборкой механизмов на двух миноносках и для испытания их.

      – Василий Прусовский (7-й в.) – был командирован в Америку для изучения масляного производства из семян хлопчатника, очистки хлопка и маслоделательных машин.

      – Шихин Михаил (9-й в.) – имел свою мастерскую в Петербурге на Кронверкском проспекте по изготовлению электрических приборов и измерительных инструментов.

      – Федор Анисимов (11-й в.) – за усердную службу удостоен звания личного почетного гражданина г. С.-Петербурга и награжден золотой медалью, а в 1897 году удостоен Высочайшей награды в 3000 рублей за усовершенствование в билетопечатных машинах в Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг. – Павел Меняев (15-й в.) – в 1903 году окончил Киевский политехнический институт и остался преподавать там же.

      – Сергей Соколовский (7-й в.) – с 1898 года жил в Америке и имел там свое дело.

      – Сергей Ганшин (15-й в.) – заведовал технологической фабрикой «С. Ганшин и КО» в Москве.

      – Михаил Голубев (18-й в.) – обучался в Саксонии и удостоился звания инженер-механика, служил в отделе подводных лодок в г. Николаеве.

      – Николай Разумовский (22-й в.) – служил в Порт-Артуре вахтенным механиком на крейсере «Дмитрий Донской», участвовал в Цусимском сражении 14-15 мая и награжден орденом Св. Анны 4-ой степени с надписью «За храбрость» и произведен в подпоручики флота. Жил в Петербурге.

      Как видим, выпускники Александровского технического училища служили и простыми машинистами (из них состояла большая часть машинистов Волжского и Каспийского бассейнов), и инженерами, и преподавателями, были среди них и предприниматели, один даже свое дело в Америке имел, а кто-то учился для себя, как тогда говорили, «для домашнего пользования».

      Но, как сказал классик устами своего царственного героя, «счастья нет в моей измученной душе». Как можно называться «Оксфордом», если каждый пятый учится, а каждый третий, увы, неграмотен; если сто тысяч крестьян из уезда пребывают в невежестве, сопровождаемом неизбежной бедностью, если церковь, а другого источника нравственного начала Милютин себе не представлял, «в своем традиционном смирении (...) исполняет лишь установленные церковные требы, свою обрядовую формальную сторону, чуждаясь и духовного и практического воздействия на внутреннее благоустроение доброй жизни поселян» [20].

      Великое чувство горечи и душевного потрясения испытал Иван Андреевич, когда узнал, что среди убийц императора Александра II «Освободителя» оказался выпускник череповецкого реального училища Николай Рысаков (сын тихвинского лавочника). Реальное училище, в устройство которого Иван Андреевич вложил и личные средства, по указанию свыше некоторое время стояло выкрашенным позорной и мрачной чёрной краской, а несчастные «заклёпки» (прозвище череповецких реалистов) долго ещё стороной обходили подвыпивших мужиков, поскольку вино чрезвычайно усиливало в них верноподданнические

В зале заседаний суда над участниками покушения на жизнь императора Александра II	Реалисты
Реальное училище с домовой церковью во имя Благоверного князя Александра Невского

      чувства. Доставалось реалистам и от «александровцев» из технического училища, и тоже под лозунгом «за Царя». Игорь Северянин, коего череповчане с недавних пор «постановили» считать своим поэтом, учился в Череповецком реальном училище с 1898 по 1903 год и был свидетелем того, что память об этом печальном событии сохранялась:      

      Я прожил три зимы в Реальном,
      Всегда считавшимся опальным
      За убиение царя
      Воспитанником заведенья ...      

      А ведь задолго до этой трагедии, в 1874 году, когда будущий «бомбист» поступил в реальное, Милютин взывал к чувствам воспитанников Александровского училища, обращаясь к ним с традиционной речью перед началом учебного год: «Молодые люди! (...) В настоящее время положение училища (...) вполне обеспечено Высочайше дарованными ему средствами. В виду всего этого вам, молодые люди, остается только, вознося теплые молитвы Богу о сохранении драгоценных дней возлюбленного Монарха и Высокого покровителя заведения, в котором вы воспитываетесь, исполнить свой долг, оправдать цель, задачу училища, заключающуюся в том, чтобы вы были не только хорошими специалистами, мастерами и машинистами, но вместе с тем и честными гражданами» [21].

      Однако часть вины за «убиение царя» обязаны были взять на себя и взяли отцы города, а вместе с ними и Милютин. Реальное училище открылось без домовой церкви. Великий грех совершили поспешая. А поспешив, не могли изыскать возможности поправить упущение. Лишь в 1897 году начали возводить церковь во имя Благоверного Князя Александра Невского в память Александра III.

      Образование и нравственность. Возможны ли они друг без друга, если говорить об истинности того и другого? Совместимы ли гений и злодейство?

      Осмыслить эти вечные вопросы И. А. Милютин пытается в работе, озаглавленной «Водоворот среди жизненной реки. По поводу драмы Л. Н. Толстого «Власть тьмы», исходя из тезиса собственного убеждения о бесполезности всякого образования, не наполненного материальными ценностями. С драмой Л. Н. Толстого Иван Андреевич познакомился в Петербурге, где провел целую зиму, а затем, с открытием судоходства, отправился в Череповец на «Владимире». С дороги он пишет своему другу Е. В. Барсову: «Хотя и говорят «Не в свои сани не садись», но ... дело в том, что я прочитал «Власть тьмы», то мне страшно стало за семью, за крестьян, хотя не менее того должно быть и за окружающие нас явления и под этим впечатлением, я принялся писать в Череповец к своим письмо о драме и не кончил его, я перевернул свои мысли на почву общих животрепещущих интересов нашего настоящего и будущего».

