Родилась в 41-м году, в июле. Отца не помню. Осенью он уже погиб под Ленинградом... Два класса училась в Воздвиженье. Валерик, наверное, пять кончил. Потом случилась эта беда с мамой. Я жила у тети, Марии Михайловны, маминой сестры, в Куйбышеве. Она была учительницей, награждена была орденом Ленина, работала в женской школе, в которой и я училась, преподавала в начальных классах. Жила я в Куйбышеве три года, мама пришла, и мы с ней уехали в 1953 году. Пожили у крестной, пришло извещение, что маме дали работу в Уломском (ныне Череповецком - А. А.) районе, в деревне Шеино, воспитателем дошкольного детского дома. Я училась в школе с пятого по десятый класс. Потом сразу после экзаменов уехала в Череповец, работала на фанерно-мебельном комбинате. Мама ко мне приехала, и мы с мамой до последних лет... (Клавдия Михайловна скончалась и похоронена в Череповце в 1977 г. - А. А.) Я была в рабочей должности. Сначала на основном производстве год, потом перешла в цех по приготовлению смол, там с 1959 по 1977 год. Окончила Сокольский целлюлозно-бумажный техникум. По сменам работать уже не могла, ушла. До пенсии работала в проектном институте на должности инженера-конструктора, разрабатывали документацию для строительства промышленных объектов. Еще на фанерном мы с мамой получили квартиру. Вышла замуж. Муж кончал политехнический институт. Две дочки у нас. Старшая окончила фармацевтическое училище в Ленинграде, младшая - наше медицинское. Сейчас обе учатся в институте. Младшая: движения, голову, руки положит - мама, моя мама! По характеру - тоже она. Сейчас у них по дочке, одна учится в восьмом классе, другая во втором.
Расставание с Валериком я плохо помню. Занималась этими делами тетя, Мария Михайловна. Сначала Валерика отвезла (в Вологду, в Октябрьский детский дом), потом мы с ней поехали в Куйбышев. А известила ее о нашей беде крестная Аскалиета Алексеевна.
В деревне Перхурьево было семь домов. Коля Дворников, сосед, играл на гармошке. Аля у мамы работала на дворе, нас постарше. Я приезжаю к ней (теперь уже не езжу), так все что-нибудь вспомнит, у нее в памяти осталось так ярко! Воспитательница Антонина Ивановна Сонина тоже в Крыму живет. Всем хотелось бы встретиться, увидеться. Галина Васильевна Папина, не знаю, где живет. Ее двоюродная сестра Капа, отчества не знаю, ее брат Игорь - всего-то ровесников наших было. Мама без выходных, без отпусков, с крестной-нянечкой мы и жили.
Валериком его было не назвать, все Ляля, Ляля. В деревне все звали его так. Все мурлыкал, мурлыкал. Конечно, он отличался от нас всех. Фантазией. Праздники были, елки, игрушки. Все он сочинял, придумывал, изобретал.
Ох, вы меня! Все всколыхнулось (плачет - А.А.). Знаете, детства-то не было! Детства-то не было!
Было у нас с Валериком по любимой козе. Одна серая, это Валерика. А у меня белая. У него была Симка, у меня Розка. Молоко надо чтобы от своих коз было. Мне от своей, ему от его козы.
Он ведь очень серьезный у нас был, не по возрасту. Думаете, он часто с нами поиграет? Нет, не часто. Все читал. В Ленинград поехал уже в очках. А я, девчонка, была поменьше, не такая серьезная. То играли в художественную мастерскую, кошка у нас была директором. Рисовал он очень хорошо, почему-то цветы. Крестная до самой смерти рисунки его берегла. Изучали край. Ходили по речкам около деревни Перхурьево, пока Валерику не надоело.
Ходили в детдом детей лечить. Чесноком. Это запомнилось. Услышали: мама идет. Как ветром унесло!
Валерик меня очень любил, и я его любила, но судьба в детские годы уже разлучила. Мы к нему с тетей Марусей приезжали каждый год из Куйбышева, пока он не уехал в Ленинград. К маме, и к нему. Валерик одно твердил: как хорошо, что ты не в детдоме. А я (уж когда мамы не стало) говорю: хорошо, что ты в детдоме был. Мне тяжело у тети было жить. Педагог, но тяжело было с ней. Конечно, я ей благодарна.
Из-за мамы мы ездили с тетей в Москву не один раз. В Президиум Верховного Совета СССР. Оттуда нам и письмо летом 1953 года пришло в Куйбышев: такого-то, такая-то освобождена. Первый год никуда не попали, второй год тетя Маруся попала на прием. Ворошилов принимал или его секретарь, не помню. Письма писали Сталину. Ответы были, но тетя Маруся не очень меня посвящала. Последнее письмо принесли, когда мы уже спали, ночью. Самый счастливый наступил день... Я ходила в лагерь при школе. Пришла - мама дома. Слезы...
Конечно, говорили про тюрьму. Женщины, с которыми она там была, приезжали и в Улому, и в Череповец. Поскольку мама к труду относилась добросовестно, она там заведовала прачечной.
