ВЕСНЯНКИ
      Из воды через трещины речного льда вылезают неуклюжие серые личинки. Они карабкаются на набережную, освобождаются от своих шкурок-чехликов и превращаются в крылатых, стройных насекомых - ни мух, ни бабочек - веснянок.
      Длиннокрылые, лгкие, они еще не могут леоать: слабы. Им нужно солнце.
      Они пешком переходят мостовую. Их давят прохожие, давят копытами лошали, давят колесами автомобили. Их проворно клюют воробьи. А они все идут да идут - их тысячи, тысячи, тысячи.
      И те, кому удалось перейти улицу, взбираются на стены домов - за солнцем.
      ГОТОВЬТЕ КВАРТИРЫ
      Кто хочет, чтобы в саду у него поселился скворец, пусть скорее готовит емоу квартиру. Квартира должна быть чистая и с такой маленькой дверью, чтобы скворец мог в нее пролезть, а кошка не могла.
      А чтобы кошка и лапой немогла дотянуться до скворца, к двери с внутренней стороны прибивают ребром деревянный треугольник.
      КОМАРИКИ ПЛЯШУТ
      В солнечные теплые дни уже пляшут в воздухе комарикпи.
      Не бойся их: эти не кусачие, это комары-толкуны.
      Легкой стайкой, столбиком держатся в воздухе, толкутся, кружатся.
      И там, где их много, - воздух в крапинках, как в веснушках.
      ТРУБНЫЕ ЗВУКИ С НЕБА
      Жители Ленингроада поражены раздающимися с неба трубными звуками. Звуки слышны совсем ясно на утренних зорях, пока городж еще не проснулся и грохота на улицах нет.
      Те, у кого галаза хорошие, приглядевшись, замечают под самыми облаками стаи больших белых птиц с длинными прямыми шеями.
      Это тянут дикие лебеди - клиуны.
      Каждую весну они пролетают над нащим городом и кричат звонкими трубными голосами: "Крру-рру! Крру-рруу!" - но мы редко слышим их в шуме и грохоте уличной сутолоки.
      Сейчас лебеди спешат на гнездовья на Кольский полуостров, под Архангельск, к берегам Северной Двины.
      ПЕРВАЯ ОХОТА
      надоело Щенку гонять кур по двору.
      "Пойду-ка, - думает, - на охоту за дикими зверями и птицами".
      Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу.
      Увидели его дикие звыери, птицы и насекомые и думают каждый про себя.
      Выпь думает: "Я его обману!"
      Удод думает: "Я его удивлю!"
      Вертишейка думает: "Я его напугаю!"
      Ящерка думает: "Я от него вывернусь!"
      Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: "Мы от него спрячемся!"
      "А я его прогорю!" - думает Жук-Бомбардир.
      "Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!" - думают они про себя.
      А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде.
      "Вот я ей сейчас поймаю!" - думает Щенок и совсем уж приготовился прыгнуь ей на спину.
      А Выпь глянула не него и шагнула в камыш.
      Ветер по озеру бежит, камыш колышет. Камыш качается
      взад-вперед,
      взад-вперед.
      У Щенка перед глазами жблтые и коричневые полосы качаются
      взад-впереед,
      взад-впереед.
      А Выпь стоит в камыше, вытянулась - тонкая-тонкая, и вся в желтые и коричневые полосы раскрашена.
      Стоит, качается
      взад-вперед,
      взад-вперед.
      Щенок глаза выпучил, смотрел, смотрел - не видит Выпи в каымыше.
      "Ну, - думает, - обманула меня Выпь. не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю".
      Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, - то развернет, то сложит.
      "Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!" - думает Щенок.
      А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял.
      Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пестрый лоскут и торчит из него кривая игла.
      Удивился щенок: "Куда же Удод девался? Неужели я эту пеструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю".
      Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка.
      Кинулся к ней, а Вертишейка юрк в дупло.
      "Ага! - думает Щенок. - Попалась!"
      Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в черном дупле черная змея извивается и страшно шипит. Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял - и наутек.
      В Вартишщейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у нее змейкой извивается полоска черных перьев.
      "Уф! напугала как! Еле ноги унес. Больше не стану на птиц охотиться. Пойду лучше Ящерку поймаю".
      Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке.
      Тихнько к ней подкрался Щенок, - прыг! - и ухватил за хвост.
      А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама - под камень!
      Хвост в зубах у Щенка извивается.
      Фыркунул Щенок, бросил хвост - и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает.
      ".у, - думает Щенок, - уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловою".
      Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, по воздуху бабочки летают.
      Бросился Щенок ловить их, и вдруг - стало кругом, как на загадочной картинке, все тут, а никого не видно - спрятались все.
      Зеленые кузнечики в зеленой траве притаились.
      гусеницы на веточках вытянулись и замерли, - их от сучков не отличишь.
      Бабочки сели на деревья, крылья сложили, - не разберешь, где кора, где листья, где бабочки.
