ОТ АВТОРА
История народа принадлежит поэту
А.С. Пушкин.
У нашего времени тяжелый взгляд исподлобья: разрушена страна, разрушен уклад, поменялись ценности, низвергнуты авторитеты, остались одни лишь шуты в бесполезных для России партиях.
Смута, в отличие от бунта, никогда не бывает короткой, и длится она годами и десятилетиями. Это духовная болезнь, тяжелая и гибельная для многих, но излечимая в принципе. А для выздоровления требуется свой, только Богу известный срок.
Всюду наблюдаются растерянность и уныние, нищета и изоляция, особенно в провинции. Еще в 1994 году А.И. Солженицын, выступая в Государственной думе, заявил: «…Народная масса обескуражена. Она в ошеломлении, в шоке от унижения и от стыда за свое бессилие: в ней нет убеждения, что происходящие реформы и политика правительства действительно ведутся в ее интересах. Людей низов практически выключили из жизни: все, что делается в стране, происходит помимо них. У них остался небогатый выбор - или влачить нищенское и покорное существование, или искать пути незаконных ремесел: обманывать государство или друг друга…»
Поэт Николай Зиновьев воспроизводит своеобразный диалог Бога и человека:
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?… -
А человек сказал: я русский…
И Бог заплакал вместе с ним.
(«В степи, покрытой пылью бренной…») [34]
Мы все думаем об одном и том же: почему народ вымирает, несмотря на все успехи демократии и либерализма, почему унижается честный труд, а воспевается бизнес, пиар, по-русски говоря,- обман? Писатели, творческая и научная интеллигенция, преподаватели вузов, врачи, учителя до сих пор в недоумении, шоке: почему мало, очень мало платят, почему образование, здравоохранение отходят к маргинальной сфере, где, как писал Андрей Платонов, “…постепенно остановят дыхание исчахшие люди забытого времени”. (“Котлован”)?.. Такое недоумение, больше похожее на ступор, уже наблюдалось в нашей истории: в 1937-м году репрессированные никак не могли поверить в реальность происходящего, толковали между собой: “Там, наверху, ошибаются, это чудовищная ошибка, неужели Сталин не видит, может, ему не докладывают?” И только потом приходило отрезвление: они все понимают, они сознательно хотят нас уничтожить.
Валентин Распутин с горьким изумлением замечает: “Даже Гавриил Попов, из самых бешеных демократов, кто запускал “перестроечную” машину на разрушительное действие, вынужден сейчас говорить о геноциде по отношению к русскому народу”[67]. Оригинальная иллюстрация к этим словам - стихотворение Виктора Лапшина “Как бы”:
Знать, по велению судьбы
Повсюду деется “как бы”.
Народ наш, как бы богоносный,
Как бы вернулся ко Христу,
Как бы доволен жизнью сносной,
Хотя и сносит за черту…
Слезами как бы не росима,
Страна жутчайших в мире проб,
Нас как бы русская Россия
Как бы живьем вгоняет в гроб.
Национальное оскорбленное большинство и самодовольное «вненациональное» меньшинство говорят на разных языках. «Избранные» резвятся на подкормке у власти и денег, с презрением и злорадством смотрят на русскую трагедию. Размышляет Владимир Личутин: “…Незаметно подползла и укрепилась в России новая форма власти - тирания чуждого духа, и всякая, даже сильная личность не может заявить о себе в полный голос, невольно подчиняясь особому скрытому сообществу людей, захвативших государство. Деспотия духа, которой не было даже при Советах, нечто совершенно новое для России, обескураживающее наивный народ и жутковатое в своей сущности”. Русофоб З.Бжезинский сказал предельно откровенно: «Новый мировой порядок будет строиться против России, за счет России и на обломках России».
Да, нас уничтожают сознательно. Но им нужны не только наши территории и ресурсы.
«Весь мир и Россия находятся сегодня на последней грани, - говорит иерей Александр Шумский. - Это очевидно, это признают почти все. Сегодня наша государственность переживает тяжелейший кризис. Либеральные силы – как внешние, так и внутренние, - пытаются уничтожить российское государство, сломить его, чтобы оно больше не смогло выполнять высокую миссию Удерживающего. Наше государство разлагают, развращают всеми способами, стремятся растворить его в либеральном плавильном котле.
Враги Православия и России кажутся очень сильными и страшными. Но на самом деле они сегодня очень похожи, выражаясь боксерским языком, на трухлявого тяжеловеса, который едва держится на ногах и лишь имитирует мощь, грозно рассекая кулаками воздух» (120). Репрессии против оппонентов власти, - в основном по 282-й, так называемой «русской» статье, - признак слабости и страха, а не силы.
Способность к самоорганизации у нации не угасла, как считал А. Солженицын, она проявляется не в тех формах, которых ждали: народного ополчения, путча или власти толпы. Происходит то, чего власть боится как огня: сопротивление всех и каждого: в семье, на своем рабочем месте, в коллективе. Корпоративная солидарность живет в традиции, а не в профсоюзах. Русские (по духу, а не по крови) не разобщены – если бы не взаимопомощь, мы давно бы все погибли.
