А. Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. Том 2(13)

      А всего страннее, удивительнее и достопамятнее было то, что оба сии великие инженеры были родом французы, оба старинные между собою друзья и в прежние времена сослуживцы и военные камерады: один назывался Грибоваль, и защищал крепость, а другой Дефевр, и распоряжал всеми действиями осаждающих. Первый находился еще и тогда во французской службе и был, за отличную свою способность, прислан от короля французского к австрийской армии, а последний служил тогда королю Фридриху. Оба они были писатели, оба имели особые и собственные свои системы, которые каждый из них в сочинениях своих защищать старался. И тогда оказался редкий случай доказать обоим им доброту своих теорий действительною практикою пред глазами всего света. Материалы к сим испытаниям, яко то, человеческая кровь, железо и порох предоставлены были им на волю. Лефевр хотел взять крепость преимущественно подкопами и взять в короткое время; но он хотя и исполнил свое обещание, но только весьма несовершенно и принужден был почти поступать на большую часть по старым правилам.

      Нельзя изобразить, сколь многие употребляли они друг против друга хитрости, и какое множество делано было с обеих сторон мин и контраминов! Славные и так называемые глобы де-комиресион, или гнетущие шары, сделались наиболее в сем случае известными и были многим сотням людей смертоносными. Но и кроме того, производима была при сей осаде не только сверх земли, но и в недрах оной настоящая война и с разными с обеих сторон успехами. Но осажденным удавалось как-то всегда брать над пруссаками преимущество, и бедный Лефевр, нажив презрение от всей прусской армии, доходил даже до такого отчаяния, что сам себе искал смерти, вдаваясь в величайшие опасности, и что король принужден был уже его сам утешать и ободрять при его неудачах.

      Теперь было бы слишком пространно, если б описывать все бывшие при сей осаде происшествия; а довольно когда сказать, что было их множество разных, редких и достопамятных, и что продлилась осада сия до самого октября месяца и целые 63 дня от открытия траншей, и что помогла пруссакам овладеть сею крепостью одна их гаубичная граната, попавшая случайным образом в такое место, где лежало у цесарцев много пороху и которая, зажегши оной, взорвала целой бастион, с двумя гренадерскими ротами и многими австрийскими офицерами на воздух. Сие только происшествие, расстроившее все распоряжения осажденных, принудило, наконец, цесарского коменданта, не допуская до приступа, сдать крепость сию королю прусскому и отдаться ему со всем своим гарнизоном в плен.

      С обеих сторон погибло при осаде сей тысячи по четыре людей и выстрелено до трехсот тысяч пушечных, гаубичных и мортирных зарядов. И королю, как ни жаль было потерянных толь многих людей при сей осаде, но он так почтил храбрость защищавшего толь долго крепость коменданта, что посадил его с собою за стол обедать.

      Что касается до цесарского фельдмаршала Дауна, то неудача его при освобождении сей крепости от осады нанесла ему великое бесчестье, и приписывалась наиболее вражде его против Лаудона. И в Вене так были недовольны поступками его в сем случае, что народ публично было обругал жену его на улице. И как сие было последнее знаменитейшее действие у цесарцев с пруссаками, то, к сожалению, и кончил сей славный полководец войну сию не с славою для себя, а с порицанием и хулою.

      После взятия Швендница, не произошло уже ничего в особливости достопамятного у короля прусского с австрийцами. Но у имперской армии, бывшей под командою принца Штольберхского и действовавшей против принца Гейнриха, были еще многие происшествия.

      Сей удалось одержать над пруссаками некоторые поверхности; но победа, одержанная принцем Гейнрихом 29-го октября при Фрауенштейне, затмнила все оные и доставила с сей стороны пруссакам поверхность над германцами, так что они войски свои посылали даже внутрь Германии и сии, достигая до самого Нюренберга, нанесли германцам много вреда и чрез все то побудили наиболее их к заключению вскоре потом перемирия.