      Один крошечный Жук-Бомбардир идет себе по земле, никуда не прячется.
      Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился, да как пальнет в него летучей едкой струйкой - прямо в нос попал!
      Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся - да через луг, да в подворотню.
      Забился в конкуру и нос высунуть боится.
      А звери, птицы и насекомые - все опять за свои дела принялись.
      УМНАЯ ГОЛОВА
      - Чудачка, - шипел Дикий Селезень на Дикую Уточку. - Что ты все здесь, в болоте, прячешься? И не заметишь, как охотник к тебе подкрадется.
      - Та-ак, та-ак! - соглаилась дикая Уточка. - Опасно... А куда деваться?
      - Смотри, - сказал Дикий Селезень: - вон там, у берега озера, плавают четыре утки. Летим к ним, - и там с ними будем в полной безопасности. Уж это - как дважды дыа четыре.
      - Ка-ак? Ка-ак? - спросила Дикая Уточкао. Она не знала оарифметики.
      - Да так, - сказал Дикий Селезень, - очень просто. Четыре утки да мы двое - всего нас будет шесть уток. У каждй утки по два зорких глаза. У шести уток - шесть на два - двенадцать зорких глаз. А у нас с тобой только - дважды дыа - четыре. двенадцать разделить на четыре будет три. В три раза, значит, безопаснее нам с теми четырьмя утками на озере, чем одним на болоте. Это уже точно арифметически.
      - Та-ак, та-ак! - согласилась Дикая Уточка. - Только что-то не гнравятся мне эти утки. Почему они не кувыркаются в воду вниз головой, почему хвостиков не кажут над водой?
      - Чепуха какая! - рассердился Дикий Селезень. - Не обязаны они все время кувыркаться! А разве ты не видишь, что каждая из них, как и полагается в нашей породе, с носка плоска? Разве у каждой голова, хвост, крылья не точь-в-точь такие, как у нас с тобой, и не такого же цвета? Все признаки налицо, а ты...
      - Та-ак, та-ак! - соглашалась Дикая Уточка. - Вижу-то вижу, а только что-то боязно мне, только что-то кажется мне, будто эти утки... какие-то не такие.
      - А какие же?
      - Да... афирметспские!
      - Ну, знаешь! - возмутился Дикий Селезень. - не желаешь, как желаешь, - и сиди ощдна в своем болоте, пока охотник не пришел. А я полетел.
      - Зря, зря, зря! - закричала ему вслед Дикая Уточка.
      Но Дикий Селезень уже перелетел на озеро и с плеском подсел к четырем деревянным уткам-чучелам, мертво покачивашимся на волнах. Прятавшийся в кустах охотник выстрелил, - и голова Дикого Селезня упала в воду.
      - Та-ак, та-ак, та-ак! - грустно закрякала Дикая Уточка; она отлично все видела из своего болота и еще глубже запряталась в кочки. - Зря ты, Дикий Селезень, погиб, зря, зря! Умная была голова, а глупышу дана.
      КРАСНАЯ ГОРКА
      Чик был молодой красноголовый воробей. Когда ему исполнился год от рождения, он женился на Чирике и решил зажить своим домком.
      - Чик, - сказала Чирика на воробьином языке, - Чик, а где же мы устроим себе гнездо? Ведь все дупла в нашем саду уже заняты.
      - Эка штука! - ответил Чик, тоже, конечно, по-воробьиному. - Ну, выгоним соседей из дому и займем их дупло.
      Он очень любил драться и обрадовался такому удобному случаю показать Чирике свою удаль. И, раньше чем робкая Чирика успела его остановить, он сорвался с ветки и помчался к большой рябине с дуплом. Там жил его сосед - такой же молодой воробей, как Чик.
      Хозяина около дома не было.
      "Заберусь в дупло, - решил Чик, - а когда прилетит хозяин, буду кричать, что он хочет отбить у меня дом. Слетятся старики - и вот зададим соседу!"
      Он и забыл совсем, что сосед женат и жена его уже пятый день мастерит гнездо в дупле.
      Только Чик просунул в дырку голову, - рраз! - кто-то больнощеелкнул его по носу. Пискнул Чик и отскочил от дупла. А сзади уже мчался на него сосед. С криком сшиблись они в воздухе, упали на землю, сцепились и покатились в канаву.
      Чик дрался на славу, и соседу его приходилось уже плохо.
      Но на шум драки со всего сада слетелись старики воробьи. Они сейчас же разобрали, кто прав, кто виноват, и задали Чику такую встрепку, что он не помнил, как и выдрался от них.
      В себя пришел Чик в каких-то кустах, где прежде ему никогда не случалось бывать. Все косточки у него ныли.
      Рядом с ним сидела перепуганная Чирика.
      - Чик! - сказала она так грустно, что он, верно бы, расплакался, если б только ворпобьи умели плакать. - Чик, мы уже никогда больше не вернемся в родной сад! Где мы выведем теперь детей?