      В этом же письме Милютин просит Елпидифора Васильевича «прочитать «с возможным вниманием» отправленную ему рукопись книги, и «если стоит печати, то не отказать ... ненужные или не хорошие места выкинуть или сгладить и затем устроить напечатать в «Русском Вестнике», при чем не разбирая сделать 500 или 1000 оттисков брошюрованных. Заключение будет компетентно, которое я не замедлю прислать из Череповца. Заголовок можно сделать «Водоворот среди жизни».

      Конечно же, Иван Андреевич в «Водовороте среди жизненной реки» и не пытается разбирать художественные достоинства «Власти тьмы» Толстого, хотя при этом излагает читателю содержание драмы, дает характеристику действующим лицам, анализирует их взаимоотношения, восхищается высоким искусством, с которым граф анатомирует нутро деревенской жизни, представленной «перед нами, как в зеркале, и которую он как бы показывает, говоря: «нате, смотрите, вот где мы живем и куда мы идем!» Но при этом Толстой не только не дает ответа на поставленный им вопрос: «откуда, отчего взялась и развилась среди народа с такою сугубою силою власть тьмы в наше время, в век просвещения, но и не указывает средства, как заменить тьму «истинным светом».

      «По мнению читающей публики, все это происходит от невежества, от предрассудков и, главнейше, от отсутствия грамотности, причем она, указывая на драму, как на доказательство всего, происходящего в действительности, говорит вам, как бы с укором: вот, что значит держать народ в потемках, не принимать надлежащих мер к образованию» [22].

      Милютин тут же дает справку в качестве контраргумента:

      «Факты отчетливо говорят, что образование народа, по крайней мере, в 34-х земских губерниях, идет в довольно широких размерах: на этот счет одно земство, не считая других ведомств, расходует более 6 млн. рублей в год, а за период 23-х летний оно израсходовало всего для этой цели около 106 млн. руб., чего публика, вероятно, не знает.

      – Между тем, с другой стороны, не только не ослабляется от грамотного просвещения «власть тьмы» в среде народа, но еще видимо для всех, все более и более проявляется. (...) Почему же в таком случае, происходят такие же явления еще хуже, еще страшнее, чем в драме, в том обществе, которое не только грамотно, но и цивилизованно на все лады» [23].

      Милютин, несомненно, хорошо знал творчество Л. Н. Толстого и, надо думать, что и такие религиозно-философские сочинения, как «Критика догматического богословия» (1880 г.), «В чем моя вера?» (1884 г.), ему были знакомы. Это видно из текста «Водоворота Кстати, эпиграфом к своей книге Иван Андреевич взял изречение апостола Петра: «... Многие последуют их разврату, и через них путь истины будет в поношении». Так же и Толстой предпослал «Анне Карениной» библейское: «Мне отмщение и Аз воздам». И если Томас Манн высказался о толстовском романе в том смысле, что этот роман из жизни светского общества направлен против самого общества, то о милютинском «Водовороте» с полным основанием можно сказать, что его книга о существующей системе воспитания направлена против ее очевидной безнравственности.

      Эпиграф – извлечение из Второго Соборного послания святого апостола Петра – оказался тем золотым ключиком, которым открываются под тяжеловатым милютинским слогом его глубокие и, не побоимся банальности, мучительные размышления, покоящиеся на вечных основах христианской морали. Если взять текст апостольского послания, то он, словно нить Ариадны, поведет нас, как вел Милютина, сквозь лабиринты «отвлеченных понятий, обесчеловечивающих детскую натуру»: – ап. Петр: «Были и лжепророки в народе, как и у вас лжеучителя, которые введут пагубные ереси...» (2-е Соб. поел. Петра. Гл. 2-1).

      – Милютин: «...Мы нимало не преувеличили последствия ложного направления; посмотрите сами поближе, вникните поглубже, и вы увидите, с каким успехом до последних 5-6 лет, шла замена истинного света светом ложной цивилизации; свет ее подобен свету бенгальских огней, представляющих всегда освещаемый предмет в обманчивой соблазнительной окраске ...» [24].

      – ап. Петр: «Они, как бессловесные животные, водимые природою, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся

      – Милютин: «Она (т.е. ложная цивилизация. – Р.Б.) имеет в себе много привлекательного, особенно для легкомысленных людей и восприимчивых натур, и таким образом вводит их в заблуждение, уносит в область или несбыточных фантазий, или совсем сводит с жизненного пути в омут

      – ап. Петр: «Лучше бы им не познать пути правды, нежели познавши возвратиться назад от преданной ими святой заповеди».

      – Милютин: «... Еще не беда, что крестьянские дети, учащиеся ныне, на половину перезабудут при указанной безотрадной домашней обстановке, скорее окажется беда в том, что, если эти дети не только не забыв, но даже еще поучившись много больше, чем дает начальная школа и не будучи введены в струю здоровой жизни и направлены к ясной и практически достижимой полезной для жизни цели, пойдут не по своей дороге: тогда уже они ничего, кроме вреда, не могут внести собою в народную массу» [25]

      «Вымытая свинья идет валяться в грязи», – подводит итоги апостол Петр.

