Стр. 25.
Л. А. ГОЛУБЕВА
СЛАВЯНСКИЕ ПАМЯТНИКИ НА БЕЛОМ ОЗЕРЕ
«Область Белого озера мало изучена в археологическом отношении» — это замечание археолога П. А. Сухова [1] [П. А. Сухов. Славянское городище IX—X вв. в южном Белозерье. МИ А, № 6, 1941, стр. 89.], сделанное в 1941 году, к сожалению, не потеряло своего значения и в настоящее время. До сих пор древности славян и их предшественников в Вологодской области изучены слабо. Лишь небольшая часть районов подвергалась археологическим разведкам, раскопаны же считанные единицы памятников. Большие и интересные материалы, собранные местными краеведами, главным образом, благодаря инициативе работников Череповецкого музея, хранятся в его фондах неизданными.
Археологические памятники первой половины I тысячелетия на территории Белозерского края почти не изучены. Мы знаем, что в верховьях Волги и ниже впадения в Волгу Шексны (Березняки) известны памятники дьяковской культуры.
Есть они и в пределах Вологодской области. Укажем на раскопанное М. Е. Арсаковой в 1926 году поселение на реке Молоте близ станции Пеставо [2] [М. Е. Арсакова. Древний человек и поселения края. Сб. Череповецкий округ, Череповец, 1929, стр. 346.] (инвентарь хранится в Череповецком музее). По данным краеведа Т. И. Осьмчнского, городища дьяковского типа обнаружены на Мологе у д. Бутырки, в устье реки Кудаш и у реки Илец, а также в нижнем течении реки Шексны у д. Борочек [3] [Т. И. Осьминский. Очерки по истории Белозерского края. Рукопись хранится в архиве Череповецкого музея.]. Грузики дьяковского типа найдены и в верхнем течении Шексны, у села
Стр. 26.
Рис. 1. План построек Белоозера на уровне горизонта середины XII в. (римскими цифрами обозначены номера раскопов).Стр. 27.
Крохино при случайных сборах и в пахотном слое городища древнего Белоозера.
Принадлежность ранней дьяковской культуры древним финно-угорским племенам не вызывает сомнений. Городища этой культуры, обнаруженные как на территории Вологодской области, так и далее на северо-запад, к озерам Ладожскому и Онежскому, вероятнее всего отнести к предкам веси.
По словам начальной летописи «Первии населници в Новегороде словяне... на Белеозере весь»; других предшественников славян в Белозерье мы не знаем. В топонимике Белозерского края, как это убедительно показал в своей работе А. И. Попов, нашел яркое отражение финно-угорский языковый элемент, являющийся более древним, чем славянский [4] [А. И. Попов. Топонимика Белозерского края. Уч. зап. ЛГУ. Серия востоковедческих наук, вып. 2, Л., 1948, стр. 167.]. Главным этническим компонентом в этой финно-угорской среде была весь, сохранившая память о себе в таких названиях, как Арбужевесь, Весьегонск, Луковесь, Череповесь и др.
Трудно поверить, чтобы эти древнейшие насельники Белозерья явились сюда только в конце I тысячелетия — начале II тысячелетия из своей «метрополии» [5] [Д. В. Бубрих. О двух этнических элементах в составе карельского народа. Уч. зап. ЛГУ. Серия востоковедческих наук, вып. 2, Л., 1948, стр. 120.], области между Волховым и Свирью, где в среде местных племен сохранялось с глубокой древности само название вэпс’а, отождествленное лингвистами с весью. Ведь в это время им пришлось бы столкнуться с чрезвычайно сильной славянской струей и из предшественников славян в процессе освоения края превратиться только в их современников, что противоречит как историческим, так и топонимическим данным.
Поэтому, несмотря на то, что памятники VI—VIII веков в Белозерье неизвестны и мы лишены возможности с достоверностью установить связь между населением городищ дьяковской культуры и позднейшей весью (остававшейся до последнего времени археологической загадкой), можно думать, что появление веси в этом крае опережает славян на несколько столетий. К сожалению, лингвисты не могут в данном случае облегчить историкам решение задачи, когда, с какого времени начинает вторгаться в эту финскую среду славянский элемент.
Стр. 28.
Письменные источники не упоминают славян на Белом озере ранее IX века. Мы не располагаем в настоящее время такими археологическими данными, которые позволили бы удревнить эту дату. Славянское население проникало в Белозерье из области как новгородских славян, так и кривичей. Основное движение шло с северо-запада, по рекам Чагодоще, Суде, Мологе и Шексне.
Однако А. А. Спицын указывал, что оно могло направляться и с юга, с реки Мсты и из озерного района, усеянного курганами в XI—XII вв. Это движение шло на Кобожу и Песь, а отсюда на Лидь, где курганы обнаружены в районе погоста Вельского, а также на реке Колпь. Плодородные земля по реке Суде особенно привлекали к ней славянское население, по словам А. А. Спицына, основательно освоившего ее район еще в XI в. [6] [А. А Спицын. Задачи археологических исследований по линии Вытегра — Бежецк. Рукопись. Архив ЛОИА, № 2693, 11 августа 1926 г.]. Наиболее ранними памятниками славянского населения являются сопки по Чагодоще, Мологе и Суде [7] [Н. Н. Чернягин. Длинные курганы и сопки. МИА, № 6, 1941, стр. 96, 129—130 и карта.].