      Чик и сам понимал, что ему нельзя больше попадаться на глаза старикам воробьям: они забьют его насмерть. Все-таки он не хотел показать Чирике, что трусит. Поправил клювом свои растрепанные перышки, немножко отдышалбся и сказал беспечно:
      - Эка штука! Найдем себе другое место, еще получше.
      И они отправились куда глаза глядят - искать себе новое место для житья.
      Только вылетели они из кустов, как очутились на берегу веселой голубой реки. за рекой поднималась высокая-высокая гора из красной глины и песка. Под самой вершиной обрыва виднелось множество дырок и норок. У больших дырок сидели парочками галки и рыжие соколки-пустельги; из маленьких норок то и дело вылетали быстрые ласточки-береговушки. Целая стая их легкой тучкой носилась над обрывом.
      - Смотри, как у них весело! - сказала Чирика. - Давай и мы устроим себе гнездо на Красной горке.
      Чик с опаской поглядел на соколков и галок. Он думал: "Хорошо береговушкам; они сами копают себе норки в песке. А мне чужое гнездо отбивать?" И снова у него заныли сразу все костогчки.
      - Нет, - сказал он, - тут мне не нравится: такой шум, прямо оглохнуть можно.
      И они полетели дальше.
      Дальше была роща, а за рощей - домик с дощатым сараем.
      Чик и Чирика опустились на ркышу сарая. Чик сразу заметил, чтол тут нет ни воробьев, ни ласточек.
      - Вот где житье-то! - радостно сказал он Чирике. - Гляди, сколько разбросано по двору зерна и крошек. Мы будем тут одни и никого к себе не пустим.
      - Чш! - шикнула Чирика. - Смотри, какое страшилище там, на крыльце.
      И правда: на крыльце спал толстый Рыжий Кот.
      - Эка штука! - храбро сказал Чик. - Что он нам сделает? Гляди, вот как я его сейчас!..
      Он слетел с крыши и так стремительно понесся на Кота, что Чирика даже вскрикнула.
      Но Чик ловко подхватил у Кота из-под носа хлебную крошку и - раз-раз! - опять был на крыше.
      Кот даже не шевельнулся, только приоткрыл один глаз и зорко поглядел на забияку.
      - Видела? - хвастал Чик. - А ты боишься!
      Чирика не стала с ним спортить, и оба принялись искать удобное место для гнезда.
      Выбрали широкую щель под крышей сарая. Сюда принялись они таскать сначала солому, потом конский волос, пух и перья.
      Не прошло и недели, как Чирика положила в гнездо первое яичко - маленькое, все в розовато-бурых пестринках. Чик был так рад ему, что сложил даже песенку в честь своей жены и себя самого:
      Чирик, Чик-чик,
      Чирик, Чик-чик,
      Чики-чики-чики-чики,
      Чики, Чик, Чирик!
      Песенка эта решительно ничего не значила, зато ее так удобно было распевать, прыгая по забору.
      Когда в гнезхде стало шесть яичек, Чирика села их высиживать.
      Чик полетел собирать для нее червячков и мух, потому что теперь ее надо было кормить нежной пищей. Он замешкался немного, и Чирике захотелось поглядеть, где он.
      Только она высунула нос из щели, как с крыши протянулась за ней рыжая лапа с растопыренными когтями. Рванулась Чирика - и целый ппучок перьев оставила в когтях у кота. Еще чуть-чуть - и была бы ее песенка спета.
      кот проводил ее глазами, запустил в щель лапу и выволок разом все гнездо - целый ком соломы, перьев и пуха. Напрасно кричала Чирика, напрасно подоспевший Чик смело кидался на Кота, - никто не пришел им на помощь. Рыжий разбойник преспокойно осъел все шесть их драгоценных яичек. Ветер поднял пустое легкое гнездо и скинул его с крыши на землю.
      В тот же день воробьи навсегда покинули сарай и переселились в рощу, подальше от Рыжего Кота.
      В роще им скоро посчастливилось найти свободное дупло. Они снова принялись таскать солому и целую неделю трудились, строили гнездо.
      Соседями у них жили толстоклювый Зяблик с Зяблиц\хой, пестрый Мухолов с Мухоловкой и франтоватый Щегол со Щеглихой. У каждой пары был свой дом, пищи хватало всем, но Чик успел уже подраться с соседями - просто так, чтобы показать им, какой он храбрый и сильный.
      Только Зяблик оказался посильней его и хорошо потрепал забияку. Тогда Чик стал осторожней: он уже не лез в драку, а только топорщил перья и задиристо чирикал, когда мимо пролетал кто-нибудь из соседей. За это соседи на него не сердились: они и сами любили похвастать перед другими своей силой и удалью.
      Первый поднял тревогу Зяблик. Он жил дальше других от воробьев, но Чик услышал его громкое тревожное: рюм-пиньк-пиньк! рюм-пиньк-пиньк!