      Однако деятельную натуру городского головы явно не устраивала такая простая констатация, и он продолжал работать над созданием в Череповце таких учреждений, «от которых можно было бы пользоваться научными указаниями и хозяйственными воспособлениями к улучшению семейного и общественного быта, так, чтобы пользуясь этим, при известном руководительстве можно было сподручно населению утилизировать собственные силы и силы окружающей природы, и чтобы все это прямо могло вести к прибытку и на дворе, и в житнице, и в кармане, и тем пробудить живой интерес среди всего населения к его самодеятельности» [26].

      Такой была концепция «Северного Оксфорда» в череповецком, или в милютинском понимании.

Глава 8

«ДОМ БЕЗ КРЫШИ И ФУНДАМЕНТА»      

      В начале 20 века, так и не сумевшего подарить человечеству справедливое общество, были написаны слова, предназначенные отнюдь не для широкого чтения, поскольку объясняли суть нашего мало изменчивого бытия с откровенной и циничной простотой: «Всякое общество вправе требовать от власти, чтобы им удовлетворительно управляли. Оно вправе сказать своим управителям: «Правьте нами так, чтобы нам удобно жилось». Но бюрократия думает обыкновенно иначе и расположена отвечать на такое требование: «Нет, вы живите так, чтобы нам удобно было управлять вами, и даже платите нам хорошее жалованье, чтобы нам весело было управлять вами; если же вы чувствуете себя неловко, то в этом виноваты вы, а не мы, потому что вы не умеете приспособиться к нашему управлению, и потому что ваши потребности несовместимы с образом правления, которому мы служим органами» [1].

      Эта ироничная, носящая конфиденциальный характер записка С. Ю. Витте была опубликована в 1901 году в Германии и называлась «Самодержавие и земство». Заинтересованный этим простым до цинизма и очевидным соображением , известный историк В. О. Ключевский вписывает его в свою «Записную книжку». Ее мы и процитировали.

      Прошло сто лет, но «Самодержавие и земство» (Витте тогда был министром финансов), написанное в момент откровения, и сегодня остается актуальным в той же мере, что и в те далекие времена. Или, проще говоря, при любой общественной формации народные «потребности несовместимы с образом правления», а следовательно, согласно Сергею Юльевичу Витте, всякие революции не имеют смысла, если, конечно, общество не нуждается в чисто физическом обновлении. Лишь реформы способны, смягчая противоречия,несколько сократить разрыв между обществом и его «правлением». Но, как известно, крутых перемен бюрократия не допускает.

      В 1903 году в Петербурге выходит в свет книга череповецкого городского головы Ивана Андреевича Милютина «Основная земская единица в пределах прихода». К тому времени автору исполнилось 73 года. Он подводил итоги всем своим многолетним размышлениям на тему земства и самоуправления, в работе которого он, как представитель города, принимал самое активное участие. По его инициативе в городе была открыта учительская семинария для подготовки учителей для земских школ, сельскохозяйственная школа для распространения сельскохозяйственных знаний, особая мастерская для изготовления сельскохозяйственных орудий. Милютин считал город сердцем уезда, местом, где находили сбыт продукты земледелия и предметы сельской промышленности. Земледелие для него было основой здоровой жизни народа и государства. К самому же земству Иван Андреевич не питал никакой симпатии, считая его новинкой, заимствованной на стороне.

И. А. Милютин

      Печальная история российского земства прошла на его глазах. За 50 лет своего существования земские органы так и не смогли найти пристойного места в экономике России, хотя и существовало немало положительных примеров удивительной жизнеспособности провинциального самоуправления.

      Весной 1864 года вышло «Положение о губернских и уездных земских учреждениях». Заинтересованные в сем документе лица оценили его как очень неудачную копию со Сперанского. Но когда министр внутренних дел П. А. Валуев написал проект, в котором он предлагал привлечь выборных от земства к работе в Государственном Совете, то немедленно получил Высочайшее неодобрение от Александра П. Так земство и не получило своего высшего объединяющего распорядительного органа, как, впрочем, не было и «мелкой земской единицы», всесословной и выборной, на уровне волости. По этому поводу ходила мрачная шутка: «Земство – это здание без фундамента и крыши». И в таком виде земство просуществовало более 50 лет (1864 – 1918 г.г.).

      А между тем попытки реформировать земство не прекращались до 1917 года. Следующий министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов с одобрения императора Александра II разработал так называемый план государственных преобразований («конституцию»). Его обращение за содействием к общественным деятелям, в том числе и к земцам, было услышано, и со всех сторон посыпались письма с предложениями.

      Гласный Пермского земства В. В. Ковалевский, приславший свой «проект перестройки», вместе с оценками состояния России писал: «Трудящееся население России дошло до крайних пределов бедности:

Здание земской управы	Фельдшерский участок в Череповецком уезде

      голодовки в последнее время почти не переводятся, промышленность и торговля в несомненном упадке. Если к этому прибавить какую-то отчужденность населения от администрации, доходящую подчас до чувства ненависти, то становится понятным, что государственный организм требует неотложных и коренных мероприятий» [2].

      Однако убийство «народовольцами» Александра II застопорило движение процессов, связанных с реформами. Первые месяцы правления нового царя прошли, ради соблюдения приличий, в лавировании между «либералами» (М. Лорис-Меликов) и «реакционерами» (К. Победоносцев). И все-таки не было тогда этого безусловного деления на белых и черных, а многие государственные деятели предпочитали слыть за умеренно настроенных политиков.