В чем же причина смуты? Почему мы оказались даже не на краю, а на дне пропасти? «Потому что у нас отобрали великую идею, - утверждает публицист Н. Сомин. - Без великой идеи России не жить, без нее она существовать не может. Все предыдущие 500 лет Россия такую идею имела – сначала идею Третьего Рима, Христианского Царства, а затем – идею построения коммунизма. Теперь не то что великой – нет никакой идеи. Вот Россия, приватная и приватизированная, и летит стремительно к своей гибели». Протоиерей Евгений Соколов подтверждает: «20-летнее отсутствие национальной идеи - главный соблазн нашего времени».
Какой должна быть сейчас русская поэзия? – Такой, какой была во все времена: способной «глаголом жечь сердца людей». «Многие русские поэты и писатели осознавали свое служение как пророческое, - говорит патриарх Кирилл. - Нередко они первыми ставили вопросы, которые со временем осознавались как общечеловеческие проблемы… По нашему глубокому убеждению, русская литература не может и не должна утратить тот пророческий дар, ту огромную силу воздействия на умы и сердца людей, которой с избытком обладали ее лучшие представители» [47].
Русскую культуру современности уже нельзя считать литературоцентричной по ряду причин. Во-первых, отсутствие в общественном сознании единой идеологии привело к разобщенности и в литературном процессе. Раскол в литературном мире носит, прежде всего, мировоззренческий характер, а только потом – организационный и финансовый. Во-вторых, безразличие власти и невменяемая государственная культурная политика (например, отсутствие законов о творческих организациях и авторском праве) привели к всевластию рынка и дурного вкуса. В-третьих, культурное пространство сжимается даже там, где этого нельзя делать по определению – в образовании. Часы, выделяемые на литературу, сокращаются как в школах, так и в вузах. И в-четвертых, на чтение художественной литературы у народа просто нет времени – он зарабатывает на хлеб насущный с утра до вечера. Даже интеллигентный слой поставлен властью перед унизительным выбором: заниматься поденщиной, чтобы свести концы с концами, или отдаться творчеству, но жить в нищете. Искусственно вызванное отсутствие свободного времени для личного творческого развития – одно из самых страшных преступлений нынешней власти, поклоняющейся золотому тельцу.
Как ни парадоксально, но в силу именно этих причин в русской литературе происходят процессы, постепенно возвращающие ее на прежние позиции.
Власть не желает и не может сформулировать национальную идеологию. Философия, социология и политология просто не могут решить эту задачу. В этих условиях в войне мировоззрений передовые позиции пришлось занимать русским писателям, так как русскоязычные литераторы в своем большинстве поддерживают либеральную «идеологию», ведущую нацию в тупик.
Особенно заметны в этой схватке публицистика и критика, затем поэзия и проза, в малой степени – драматургия. Для примера можно привести весьма неполный список литературных произведений первого десятилетия ХХ1 века, вызвавших общественный резонанс: публицистика и роман А. Проханова «Господин Гексоген»; повесть В. Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана»; публицистика, повести и рассказы В. Крупина; художественное полотно Р. Сенчина «Елтышевы»; литературная критика Ю. Павлова, В Бондаренко, К. Кокшеневой и др. В русской поэзии событием стали стихотворения и поэмы Ю. Кузнецова (они требуют отдельного разговора), стихи Н. Зиновьева, В. Кострова, Г. Горбовского, Ю. Мориц, С. Сырневой, Н. Карташевой, иеромонаха Романа и многих других.
Можно, конечно, считать, что от литературоцентризма мы перешли к медиацентризму, но это только формальный, технический момент. Парадокс здесь заключается в том, что читающая и мыслящая публика и в интернете ищет истину. А возможности для поиска огромные: тут и электронные варианты литературных журналов и газет, и информационные линии, и собственно электронные литературные журналы, и личные сайты писателей, их блоги и т.п. Тем более что интернет сейчас – единственное место, где можно абсолютно свободно и оперативно высказаться всем желающим.
Несмотря на то, что на девяносто процентов эта активность – бесплодная говорильня, оставшиеся десять – это духовная и душевная работа, которая не проходит бесследно.
Плоды этой работы мы еще увидим.
Эта книга посвящена русской патриотической лирике начала ХХI века, или, как ее еще называют, "поэзии русского сопротивления". Более удобное, привычное ее название - гражданственная лирика. Давно знакомы и ее стилевые приметы: публицистичность, пафос, ораторские, обличительные интонации и т.п. Блестящие образцы такой лирики дали в ХIХ веке Г. Державин, А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев и др. В веке ХХ с обличением дело обстояло сложнее, выступление против власти заканчивалось чаще всего плачевно, достаточно вспомнить судьбу А. Ганина. Нынешнее состояние общества также не вызывает оптимизма. "Нам навязали дилемму, - пишет Г. Горбовский, - жить или не жить нам в этом мире, на нашей земле, в России. Мы в преддверии страшной возможности гибели всего русского, национального, вековечного на этой земле" [25]. "Гражданская" лирика - это своеобразная поэтическая реакция на затянувшиеся реформы, в большей степени разрушительные, чем созидательные. Спектр ее широк: от умеренных (В. Костров, Н. Рачков, В. Смирнов, А. Шиненков) до радикальных авторов (М. Струкова, В. Фомичев, В. Хатюшин, Е. Юшин).
Книга не является литературоведческим исследованием в обычном смысле этого слова - скорее, это вольные мысли о главном.