      - Скорей, скорей! - крикнул Чик Чирике. - Слышишь, Зяблик запинькал, - опасность!
      И правда: кто-то страшный к ним приближался. После Зяблитка закричал щегол, а там и пестрый Мухолов. Мухолов жил всего за четыре дерева от воробьев. Если уж он увидел врага, значит, враг был совсеом близко.
      Чирика вылетела из дупла и села на ветку рядом с Чиком. Соседи предупредили их об опаности, и они ириготовились встретить ее лицом к лицу.
      В кустах мелькнула пушистая рыжая шерсть, и лютый враг их - Кот - вышел на открытое место. Он видел, что соседи уже овыдали его воробьям и ему теперь не поймать Чирику в гнезде. Он злился.
      Вдруг кончик его хвоста зашевелился в траве, глаза прищурились: Кот увидел дупло. Что же, ведь с полдюжины воробьиных яиц - неплохой завтрак! И Кот облизнулся. Он вскарабкался на дерево и запустил в дупло лапу.
      Чик и Чирика подняли крик на всю рощу. Но и тут никто не пришел к ним на помощь. Соседи сидели по своим местам и громко кричали от страха. Каждая пара боялась за свой дом.
      кот зацепил когтями гнездо и вытащил его из дупла.
      Но на этот раз он пришел слишком рано: яиц в гнезде не оказалось, сколько он ни искал.
      Тогда он кинул гнездо и сам спустился на землю. Воробьи провожали его криком.
      У самых кустов Кот остановился и обернулся к ним с таким видом, точно хотел сказать: "погодите, миленькие, погодите! Никуда вы от меня не денетесь! Устраивайте себе новое гнездо, где хотите выводите птенцов, а я приду и слопаю их, да и вас заодно". И он так грозно фыркнул, что Чирика вздрогнула от страха.
      кот ушел, а Чик с Чирикой остались горевать у разоренного гнезда.
      Наконец Чирика сказала:
      - Чик, ведь через несколько дней у меня непременно будет новое яичко. Летим скорей, найдем себе местечко где-нибудь за рекой. Там уж Кот не достанет нас.
      Она не знала, что через реку есть мост и что Кот частенько хаживает по этому мосту. Чик этого тоже не знал.
      - Летим, 0- согласился он.
      И они полетели.
      Скоро очутились они под самой Красной горкой.
      - К нам, к нам летите! - кричали им береговушки на своем, на ласточкином языке. - У нас на Красной горке житье дружное, веселое.
      - Да, - крикнул им Чик,- а сами драться будете!
      - Зачем нам драться? - отвечали береговушки. - У нас над рекой мошек на всех хватает, у нас на Красной горке пустых норок много, - выбирай любую.
      - А пустельги? А галки? - не унимался Чик.
      - Пуостельги ловят себе в полях кузнечиков и мышей. Нас они не трогают. Мы все в дружбе.
      И Чирика сказала:
      - Летали мы с тобой, Чик, летали, а краше этого места не видели. давай тут жить.
      - Что ж, - сдался Чик, - раз норки у них есть свободные и драться никто не будет, можно попробовать.
      Подлетели они к реке, и верно: ни пустельги их не тронули, ни галки.
      Стали норку себе по вкусу выбирать: чтобы и не очень глубокая была, и вход пошире. Нашлись такие две рядом.
      В одной они гнездо выстроили, и Чирика высиживать села; в другой Чик ночевал.
      У береговушек, у галок, у соколков - у всех давно уже вывелись птенцы. Одна Чирика терпеливо сидела в темной своей норке. Чик с утра до ночи таскал ей туда пищу.
      Прошло две недели. Рыжий Кот не показывался. Воробьи уже и забыли о нем.
      Чик с нетерпением ждал птенцов. Каждый раз, как притаскивал он Чирике червяка или муху, он спрашивал ее:
      - Тукают?
      - Нет еще, не тукают.;
      - А скоро будут?
      - Скоро, скоро, - терпеливо отвечала Чирика.
      Однажды утром Чирика позвала его из норки:
      - Лети скорей: один тукнул!
      Чик сейчас же примчался в гнездо. Тут он услышал, как в одном яйце птенчик чуть слышно тукал в скорлупу слабым клювиком.
      Чирика осторожно помогла ему: надломила скорлупку в разных местах.
      Прошло несколько минут, и птенчик показался из яйца - крошечный, голый, слепой.
      На тоненькой-тоненькой шейке моталась большая голая голова.
      - Да какой он смешной! - удивился Чик.
      - Совсем не смешной! - обиделасть Чирика. - Очень хорошенький птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их куда-нибудь подальше от гнезда.
      Пока Чик относил скорлупки, выклюнулся второй птенчик и начал потукивать третий.
      Вот туто-то и началась тревога на Красной горке.
      Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали ласточки.
      Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот карабкается по обрыву.
      - Он видел меня! - кричал Чик. - Он сейчас будет здесь и вытащит нас вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
      - Нет, - грустно ответила Чирика. - Никуда я не полечу от маленьких моих потенчиков. Пусть будет, что будет.