      Одним из учителей будущего императора Александра III был киевский профессор Н. X. Бунге, по убеждениям либерал, сторонник М. Т. Лорис-Меликова. Профессор прочел наследнику курс финансового права, а через 30 лет, в 1891 году, он решил представить самодержцу (может быть, все еще считая его своим учеником?) своё видение обустройства России. Николай Христианович рассчитывал, что записи его попадут в руки Государя уже после его, т.е. автора, смерти, и потому озаглавил их как «Загробные заметки». По иронии судьбы Александр III «Миротворец» скончался на год ранее автора «Записок», которые по наследству перешли в распоряжение Николая И. Император посоветовал своему правительству серьезно отнестись к «загробному» документу. Министр финансов Витте читает «Заметки» с большим интересом. В то время он был весьма увлечен идеей, выражаясь его словами, дать России «такое же промышленное совершеннолетие, в какое уже вступали Соединенные Штаты в Северной Америке».

      Вот только сам Император, если и взглянул на «Записки», то с легкостью необыкновенной, а ведь в них ясно ощущалось предчувствие серьезных и близких перемен, называемых революцией. «Элементы для развития у нас социализма очень многочисленны и разнообразны, – предупреждали «Загробные заметки». – В большей части России у крестьян-земледельцев существует общинное владение, исключающее личную поземельную собственность и делающее не только владение землей очень шатким, но и каждый договор, касающийся пользования землей, лишенным твердого основания, так как на земли, отведенные в пользование, нет никакого документа. Вследствие этого наш землевладелец с одной стороны не привязывается к земле, владение которой ему и его семейству не обеспечено: землю у него по общественному приговору всегда могут отобрать, а с другой, – под влиянием общинного владения – является у крестьян убеждение, что в случае недостатка в земле Правительство обязано крестьян наделить или из своих, или из помещичьих земель. Таким образом, общинным владением и переделением в корне подрывается понятие о праве не только на землю, но и на то, что в нее положено и затрачено труда и капитала, а обязательным наделением подрывается понятие о том, что человек имеет право лишь на то, что он приобрел своим трудом» [3].

      В общинной форме владения землей социалисты видели, по выражению Бунге, «зародыш коммунистического устройства, тогда как в сущности общинное владение было последствием первобытного состояния земледелия».

      Конечно, вопрос о том, какой должна быть форма владения землей, есть вопрос весьма деликатный. И когда Бунге говорит о мерах, которые следует принять, чтобы остановить влияние «социализма в России», он начинает свои предложения с крестьянского землепользования, но предупреждает, что «дело идет не о том, чтобы предпринять коренное преобразование, а в облегчении условий для образования частной собственности». Интересно, что Бунге имел в виду, когда говорил о «коренных преобразованиях»? Что могло быть в России радикальнее, нежели «образование частной собственности» для крестьян? Прямого ответа Бунге так и не дает.

      Но вернемся к земству и отметим в нем то, чем по праву оно может гордиться – статистикой. О крестьянских хозяйствах земство в лице Российского земского движения знало почти все. Знало, писало и публиковало о землепользовании, о способе обработки земли, об аренде, об использовании наемной рабочей силы, о количестве скота, инвентаря. Данные брали из первых рук, у самих крестьян. Наряду с земледелием изучались промыслы, санитарное дело, образование. К 1894 году было обследовано около пяти миллионов крестьянских дворов, издано свыше шестисот сборников статистических данных.

      Однако состояние российского земства огорчало и восхищало его сторонников, как, впрочем, и противников. Вопрос о «мелкой земской единице» рассматривался в 1901 году московским съездом деятелей агрономической помощи местному хозяйству. Заинтересованное общество при помощи вездесущей прессы внимательно наблюдало за этим представительным и, надо сказать, уникальным для России собранием.

      На съезде выступил председатель череповецкой земской управы Н. Н. Сомов, входивший в состав редакционной комиссии. Крупный землевладелец, хорошо знавший настроение разнородного сельского населения, Николай Николаевич ратовал за всесословную крестьянскую волость, наделенную широкими юридическими правами. «И теперь, – говорил он, – волостные органы представляют мелкие общественные организации, услугами которых пользуются земские учреждения, но только организации эти являются юридически непризнанными в качестве земских организаций, а сословными: следует их сделать всесословными и возложить на них ведение простых будничных и несложных дел» [4]. Мнение Сомова разделяло большинство земцев. Специально избранная комиссия разработала положение о мелкой земской единице и представила его съезду на утверждение. Вот его первые пункты:

      1. Для того, чтобы земство могло вполне удовлетворительно выполнить лежащие на нем задачи в области экономических и, в частности, сельскохозяйственных нужд населения, по мнению съезда, является безусловно необходимым образование новой, меньшей, чем уезд, земской единицы.

      2. Мелкая единица эта должна обладать следующими основными чертами действующих земских учреждений: 1) она должна носить характер обязательности, а не быть добровольным союзом; 2) у нее должна быть точно определенная территория, на которую распространялось бы ее действие; 3) она должна иметь характер всесословный; 4) она должна пользоваться правом самообложения... «.

      Как бы ни были хороши решения Московского съезда, они носили лишь рекомендательный характер.