Однако в нижнем течении этих рек сопок очень мало. В верховьях Шексны и по берегам Белого озера сопок почти нет, что, по справедливому замечанию П. А. Сухова, говорит о том, что эта область была занята славянами уже тогда, когда обычай возводить сопки сменился другой погребальной обрядностью. Сопки нижнего течения Чагодощи, Суды и Мологи изучены недостаточно, но пока нет еще оснований пересматривать наиболее вероятную, позднюю их дату (главным образом IX—X века). Опубликованные сведения о курганах, жальниках и могильниках за редчайшим исключением содержат лишь описания внешнего вида памятника и тем самым дают недостаточный материал для исторических выводов [8] [И. Романцев. О курганах, городищах и жальниках Новгородской области. Новгород, 1911. А. В. Успенская, М. Фехнер. Указатель к карте курганов в кн. «Очерки по истории русской деревни X—XIII вв.». Труды ГИМ, в. 32, М., 1956, раздел III, № 172 б—182, стр. 194—195.].
Можно отметить, что курганы и жальники сосредоточены преимущественно в южной и западной частях Вологодской области (Устюженский, Бабаевский районы).
Здесь находятся большие группы их, содержащие более
Стр. 29.
чем по сотне насыпей. Здесь же обнаружены и самые ранние из известных курганов с трупосожжениями и курганы с диргемами X в. Таковы курганы в нижнем течении Мологи у станции Пестово. Более поздние курганы в этих же группах относятся к XI веку [9] [А. А. Спицын. Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. ЗОРСА, т. IX, в. 1 и 2 н. с. Спб., 1897, стр. 246. М. Е. Арсакова. Отчет о раскопках в Устюженском уезде в 1926 г. Архив ЛОИИМК, 175, 17/1926.].
Следы погребений с трупосожжениями имеются и в большой курганной группе (более 100 насыпей) у д. Степанова, Бабаевского района, раскопанной А. В. Никитиным в 1958 году. Другие погребения в этой же группе относятся, судя по найденным западноевропейским монетам, к XI— XII векам [10] [А. В. Н и к и т и н. Памятники древности рассказывают. Газета «Красный север» от 5 октября 1958 г.]. X веком можно датировать курган у д. Луковец (на Шексне, ниже впадения р. Суды), раскопанный в 1926 году [11] [Вещи хранятся в Череповецком музее (инв. 653/154).]. В кургане был найден длинный листовидный втульчатый наконечник копья и двушипный наконечник стрелы на массивном черешке. Копье аналогично найденному Я. В. Станкевич копью из кургана № 4 (1898 г.) Михайловского могильника [12] [Я. В. Станкевич. К вопросу об этническом составе населения Ярославского Поволжья в IX—X вв. МИА, 6, 1941, табл. VI, 4.]; наконечник стрелы подобен найденному в сопке Велеша у старой Ладоги [13] [Н. Н. Чернягин. Ук соч., табл. IX, 7.].
Пестовские курганы X—XII веков на реке Мологе, изучавшиеся в 1844 году Г. Ушаковым, а в 1925—26 гг. В. И. Равдоникасом, Б. Кирилловым и М. Е. Арсаковой, представляют в основном захоронения кривичей. Все погребения ориентированы головой на запад, вещей в них немного. Примечательно отсутствие в погребальном инвентаре шумящих привесок и зооморфных украшений [14] [Г. Ушаков. Дневник разрытия курганов в Устюженском уезде. Спб. Ведомости, 1844, №№ 262, 263; В. И. Равдоникас. Отчет о раскопках в Устюженском уезде Череповецкой губ. в 1925. Рукопись. Дело № 189/213. Архив ЛОИА; Б. Кириллов. Отчет об археологических раскопках в Устюженском уезде Череповецкой губ. в 1925 г Дело № 190/214. Архив ЛОИА; М. Е. Ар саков а. Отчет о раскопках Пестовской курганной группы в 1926 году. Рукопись. Дело № 117/175, 1926 г. Архив ЛОИА.].
Курганы по реке Суде, относящиеся к этому же времени, отличаются обилием вещей при погребенных и большим количеством подвесок в виде уточек, коньков, шумящих укра-
Стр. 30.
шений. Это обстоятельство, а также то, что в курганах по Суде, открытых в 1894 году А. В. Паниным, костяки лежали головой на юг, заставило А. А. Спицына признать за этой культурой мерянский характер. Однако правильнее считать, что А. В. Паниным были открыты погребения веси [15] [А. А. Спицын. Курганы Белозерского уезда. ЗОРСА, вып. 1 и 2 н. с. СПб. 1896, стр. 160—162.].
При разведках по рекам Колпи и Суде в 1929 году В. И. Равдоникасом и Г. П. Гроздиловым обнаружено несколько групп жальников и курганов; некоторые из них (у селений Крестовая, Бережок, Пожарищи) были раскопаны. Результаты раскопок в отчете не приводятся [16] [Г. П. Гроздилов. Отчет о летних работах в Череповецком округе в 1929 г. Рукопись, архив ЛОИА, 126, № 20/1929.]. В. И. Равдоникас в одной из своих работ датирует курганы по реке Суде XI—XII веками [17] [W. Raudоnikas. Die Normannen der Wikinger Zeit und das Ladogaqebiet. Stockholm, 1930, стр. 124.]. В уже упоминавшемся отчете Г. П. Гроздилов сообщает, что во время разведки по Шексне от Череповца до Ольхово, а затем по рекам Колоденке, Уломе, Мологе им были встречены могильники без всяких внешних признаков. Есть сведения о таких могильниках и в южной части Череповецкого района. Очень вероятно, что они оставлены весью. К сожалению, памятники эти не изучены, не датированы. Неясна и их топография в отношении к расположению славянских памятников.
Ничтожное количество раскопанных курганов и отсутствие публикаций чрезвычайно затрудняют задачу выявления древнейших следов славянской колонизации в среднем и верхнем течении Шексны. В 1939 году П. А. Суховым было открыто поселение IX—X веков у д. Городище, Кирилловского района, в 6 километрах к западу от пристани Горицы на Шексне, названное им славянским [18] [П. А. Сухов. Славянское городище IX—X вв. в южном Белозерье, МИА, 6, 1941, стр. 90.].