Третья сестра, тетя Таня, тоже в Куйбышеве жила. Когда я приехала, она уже не работала, а была медицинским работником. У ее сына Толи тоже несчастье было, тоже ездила в Москву. В трюме провез мешок картошки, капитаном был. И - хватило! Тоже удачно съездила. Этого Толи сын, Саша, приезжал из Куйбышева на день рождения На-таши, а вскоре Валерия не стало. И у меня было предчувствие: надо съездить. И все не получалось. Туда-сюда, внучку в школу, внучку на танцы. А мама была, помогала, все хорошее у детей - от нее. Мама была мне как подружка, все, что я переживала, все она знала. Мама была требовательной. Но конфликтов, я думаю, у нее не было, потому что мама не любила их. И мы не ругались никогда, если попросту сказать. Мама скромная была, но разговорчивая. Не то что будет сидеть, рта не закроет, но только по делу. Волосы забирала, в беретике ходила, фотография правдивая. И беретик набочок! Глаза се-рые. У Валерика черные.
К детдому нас не подпускала (смеется - А.А.). Заезжают ко мне все время бывшие работники. Ольга Оськина на кухне работала. Иди, мол, Галя, компотика налью. Нет-нет. Если мама увидит, что я компотик выпью, это будет буря. А та запросто, остался, так иди, налью. Где кончала школу, я езжу в ту деревню каждый год, маму все простые люди помнят.
Когда про Валерика начинались передачи, читали статьи, мы с мамой плакали. Она говорила: как можно без конца твердить, твердить! Это очень больно. Вы уж меня извините (плачет - А.А.) Это все заново пережить... Валерик в Ленинград когда уехал, приезжал к нам с мамой на каникулы. Мама к нему ездила. Я пока училась, не ездила. Не на что было ездить. Когда работать начала, не один раз в год ездила. Встречали они очень хорошо. Я кончала десятый класс, у них свадьба была. Первую встречу с Наташей лучше не вспоминать, она росла, считай, в столице, а я сельская девчонка. Я не приняла ее. Потом стала ездить, Наташа встречала очень хорошо. Кухня у нее не основное, стол - не самое главное. В Ленинграде можно было угощать раньше, а мы не привыкли к разносолам. Наташа письма писала, звонила, была связующим звеном, потому что я писать не люблю, а Валерику некогда было, весь в работе. Она, конечно, побойчее его. К нам в Череповец приезжали всегда вместе. В Перхурьеве я с ними не бывала.
Бывала в Ленинграде на концертах, Валерик приглашал. В Москве не бывала.
- У вас есть приглашение на концерты фестиваля памяти Валерия Александровича?
- Не надо приглашать. Сами возьмем билеты и пойдем, дочка уже заказала всем.
- А если объявят, что на концерте присутствует сестра автора?
- Не люблю я! Валерик такого не любил. Все время меня оберегал, чтобы никто не беспокоил.
- Все равно надо быть готовой. Увидят, узнают, объявят...
- Ну, так я заплачу, и все...
- Телевидение к вам часто ходит?
- Нет, один раз приходили. Забрали, что лучшее было, фотографию мамы с Валериком, единственную. Валерик говорил, чтобы корреспонденты не надоедали. Начнут крутить-вертеть. Ты скажешь, а тебе зададут вопрос по-другому. Если я разволнуюсь, заплачу. Сегодня ночь не спала. Валерик так говорил, вот его не стало, мне придется что-то говорить. А ведь он был очень простой, скромный. Он для меня брат и все. Мне безразлично, знаменитый он или не знаменитый. Я все равно его так же любила бы, может, еще и больше.
- Вас у родителей двое было?
- Был еще один сын. Я к маме не лезла, потому что знала: ей это тяжело. Только в Куйбышеве узнала о том брате. Сказали, что был очень умный, в пять лет решал задачи. С Толей, маминым племянником, они были ровесники. Умер рано. На фотокарточке маленький, с лопаткой стоит...
Мы не честолюбивые, поэтому я воспринимала его музыку как его работу. Гордость в душе была, но работа и работа. Так же и мама. Когда он получил первую премию (Государственная премия РСФСР имени Глинки - А. А.), он нам не сказал, мы узнали из газеты...
Если сейчас что-то хорошее, так это - изобилие... Когда нельзя ничего купить! А музыку какую нагнетают! Елена воспитывается на этой музыке. Слышит хорошую му-
зыку, плачет, воспринимает, чувствует. Но все равно больше живет в этой, где бум-бум-бум... Телевизор уже не смотрим. Нечего смотреть. Убивают и убивают, а зла и так через край. На концерт попасть - проблема: вдвоем пойти - пенсию отдать, а вынесешь оттуда - ничего. Я все время задумываюсь: а новое поколение что берет? Правильно, мы недоедали, было такое, но все равно любовь к человеку и доброта были. Доброта теперь... не положительная черта. Детям не прививаем добро. Мне шестьдесят, а учитель для меня святое. В Воздвиженье нас учила Александра Дмитриевна. Черты лица слились, но как учительницу помню. Об Ульянове и говорить нечего, завуч, в старших классах историю вел, Николай Михайлович...