      А таким же образом происходило много разных военных действий и у французов с гановеранцами в окрестностях Рейна и Вестфалии; и победа, одержанная французами при Иоганисбурге, неподалеку от Фридберга, над наследным принцем брауншвейгским 30-го августа, было последним в сей стране военным действием в сей войне, разорившей более шести лет не только всю Европу, но обе Индии и Америку.

      Величайшим поводом ко всеобщему примирению и окончанию сей разорительной войны подала собою Франция. Сия претерпела в сию войну всех прочих государств более: и англичане на море были против оной так счастливы, что отняли у ней почти все ее американские и азиатские земли и колонии, и Франция, как людьми, так в особливости деньгами, так истощилась, что предвидела явную себе пагубу. Все сие и понудило ее домогаться скорейшего мира; и по особливому для ей счастию и удалось ей заключить оной в начале сего 1763-го года в Фонтенебло с англичанами и получить, кроме одной бездельной и ничего не значущей и пустой северной американской провинции Канады, все свои потерянные американские и азиатские острова и поселения обратно.

      С Англиею произошло при сем случае тоже, что и с нами: она лишилась всех своих завоеваний, купленных реками крови, с приумножением многими миллионами национального своего и так много ее отягощающего долга. Но сего бы никогда не случилось, если б, по особливому для ее несчастию, не произошло в министерстве, ее перемены, и когда бы кормило правления по особливому случаю, но исторжении из рук мудрого Питта, не попалось в руки глупому и почти бессмысленному англинскому лорду Бутту.

      Не успели французы отстать от австрийцев или цесарцев, как и сим не оставалось уже другого средства, как также поспешить заключением мира с королем прусским и пожертвовать также всеми своими о завоевании Шлезии надеждами. Последний мир сей заключен был наконец при глазах самого короля прусского, в саксонском замке Губертсбурге, 15-го февраля сего 1763-го года, и, по силе оного, к удивлению всего света, из всей сей кровопролитной войны не вышло ничего, и все державы остались при прежних своих владениях и при тех границах, в каких они были при начатии войны. И война сия сделала лишь только то, что многие сотни тысяч человек во всех частях света пролили свою кровь, и миллионы фамилий и семейств впали в бедность и разорились.

      Одной Саксонии стоила война сия деньгами и продуктами всякого рода более 70-ти миллионов талеров, и одна Европа потеряла более миллиона людей. Все державы, выключая одну Пруссию, нажили на себя превеликие и такие долги, коих тягость будут ощущать и самые еще поздние потомки их. А сколько городов, сел и деревень разорено и опустошено было, о том и упоминать почти нечего. Вся задняя Померания и часть Бранденбургии сделались совершенными пустынями; а и многие другие области и земли находились не в лучшем состоянии, и во многих местах не было людей, а в других мущин одних - и женщины пахали землю. А были области, в которых и сих не было, и видны были превеликие полосы земли, где и следов прежнего земледелия было неприметно. Один офицер писал, что он, путешествуя чрез Гессенские земли, семь деревень проехал и во всех их нашел одного только человека, и тот был пастор, варивший в пищу себе бобы одни.

      Вот какова была сия война наша и какие последствия были оной! Она будет долго памятна не только нам, но и всей Европе.

      Сим оканчиваю я все мои военные известия, а вкупе и все сие десятое собрание писем моих, сказав, что я есмь ваш и прочая.

      Любезный приятель! Тысяча семьсот шестьдесят четвертый год, которого историю я теперь писать начинаю, был наидостопамятнейший из всех в моей жизни. Промыслу и провидению Господню угодно было, чтоб в течение оного решился, наконец, мой жребий, и я перешел в иной род жизни и сделался уже женатым мужем. Но как сия важная и на всю достальную жизнь мою великое влияние возымевшая перемена, со мною произошла не в начале сего года, а посреди уже лета, то дозвольте мне возвратиться к тому времени, на котором я в последнем моем о себе письме остановился, и прерванную тогда нить повествования продолжать теперь далее по порядку.

