Предисловие
А-й как выстроил он палаты белокаменны,
А-й как сделал Садке да в своих он палатушках,
А-й как обделал в теремах все да по-небесному
А-й как на небе пекут да звезды частые —
А у его в теремах пекут да звезды частые.
А-й как всем изукрасил Садке свои палаты белокаменны.
(«Садко», народная былина)
Во многих городах необъятной России, будь то Москва, Ярославль, Кострома или Вологда, вблизи оживленных современных кварталов городского центра или подальше, на окраинах, а иной раз и среди пригородных полей, пересеченных линиями высоковольтных электропередач, можно видеть древние каменные строения. Они неожиданно предстают перед нами как светлые и чистые белокаменные видения. Свидетели давно минувших дел и событий, как бы случайно попавшие в наш динамический XX век.
Это — не XVIII столетие и не Петровская эпоха. Даже человек, весьма далекий от сугубо исторических и архитектурных интересов, пользуясь скромными воспоминаниями школьных лет, скажет: «Да это же XVII век! А это еще древнее: наверное, XV, а то и XIV столетие...»
Белокаменные красавцы. Строгие и величавые. Они во многих случаях сохранили свой чудесный, целомудренный облик от времен Господина Великого Новгорода, Андрея Боголюбского, Ивана Калиты и Ивана Третьего.
Взоры современных людей, привыкших к иным ритмам и формам, с удивлением останавливаются на непривычных очертаниях и незнакомых, порой непонятных деталях. Эти формы, эти детали обладают способностью приковывать к себе внимание, увлекать в иной мир, в мир иных образов и представлений.
Царство светозарное...
Терема, врата и повалуши
Ровно бы из яхонта...
— читаем мы в «Сказании о граде Китеже».
Удивление от восприятия этих памятников неизбежно переходит в восхищение, а восхищение рождает потребность рассматривать их еще и еще, а потом искать иные, сходные произведения.
Памятники давно минувшего, творения наших далеких предков, созданные гением русского народа, умельцами, вкладывавшими в них весь трепет своих сердец, волнение души и мастерство своих золотых рук...
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака.
Окаменев, живут потом века.
(В. Брюсов. Пролог)
...Цепи крепостных стен с башнями, то взбегающие на пологие зеленые холмы, то спускающиеся с них. Башни — кубичные и круглые, лишенные покрытий или увенчанные коническими или фигурными колпаками. Большие пятиглавые соборы с сочными луковицами или шлемовидными куполами. То совсем иные по масштабу стройные одноглавые призматические храмы. Кровли — фестончатые и гофрированные или вовсе простые — двух- и четырехскатные, крутые и заостренные. Стены, «окованные» камнем или покрытые штукатурным слоем. Он придает высоким и гладким стенам неповторимую пленительную « текучесть » линий и контуров. Полное или почти полное отсутствие декоративных деталей или, наоборот, богатейшее по своей пластике ковровое покрытие фасадов и алтарных апсид рельефными изображениями неведомых существ и сплетениями орнамента...
Порой сооружения эти настолько просты по своей структуре, что ясно представляешь себе, что они созданы местными жителями, местными мастерами, которые основывались на опыте своих отцов и дедов и которым вовсе не нужно было ходить «за моря и океаны», чтобы учиться у хитроумных иноземцев. Но порой в некоторых сооружениях угадываются пришедшие извне воздействия и влияния, связи с далеким Востоком. Таково, к примеру, богатое и сложное убранство храмов владимирской земли.
Есть города, в которых сохранилось всего два, три, а то и один памятник древнерусского зодчества. А есть такие счастливые места, которые буквально усеяны уникальными сооружениями. И эти сооружения не просто рассыпаны по местности, а составляют большие и сложные комплексы, сложные сплетения чудесных памятников, в которых есть главные, центральные сооружения большой силы и звучности и наряду с ними — окружающие их более скромные строения. Порой и те и другие относятся к различным эпохам и совсем не похожи друг на друга, но есть нечто, что их объединяет — пусть на основе живого противопоставления и даже резкого контраста, — и это нечто есть единство художественной культуры и художественных средств. Войдя в пределы такого комплекса — будь то монастырь или система городских укреплений, — не перестаешь дивиться созданному здесь, оказываешься поистине в заповедных местах, в плену чудесных, чарующих произведений гениальных русских зодчих.