Вся керамика, найденная в культурном слое этого поселения, представляла собой обломки лепных от руки, слабо профилированных горшков из грубой, плохо промешанной глины с примесью дресвы. Среди различных видов орнамента, нанесенного перевитой веревочкой и другим способом, П. А. Сухов выделил орнамент, выполненный гребенчатым штампом в виде строенных вертикальных отпечатков. Он признал его местной белозерской особенностью славянской
Стр. 31.
керамики и датировал последнюю IX—X веками. Я. В. Станкевич в уже упоминавшейся работе указала, что такой орнамент встречается и на горшках из Михайловского могильника. Она полагала, что в Ярославское Поволжье эта керамика проникла с северо-запада, из Новгородской земли и Белозерья, вместе с первыми славянскими поселенцами [19] [Я. В. Станкевич. К вопросу об этническом составе населения Ярославского Поволжья в IX—X вв., стр. 83.]. П. Н. Третьяков придерживается того же мнения [20] [П. Н. Третьяков. Северные восточнославянские племена. М, 1953, стр. 45.]. Лепная керамика, сходная с описанной П. А. Суховым, без орнамента и с орнаментом в виде глубоких нарезок была обнаружена в 1950 году М. В. Фехнер при раскопках городища «Федосьин городок» выше пристани Горицы. Аналогичная керамика найдена тогда же на берегу Шеконы, близ Горицкого монастыря, и на пашне у городища «Никитский городок» [21] [М. В. Фехнер. Материалы к археологической карте Белозерского и Кирилловского районов Вологодской области Труды ГИМ, вып. XXII, М., 1953, стр. 133.].
Позднейшие исследователи указывали, что грубая лепная посуда баночной формы найдена также в древнейших слоях Суздаля и Владимира [22] [Н. Н. Воронин. Раскопки в Ярославле. МИА, № 11 М. 1946, стр. 186. Он же. Из ранней истории Владимира и его округи. С.А. № 4, 1959, стр. 75-78.]. Е. И. Горюнова называет эту посуду «мерянской» в широком смысле слова и выводит ее из Прикамья [23] [Е. И. Горюнова. Мерянский могильник на Рыбинском море. КСИИМК, в. 54, 1954, стр. 159; ее же. К истории городов Северо-восточной Руси. КСИИМК, вып. 59, 1955, стр. 19.].
Следует согласиться с тем, что основная часть лепной керамики Белозерья с ее необычайной орнаментацией твердым гребенчатым штампом, неизвестной на коренных славянских территориях, действительно может быть связана с местным угро-финским населением — а именно с весью. Особенное богатство орнамента такого рода наблюдалось на лепной керамике Белоозера.
Еще в 1929 году В. И. Равдоникас, производя разведывательные раскопки на городище «Старый город», на правом берегу р. Шексны у ее истоков из Белого озера, близ с. Крохино, обнаружил там керамику, которую он отнес к X—XII векам, и костяные односторонние гребни, а в нижней части культурного слоя — остатки деревянных построек.
Стр. 32.
Работами Белозерской археологической экспедиции, начиная с 1949 года, ранний культурный слой X в. был прослежен на значительной площади древнего поселения и тщательно изучен [24] [Л. А. Голубева. Древнее Белоозеро. КСИИМК, вып. XL, 1951, стр. 37—40 а также отчеты о раскопках за указанные годы в архиве ИА АН СССР.]. Этот слой лежит на материке и представляет собой явные доказательства существования летописного Белоозера на южном берегу озера в X в. Здесь найдены нижние венцы рубленных в обло больших домов с остатками пола и печей-каменок, настилы, следы железоделательного производства. Слой хорошо датируется стеклянными бусами-лимонками, круглыми полосатыми и мелкими позолоченными бусами, односторонними гребнями в футлярах, костяными пряслицами, точеными на токарном станке, стрелами костяными двушипными — находками, хорошо известными из нижних слоев Старой Ладоги и Новгорода. Так же, как и в Новгороде, здесь найдена скорлупа привозных грецких орехов, совершенно не встречающаяся в более поздних, верхних слоях. Слой богат изделиями из дерева и бересты. На днище одного туеска имеется изображение якоря — самое древнее из известных рисунков этого изделия на территории северо-восточной Руси.
Керамика слоя исключительно лепная. Чрезвычайно богата ее орнаментация, представляющая различные вариации оттисков гребенчатым штампом. Если поселение, открытое П. А. Суховым, было однослойным и жизнь на нем позже X века не продолжалась, то поселение на Белом озере характеризуется преемственностью культурных слоев и в XII—XIII веках переживает подъем, широко раздвигая свои границы и приобретая облик большого города. Особенно важно отметить, что между ранними слоями X— начала XI вв. и более поздними (вторая половина XI — XIV вв.) нет никакой стерильной прослойки; жизнь на поселении не прерывалась.
Имеет значение также преемственность в орнаментации, в типах керамики, проявляющаяся особенно в горизонте конца X — начала XI веков, при появлении гончарной посуды. Здесь лепная и гончарная посуда сосуществуют; заметны переходные формы; орнамент на ранней гончарной посуде — тот же твердый штамп, но видоизмененный. Это обстоятельство позволяет нам предположить мирное сосуществование веси и славянских пришельцев. Керамика, совершенно ана-
Стр. 33.
логичная белозерской, была найдена А. А. Алексеевой и в Киснеме, на северном берегу Белого озера.