      Из помянутого письма знаете уже вы, в каких обстоятельствах находился я при конце минувшего года. Я жил один и в совершенном почти уединении в своей деревне, и хотя за беспрерывными и наиболее любопытными упражнениями своими и не чувствовал дальней скуки, однако, несмотря на то, великое мое одиночество было мне не весьма приятно и, делаясь мне уже и отяготительным, побуждало меня к приискиванию себе подруги и товарища. Но вы знаете также, что все мои старания о том были до сего времени не весьма успешны. Нигде я не мог отыскать такой, какую бы мне иметь хотелось и какой желало мое сердце. Говоря с вами о сей материи, рассказывал я вам и то именно, с какими дарованиями желал я сначала найтить себе невесту; но как последствие оказало, что таковую мне всего труднее найтить было можно, то начинал я в том совершенно отчаиваться.

      Узнав короче и состояние свое и все обстоятельства, в каких я находился, и спознакомившись сколько-нибудь и с деревенскою и московскою жизнью, предусматривал я ясно, что мне долго надлежало искать, буде хотеть, чтоб невеста моя была точно такова, каковою образовал я ее себе в своем воображении, и что не открывалось к тому еще ни малейшего следа. А как пошел мне уже тогда двадцать шестой год от роду, то и жениться было уже высочайшее и лучшее время; то лишался я надежды найтить по желанию моему вскорости и рад был уже и такой, которая бы, хотя не во всех частях, а сколько-нибудь уже с мыслями и желаниями моими сообразовалась. Но как и такой еще не отыскивалось и нигде не было на примете, то и находился я относительно до сего пункта в величайшем недоумении, что самое и побудило меня наиболее к начатию прежде упоминаемого мною и некоторым образом отдаленного и не совсем формального сватовства за малолетнюю госпожу Каверину. Но как из сего сватовства не вышло еще ничего положительного и важного, и я перестал почти и о сей невесте думать, то при начале сего года и был я вовсе без невесты и не знал, куда и в какую сторону направить мне стопы свои для искания себе подруги.

      Со всем тем, как я женитьбу почитал всегда наиважнейшим в жизни человеческой делом и всегда был того мнения, что совершается она не инако, как по особливому божескому Провидению и произволу; то, как во всех прочих пунктах, так в особливости и в сем, яко наиважнейшем из всех прочих, возлагал я все мое упование на моего Бога, оказавшего мне уже толь многие опыты своего особого и милостивого обо мне попечения. И хотя и искал себе невесты, но всею внутренностию души своей просил и молил сие невидимое и благодетельное высочайшее Существо, чтоб сыскало оно мне невесту и дало такую мне подругу, какую самому Ему будет угодно,-- и я хотел принять ее от Его святой десницы. А таковое расположение моего духа и подкрепляло меня очень много при всем помянутом моем в искании невесты себе худом успехе. Я заключал, что, конечно, либо время еще не пришло мне жениться, либо назначенная мне в жены была еще молода и до надлежащих лет не достигла, либо мешали тому другие и неизвестные мне обстоятельства.

      С сими помышлениями и вооружась терпением, и начал я сей наступивший новый год, положив твердо ожидать всего от случая и времени или, паче, от распоряжения всех касающихся до меня происшествий благодетельным и пекущимся обо мне божеским Промыслом. - Но не успело еще и двух дней пройтить сего вновь начавшегося года, как от нечаянного и особливого совсем случая и возобновились во мне паки помышления о упомянутой юной невесте.

      В одну ночь ни думано, ни гадано приснилась она мне во сне, и что удивительнее всего, то совсем в ином и не таком виде, в каком я изображал ее себе при всех прежних моих об ней помышлениях. Мне приснилось, будто находился я с нею вместе в какой-то компании и что некто из бывших тут же гостей, указывая на нее, говорил мне точно сими словами:

      - Ну, вот твоя невеста, смотри ее себе, пожалуй.

      И как была она совсем не такова, какой образ начертан был ей в моем воображении, то будто сие меня не только удивило, но и поразило так, что я сам себе говорил:

      - Как же это? Сказали, что она девушка такая и такая, а она вот ажно какая. Эта девушка годится и изрядная, да не так мала, как говорили...