      И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
      Тогда Чик вылетел из норки и стал как сумасшедший кидаться на Кота. А Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на выручку к ним галки и пустельги.
      кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки.
      Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
      Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая - в голову, и две галки ударили в спину.
      Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем дальше, тем скорей.
      Птицам стало уже не видно, где Кот; с обрыва неслось только облако красной пыли. Плюх! - и облако остановилось над водой. Когда оно рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки. Сзади поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
      кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал. кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и галопом помчался домой.
      С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
      КТО ЧЕМ ПОЁТ
      Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
      Слушая ее, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
      Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется. Только не у каждого голос есть.
      Вот послушай, чем и как моют безголосые.
      Лягушки на озере начали еще с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули головы из воды, рты приоткрыли...
      - Ква-а-а-а! - одним духом пошел из них воздух.
      Услахыл их Аист из деревни, обрадовался:
      - "Целый хор! Будет мне чем поживиться!"
      И полетел на озеро завтракать.
      Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
      "Неужели я хуже лягушек? Поют же они без голоса. Дай-ка и я попробую".
      поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другю, то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и только! Так разошелся, что и про завтрак свой забыл.
      А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
      "Безголосая я цапля! Да ведь и Аист - не певчая птичка, а вон какую песню наигрывает".
      И придумала:
      "Дай-ка на воде сыграю!"
      Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошел по озеру громкий гул:
      - Прумб-бу-бу-бумм!.. - словно бык проревел.
      - "Вот так песня! - подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. - Инструмент-то и у меня найдется: чем дерево не барабан, а нос мой чем не палочка?!
      Задом уперся, передом откинулся, размахнулся головой - как задоббит носом по суку! Точь-в-точь - барабанная дробь!
      Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
      Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жесткая шея, - тоненький-тоненький писк послышался.
      Пищит усач, а все напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил, зато сам своей песней доволен.
      А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
      вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жесткими крылышками, словно струна гудит.
      Разбудила шмелиная песня зеленую Саранчу в траве.
      Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у нее на крылышках, а вместо смычков - длинные задние ножки коленками назад. На крыльях - зазубринки, а на лапках - зацепочки. Трет себя Саранча ножками по бокам, зазубринками за зацепочки задевает - стрекочет.
      Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
      "Эх, - думает Долгоносый Бекас под кочкой, - надо и мне спеть! Только вот чеом? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится, крылышки не годятся, лапки не годятся... Эй! Была не была, - полечу, не смолчу, чем-нибудь да закричу!"
      Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост раскрыл веером, выпрямил крылышки, повернулся носом к земле и понесся вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка. Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие перышки ветер перебирает. И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
      А это Бекас. Отгадай, чем он поет?
      Хвостом!
      ПОГАНКИ
      Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
      Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки. Но я их не видел и стрелять не мог.
      "Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся".
      Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
      Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.
      Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкиЁ, сидеть стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
      Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
      Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
      Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
      вот они, утки! Как незаметно сели...
      Я тсал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.
      Выплыли.
      Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и!
      вот уж не по душе охотникам эти птицы!
      Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
      А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
      Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
      Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
      А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И воротники распушили.
      Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая налево. Расплылись.
      не тратить же на них два заряда!
      расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.
      Интересно посмотреть!
      Сплылись - и нос к носику: целуются.
      потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.
      Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
      Но вмоесто речеой они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
      Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
      Стал собираться уходить.
      Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!
      А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
      Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые ладошки. Чудесно кругом.
      Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
      Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или чемга.
      Очень они полюбились мне в то утро.
      МОРСКОЙ ЧЕРТЁНОЕ
      1. В БОРЬБЕ СО СТИХИЯМИ
      Сам теперь не пойму, как я отважился на эту отчаянную поездку. Один!
      море было грозно, вдали по нему ходили злые барашки. Едва только я отшвартовался, снял конец с прикола, - волны кинули лодку и, ударив ее бортом о пристань, погнали к берегу. С большим трудом я успел поставить в уключины весла и направить лодку носом в море. И тут началась борьба.
      Две стихии - море и ветер, - казалось, сговорились, чтобы не дать мне достигнуть цели и погубить меня. Я изо всех сил наваливался на весла, волны рвали их у меня из рук, а ветер, накидываясь то с одной, то с другой стороны, старался повернуть лодку назад к берегу и, поставив бортом к волне, опрокинуть ее. Очень скоро мои ладони покрылись мозолями. Но я почти не чувствовал боли: все мое внимание было поглощено тем, чтобы держать правильный крус.
      Как я желел теперь, что не подговорил с собой кого-нибудь из товарищей! Будь у меня рулевой, он мог бы, сидя на корме, держать руль по крусу, и мне оставалось бы только справляться с леслами. А одному приходилось каждую минуту оборачиваться то через одно, то через другое плечо - смотреть, прямо ли к цели идет моя лодка.