      Наконец, в 1903 году со своим мнением о состоянии российского земства и положении крестьян выступил череповецкий городской голова Милютин, издавший книгу «Основная земская единица в пределах прихода» (она вполне могла бы иметь солженицынский подзаголовок «Как нам обустроить Россию»). К этому времени Милютин накопил богатый опыт обустройства своего родного города и никогда не отделял его от деревни, ибо твердо был уверен, что «каждый горожанин, за самым малым исключением, есть крестьянин и по происхождению, и по духу, и по характеру, и по понятиям». И потому он открыл в городе сельскохозяйственную практическую школу-ферму для распространения агрономических знаний в уезде, выпускал на своем заводе дешевые земледельческие орудия для крестьян, выступал в печати с вопросами «благоустроения доброй жизни поселян». Размышлениям такого рода способствовали и обстоятельства личной жизни.

      80-е годы, связанные с продолжительным кризисом (1882 – 1886 гг.), сложились для Милютина не самым лучшим образом. Судоходное его предприятие заметно пошатнулось. К тому же бесконечная засуха сильно обезводила реки, и тут как тут явился, как Божье наказание, неурожай, а за ним все его последствия. Но Иван Андреевич был человеком философского склада ума, причем философия его, как он сам выражался, носила «практический» характер и позволяла ему сохранять самообладание в критических ситуациях. «...Иначе к ныне наступившему 64-му году моей жизни все нервы мои были бы давно растрепаны», – говорил он, ничуть не жалуясь. Поддерживали его и «добрые отношения ... лучших людей и друзей (...), – а ведь это в жизни большая драгоценность» [5]. Получив, можно сказать, нежданный отпуск, Милютин решил поразмыслить над своим и государственным состоянием основательно. Он берется за перо и пишет довольно объемистую книгу «Россия и Германия».

      – Страшно подумать! – сетует Милютин. – Прошло 30 лет реформ, собрано и израсходовано земством 950 миллионов рублей с 34 земских губерний и ничего из этой суммы для крестьянства не сделано, кроме ослабления его и материального, и нравственного!... [6].

      В России проблемами земледелия, то есть крестьянства, занимались и министерство, и земство. Правительство при этом полагало, что земство само решит свои главные экономические задачи: улучшит земледелие и разовьет сельскую промышленность (промыслы). За это правительство дарит земству свое невмешательство в дела провинции и думает, что это хорошо. И вот что далее говорит Милютин: «... земство, со своей стороны, думало, что если оно разрешит на деле только одни наиболее популярные и для исполнения ему сподручные части своей задачи, именно те, на которые наиболее всего напирала печать, т.е. возвысит численность школ и больниц, – все дело будет в шляпе» [7].

      И действительно, череповецкое земство неплохо справилось с этими двумя задачами. Арендовали помещения для занятий сельских школьников, наняли учителей. В больницах увеличили число врачей. Выписывали и лекарства, как выразился Милютин, «от Штоля и Шмидта». Однако решать экономические вопросы для земства было крайне затруднительно. «Земледелие и промышленность, как предметы, требующие личного сугубого внимания, опыта и особого труда, так сказать, непрерывного нянчинья, представлялись для земских управ страшным непреоборимым делом. Эти две самые жизненные отрасли (...) остались чуть ли не под единственным руководством и покровительством стадной силы – сельского схода и кабака, которому этот сход материально сделался подвластным». Милютин написал эти строки через пять лет после введения должности земского начальника, сменившего в 1899 году уездное по крестьянским делам присутствие. Он описывает мрачность существующего положения, как человек реально мыслящий, но природный его оптимизм оставляет читателю надежду. «Слава Богу, – восклицает он, – хоть теперь с учреждением института земских начальников, открывается перспектива на существенное внимание в лице лучших людей (...) к угнетенному положению сельского населения» [8]. Он надеялся, как привык надеяться всю свою долгую жизнь.

      Кое-какие достижения у земства все-таки были. Например, череповецкое земство под председательством А. Н. Попова прославило свой уезд в 1870-х годах отличным состоянием просёлочных дорог. Но уже к концу следующего десятилетия дороги вновь пришли к привычному запустению. Что же касается землепользования, то оно так и осталось без хозяина и легко превращалось в объект всевозможных спекуляций. Вот пример типичной картины из жизни селян Череповецкого уезда.

      Местный учитель собирается в город. Заходит к нему один из мужиков.

      – Я слышал, что ты в город едешь. Ради Бога, разузнай ты там, что будет с нашей земелькой.

      – Да что с ней?

      – Да, вишь ты, я за неё вот уж не плачу земству больше двадцати лет, так боюсь, чтобы всё это вдруг не взыскали и с пеней. Ведь тогда я вконец разорюсь, а то землю с торгов продадут.

      – Да почему же ты не платил?

      – Не требовали, потому и не платил.

      – Разве и окладных листов никогда тебе не присылали?

      – Вот это-то и есть, что окладных-то листов не присылают. Уж я где не побывал-то, кого и не просил-то, все чтобы брали с меня в земство-то. Вот и нынешним летом приезжал к нам из города начальник. Ну я обсказал ему все это. Сказал, что будут высылать окладные листы, а что-то вот все еще нет. Пуще бы за все года это земство с общества не взыскало. Вот теперь-то никто не знает, что я не плачу, а как все это узнают, так тут столько будет греха, что и не приведи Господи [9].

      Но удивительнее всего то, что в течение более чем тридцати лет существования череповецкого земства поразрядное исчисление земель решительно ни в чем не изменилось. Как числилась земля, предположим, под лесом, так она и продолжала числиться по инвентарной книге земства все 30 лет, хотя леса на этой земле давным-давно уже не было, а были разделанные поля, покосы, выгоны. Таким образом, стараясь удержать землю в своих руках, государство по существу ею не владело и имело о ней лишь приблизительное представление.