      Далее памятно мне было, что я хотя и не говорил с нею ни одного слова, но рассматривал все черты лица ее и весь рост и вид ее наивнимательнейшим образом и так, что образ ее впечатлелся так глубоко в душе моей, что я, и проснувшись поутру, не мог никак еще позабыть оного, но видел как наяву пред собою.

      Удивился я неведомо как сему сновидению, и хотя более наклонен был полагать, что было оно натуральное и произошло оттого, что я в предследующий вечер, ложась спать, о сей невесте думал; однако помыкался мыслить {Приходило в голову.} и то нет ли в сем случае чего-нибудь чрезвычайного и не назначается ли девушка сия мне и действительно уже в жены промыслом Господним? И как я до сего времени никогда ее еще не видал, да как-то и не слишком и хотел ее видеть, то с самой сей минуты и возродилось во мне сильнейшее желание ее видеть.

      - Что ж, заправду! - говорил я сам себе: - свататься я начинаю, а не имею об ней ни малейшего понятия. Бог ее знает, какова еще она. Может быть, она и в самом деле совсем еще не такова, каковою я ее себе воображаю! И почему знать, может быть, она мне и совсем еще не полюбится, и я никак не захочу жениться, хотя б и отдавать ее за меня стали.

      Но что ж воспоследовало за сим далее? Не успел я сим образом сам с собою поутру поговорить и той глупости своей еще похохотать и посмеяться, что начинал свататься, а невесты никогда еще и не видал: как вдруг является предо мною и как бы нарочно ко мне присланная моя Ивановна - немка. Я не видал ее с самого того времени, как возвратилась она из своей посылки в сентябре месяце, и как тогда дело осталось ни на чем, то и не имела она дальней охоты быть у меня; а и в сей раз приехала ко мне по случаю тогдашних праздников, и как я всего меньше тогда ее к себе ожидал, то, обрадовавшись, возопил я, как скоро ее увидел:

      - Ба! ба! ба! Ивановна! Что так запала и так давно у меня не была? Мне кажется, уже несколько лет, как мы с тобою не видались.

      - Виновата, батюшка, - отвечала она мне, - все как-то было недосужно, да и дома-то была редко: все кой-куда ездила; а и теперь только что приехала... Да, знаете ли что, барин? Привезла к вам еще поклон.

      - От кого это? - подхватил я.

      - Угадайте? - сказала она и, приняв на себя отменно веселый вид, засмеялась.

      Сие явление меня смутило, и вся кровь во мне в один миг так взволновалась, что я, не дав ей далее говорить, спешил спросить ее:

      - Уж не от невесты ли?

      - Хоть не от ней прямо, а от матушки ее, Марии Абрамовны!

      - Неправда! - возопил я. - Как это может статься?

      - Ей! ей! и я только что от них приехала, - отвечала она.

      - Как! Так ты была опять у них? - спросил я далее. - И зачем же ты ездила?
      - Была, сударь! - отвечала она. - Як ним всякий год около сего времени в святки езжу, и они мне кое-что жалуют; а потому и ныне ездила и целые сутки у них провела, и они мне были очень рады.

      - Ну, не знал же я, - сказал я, - а то бы я тебя попросил еще о нашем деле...

      - Это я и без вашей просьбы сделала, и у нас много кой-чего говорено было о вас.

      - Что ты говоришь? - подхватил я. - Ну, расскажи ж ты мне, пожалуйста, что такое говорили вы обо мне.

      - Мало ли чего, - сказала она, - и как можно все упомнить и пересказать? А скажу вам только то, что в сей раз говорено было там об вас уже охотнее, нежели как прежде, и они, может быть, во все то время, как я у них не была, более об вас думали и помышляли, нежели мы считали. Мария Абрамовна мне призналась, что она расспрашивала об вас кой-кого, и от всех, кроме похвалы одной, об вас не слыхала. А особливо расхвалил ей вас какой-то господин Сонин, который сказал, что вас коротко знает, потому что служил с вами в одном полку.

      - Уж не Яков ли Титыч? - спросил я.

      - Точно он, - отвечала она.

      - Ну, спасибо же ему, - сказал я, - он действительно мне знаком, и человек добрый.