Да, с Валериком вот как судьба распорядилась. Приезжали, в детдоме он все один, все один. Учился в консерватории, приезжал с другом, Никитиным. Потом, спрашивала у Наташи, нет, не дружат, разные судьбы. Хорошо, Валерика Наташа так поддержала. Наташа для него правая рука, помощница в делах...
* * *
Галина Александровна Смелова (Гаврилина) любезно предложила для публикации автограф Клавдии Михайловны Гаврилиной - биографию, датированную 1947 годом, на двух листах школьной тетради.
* * *
«Автобиография Гаврилиной Клавдии Михайловны.
Родилась в селе Старая Майна Куйбышевской обл. в семье крестьянина средняка в 1903 г. Имея на своем иждивении шесть человек детей нетрудоспособных, отец вынужден был прирабатывать, а потому находился на службе биржевого приказчика, обрабатывая одновременно и землю вместе с семьей своего брата, так как лошади в х-ве не было - пала. С пяти лет лишилась матери и воспитывалась под наблюдением тетушки, жившей у нас после смерти матери. После окончания начальной школы с трудом удалось поступить в гимназию в г. Ставрополь (Ставрополь-на-Волге, ныне - Тольятти - А. А.) где проучившись три года перехожу в школу 2-й ступени, организованную к тому времени на родине в селе Старой-Майне, курс обучения которой закончила в 1921 году. Сразу после окончания школы в 1921 г. Поволжье постигает стихийное бедствие - голод и я вместе с Старо-Майнским дошкольным дет. домом по назначению Мелекесского уоно командируюсь в качестве воспитателя в г. Вологду, где и начинается мой трудовой путь. С 1921 г. августа месяца работала воспитателем приемника распределителя для детей Поволжья по 6.10.1921 г. С 6.10.1921 г. Вологодское губоно направляет нас в Верх-Кокшеньгу Тотемский уезд, здесь работаю воспитателем по 1922 г. 15.9. В 1922 г. Верх-кокшеньгский дет. дом ликвидируется - направляется в г. Тотьму, где я согласно личного заявления оставляю работу - начала тянуть родина и уезжаю на Волгу. Голод на родине давал себя чувствовать. Привязанность к делу, ребятам и остаток голодовки меня обратно после двух м-ев вернули в г. Вологду, где по возвращении в 1923 г. 19.1. поступаю я воспитателем в дошкольный детский дом имени Некрасова, работаю здесь по 30.7.1929 год - до момента перевода д/д в г. Кадников Сокольского р-она В 1929 г. 30.7. вместе с д/ д я еду в г. Кадников и работаю в детском городке в дошкольном отделении по март м-п 1937 г. старшим воспитателем. С 5.3.1937 г. по приказу Севоблоно назначена заведующей дошкольным дет. домом, выделившимся в самостоятельную единицу из детского городка в городе Кадникове, здесь работаю по 5.2.1940 г. С 5.2.1940 г. переведена для
налаживания работы в Кадниковский школьный дет. дом № 1 директором, где работаю по 1941 г. - 17.1. Перевод произведен по приказу Волоблоно. С 1941 г. - 17.1. Вологодским областным отделением народного образования переведена в Кубеноозерский р-он, где и работаю до настоящего времени директором Кубено-озерского дошкольного дет. дома.
30.3.1947 г. Гаврилина».
После концерта в музыкальном училище я пошел за сцену, спрашивая у встречных, где же тут скрылся только что выступавший Эдуард Хиль. Отмахивались, но неповторимый голос певца выдал его, включенная видеокамера записала его диалог с кем-то из зрителей до того момента, пока я сам к нему не подошел.
Э. Хиль: - Я приравниваю наш шоу-бизнес к наркотикам, может, он хуже, чем наркотики! - Голос: - Не-е-ет! Э. Хиль: - Что - нет? С утра до вечера все эти клипы... От наркотиков сейчас уже в Америке делают вам инъекцию, дают вам сахар, и вы получаете удовольствие.
А. А. : - Эдуард! На два-три слова! - Я хочу сказать комплимент, если примете. Какой же вы Хиль, если вы - богатырь?!
Э. Хиль: - Богатырь? Я разве богатырь?
А. А. : - В смысле голоса - богатырь.
Э. Хиль: - А! Музыка такая. Это не я! Знаете, музыка, которая нравится, она с человеком делает чудеса. Человек как бы перевоплощается. Может стать любым: хорошим, плохим, веселым, радостным, трагедийным. Музыка Валерия Алексаныча приемлема для любой страны, не только для России. Я уверен, сыграй ее в Нью-Йорке, в Берлине, где угодно, везде так пройдут эти концерты!
А. А.: - Публика наша вам понравилась?
Э. Хиль: - Как сказать! Вначале, это касается всех концертов, даже когда я приезжал с песенными концертами, вначале как отмороженные сидят, думают: а не обманывают ли нас? А потом, постепенно-постепенно, входят в нужное состояние. Понимают, что их не обманывают, что, наоборот, хотят их просветить, хотят им подарить добро, и люди отвечают сердцем...
А. А. : - Спасибо...