      Милютинская книга «Основная земская единица в пределах прихода» вышла в то время, когда в России начался жесточайший кризис (1900 – 1903 гг.), после которого страна шесть лет не могла придти в себя. Приближались войны и революции, обострялся конфликт между властью и обществом, все отчетливее слышался шум подземных толчков не таких уж далеких перемен.

Семья земского фельдшера Ф. Г. Гаврилова	Жатва

      «Основная земская единица в пределах прихода» состоит из двух частей: в первой части Милютин подводит итоги 38-летней деятельности отечественного земства, во второй, видя, что земство забуксовало в вопросах экономической жизни вверенного ему крестьянства, предлагает свое видение этой проблемы – «Схему организации всесословной земской единицы, как основы уездного земства». Иначе говоря, он создает проект устава нового землепользования. Ивану Андреевичу уже приходилось писать подобный устав. Это был Устав Волжско-Камского банка, в котором Милютин был одним из учредителей. Банк, имевший 60 филиалов, раскиданных по всей империи от Варшавы до Иркутска, успешно просуществовал до декабря 1917 года.

      Итак, в первой части своего труда Милютин обобщает 38-летний опыт земского самоуправления. В ходе государственных реформ «лучшие люди» переняли у запада и устроили у себя гласный суд, земство (кстати говоря, неплохие примеры можно было найти в Германии, США), земельно-ссудные банки, взаимное страхование жилищ, школы, больницы и другие «атрибуты цивилизации». Но экономика с трудом перестраивалась на новый лад. Росла социальная напряженность, зачатки самоуправления плохо уживались с бюрократией. В своей деятельности реформаторы, по мнению Милютина, « боялись всякого уклонения в сторону» и особенно воздействия славянофилов. А ведь те еще в 60-е годы настаивали на учреждении мелкой земской единицы, которая служила бы «основой местного земского здания», а отсюда и опорой государству. Так же, как и славянофилы, Иван Андреевич считал, что это единственно верное средство «успешно самоустроиться» и повести крестьян к «поступательному экономическому и нравственному росту». В своих поисках «благоустроения народа» Милютин обращается к назидательным урокам истории. «Когда увидим, что представляли собой ранее и где мы были, как шли по открывшемуся нам пути и куда пришли, тогда уже проще и вернее возможно будет ориентироваться с планами об улучшении жизни крестьянского населения». Вспоминает он и о величии народного духа, о том, что Россия вынесла татарское иго, длившееся 400 лет, пережила удельный период и смутное время 1612-13 годов, а потом земля русская «пошла в свой необъятный рост, расширилась от моря до моря, имея в пределах своих 130 миллионов жителей» [10].

      Не оставил Иван Андреевич без внимания и своих постоянных оппонентов – дворян. И хотя сам он за особые заслуги был пожалован в потомственные дворяне, давняя неприязнь к этому классу у него осталась.

      Точно так же, как у известного московского головы Алексеева, только тот был более принципиален и от этого «почетного звания» отказался.

      Милютина раздражал снобизм российского дворянства. Он досадовал на то, что дворянство «жило обособленной жизнью», чуждаясь занятиями торговли и промышленности. А потому в России, как и в панской Польше, торговые дела были отданы (и даже не на откуп, а задаром) иностранцам, преимущественно немцам. «Сами же мы, – пишет Милютин, – в первый период реформенной эпохи более всего подписывали векселя за немецкие изделия, оставив за собою занятия идейными задачами, а за простолюдином – роль дровосека и кухонного мужика в немецких ресторанах. Припомните, например, почтенного Клея, на Михайловской улице, который, как культурный хозяин, нажив миллион, купил виллу и уехал, а кухонный мужик его так и остался по сию пору в черном теле, с пустыми ведрами и метлой [11] В Германии же, развиваем мы мысль Милютина, из дворянина получился прекрасный коммерсант, фабрикант, инженер, сельский хозяин. Из них же вырастали и государственные, и земские деятели. И теперь Германия, пользуясь отсутствием у России «политико-экономической науки», спешит заполонить нашу страну, наши рынки своими промышленными товарами. Так на Россию набрасывается хомут, от которого избавишься далеко не сразу.

      Вот такие настроения царили в провинциальных уездах Новгородской губернии, среди которых жил, как мог, и Череповецкий уезд. Как административная единица, уезд так и не смог найти для себя удобную форму существования. Волость [12], составлявшая основу уезда, оказалась, по выражению Милютина, «учреждением искусственно склеенным», безжизненным, сложенным из шести – восьми приходов чуждых, незнакомых в большинстве друг другу жителей, проживающих на 20-30-верстном расстоянии. К тому же волость являлась юридически чересполосной, потому что по ней были разбросаны неподведомственные ей участки земли. Объединить интересы проживающих здесь людей в административно-полицейском учреждении, каковым и являлось волостное правление, практически было невозможно. Каждый выборный, отправляясь на волостной сход, знал, что волость только берёт (сборы и натуральные повинности) и ничего не дает, разве только «очередную попойку». Волостной старшина и волостной писарь не столько заведовали волостью, сколько исполняли приказания начальства. При этом содержание их целиком лежало на волости.