Есть и одинокие сооружения, окруженные широкими просторами, и вокруг них на многие десятки и даже сотни верст нет никаких остатков древности. И на свидание с таким уникальным памятником едешь издалека, с одной только мыслью — преодолев огромное расстояние, обрести радость общения с ним, непосредственно испытать на себе всю таинственную силу его воздействия.
Есть нечто, что во сто крат увеличивает, усиливает обаяние древней архитектуры. Это — ее единство, неразрывная связь с природой, с природным окружением. Древнерусские зодчие всегда внимательно выбирали места для воздвигаемых ими строений. Для закладываемого города, окружавшегося кольцом укреплений, выбиралось подходящее место, удобное для защиты. Московский Кремль был расположен на высоком, поросшем бором холме, на стрелке, образуемой двумя протоками, — Москва-рекой и Неглинкой. Укрепления Пскова, увенчавшие прибрежные кручи реки Великой, с «тыла» были ограничены рекой Псковой. И так было всегда. Холмистая местность, реки и озера, а то и удобная гавань, как то было в Соловецком монастыре, — все это «подготавливало» архитектуру, создавало ей прочное основание и достойный фон. Но не одними требованиями фортификационными, оборонительными, рядом практических соображений и обстоятельств, связанных с торговлей, путями сообщения руководствовались древние зодчие. Они были людьми не только сугубо практическими, но и людьми одухотворенными, людьми поэтическими, имевшими сложный и тонкий душевный настрой. Они знали, какое сильное впечатление производит архитектура. И одновременно они знали, сколь велико эмоциональное воздействие природы. А если соединить одно с другим, то эффект усиливается во много раз.
Конечно, бывало и иначе. Если городской собор — а он всегда являлся и главным общественным зданием города — должен был подчеркнуть значение центра, достойным образом его украсить и составить гордость жителей, то для него всегда выбиралось центральное, самое видное место, которое могло бы выделить постройку, подчеркнуть ее значение, ее общественную роль. Если же здание строилось подальше от центра, в пределах уединенной слободы, а то и на селе, или на скромном кладбище, или просто в каком-то особом месте, связанном с воспоминаниями и преданиями, то тут уже учитывались соображения иного порядка. Здесь в архитектуру вводилась нотка интимности, здесь затрагивались более тонкие струны и созвучия... Косогор, холм, озеро, пруд, река, группы деревьев, лес, роща — все это имело огромное значение для зодчего и все это соразмерялось и в масштабе и в силуэте с тем, что надлежало ему создать, выложить из камня и достойным образом украсить.
Уступчатые стрельчатые очертания русских лесов сочетаются с остроконечными контурами купольных завершений, прямые, граненые объемы церковных строений контрастировали с мягкими извивами береговых линий рек. В этом заключается секрет удивительного мастерства древних строителей. Отсюда и органическое « вхождение » их творений в окружающую природу, отсюда и тесный контакт между «архитектурой естественной» и «архитектурой искусственной», неизменно поражающий нас в древних памятниках. Кажется, что гениальные творения русских зодчих как бы возникли из самой природы, порождены ею и являются ее составной неотъемлемой частью.
Русские зодчие поистине были магами-волшебниками в определении силуэта построек, который всегда содержал черты изысканности, особого изящества. Непередаваемая гибкость линий закомарных покрытий, стреловидные увенчания кокошников, луковичные покрытия куполов и устремленные ввысь пирамидальные шатры высоких храмов — все это результат творческой работы подлинных мастеров-художников.
Множество жилищ градови равнится,
Вся ее прекрасна, — кто не удивится!
А инех красот не леть ми вещати,
Ум бо мой худый не может объяти.