      - Так от него-то, - продолжала она, - наслышались они об вас так много, и все хорошего, что Марья Абрамовна и гораздо уже гораздо помышляет об вас и сожалеет уже о том, что дочка ее не достигла еще совершенного возраста и молодовата. Ей не хотелось бы, как видно, упустить такого жениха, как вы, и сколько мне показалось, то желалось бы ей вас видеть и с вами познакомиться...

      - Ах! голубка моя, Ивановна! - пресекши ее речь, сказал я, - мне и самому хотелось бы ее и дочь ее видеть и получить об них понятие. Скажу тебе, Ивановна, что я дочь ее в самую сегодняшнюю ночь во сне видел. И как она мне совсем не таковою показалась, каковою я себе ее воображал, то и родилось во мне крайнее любопытство ее в самом деле видеть и узнать, какова она. А то смешно, право! Свататься мы сватаемся, а я ее и они меня в глаза еще не видали!

      Ивановна моя удивилась, сие услышав, и стала расспрашивать обстоятельнее о моем сне и о том виде, в каком я ее видел; и как я ей, сколько мог, ее образ описал, то она еще больше удивилась и уверяла меня, что она чуть ли действительно не такова, каковою я ее во сне видел, и рассмеявшись потом, сказала:

      - Ну, когда это случилось, то чуть ли сему делу и не быть. Сон этот верно не простой, а что-нибудь значит! И дура я буду, если дело это не совершится! Помяните меня тогда...

      - Хорошо, хорошо! - сказал я. - Но, оставя шутки, мне право как-то хочется и очень захотелось ее видеть, и нельзя ли, Ивановна, смастерить того как-нибудь, чтоб я их, а они меня видели. Мне очень жаль, что из всех моих здешних знакомцев нет никого, кто бы им знаком был и к кому б они ездили.

      - То-то и дело, - сказала она, задумавшись, - а разве нет ли у них какого-нибудь знакомого дома, где бы нам можно было съехаться и друг друга видеть? Мне жаль, что мне не пришло на ум поговорить о сем. А разве еще у них побывать и поговорить о том?

      - Весьма бы ты меня одолжила тем, Ивановна! Но не дурно ли тебе так скоро к ним опять ехать?

      - И, нет, - сказала она, - они меня благо звали и просили, чтоб я к ним ездила чаще!

      - А что, право, Ивановна! Уж не съездить ли в самом деле тебе опять и не поговорить ли о том? Ты можешь прямо сказать, что дело не дело, а это бы нимало не мешало, если бы они меня, а я их мог видеть, и сколько-нибудь мы между собою познакомились. Можно б сделать сие без дальней огласки и где-нибудь в постороннем и знакомом им доме и расположить так, что будто бы съехались мы ненарочным образом.

      - За чем дело стало? - сказала Ивановна. - Давайте лошадей! Я на будущей неделе готова опять ехать и скажу им, будто я была на Вепрее у своих немцев и оттуда к ним рассудила заехать опять.

      - Право, съезди-ка, Ивановна, и поговори, и буде дело пойдет сколько-нибудь на лад, то смотри ж, постарайся уже о том, чтобы именно было и назначено, куда и когда мне приехать.

      - Это разумеется само собою, - сказала она. - Извольте, и я вам дам знать, когда вам ко мне прислать лошадей.

      Сим образом условились мы тогда с нею, и мне не было нужды долго дожидаться. Не прошло и недели еще после того, как она и прислала уже за лошадьми и повощиком и в путь сей и отправилась. Но за то промучила она меня опять целых три дня нетерпеливым себя ожиданием. Во все оные, а особливо в последний я как на огне пряжился и насилу-насилу дождался ее.

      - Ну, моя голубка, - закричал я, увидев ее к себе вошедшую, - получила ли ты успех в своем деле и не по- пустому ли проездила?

      - Нет, нет, - отвечала она с радостным видом, - не по-пустому, и дело наше начинает, слава Богу, клеиться. Они не только на предложение мое охотно согласились, но сыскали уже и дом, где бы вам видеться, и хотели мне дать знать, когда именно и приехать вам туда.