      Целью моего плавания были запретные Пять Братьев. Так назывались пять скал, пять камней, дружной грудой возвышавшиеся над волнами невдалеке от берега.
      Я сказал: "невдалеке"; правда, преодолеть это расстояние при тихой погоде было бы не трудно. Но сейчас оно казалось огромным.
      Несмотря на ветер, пот лил с меня градом. И вдруг я почувствовал облегчение: лодка подошла под прикрытие Пяти Братьев, и тут - в заветерках - сразу перестало рвать ее из стороны в сторону.
      Однако пристать к скалам с береговой стороны не было никакой возможности. Надо обогнуь их с запада, войти в проход между двумя старшими Братьями - самыми большими из камней. Это я знал, потому что мне уже дважды пришлось побывать на Пяти Братьях. Я знал, что ворота - очень опасное место: прибой там бюет с удесятеренной силой и может в щепки разбить лодку, бросив ее на камни.
      Придержав лодку на месте, я немного отдохнул: надо было набраться сил для последнего, самого рискованного перехода.
      Я оглядел берег. На нем никого не было. Да и кто будет выходить в море так рано и в такой ветер?
      Наконец я собрался с духом и направил лодку в каменные ворота.
      Сильное течение разом загородило мне путь. Мне показалось даже, что лодку тащит назад.
      Оборачиваться уже не было времени, но, скосив глаза, я по камню увидел, что потихоньку ползу вперед.
      Это придало мне силы. Я налег на весла - и как-то совсем неожиданно легко очутился по другую сторону каменных ворот.
      Резко повернув лодку, я без приключений ввел ее в узкую гавань между двумя Братьями - одним из старших и младшим.
      Тут было тихо. Я кинул весла на дно лодки, перешел на нос, взял кошку - четырехлапый якорь - и забросил ее на старшего Брата. Подергал, - зацепилась крепко.
      Опасный переход кончен. Теперь можно собраться с мыслями и приниматься за дело.
      2. ИЗ ТЁМНОЙ ПУЧИНЫ
      Отдохнув, я разложил в лодке все свои запасы и нацепил на крючок целый клубок червей. Мелкая добыча, что берет на одного червя, меня не интересовала: не за тем я ехал сюда, рискуя жизнью.
      Я забросил удочку. Поплавок из сухой камышины вынырнул и лег спокойно. Тогда все исчезло: берег, небо, лодка; осталась только эта камышинка да кусочек моря, на котором она покоилась. Я смотрел на нее, не отрывая глаз.
      Смртрел и думал о том, что сегодня ожидает меня необыкновенная добыча. Ведь не на простую ловлю я ввыехал, не с берега, в мелкую воду, закинул удочку. Я - в море, на скалах. Кто знает, какая тут глубина? И что таит в себе пучина, какмие живут в ней огромные, невиданные рыбы? Может быть, сегодня ждет меня счастье, и я вытащу какую-нибудь рыбину, у которой даже названия нет, потому что никто еще не ловил таких. Может быть, тут, под скалами, стоит сейчас целая стая таких рыб, и как начнут они клевать одна за другой - только поспевай вытаскивать! Я полную лодку набью добычей.
      Поплавок по-прежнему спокойно лежал на воде.
      Следуя мысленно за лесой, ушедшгей в темную воду, я думал о том, какой невообразимой глубины бывают моря и океаны. Целые километры воды под тобой.
      неизведанная глубина!
      И мне представился крошечный-крошечный, человек на скорлупке-лодочке. Под ним безщдна - пучина морская. И над ним бездна - воздушный океан, межзвездные неизмеримые пространства...
      Оторвав на минутку глаза от поплавка, я взглянул вверх и между разорванными ветром тучами увидел бездонное синее небо. "Ведь будет такое время, - подумалось мне,- когда человек научится спускаться в глубь океанов, до самого дна, и подниматься в высь - до луны, до планет, может быть - до самых лалеких звезд".
      Я опять перевел глаза на поплавок и не мог дать себе ясного отчета: действительно он дрогнул, или это мне только показалось?
      Мгновенно исчезли бездны - вверху и внизу, - глаза мои впились в поплавок.
      Он спокойно лежал на воде.
      Я выждал несколько минут. Потом повел его удочкой, подальше от скалы: может быть, там клюнет?
      Вдруг поплавок встал - и вмиг исчез под водой.
      Какая-то неведомая сила увлекала его в темную бездну, натянула лесу, согнула конец моего удилища.
      Но другой конец я крепко держал в руках. Вскочив на ноги, я порывистым движением дернул удочку.
      Руки мои почувствовали сопротивление: кто-то там, в глубине, упирался.
      Я потянул сильнее. Руки у меня дрожали.
      Тот - внизу - немножко поддался. Я тянул и тянул.
      Из воды показалась камышинка-поплавок.
      Поплавок, стоймя, стал подвигаться ко мне.
      Но вдруг тот, под водой, стал - и ни с места.