(Симеон Полоцкий. XVII в.)
И еще то, что составляет одну из главных особенностей памятников древнерусской архитектуры. Это, как мы называем сейчас, синтез искусств — неразрывное единство архитектуры как основы и скульптуры и живописи, дополняющих ее.
На фасадах сооружений мы чаще наблюдаем скульптуру — рельефы. Суровый и переменчивый климат делал почти невозможным использование снаружи росписей — фресок. Тут уместнее была скульптура. Но из этого нельзя делать вывод, что древнерусские зодчие были равнодушны к вопросам цвета, колорита. Еще храмы Киевской Руси, храмы Новгорода отличались общей, тонко подобранной тональностью. Перемежающиеся слои камня, кирпича, раствора, в который вводился мелко дробленый кирпич, придавали Софии Киевской и многим ее « сверстникам» неповторимую нежно-розовую, красноватую «окраску», так превосходно сочетавшуюся с зеленью травы и деревьев. А разве не скрытый штукатуркой псковский плитняк не воздействует на нас своим цветом и фактурой? Тот, кто видел разнообразную по оттенкам кладку валунов Соловецкой обители, тот не мог не понять, какое огромное значение в архитектуре Древней Руси имел цвет. А кирпичные стены Московского Кремля и золотые главы кремлевских соборов? А многоцветие, яркое и напряженное, почти лубочное, идущее от изделий русских народных промыслов, Василия Блаженного и многих — несть им числа — памятников архитектуры XVII столетия?
И все-таки снаружи сооружений основную эмоциональную нагрузку нес сам материал — строительный и облицовочный. Иногда роль скульптурного рельефа была минимальна. Часто это незначительные, скромные детали, которые, впрочем, всегда играли большую роль в пластике самих архитектурных объемов. Но иногда — и прежде всего во владимиро-суздальской архитектуре — роль пластики возрастает в десятки и сотни раз. Храмы во Владимире, в Юрьеве Польском, одиноко стоящая церковь на реке Нерли — это художественные памятники мирового масштаба, и не только за счет своих чисто архитектурных качеств, а и благодаря украшающим их изумительным скульптурным рельефам. В связи с этим надо было бы добавить несколько слов и об «неизобразительной» скульптуре, покрывающей фасады сооружений. Речь идет о чисто архитектурных элементах — многочисленных декоративных деталях: тягах, карнизах, наличниках окон, убранстве входных порталов, кокошниках в завершающей части сооружений. Как правило, они лишены конструктивного значения, но неоценимы как архитектурная декорация, как пластические элементы, способствующие уяснению масштаба всего сооружения, обогащающие ритмику объемов, выявляющие тектонику зданий и придающие им своеобразное неповторимое пластическое очарование.
Если приоритет во внешнем убранстве сооружений принадлежит скульптуре — рельефным изображениям и скульптурной орнаментации, то внутри храмов и дворцов существовала монополия живописи. От каменных плит пола и до замковых частей сводов все покрывалось живописью — фресками, сплошным ковром затягивавшими все без исключения архитектурные конструкции: столбы, подпружные арки, своды и наконец венчающий купол.
Поверхности стен и своды делились на отдельные большие поля, которые в соответствии с существовавшими церковными правилами отводились под определенные религиозные сюжеты. Издавна разработаны были церковные каноны изображений. Но сквозь эти строго установленные каноны прорывалось живое ощущение действительности, условность нередко уступала место реалистическому изображению лиц и событий.
Различны во многом были и художественные средства: степень насыщенности композиций изображениями, их масштаб (более крупный или измельченный), характер рисунка, колорит. Войдя в церковь, погружаешься в некий «цветной мир», как бы растворяешься в мягкой, чаще всего голубовато-дымчатой гамме, составляющей общий фон изображений. И прославленная новгородская Нередица и знаменитая новгородская церковь Успения на Волотовом поле и поистине великолепные созданные старцем Дионисием фрески Ферапонтова монастыря. На голубовато-пепельном фоне коричневато-красными тонкими прямыми линиями определены границы изображений с разными сюжетами. Всюду мягкими, певучими линиями, изысканными контурами очерчены фигуры святых. Белые одежды. Охристые лики. Золотисто-коричневые детали одежд...