      - Что ты говоришь? - сказал я. - И где ж и у кого, Ивановна?

      - У Василия Тихоновича Недоброва, - отвечала она. - Он им сродни и очень знаком и дружен, живет недалеко от Вепреи и на половине почти дороги отсюда к ним. Но как нужно им было наперед с ним видеться и условиться обо дне, в который бы им и вам к ним приехать, то и хотели они мне знать тогда дать...

      - Очень хорошо! - сказал я. - Итак, станем мы ждать от них известия. Но смотри ж, Ивановна, дай же ты мне знать тогда о том поскорее, чтоб я мог сколько-нибудь к тому приготовиться и кого-нибудь пригласить с собою: не одному же мне ехать!

      - Конечно, - сказала она, - и я тотчас либо сама прибегу, либо пришлю к вам сына. А говорили только они, чтоб приехали вы без дальних сборов и не набирали бы с собою многих.

      - Да кого мне набирать, - подхватил я. - А разве попросить одну Софью Ивановну, не съездит ли она со мною.

      - Это всего будет лучше. Им хотя и хочется, чтобы свидание сие было как возможно простее, но нельзя же вам ехать туда и без женщины с своей стороны: без того некому будет и поговорить с невестою и с ее матушкою. А Софья Ивановна, хотя и генеральша, но боярыня у нас не чиновная, а простая, и ей открыться в этом деле можно. Не надобно только многих других набирать с собою.

      - Хорошо, хорошо! - сказал я. - Точно так и сделаем. Мне и самому не хотелось бы дела сего распускать слишком в огласку. Софью Ивановну я уже упрошу, чтоб она за собою подержала. {Помолчала.} А пожалуй, и ты, Ивановна, не сказывай о том никому.

      - Хорошо, - отвечала она, - от меня никто того не услышит.

      Обещанное известие и получено было ею чрез немногие дни после того времени, и Ивановна моя не успела получить оное, как и прилетела ко мне с превеликою радостью.

      - Ну вот, барин, - сказала она, ко мне вошедши, - я в своем слове устояла. Приказали вам кланяться и сказать, чтоб вы пожаловали после завтрева к Василию Тихоновичу к обеду.

      Кровь во мне вся воспламенилась, как я сие от ней услышал, и сердце хотело власно как вон выскочить от трепетания. Но оправившись кое-как от своего смущения, спросил я у ней: не знает ли она, не будет ли кого с ними из посторонних?..

      - Никого, - сказала она, - разве одна невестка Марьи Абрамовны, братнина жена, Матрена Васильевна Арцыбашева, с которой она живет очень дружно и согласно, и к тому ж и невестина она родная тетка.

      - Ну, хорошо, Ивановна! Стану же я к сему времени готовиться и сегодня же съезжу к Софье Ивановне и позову ее с собою. Но поедет ли она еще к ним, как совсем ей незнакомым людям?

      - Поезжайте, сударь, и попросите: может быть, и согласится. Об них и о хозяевах уверьте ее, что они люди все добрые, простые и не чиновные, и вы их полюбите. А особливо Василий Тихонович, какой это добрый человек! Вы не наговоритесь с ним довольно, а и я верно знаю, что и он вас полюбит.

      Теперь не могу изобразить, в каком смущении и беспокойствии духа препроводил я как достальную часть того, так и весь последующий день. Я не преминул съездить к старику, своему деду и, открывшись в намерении своем, просить жену его, генеральшу, одолжить меня в сем случае и со мною туда съездить. Софья Ивановна сначала, было отнекивалась, но как я стал просить о том и старика, и он, желая искренно, чтоб я скорее женился, радовался, что отыскивается мне такая невеста и, советуя мне не упускать сего случая, охотно на то соглашался, чтоб ей ехать и сам на то еще настаивал, то, наконец, согласилась и она и дала мне в том слово.