      Милютин предлагает в качестве мелкой административной единицы приход, представляющий собой исторически сплотившуюся группу людей, хорошо знающих друг друга и по имени, и по образу жизни, и по образу мыслей. При этом приход в пять раз меньше волости. Все «приходские», независимо от их сословной принадлежности, рождаются, крестятся, венчаются и праздники встречают вместе. И предки их лежат рядом, на одном кладбище. Для организации самоуправления, говорит Милютин, такое естественное сближение людей наиболее продуктивно. Конечно, продолжает Иван Андреевич, приходов, как административных единиц, будет гораздо больше, нежели волостей (100 – 120 приходов вместо 35-ти волостей), но зато они будут жить своей самостоятельной жизнью, руководствуясь решениями уездного земства. Иван Андреевич стоит за приход, как мелкую территориальную единицу, но вместе с тем является противником желаниям навязать приходу исключительно религиозную или благотворительно-попечительную роль.

      Как человек во всех своих начинаниях весьма последовательный, Милютин пишет проект устава нового «Сельско-приходского союза» или, как он сам назвал свой труд, «Схему организации всесословной мелкой земской единицы, как основы уездного земства». Первый его параграф выглядел так: «Образовывается в уезде начальная земская юридическая общественная единица в пределах сельской приходской территории (в числе 1000 – 1500 жит. обоего пола), под названием «Сельско-приходской союз», в который входят все живущие в нем крестьяне, а также другие сословия, имеющие оседлость в приходе или другой ценз, определённый параграфом 9. В этом параграфе говорилось, что для участия в союзно-участковых сходах требуется ценз: известный возраст, земельный надел или дом, стоимостью не менее 200-300 рублей. Вновь поселившиеся, не имеющие в приходе недвижимой собственности, но занимающиеся торгово-промышленной деятельностью должны «пребывать на данной территории не менее 2-х лет» [13].

      Суть так называемой «Схемы» определял седьмой, довольно любопытный параграф, и он тоже стоит того, чтобы прочесть его так, как он был написан, с некоторыми сокращениями. Итак, «права, обязанности и задачи совета заключаются главнейше в следующем: а) Направлять население и содействовать ему взаимно союзными силами выйти из нужды и направиться к исправному положению и сытному житью. Для осуществления сего подыскиваются сподручные средства и принимаются меры к пробуждению в населении интереса к усидчивому и более производительному труду, особенно к хорошему уходу за землей и скотом и улучшению породы последнего, к недопущению, в силу известного принципа, расточительности домохозяина, обездоливающего свою семью; сюда относятся и те отлучающиеся из дому по отхожим промыслам, которые не приносят в дом минимального заработка, б) Устройство складов семян, хлебных, травяных и других, также земледельческих орудий и т. п., содержание запасных продовольственных магазинов, в) Изыскание способов для выработки своими силами в свободное время несгораемых материалов для постройки жилищ и устройство таковых, особенно безопасных и мало истребляющих топливо печей, устройство просёлочных дорог, г) Разработка запущенных неудобных участков земли в удобные, расширение луговой площади для травосеяния, упорядочение способов пользования землей с постепенным переходом от неудобного к такому способу пользования, который окажется на опыте, хотя бы в отдельных селениях, наиболее выгодных и устраняющих общественные путы; разведение, где возможно, лесных участков, а где есть торфяники – выработку торфяного топлива, устройство прудов, запруд (...); д) Покупка земель при помощи Крестьянского банка [14] и частного кредита; меры к поощрению между населением союза производства собственных земледельческих орудий и других изделий в свободное зимнее время, чтобы через развитие в среде своей ремесел и промышленности создать практическую школу, сподручное поприще к самообразованию на почве экономическо-технической. Выписка машин через центральное земство, исключительно с русских заводов (...). е) Устройство взаимного мелкого кредита и ходатайство о поддержке его ссудным капиталом; делать займы на улучшение земледелия и скотоводства; ж) Открытие и содержание начальных, нормальных школ ; сверх того, представляя селениям и поощряя их, открывать особо свои дешевые школы грамотности, чтобы могли обучаться вместе с мальчиками и девочки» [15].

      Даже в официальном документе Иван Андреевич не может обойтись без образных сравнений, делающих понятными и доступными для сельского читателя самые сложные тексты. Вот, например, параграф 11-ый: «Отношение центра уездного земства к приходскому союзу должно выражаться, как отношение пасечника к трудящейся семье пчел, заботящегося об охранении их жизни и увеличении результатов труда их» [16]. Это чисто милютинский стиль. Язык, на котором он разговаривал как со стариками, так и с молодыми.

      И, наконец, о том, как приходы собираются в уезд. «Центральное уездное собрание гласных организуется так: всех гласных в земском собрании назначается примерно 40, именно: от приходских союзов 24, от дворянского сословия 6, от землевладельцев разных сословий 7 и от города 3. Критерием для определения числа гласных последних трёх групп должна служить относительная сумма платимых земству и союзам налогов» [17]. И вот так подробно на десяти страницах и в 14 пунктах Иван Андреевич представляет свою программу, свой взгляд на состояние России, «убогой и могучей . Эту программу он писал для тех, кого хорошо знал, с кем гонял скот в Питер и баржи с хлебом. Он спешил опубликовать свой проект, потому что хотел при жизни своей увидеть сограждан хорошо обустроенными.