В более поздних фресках XVII века уже сказывается изощренность композиционных построений, стремление к литературной повествовательности, там на первый план выступает многоцветие, яркость оттенков, росписи обогащаются золотом. В более ранних фресках, фресках классической поры, всего этого нет, там царствует сдержанность и монументальность...
Еще одна тема возникает при обращении к древнерусской архитектуре. Это взаимозависимость деревянного и каменного строительства. Русские мастера создавали свои здания из дерева, из больших бревен. Каменщики складывали коробки своих сооружений из местных материалов — камня-плитняка, кирпича. Дерево в северных лесных районах, отчасти и на юге, было основным извечным строительным материалом. Оно продолжало сохранять свое значение на протяжении веков. Но на ранней стадии развития монументального строительства — в Киевской Руси в X—XI веках — выдвигается на первый план прочный материал — камень. В дальнейшем эти два материала, дерево и камень, сосуществуют на протяжении многих веков. Зодчество деревянное и зодчество каменное все время обогащали друг друга. Формы, возникавшие в дереве, неоднократно воспроизводились в камне и кирпиче, и, наоборот, деревянные постройки нередко испытывали на себе влияние форм, впервые возникших в камне.
Наследие русского монументального искусства поистине необозримо. Его не охватить, не объять и в десятках томов. Авторы настоящего альбома не ставят перед собой задачи систематического показа всего исторического материала. Цель составленного ими альбома локальна: показать некоторые замечательные каменные памятники русской старины, произведения русской народной художественной культуры — храмы, оборонительные укрепления и иные постройки, образцы скульптурного убранства, росписи. В подборе памятников для воспроизведения нет строгой научной систематизации — авторы альбома и не преследовали этой цели.
Цель была иной — познакомить с отдельными характерными сооружениями, в большинстве своем редко воспроизводившимися, показать их особенно интересные детали, фрагменты, дабы зрители, читатели, перелистывающие альбом, ощутили во всей непосредственности прелесть, очарование древних памятников. Листы этого альбома расположены в таком порядке, чтобы можно было любоваться памятниками с разных точек зрения, и издали и вблизи, можно было почувствовать материал — камень, его текстуру, фактуру, а иногда, в цветных воспроизведениях — цвет камня, колорит росписей.
Длинной чередой пройдут перед читателем прекрасные памятники глубокой древности, и раскроются перед ним поэтические страницы поэмы о камне, о чудесном материале, который русские зодчие использовали в строительстве, вложив в это всю свою душу, все свое умение.
Альбом открывается древними памятниками XII столетия — времени, когда русское монументальное зодчество еще только формировалось и сразу же сильным и смелым рывком достигло высот мастерства. Сооружения эти очень различны, как различны были и возникшие в то время архитектурные школы отдельных русских земель. Построенная из камня и покрытая штукатурным слоем, суровая, как бы замкнутая в себе, собранная, скупая в своей пластической проработке, сосредоточенная и строгая, монументальная церковь Георгия в Старой Ладоге, возвышающаяся над руинами старых крепостных укреплений, смотрится в холодные свинцовые воды Волхова.
Совсем иные храмы Владимиро-Суздальского княжества. Величавые, царственные, нарядные Дмитриевский и Успенский соборы Владимира возвышаются как белокаменные памятники, богато убранные рельефами, архитектурными деталями, выполненными с большим совершенством. На пряслах фасадных стен расположены скульптурные образы царя Давида, сказочных грифонов, языческих кентавров, ангелов, птиц и иных существ. Раскрывается тема псалма Давида « Всякое дыхание да хвалит Господа». Здесь сплав русского дохристианского, языческого искусства, иноземных, восточных влияний, проникших на Русь по дальним торговым путям, и образов христианской мифологии. Совершенная взыскательная строгость линий соборов Владимира не похожа на простоту, безыскусственность и немудренность средств новгородских мастеров.