Северный берег Белого озера уже давно привлекает к себе внимание историков и археологов. Упоминаемая в памятниках XV века волость Киснема была, по сообщению летописца XVI века Кирилло-Белозерского монастыря, местом первоначального поселения Синеуса («Синеус сиде у нас на Киснеме») [25] [А. А. Шахматов. Сказание о призвании варягов, СПб, 1904, стр. 53.]. С этим же связано сообщение, будто бы на Киснеме был «варяжский городок» [26] [И. И. Порошин. Вокруг Белого озера. Живописная Россия, т. 2, 1902, стр. 25—26.]. А. Я. Брюсов полагает, что именно здесь, на северном берегу Белого озера, находился главный город племени весь [27] [А Я. Брюсов. О целях и задачах археологии и о перспективах археологическою исследования Вологодской области. Труды научной конференции Вологодской области Вологда, 1956.]. К сожалению, археологические обследования Киснемы, проводившиеся в 1860 году по поручению Археологической комиссии Я. М. Лазаревским [28] [Я. М. Лазаревский. Об археологических разысканиях в окрестностях Белозерска. Архив ЛОИИМК, ф. 1, 15/1860.], в 1930 году А. Я. Брюсовым и в 1949 и 1957 годах Белозерской археологической экспедицией, не обнаружили здесь остатков поселения — ни славянского, ни веси [29] [Если поселение было, подобно шекснинскому, расположено на самом берегу, то оно могло быть размыто озером Киснемские старожилы говорили Я. М. Лазаревскому, что на их памяти озеро подалось к северу сажен на 20.]. Однако поиски были не совсем безрезультатны. Там же, в Киснеме, в 500 метрах к западу от здания школы и в 700 метрах к северу от берега озера в разрушенном гравийном карьере был обнаружен чрезвычайно интересный могильник. Трудно сказать, были ли здесь курганные насыпи, так как значительная часть верхнего слоя снята и погребения обнаруживаются на глубине 0,3—0,4 метра от поверхности. В разное время (начиная с раскопок М. Е. Арсаковой в 1925 году, отчета о которых не сохранилось), главным образом при земляных работах (в 1949 и 1952 годах — экспедициями ГИМ) [30] [В 1949 году в Киснеме производила раскопки Л. А. Голубева, в 1952 году И. К. Цветкова. В обоих случаях найдено по одному погребению. В 1959 году два погребения были раскопаны Н. В. Тухтиной. В остальные годы погребения находили местные жители. Не сколько раз пионеры-туристы под руководством А. А. Алексеевой в обнажениях карьера собирали вещи из разрушенных погребений.], здесь было
Стр. 34.
найдено свыше 18 погребений. Костяки, насколько это можно было установить по сохранившимся погребениям, лежали головой на запад или юго-запад. По типам найденных в могилах топоров, наконечников копий и стрел, по односторонним гребням в футлярах, бусам боченкообразным и ребристым, позолоченным и посеребренным, погребения могут датироваться X в. — серединой XI в. Там же найдено два горшка, лепных от руки, а также обломки лепной посуды с характерной для Белозерья орнаментацией твердым гребенчатым штампом [31] [Л. А. Голубева. Могильник X — середины XI в. на Белом озере. (А. 1961, № 1, стр. 201-215).]. Характер инвентаря, исключая керамику, в основном славянский. Надо полагать, что дальнейшие поиски в окрестностях Киснемы увенчаются открытием поселений, равных по времени могильнику.
Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что в IX—X веках славянское население освоило все течение Шексны, а также южное и северо-восточное побережье Белого озера. Недостаток археологических материалов не позволяет сказать ничего определенного о там, когда и какими путями проникали славянские поселенцы в обширные районы к западу и востоку от главной речной артерии края. Попробуем привлечь для освещения этих неясных вопросов данные гидронимики.
Прослеживая названия рек в направлении движении славянской колонизации (с северо-запада), мы увидим следующую картину. Из 8 самых крупных притоков нижнего течения Мологи шесть носят славянские названия или могут быть объяснены из славянских корней. Таковы реки Ваня, Звана, с притоком Реней, Кать [32] [Ср. катавище, кат — стан. И.И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I, M., 1958, стб. 1198.], Кобожа [33] [Ср. кобь, кобение — гадание по птичьему полету. И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I, M., 1958. стб. 1239—1240.], Колодня, Орел, Семытинка. Все крупные притоки Чагодощи — славянские (Быстрая, Внина, Горюн, Лидь, Мережа, Меглица, Песь, Смердомля). То же можно сказать о правых притоках реки Суды (Ворон, Колпь, Колпица, Сивец, Петух, Улыбина) и правых притоках Колпи (Колоденька, Крупень, Смердень). Левые, а также мелкие притоки этих рек и ручьи имеют как славянские, так и угро-финские названия. Названия большинства озер — славянские.
Стр. 35.
В то же время бассейн реки Андоги, левого, самого восточного притока Суды, характеризуется угро-финскими названиями как крупных, так и мелких ее притоков. Это же верно и в отношении бассейнов рек Ягорбы, Кономы и Ковжи [34] [У р. Ковжи только два притока носят славянские названия: Смердомля и Рыбница.] — правых притоков Шексны, протекающих по территории современного Череповецкого района. На средоточие здесь поселений с выразительными названиями Лохта, Глухая Лохта (на р. Кономе), Колкач, Карельская Мушня, погоста Чюдь (Пречистое), деревень Чюдинова, Ишкобой, известных в большинстве уже по источникам XV века, указывал в своей работе А. И. Попов.
Продвигаясь по Шексне и осваивая удобные для заселения и земледелия пространства, первые славянские поселенцы, очевидно, избегали подниматься по заболоченным долинам перечисленных рек на север [35] [И в настоящее время в верховьях рек Суды, Шогды, Андоги находятся самые большие болота края.].