      Один из экземпляров этой книги хранит дарственное посвящение, написанное рукою Милютина: «Душевно почитаемому ревнителю государственной правды и народного благоустроения Сергею Васильевичу Рухлову почтительно подносит автор. 12 марта 1903 года». Кстати сказать, член Государственного совета СВ. Рухлов содействовал Милютину в его хлопотах по проведению железной дороги через Череповец, за что и был удостоен звания почетного гражданина города Череповца. Его ответная телеграмма, направленная Милютину, была весьма достойна: «Сердечно благодарю Череповецкую Городскую Думу и Вас за лестное для меня внимание к моим посильным трудам на пользу родного Севера. Дай Бог, чтобы забытый край между Петербургом и Вяткой скорей услыхал свист паровоза и вернул свое историческое прошлое значение».

      А Россия – вот она, рядом: в том приходе, в той деревне, что спряталась за рекой, против твоего дома ждет не дождется лучших времен.

      P.S. Когда монархия рухнула, Временное правительство, чувствуя свое довольно некрепкое существование, искало союзника в земстве. И,

Полевые работы в Череповецком уезде

      Возможно, было право: чутье подсказывало. Но для проверки правильности своего выбора у него времени не хватило. С рабоче-крестьянской властью земство, в том числе и земство Череповца, не сотрудничало. К лету 1918 года оно было упразднено Советской властью, как опора городской и сельской буржуазии.

Глава 9

КАК ИВАН АНДРЕЕВИЧ ЗАВЯЗАЛ КРЕПКИЙ ТРАНСПОРТНЫЙ УЗЕЛ

Чем важнее вопрос, чем шире охватываются
им государственно – экономические интересы,
тем более естественно затрагиваются
им интересы частные и тем, следовательно,
усложняется и самая возможность успешного
разрешения таких вопросов.
И. Милютин.
О направлении сибирской железной дороги» [1]  

      Знаете, какие строки из публицистики Милютина, нам кажется, говорят о нем, о его характере более всего? Вот они:

      «Я не мог выносить тогда бесконечного и безрезультатного словоговорения в ученых обществах, не понимая неизбежности этого, взял да и построил, будучи нравственно поддержанный К. Н. Посьетом, три брига в 400, 500 и 600 тонн каждый; это сделал для того, чтобы узнать судостроение и мореплавание на деле». «Россия и Германия» [2].

      В каждой строчке виден милютинский характер: решительность и размах, свобода и жизнерадостность. Вот так: чтобы показать возможность создания морского торгового флота в России, «взял, да и построил» в самой глубине России такой не очень-то грамотный, русский мужичок, немного поучившийся в уездном училище. Случилось это в самом конце шестидесятых годов. И не сразу. А съездил сначала вместе со своей старшей дочерью Марией, сослужившей ему службу в качестве переводчицы, в «заграницу» – Англию, Данию, Голландию, Германию. Посмотрел, как люди делают, и завел у себя примерно такие же порядки, с поправками на местные, так сказать, условия.

      Возведение городского дока для строительства кораблей началось в 1868 году на деньги Ивана Андреевича, но с условием возврата затраченного капитала из будущих доходов этого сооружения. В устье реки Ягорбы поставили шлюзовую камеру, а чуть выше, там, где Ягорба текла параллельно Шексне, соорудили плотину, мимо которой направили обводной канал. Между шлюзом и плотиной организовалось широкое пространство, где и расположился громадный сухой док, названный в честь Великого Князя Алексея Александровича – Алексеевским. Исполнительные сметы и чертежи составил инженер Каргопольцев.

      Док состоял из трех частей: 1) ремонтный на шесть больших пароходов, 2) судостроительный на 25 судов крупного водоизмещения и 3) зимовник на 60 судов типа волжских барж, полулодок и мариинок. Все эти части соединялись между собой посредством шлюзовых ворот. Грунт, вынутый из котлованов, уложили в дорогу, соединявшую шекснинскую пристань с городом, – получилось аккуратно и экономно. Для создания необходимой судовой команды, одновременно с постройкой дока, Иван Андреевич поднимает вопрос об открытии в Череповце технического училища, которое и открывается им на свои средства в 1869 году. Городская Дума, тем временем, составила правила и условия для входа судов и пароходов с расписанием цен за обсушку и зимовку судов и отправила их на рассмотрение новгородского губернатора. А тот, в свою очередь, в связи с новостью дела представил правила министру внутренних дел.

      Для строительства морских кораблей , о которых Иван Андреевич думал еще за границей, собрался народ опытный, в основном из андогских судовых плотников. Начальствовал над ними известный корабел Цешь.

      «В конце 1868 года, – это уже пишет секретарь Милютина Федор Кадобнов, – на своей судостроительной верфи была осуществлена Иваном Андреевичем идея открытия русского общества торгового мореплавания постройкою трех деревянных судов: 2-х шхун «Великий Князь Алексей» и «Царское

Великий Князь Алексей Александрович (1850 – 1908)	Док

      село» и брига «Шексна». Первое из них было спущено на воду в присутствии Его Императорского Высочества Великого Князя Алексея Александровича при посещении Им г. Череповца в 1870 году. Шхуна эта по прибытии в Петербург была поставлена у дворцовой набережной и удостоилась посещения Высочайших Особ и высокопоставленных лиц и обратила на себя внимание столичных жителей» [3].

      В истории нашего города это событие надо отнести к явлению совершенно выдающемуся. Для черепан большие морские корабли не были диковинкой. Они не раз видели их идущими вниз по Шексне из Петербурга в Астрахань. Но чтобы в Череповце строили морские суда! Это было событие.

      В 1872 году все три корабля были выведены в Балтику, где финские специалисты вооружили их парусами. О дальнейшей их судьбе мы узнаем от самого Ивана Андреевича:

К титульной странице
Вперед
Назад