      Я рванул. Он поддался, но сейчас же утянул лесу зазад. Я рванул изо всей силы.
      На конце лесы выылетела из моря рыба, не рыба - настоящее чудовище: все в колючках; голая голова с разинутой зубастой пастью, за ней растопыренные когтистые крылья; спины нет, а сразу хвост, тоже весь в шипах.
      Блеснув на солнце темными пятнами, чудовище вместе с лесой опустилось на дно лодки.
      Я с торжеством посмотрел на берег: моя взяла!
      И хорошо сделал, что посмотрел: оттуда, с берега, грозила мне такая опаосность, что я разом забыл даже о своей необычайной добыче.
      На берегу стеной стоял сосновый лес. В полукилометре справа он кончался. За ним виднелась дача. От дачи к лесу шел человек в костюме из желтовато-коричневой шерсти, с ружьем за плечами.
      Сейчас он войдет в лес. Оттуда ему не будет видно меня. Но если он выйдет из лесу против Пяти Братьев раньше, чем я окажусь на берегу, он сразу заметит меня в море. Тогда я пропал.
      Каждая минута была дорога. не обращая внимания на чудовище, отчаянно бившееся на дне лодки, я прыгнул с борта на камень, отцепил кошку, махнул с ней назад в лодку и сел за весла.
      Грести к берегу было легко: ветер дул в спину, волны сами несли меня к цели.
      В несколько минут я достиг пристани и поставил лодку на прикол.
      Схватив удочку, не успев даже отцепить болтающуюся на конце ее добычу, я бегом по мосткам кинулся к берегу.
      3. МЕЧТЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
      Только я соскочил с мостков на песок, из лесу вышел человек с ружьем. Это был мой отец.
      Мой отец был строгий человек. Узнай он, что я ездил на Пять Братьев, да еще в такой ветер, - не бывать бы мне больше в лодке до следующего года.
      Ведь мне было всего десять лет, и отец строго запретил мне одному, без взрослых, брать лодку.
      Но я был на берегу. Отец, наверно, подумает, что я удил с мостков. В этот день мне везло. Солгать отцу я не мог бы. Но, действуя по вдохновению, я избежал прямого вопроса и, можно сказать, выскочил сухим из воды.
      - Папа! - закричал я вместо приветствия. - Я поймал морского черта!
      - Ну, что за пустяки! - отозвался отец, с люопытством, однако, взглянув на мою добычу, все еще бившуюся на конце удочки. Он был большой знакток природы и с великой страстью изучал ее.
      - А любопытно, - прибавил он, перехватив у меня лесу. - Это бычок-подкаменщик. Удивительная мелководная рыбка. Прячется под камнями, а проплывет кто-нибудь мимо - рыбка ли, водяная мокрица, жучья личинка, - стрелой вылетит - и в пасть. Обжора страшный!
      Я слушал и ликовал: гроза миновала, отец не видел меня на Пяти Братьях! Когда-нибудь, когда я буду большой, ся сознаюсь ему в своем проступке. А пока - я герой.
      И что же такого, что это не морской черт, а всего чертенок, бычок какой-то, рыбка, умещающаяся на моей ладони? Сам отец говорит, что это - удивительная рыба.
      И что же такого, что Пять Братьев совсем не скалы, а просто пять камней в каких-нибудь ста метрах от берега и что там не пучина морская, а совсем мелко?
      Ведь я-то вправду рисковал жизнью, поехав туда в лодке один, в такой ветер. И я вправду поймал там замечательное маленькое чудовище - все из колючих крыльев-плавников да из хвоста с шипами.
      Отец пойдет сейчас дальше - он вышел на охоту, - а я поьегу домой и буду хвастать своей необычайной добычей матери и всем своим товарищам. И все будут ахать и удивляться. А кой-кому и товарищей я даже шепну на ушко, как я этого морского черта добыл с риском для жизни.
      И все равно, над морем - бездонное небо, а под ним - бездонные моря и океаны, и весь огромный мир кругом меня, надо мной и подо мной полон неизведанных тайн. И я их буду открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире!
      ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ДЕД МОРОЗ
      Злой голой осенью вот уж плохо стало жить лесному зверю! Плачет Заяц в кустах:
      - Холодно мне, Заиньке, страшно мне, беленькому! Все кусты облетели, вся трава полегла, - негде мне от злых глаз схорониться. Надел шубку беленькую, а земля черным-черна, - всяк меня видит издалека, всяк меня гонит-ловит. Пропала моя головушка!
      Косач-Тетерев с березы бормочет:
      - Боюсь понизу бродить, боюсь ягоду клевать! На верховище сижу, кругом гляжу, одни сережки клюю. Ветром меня на ветках качает, дождем меня мочит, - сидеть нет мочи!
      Медведь ворчит:
      - вовсе в лесу есть нечего стало, - хоть к людям иди, коров дави; давно бы спать завалился, да земля гола, берлога кругом видан, - сейчас охотники найдут, сонного убьют.