Немалым препятствием служили расположенные здесь же сплошные лесные массивы. Сильно заболоченными являются также западная и северо-западная части побережья Белого озера. Почти все названия многочисленных здесь озер, в том числе и всех крупных (исключая Новозера и Лозского) угро-финского происхождения. То же самое относится к названиям речек, связывающих эти озера и соединяющих их с бассейнами рек Андоги и Ковжи (притока Шексны). Здесь же с XV века известно большое количество селений с названиями, образованными из угро-финских корней (Перкумс, Солмас, Шиднема, Сюрынема, Мегра-река и волость; Карголома и многие другие) [36] [А. И. Попов. Топонимика Белозерского края.].
Следует отметить, что Г. П. Гроздилов, прошедший в 1929 году от реки Андоги по реке Метре до ее устья в Белое озеро, не нашел здесь ни одной курганной группы [37] [Г. П. Гроздилов. Отчет о летних работах в Череповецком округе в 1929 г. Архив ЛОИА АН СССР, 126, дело № 20/1929.].
Все притоки реки Ковжи, впадающей с северо-запада в Белое озеро, а также все речки, впадающие в озеро по его западному побережью, носят угро-финские названия [38] [Максимович и Щекатов. Географический словарь, т. 1, М., 1801.]. Это обстоятельство не может не наводить на мысль, что западное побережье Белого озера заселялось славянами не по ре-
Стр. 36.
кам Андоге и Суде, а со стороны Шексны. Вероятно, славянское население здесь было редким и долгое время соседствовало с местным угро-финским. Курганы типа сопок известны лишь к западу от Белозерска и в его окрестностях, но они не раскапывались [39] [М. В. Фехнер. Материалы к археологической карте Белозерского и Кирилловского районов Вологодской области. Труды ГИМ. вып. XXII, М., 1953, стр. 129—132.]. Есть сведения о курганах по рекам Шоле и Кеме, притокам Ковжи. Судя по раскопанным кемским курганам, они не древнее XI—XII веков [40] [В. И. Равдоникас. (W. Raudonikas). Die Normannen der Wikinger Zeit und das Ladogaqebiet. Stockholm, 1930, стр. 124. Курганы раскапывались М Е. Арсаковой у д. Болтинской в 1927 году.]. Если мы вернемся вновь на Шексну и присмотримся к гидронимике ее среднего и верхнего течения, то нам бросится в глаза преобладание славянского элемента. К сожалению, это можно проследить только по памятникам с конца XIV—XVI веков. Здесь, в особенности на территории к востоку от Шексны, между Белым и Кубенским озерами славянские названия господствуют даже при перечне мелких озер, речек, ручьев и урочищ. В еще большей мере этот вывод можно сделать на материале топонимики поселений [41] [А. И. Попов пришел к этому выводу на основании анализа писцовых книг XVI—XVII веков волости Федосьин городок. Это верно и для всей территории между Белым озером и Кубенским, судя по актам из архива Кирилло-Белозерского и Ферапантова монастырей конца XIV—XVI веков. См. Акты социально-экономической истории северо-восточной Руси, т. II, М., 1958. Указатель географических наименований, стр. 634—672. См. также А. И. Копанев. История землевладения Белозерского края XV—XVI вв. М—Л., 1951, список населенных мест и карты (1—3).]. Вероятно, эта территория, сравнительно мало покрытая лесами и удобная для земледелия, была освоена уже первыми славянскими поселенцами. Нельзя не обратить внимания и на значение этой местности в качестве водораздела между водными системами Волги, Белого и Балтийского морей. Здесь эти системы наиболее сближены друг с другом и в древности соединялись удобными и короткими волоками. Это обстоятельство также не могло не привлекать славянское население. В литературе уже отмечалось, что топонимика основного волска с Шексны на Северную Двину — волока Словенского (из Шексны рекой Словянкой в Словенское озеро) указывает на раннее использование его именно словенами новгородскими. Это подтверждается и тем, что волок, которым новгородцы из реки Сясь попа-
Стр. 37.
дали в реку Чагодощу и далее по реке Суде в Шексну, также назывался волоком Словенским [42] [В самом верхнем течении р. Чагодощи у р. Воложбы, смыкающейся с бассейном р. Сясь, существовал погост Волокословенский. Н. Н. Чернягин. Длинные курганы и сопки. МИА, № 6, 1941.]. Хотелось бы указать и на то, что по существу весь путь Шекснинского волока отмечен славянскими названиями. Так, название озера Порозобицкого, в которое волоком перетаскивали суда из озера Словенского, и реки Порозобицы, впадающей в Кубанское озеро, вероятно, происходит от славянского пороз — баран [43] [И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. II, стб. 1211; т. 1, стб. 874, 224, 1384.].
Представляет несомненный интерес и тот факт, что все простиравшиеся более чем на 17 километров пороги в верхнем течении Шексны (еще в начале XIX века их проходили с бичевой, а в наиболее опасных местах обходили берегом, перегружая кладь с судов на повозки) — носят славянские названия [44] [Пороги начинались у Иванова бора. Самый большой порог Иванова голова, затем Миловец, Кравец, Коленец, Кузнец, Косые гряды, Куприян, Головник, Миль (Шевырев. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г., ч. I и II. М., 1850, стр. 112).
Еще один порог назывался Корабль (И. Пушкарев. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношениях, т. I, СПб, 1844). В документах XVI века упоминается также Камень-Шатрец на Шексне. См. Акты социально-зкономической истории, т. II, стр. 288.]. Значительная часть одноименных порогам поселений упоминается в источниках с XV века. Это также не может не подтверждать давнего и прочного освоения славянами основной водной магистрали края.