От Владимира зритель перенесется к западным рубежам русских земель. Перед ним раскрывается панорама крутых холмистых склонов и валов Изборска — крепости, входившей в состав внешней линии укреплений Пскова. Перед зрителем предстанут стертые временем геометрические объемы мрачных башен, выложенных из местного плитняка с узкими щелевидными прорезями бойниц.
Та же тема крепостной архитектуры развивается на ином примере — уникальном оборонительном комплексе Соловецкой обители, расположенной на дальнем русском Севере, в Онежской губе Белого моря. Соборы и церкви XVI—XVIII веков опоясаны ожерельем низких, осадистых, как бы из морских глубин возникающих стен. Стены и башни, завершающиеся коническими деревянными покрытиями, выложены из огромных, многометровых гранитных валунов, поросших ржаво-рыжим лишайником. Между камнями заложены для выравнивания кладки кирпичи, которые в вечернем закатном свете горят, как ярко-красные вкрапления. Среди камней пробивается изумрудная трава, еще более оттеняющая красно-медный отлив валунов ледниковой эпохи.
Стены, валуны... А над ними под низким бледно-серым небом — строгих очертаний соборы новгородского типа с наклонными, как бы для оборонительных боев рожденными плоскостями фасадных стен.
На бескрайних просторах вологодской земли на низких берегах огромного озера стоит красавец — Кирилло-Белозерский монастырь. Стоит и задумчиво смотрится в спокойные воды. Здесь уж не мегалитические глыбы Соловков, а тончайшая фигурная кружевная кладка кирпича и керамики определяет собой образный строй архитектуры. Изысканно тонко отточенные грани стен, необычайное разнообразие башенных объемов — вот что возникает в сознании при воспоминании об этом неповторимом, поистине сказочном граде Китеже. Точность линий и белизна объемов. Ширь, размах градостроительного замысла. Четкая ритмика бесконечных аркад, галерей во внутренних дворах. А в центре монастыря скучившиеся цветные храмы, купающиеся в зелени вековых деревьев.
Петляющая дорога, огибающая низкие, плоские пригорки, пересекающая нивы и рощи. Каких-нибудь семнадцать верст, и вы перед воротами скромной сельской обители. Название ее облетело весь мир: Ферапонтов монастырь. Сюда устремляются тысячи людей, чтобы увидеть знаменитые росписи мастера Дионисия, покрывающие стены, устои и своды собора Рождества Богородицы. Описать их невозможно. Утонченный рисунок, серо-голубая общая тональность композиций навсегда остаются в памяти тех, кто воочию видел эти фрески.
Вернувшись из Ферапонтова монастыря в центральную часть России, посещаете памятники Подмосковья — Саввино-Сторожевский монастырь, Троице-Сергиеву лавру. Затем — древняя Москва с ожерельем монастырей, составлявших некогда оборонительный пояс столицы. Андроников монастырь — место погребения великого живописца земли русской Андрея Рублева. Ново-Девичий монастырь...
Знакомясь с этими памятниками, ощущаешь огромный размах московского строительства в XVI—XVII веках. Сколько их здесь, в Москве, чудесных сооружений, творений гениальных зодчих!
... Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола...
(Марина Цветаева. Стихи о Москве)
Грандиозные и величавые с узорчатыми верхними галереями башни Ново-Девичьего монастыря. И миниатюрный, бесподобный в своем майоликовом убранстве Крутицкий теремок... Какие контрасты! Контрасты масштабов, но не стиля. Всем сооружениям XVII столетия свойственно сочетание подлинной монументальности и богатства декоративной пластики, сочность, мажорность, разнообразие архитектурных мотивов и смелость их цветовых сопоставлений.