      Но как смущение мое увеличилось, когда ввечеру, пред наступлением назначенного для свидания сего дня, вдруг, и против всякого чаяния и ожидания, явился предо мною приятель мой, Иван Тимофеевич Писарев, прискакавший ко мне без памяти. Я остолбенел, увидев его ввечеру к себе вошедшего, и неожидаемость сия так меня смутила, что я несколько минут стоялъ как пень, и не знал, что мне с ним говорить и о чем спрашивать. Никогда приезд его не был таков неблаговременен, как в сей раз, и я, утаевая тщательнейшим образом от него все мое сватовство, не знал тогда, как мне быть, что с ним делать и сказывать ли ему о своем намерении, или не сказывать.

      Сперва показался мне сей приезд его натуральным, хотя и не мог я надивиться и понимать, чтоб такое побудило его опять и так скоро ко мне приехать; ибо не прошло еще и трех недель, как он у меня в последний раз был и ничего о скором опять приезде не сказывал и не говорил. Но как при выбирании из повозки и внашивании его вещей в горницу приметил я, что он привез с собою и шпагу и свой артиллерийский мундир, чего до того никогда не делывал; а притом чрез несколько минут он мне прямо сказал, что приехал ко мне дни на три, а может быть и долее у меня пробудет: то все сие не только удивило меня еще больше, но произвело во мне уже некоторое и подозрение.

      - "Батюшки мои!" думал и говорил я тогда сам себе: "как же это так?-- Уж право что-то не натурален сей его приезд ко мне, и уже нет ли тут какого-нибудь финта и не скрывается ли какого таинства? Уж не узнал ли он каким-нибудь образом о моем сватовстве и что завтрашний день назначен у нас для свидания?... Уже не было ли у него каких людей подговоренных?... Уже не дал ли кто ему о том знать, и не затем ли с умысла он ко мне и приехал теперь, чтоб меня завтра задержать, или в деле сем сделать какое-нибудь помешательство?"

      Чем далее я сим образом думал и сам с собою говорил, тем имовернее казалось мне сие дело и тем более находил я в том правдоподобия. И как наконец я в том почти не сомневался; то сие увеличило еще более и подозрение и неудовольствие мое. Гостю моему был я в сей раз и очень уже не рад. Говорится в пословице: "не в пору гость - хуже татарина", и это действительно правда - и он был для меня тогда точно таковым. Как я его ни любил и как мы с ним ни дружно до того жили; но в сей раз охотнее бы я желал, чтоб его у меня не было. Но как переменить того было уже нечем и я предусматривал, что ни выжить его, ни утаить от него намерения своего было уже никак не можно; то стал я уже думать и сам с собою совещаться уже о том, как бы мне с ним поступить и ему о том рассказать лучше, и положил наконец никак, ни намерения, ни езды своей не отлагать, что б такое он мне ни стал говорить, - а звать его лучше с собою, и когда не поедет, то ехать одному.

      Расположившись поступить с ним таким образом, не стал я уже и сам медлить, но довел тотчас до того речь.

      - Ну, братец, сказал я ему: скажу тебе сущую диковинку. Ты приехал ко мне не нарочно, а ведь очень кстати, и тебя власно, как сама судьба ко мне в сей раз прислала!

      - "А что таково? спросил он у меня с притворным удивлением и будто ничего не зная и не ведая".

      - Что, братец! - Тебе, как другу, могу я во всем открыться и сказать, что я собрался завтра по утру в недальний отсюда путь ехать.

      - "Куда это и за чем?" спросил он у меня далее.

      - Что, брат, скажу тебе за секрет, что за меня сватают невесту, и как ни я ее, ни она меня еще не видала, то и хотелось нам друг друга посмотреть, и положено, чтоб в завтрашний день съехаться нам в одном постороннем и им знакомом и дружеском доме.

      - "У кого это?" спросил он меня далее.

      - Есть некто старичек Недобров, Василий Тихонович, - так у него в доме.

      - "Недобров!... Недобров! подхватил он власно как гнушаясь сим прозваньем и презирая оное. - Что-то мне слыхнулось о каком-то Недоброве, и кажется, что он ничего незначащий человек и какой-то так старичишка!"