В Кирилловском районе, на берегах озер Сиверского, Уломского, Ферапонтовского, зарегистрировано 7 селищ, 3 курганные группы и 3 древних кладбища. Все они не раскапывались [45] [М. В. Фехнер. Материалы к археологической карте Белозерского и Кирилловского районов Вологодской области. Труды ГИМ, вып. XXII, М., 1953, стр. 132—140.]. Характерно их расположение у поселений, известных в документах XV века, но возникших, наверное, раньше. Любопытно, что близ д. Горяиновой, около которой расположено одно из древних селищ, в XVII веке находилась д. Курганы [46] [А. И. Копанев. История землевладения Белозерского края XV—XVI вв. М—Л, 1951, карта № 3.].
Попробуем проследить направление славянской колони-
Стр. 38.
зации на северо-восток (Вашкинский и северная часть Кирилловского районов). Земли по восточному и северному берегам Белого озера вследствие малой заболоченности и наличия удобных для пахоты участков представляли несомненный интерес для переселенцев. Кроме того, речная и озерная система этого края создавала выгодные возможности сообщения с большими озерами Воже и Лаче, дающими истоки Беломорской речной системе. Таким образом, на карте Вашкинского района, где не менее одной пятой всех озер и более половины речек сохранили нерусские названия, на самом удобном пути к озеру Воже мы видим большое озеро Волоцкое. На волоке из Волоцкого к соседнему — Долгому озеру деревня с древним названием — Турова Гора. Местность, где сходились пути к реке Модлоне: через Волоцкое озеро по реке Ухтоме и путь по реке Пидьме, у погоста Коротецкого, называлась Гостиным берегом [47] [А. И. Копанев. Там же, стр. 13.]. С Модлоной соединено озеро Вещее, северная часть которого называется Святым озером. На берегу озера находили славянскую керамику XI—XII веков [48] [Сообщено А. А. Алексеевой.]. Местность между реками Модлоной и Еломой сохранила название Гостиный берег; на Модлоне есть деревня Погостище [49] [При археологических раскопках в д. Погостище в верхних слоях почвы встречалась черная лощеная керамика XVI—XVII веков, а в северной части деревни обнаружен был в 1959 году финский могильник XII века (Прим. ред.).].
Путь на Модлону с юго-востока, с реки Порозобицы, осуществлялся по озеру Перешному и реке Перешной. Название их, возможно, объясняется из славянского — перечина, перекор [50] [И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. II, стб. 918; ср. также слав. перети, перу — стремиться, напирать, там же, стб. 917.]. Интересно, что у озера Воже, славянское название которого [51] [Вожь — предводитель, руководитель И. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I, стб. 281. Озеро Воже упоминается в документах XV века.] так хорошо подчеркивает величину и значимость этого огромного водохранилища, сохранилось и его древнее финское название Чаронда. На западном берегу этого озера у деревни Чаронды, которая в XVI веке была городом, как будто бы также известны находки славянской керамики XI—XII веков [52] [Сообщено А. А. Алексеевой.].
Выразительны и такие древние названия деревень, как
Стр. 39.
Вышатино, Турово, известные с XV века. Здесь же расположены и три речки со славянскими именами (из 26 с финскими названиями, впадающих в Белое озеро по всему побережью). Вплоть до 1613 года на северном берегу сохранялась дворцовая волость Киснема, известная по документам с XV века. На территории современного села Киснемы и сейчас указывают места с названиями «Княжий луг», «Рыбный двор» и т. д.
Подводя некоторые итоги сделанному нами анализу топонимики Белозерья, нельзя не отметить, как выразительно отражены в ней направление славянской колонизации, области с ранним и плотным славянским населением, освоение славянами основных речных путей и волоков. Характерно, что в топонимике волоков финские названия или отсутствуют, или занимают подчиненное положение; все названия порогов на Шексне — славянские. Наконец, славянским является название как крупнейшего озера, давшего название краю, так и самого древнего города — Белоозера.
Довольно значительное количество селений с самостоятельными неславянскими названиями, независимыми от названий рек и озер, и присутствие их даже в областях с густым славянским населением свидетельствует о длительном сохранении островков финского населения в славянской среде. По утверждению С. Герберштейна, в Белозерской области еще в начале XVI века местное население имело свой собственный язык, хотя уже почти все говорили по-русски.
Основными занятиями древнейшего славянского населения в Белозерском крае были не только земледелие, охота, рыболовство, бортничество и другие лесные промыслы, но и ремесла. В крае имелись запасы железных руд, которые, несомненно, эксплуатировались уже первыми поселенцами, обладавшими навыками металлургического производства. Железную руду добывали кустарным способом по рекам Петуху, Вороне и Колтш. На реке Суде известна добыча серебряной руды. В районе реки Уломы, притока реки Словенки, по отводной книге Кирилло-Белозерокого монастыря 1492 года упоминается Железный ручей. Есть известия о старых разработках железных руд и в Вашкинском районе, Уже с IX—X века торговые отношения связывали Белоозеро не только с Новгородской, но и с Ростово-Суздальской землей и Киевской Русью. Область Белоозера была известна Ибн-Фадлану как страна Вису, откуда привозят соболей и черных лисиц. Находки скорлупы грецких орехов в
Стр. 40.
слоях конца X века свидетельствуют о далеких торговых сношениях Белоозера.
XII век — половина XIII века — эпоха большого расцвета Белозерья. Его непосредственно не коснулась татарская гроза. Вероятно, последняя послужила даже причиной нового прилива сюда населения из центральных, разоренных татарами, русских областей.