Как бы не удовлетворяясь богатством и обилием впечатлений, глаз фотообъектива ведет вас все дальше и дальше. Пусть иллюстрации здесь размещены вне хронологической последовательности. Пусть вы перемещаетесь из одной области в другую и возвращаетесь обратно. В данном случае важна не научная система. В альбоме многое строится на контрастном сопоставлении памятников. Цель авторов — показать, руководствуясь эстетическими соображениями, все богатство и разнообразие каменных материалов — естественных и искусственных, сочетание многих пород и разных месторождений, известняка и песчаника с кирпичом, кирпича и керамики, керамики простой и керамики поливной с фигурной кирпичной кладкой.
Речь идет не о технологической стороне дела, а о творческой, художественной. Не просто различные материалы, а выработка из них различных форм — архитектурных и декоративных. Вот почему авторы альбома уделяют особое внимание фрагментам сооружений, рассматривают детали, отдельные мотивы, как бы показывают кадры увлекательной киноленты, удаляются от зданий и вновь к ним приближаются, показывают сооружения с различных точек зрения, в различных ракурсах и при различных условиях освещения.
Подмосковье... Ни с чем не сравнимые храмы XVI столетия — церковь в селе Коломенском, певучей ритмикой которой восторгался Гектор Берлиоз, церковь в соседнем селе Дьякове, увенчанная шатром церковь Преображения в селе Острове. Это все одинокие сооружения, непревзойденно талантливо вписанные в пейзаж, находящиеся в единстве с ним. И как будто для того, чтобы еще больше подчеркнуть лиричность темы изолированно стоящего высотного храма, авторы альбома сразу же переходят к сильному, энергичному мажорному аккорду, звонкому всплеску великолепной декоративной архитектуры Ростова Великого. Не один храм, а десятки архитектурных объемов — церквей, башен. Целые «связки», «пучки», «букеты» сочных луковичных глав и башенных наверший. Палаты и галереи, стены и звонницы. Прославленные ростовские колокольные «звоны», колокола различных тонов — от низких, басовитых, глубоких, бархатных, до « теноровых », звонких « сопрановых »... Музыка звуков вторит музыке каменной, музыке архитектуры.
Многим знакомы «звоны» и «перезвоны» ростовских колоколов, то сильные, ударные, то нежно-певучие. Целые «квартеты» и «квинтеты» этих гигантских медных инструментов, своеобразных русских церковных «органов». Издревле на Руси колокол оповещал путника о приближении к желанной цели. Всегда колокола были вестниками больших, важных событий — и радостных, и печальных.
Перед зрителем возникает Ярославль с его кирпичными многоглавыми храмами. Ярославль представлен в альбоме известной церковью Иоанна Предтечи в Толчкове. Без конца можно рассматривать сложнейшие узоры кирпичной кладки со вставками из цветной майолики, фигурные колонки с «дыньками» и перехватами, кессоны и накладки, кокошники и арочки...
Отсюда наш путь лежит к выдающемуся памятнику конца XVII века — к изящнейшему и неотразимому в своем резном белокаменном убранстве ярусному храму в селе Фили, близ Москвы.
И наконец вновь Москва. Апофеозом русского национального зодчества является Московский Кремль с его окружением, каменная сказка собора Василия Блаженного. И опять башни! На этот раз — башни Кремлевских стен. Спасская, бой часов которой ежедневно слушает наша страна. Набатная. Небольшая декоративная Царская. Московские соборы с золотыми главами...
Нет тебе на свете равных
Стародавняя Москва!
Блеском дней, вовеки славных,
Будешь ты всегда жива!
Град, что строил Долгорукий
Посреди глухих лесов,
Вознесли любовно внуки
Выше прочих городов!
(В. Брюсов. Москва)
Новое, современное в архитектуре не похоже на то, что создавалось нашими далекими предками сотни лет назад. Каждая эпоха подсказывает свои, особые архитектурные средства и формы.
У нас сейчас новые задачи и иные, чем раньше, цели в архитектуре. Но чувство прекрасного должно воспитываться лишь на самых совершенных образцах, прежде всего своей собственной, близкой и родной национальной архитектуры. А эти образцы вокруг нас...
И. А. Бартенев
В. Н. Батажкова