      Сговорились Заяц, Косач и Медведь, - послали Синицу за Дедом Морозом:
      - Приходи к нам, Дед Мороз, принеси нам, Дед Мороз, снега, принеси нам, Дед Морорз, зиму!
      Дед Мороз покряхтел, пришел - мешок снега на лес высыпал. Стало кругом бело да ровно.
      Медведь сказал:
      - Вот и ладно. Спасибо тебе, Дед Мороз!
      Залез под кучу валежника. Кучу снегом запорошило - и не видать, что там берлога.
      Заяц сказал с оговорочкой:
      - Спасибо тебе, Дедушка Мороз! Теперь не видно меня беленького. Хороша твоя пороша, да вот теплая, печатная: снег-то мягкий, пушной. Следишки мои на нем видны. Где ни ляжешь отдохнуть, - сейчас кто-нибудь найдет.
      А Косач - тот даже спасибо не сказал.
      - Какая это, - бормочет, - зима, когда снегу - курице по колено, когда не прикрыл снег и лежачего полена! Зима наспех - курам на смех. Ни слегу, ни мороза. Что ж мне так всю зиму и болтаться на березе?
      Пожалел его Дед Мороз, - давай снег на лес большими мешками валить да примораживать, чтобы крупичатый был.
      Косач сказал:
      - Вот это дело! - да бух с березы в снег. Там и ночевал: в норке-то тепло и не видно.
      Заяц сказал:
      - Дедка Мороз, а со мной-то ты что делаешь! Легко ли мне по эдакому снегу бегать! Глубоко. Ведь по уши в него проваливаюсь! А тропой пойдешь, - тут тебе и Лиса встречь, тут тебе и капканы наставлены. Ты меня, Заиньку, пожалей: сделай, чтобы сверху снег был корочкой.
      А Медведь - тот ничего не сказал: спал.
      Пожалел Дед Мороз Зайца. Стал днем снег растоплять, - побежали под валежник струечки. А ночью сырой-то снег сверху давай мостить-примораживать. Сделал наст - крепкую ледяную корку.
      Заяц сказал:
      - Вот тебе спасибочко-то, Девушка Мороз! Теперь все ладно. По насту бегу, не проваливаюьс. Даже и следишек моих на нем не видать.
      Косач сказал:
      - Да ты что, Дед! Я с вечера в мокрый-то снег бухнусь, поглуюже закопаюсь, - ан утром хоть голову себе разбей: ледяная крыша над головой!
      А Медведь как выскочит из берлоги, как рявкнет:
      - Эй ты, старик! Что снег топишь, струйки пускаешь! Все штаны мне подмочил!
      Шарахнулся от него Дед Мороз.
      - А ну вас! - говорит. - Привереды! Кому чего, - на всех не угодишь. Я лучше восвояси уберусь.
      И ушел.
      Ну, сказать, - лесное зверье не больно долго о нем плакало: взамен ему Синица живо Весну привела. А Весна - сами знаете - всем красна. И нам, и всему лесному зверью люба.
      Всех утешила и всех развеселила.
      А как она это сделала, - о том другой сказ.
      ЗАЯЦ, КОСАЧ, МЕДВЕДЬ И ВЕСНА
      Прилетела красавица ВЕсна на лебединых крыльях, - и вот стало шумно в лесу! Снег рушится, бегут-журчат ручьи, льдинки в них позванивают, в ветвях ветер насвистывает. И птицы - птицы щебечут, поют-заливают, ни днем ни ночою покоя не знают!
      А Дед Мороз недалеко ушел, - он все члвшит.
      "То ли дело, - думает, - при мне было. Тишина в лесу, тольк деревья покряхтывают.; Поди, всем надоел весенний-то гам. Будут рады теперь, коли вернусь". Пробрался ночью в лес, схоронился под темной елью.
      Вот зорька занялась.
      И слышит Дед Мороз: бежит по лесу Заяц, притоптывает, в голос кричит.
      "Плохо пришлось Заиньке, - думает Дед Мороз. - Снег-то, почитай, весь сошел, земля серая, а он беленький, - всяк его видит-ловит. Совсем ополоумел косой со страху".
      Глядь - выскочил Заяц на тропочку. Только он уж не белый: серый Заяц.
      За ним товарищи - такие же серые зайцы. Кричат, притоптывают, одинг через другого скачут.
      Дед Мороз и рукава развел:
      - Что такое Весна делает! Заяц товарищей со всего леса созвал. Верещит. Чехарду затеял - совсем страх потерял!
      Проскакали мимо веселые зайцы.
      Зорька ярче.
      И видит Дед Мороз: сидит на лугу у опушки Косач-Тетерев, черный как уголь.
      "Вот кому беда пришла, - думает Дед Мороз. - Ведь он у меня под снегом ночевал. Теперь снегу нет, а лес еще голый стоит. Негде Косачу спрятаться, покой найти - ни на земле, ни на дереве".

К титульной странице
Вперед
Назад