Судить об этом времени мы можем главным образом по единственному памятнику Белозерья, где ведутся систематические раскопки — древнему городу Белоозеро. Следы валов или рвов на его территории отсутствуют, но тем не менее поселение это являлось, несомненно, городом. Название «Старый город» сохранилось за руинами Белоозера не только в народной памяти, но и в документах, например, в грамоте Петра I белозерцам на право покоса в лугах по Шексне. В копии с рукописи летописца местного Троицко-Устылехон. ского монастыря [53] [Рукопись XVII века под заголовком «О зачале и о создании Троицкого монастыря, что на Усть-Шексне». Из собр. Строева. Хранится в Ленингр. Публич. б-ке (древнехранилище Погодина, № 1579, 4, об. л. 43—50). А. Ф. Бычков. Описание церковнославянских и русских рукописных сборников. Имп. публ. б-ка, т. 1, СПб, 1882, стр. 68.] говорится о «зачале граде Беле Езера, что в Старом городище». В этой летописи, копии с которой имели широкое распространение в местном крае (они никогда не издавались полностью, а только пересказывались) [54] [В кн. История российской иерархии, собранная Амвросием, ч. VI, М., 1815. Амвросий пользовался другим списком, близкими тому, который в копии XIX века сохранился у местной жительницы с Панкратовки, Белозерского района, Н. А. Ширшневой, предоставившей мне возможность им пользоваться.], дается точное указание на расположение города по отношению к озеру и ручьям, впадающим в Шексну и сохранившим и сейчас свое название. Указывается и место древней церкви св. Василия, где впоследствии была поставлена часовня, просуществовавшая с различными перестройками до 30-х годов XX века. В 1929 году ее еще видел В. И. Равдоникас.
Таким образом, летописное Белоозеро прочно привязано к географической карте, и М. Н. Тихомиров допускает ошибку, перенося его на левый берег Щексны, на место с. Крохина, называя просто городком Усть-Шехонским и отождествляя тем самым с поселком при монастыре [55] [М. Н. Тихомиров. Список русских городов дальних и ближних. Исторические записки, т. 40. М., 1952, стр. 252.].
Стр. 41.
Рис. 2. Сруб конюшни. Конец XI — начало XII века.Кстати, и сам монастырь находился не на левом, а на правом берегу р. Шексны, о чем тот же летописец дает отчетливые указания.
Древнейшее поселение располагалось на наиболее возвышенной части берега р. Шексны, у впадения в последнюю ручья Васильевского. Позднее, в XI—XIII веках, город рос как к реке, так и вдоль нее. О величине города можно судить по буграм, образовавшимся на местах задернованных развалин построек XIII—XIV веков и протянувшимся вдоль реки на расстоянии не менее чем 1700 м; в сторону поля городские постройки простирались всего на 130—150 м. Город характеризует уличный порядок застройки, причем первая улица, набережная, шла вдоль самой реки. Были раскопаны и две улицы, перпендикулярные первой. Расстояние между ними составляло 30 м. В XII—XIII веках они были замощены, причем нижний, второй, ярус мостовой относится примерно к середине или третьей четверти XII века, а верхний — к концу XII или началу XIII века.
Первая мостовая шла от реки в направлении поля на 50 м; вторая — на 26 м. Мостовые обеих улиц имели одинаковое устройство — «а продольные лаги (2—3) длиною
Стр. 42.
12—15 м и диаметром около 0,3 м укладывались тесно друг к другу поперечные бревнышки диаметром около 0,15 м. Длина этих бревен и составляла ширину полотна дороги. Мостовая № 1 имела ширину 3,5 м; мостовая № 2—2,7 м. По сторонам мостовой местами заметны следы кольев от заборов. Первая мостовая была названа при раскопках «Пристанским взвозом». Ее настил доходил почти до Шексны. По обе стороны мостовых стояли жилые дома с сенями, хозяйственными постройками (клетями, амбарами, хлевами и конюшнями). Дома нижнего яруса мостовой стояли свободно; удалось проследить большие усадебные участки. Так, но восточную сторону мостовой № 2 незастроенные усадебные участки длиной более чем 16 м доходили до ручья и явно использовались под огороды.
Дома строились на свежевырубленной лесной расчистке. Бревна обдирались от коры и сучьев и обрубались тут же на Месте стройки. Этим объясняется большое количество щепы, сучков, веток и деревцев, кусков бересты и пней с корневищами в нижнем горизонте культурного слоя, на материке Подпочвенные воды здесь стоят высоко, поэтому слой со щепой насыщен влагой, и в нем прекрасно сохранились как нижние венцы домов, так и всевозможные поделки из дерева: весла, днища и затычки от бочек, колотушки, обломки ковшей и ложек, мутовки, трепальные ножи для кудели, части прялок и т. д. Много здесь изделий из бересты: рыболовные грузила, поплавки, днища туесков (многие с рисунками) и т. д.
Дома на Белоозере, как и в Новгороде, все рублены в обло из сосновых бревен, с чашкой в нижнем венце. Под углы венцов иногда подложены столбики или нивелирующие подкладки; очень часто нижний венец возводился на засыпке из глины для лучшей водонепроницаемости грунта. Печи-каменки из крупных и мелких валунов в жилых домах всегда ставились в углу, на столбовом или рубленном в обло подпечье; полы из ровных, плотно пригнанных друг к другу тесин настилались на переводины, врубавшиеся в нижние венцы срубав. Чаще всего встречаются однокамерные постройки или постройки с сенями, пристраивавшимися сбоку в виде отдельного сруба. Были крылечки, обращенные всегда в сторону реки. Встречались избы-пятистенки, избы с клетью. Очень хорошо был прослежен встреченный один раз тип избы-двойни, представляющий собою большую избу и горницу поменьше, с печью, соединенные
Стр. 43.
Рис 3. Изделия из дерева: 1, 2 — архитектурные детали, 3 — обломок веретена, 4 — затычка, 5 —трепальный нож для кудели (обломан).
сенями. Постоянно прослеживались следы вымостки дворов. Хозяйственные постройки располагались или в одну связь, или глаголем.
Чрезвычайно большой интерес представляет богатая усадьба, расположенная по восточную сторону «Пристанского взвоза», на уровне второго яруса мостовой. У самой мостовой сохранились огромные воротные столбы и столбики поменьше — от калитки. Двор усадьбы перед мостовой был вымощен накатником из бревен длиною в 4,4 метра и диаметром в 0,15 метра, положенных в направлении север-юг (то есть параллельно направлению улицы, но перпендикулярно бревнам уличной мостовой). Общая площадь вымощенного двора превышает 90 кв. м. В глубине двора стояли постройки: жилой дом 4,7 X 5,4 м, с печью-каменкой в юго-восточном углу и прекрасно сохранившимся полом и клеть в виде отдельно поставленного сруба 2,4 X 2,5 м, с полом, но без печи. С юго-запада к дому примыкал настил из 30 бревен, уложенных вдоль юго-западной стороны сруба. Длина бревен 4,5 метра, толщина 0,1—0,15 метра. По центру настила сохранились в ряд 3 столба, служивших, несомненно, опорой кровли. В небольшом количестве на на-
Стр. 44.
стиле прослеживался навоз, находок не было. Очевидно, здесь был крытый хозяйственный двор или конюшня. Въезд в конюшню был со стороны мощеного двора, здесь сохранились столбы от ворот. Они находились как раз на одной линии с воротами, через которые выезжали на улицу.
С юга к этой хозяйственной постройке примыкал сруб большой постройки (5 X 3 м) без печи (клеть или амбар). Все перечисленные постройки были расположены в один ряд вдоль восточной границы настила двора и фасадной стороной к улице
В доме и клетях найдено очень много бытовых находок и дорогих вещей, в том числе серебряное позолоченное трех-бусенное височное кольцо. Описанная усадьба выделяется из ряда других городских построек и, несомненно, принадлежала богатому купцу или феодалу.
Среди построек нежилого характера представляют интерес две, расположенные возле реки и недалеко друг от друга. В одном случае это был срубный дом, в другом — постройка с глинобитными стенами. Обе они отличаются огромными размерами печей, поставленных по центру сооружений (печь во второй постройке глинобитная, на срубном подпечье) Полы в обоих случаях выложены из грубо обрубленных бревен, сохранивших даже сучки. Находок в границах построек не было. Они явно имели производственное назначение, может быть, служили коптильнями.
Хотя обитатели города занимались земледелием, животноводством, огородничеством, охотой и рыболовством, но основным занятием их были все же ремесла и торговля. Обломки горшков с железными крицами на дне, найденные во многих постройках, свидетельствуют о том, что процесс цементации железа происходил здесь, на месте. Найдены большие скопления криц, угля и шлаков, полностью выявлена кузница.
Очень выразительны находки, сосредоточенные в литейной мастерской: тигли, льячки, медный ковшичек для разливки металла Найдены отливки бронзовых браслетов и других поделок, каменная литейная форма. Кстати, уже упоминавшееся литое трехбусное височное кольцо было, несомненно, местного производства.
Найдено очень много изделий из кости: ложки с изящной резьбой, гребни, навершия, застежки от туесков, шашки и заготовки изделий из оленьих рогов Прядение, ткачество и вязание были, очевидно, домашними производствами Не-
Стр. 45.
Рис. 4. Костяные ложки.
обычайно интересны найденные в срубе начала XII века вязаные из шерсти детский башмачок, домашняя туфля и носки. Встречено много изделий из кожи, заготовки обуви, подметки и верхняя часть остроносых башмаков. Но в отличие от богатых новгородцев, ходивших исключительно в кожаной обуви, белозерцы не пренебрегали и лаптями, судя по находке одного лаптя, плетенного из полосок бересты.
В городе найдено очень много обломков стеклянных браслетов, перстней и флакончиков для благовоний, а также шиферных пряслиц, очевидно, привозившихся с юга, из Киевской и Волынской земель. Об этих же южных связях свидетельствуют обломки амфор. На некоторых обломках видны прочерченные еще по сырой глине буквы славянского алфавита, а на одном даже часть надписи. Видны 4 буквы: часть М, А, С, Л и часть О. Все в целом читается как «масло». Вероятно, это было оливковое масло, которое транспортировали в амфорах из Византии.
Об отношениях с Волжской Болгарией очень ярко говорит замочек в форме конька, найденный на мостовой. Он типичен для болгарских древностей XII века. Большой интерес представляют также находки тонкостенных сероглиняных сосудов из прекрасно вымешанной и обожженной глины с орнаментом, отштампованным в форме. Эти находки ве-
Стр. 46.
дут нас также на Восток, к среднеазиатским мастерским, где в XII веке выделывались в изобилии такие сосуды.
Об очень разносторонних связях, в том числе и с Востоком, говорят и многочисленные находки бус.
Последний период жизни города — XIV век отмечен следами упадка. Город испытал катастрофические последствия эпидемии чумы, дважды опустошавшей его население (в 1352 и 1363—64 годах). Несомненно, что три кургана на территории города (два из них раскопаны Лазаревским и Иверсеном в 1860 году, третий, полуразрушенный, сохранился), возведенные в его центральной части и на культурном слое, представляли собой братские кладбища погибших от чумной эпидемии белозерцев. Вещей в них не было. Память о трагической гибели города оберегала это место от позднейшей застройки и таким образом сохранила для археолога бесценную возможность изучения его истории во всей полноте.