      - Я право его сам не знаю, сказал я: но говорят, что он добрый человек и живет порядочно. Но какая нужда, кто б и каков бы он ни был: мне нужен не он, а невеста.

      - "Но невеста-то кто и какая такая? подхватил г. Писарев, и прежде нежели я мог ему на сие отвечать, начал мне пенять и мне выговаривать, для чего я от него секретничал и не дал ему знать прежде и с ним о том не посоветовал".

      Я оправдывался скоропостижностию сего дела и тем, что будто не успел ему дать знать о том, а к тому ж говорил ему, что будто сказано было мне, что его нет дома и что я за самым будто тем к нему и не посылал. Все сии и другие подобные тому извинения, как ни были слабы и неимоверны, но он казался ими быть довольным. Но не успел он от меня при дальнейшем расспрашиваньи услышать, чьих была моя невеста, как с некаким малоуважающим и презрительным тоном и видом воскликнул:

      - "Каверина!... Каверина!... Но что-то я не слыхал, чтоб была где-нибудь невеста из фамилии этой! У нас есть тут вблизи Каверины; но это люди все бедные,
      ничего незначущие и недостойные никакого уважения. А чтоб такая невеста была Кавериных, о какой ты говоришь, и за которою б было сто душ приданого, того я никак не слыхал. И уже правда ли то?... Я худо как-то всему тому верю.... Но кто бы такой сватал за тебя эту невесту?"

      Тогда не хотелось мне никак сказать ему о своей Ивановне, а я сказал ему только: - Ну, кто ни есть, братец,-- а что это правда, то - правда; а что ты. не слыхал, так то может быть от того, что невеста-то, сказывают, слишком еще молоденька.

      - "Ну, вот это дело иное, сказал он: только воля твоя, но когда она Каверина, то наперед можно сказать, что тут ничему доброму быть не можно. Вся эта фамилия составляет Бог знает что, и я не слыхал еще ни об одном из них, чтоб был путный человек".

      После сего стал он меня расспрашивать далее, и не успел услышать, что она по тринадцатому еще году, как вдруг, захохотав как сумасшедший и насмеявшись до сыта, сказал мне:

      - "Как, братец, не с ума ли ты сошел и неужели на таком ребенке жениться хочешь? Умилосердись, государь мой! Что ты это затеял?"

      Досадно мне сие неведомо как было, и я едва мог перенесть такие его насмешки, и сказал ему наконец:

      - Но как бы то ни было, и - жениться ли, не жениться ли,-- а видеть мне ее очень хочется и я любопытен очень ее узнать.

      - "И! пустое, сударь, пустое! подхватил он: и сущий это вздор! Когда так она еще мала и молода, то что и смотреть ее.... И таким еще нарядным делом.... ха, ха, ха!... Ни малёхонько не кстати и начинать это!... И не дурачься-таки, мой государь! Ты ни мало не знаешь, какие последствия от того произойтить могут. Дела-то ты не наделаешь, а выведешь из себя историю и одурачишься так, что во всех домах о тебе говорить и смеяться тебе станут!... Словом, как друг, не советую тебе никак предпринимать того, буде ты себе добра хочешь. И мой згад, что лучше б тебе послать и сказать им, что ты занемог и тебе быть завтра никак не можно, или что тебя захватили нечаянные гости, и скажи хоть прямо на меня".

      Слова сии так меня смутили и привели в такое замешательство мои мысли, что я не в состоянии был несколько минут ему ответствовать; а он, приметя мое смущение и задумчивость, вздумал еще более меня поджигать и говорил мне:

      - "Нечего-таки и думать, брат, а наряжай-ка скорее, и еще сегодня, кого-нибудь туда, и вели сей же час ехать и хоть на дороге ночевать, чтоб мог приехать туда как можно ранее и благовременно им сказать, что тебе быть никак не можно".

      - Слышу!-- сказал я, перервав его речь и не стерпя более такого пристрастного отговариванья: но воля твоя, брат, и что ты ни говори,-- но я дал слово завтра приехать и слова сего ни для чего на свете не переменю, и сам себя никак не захочу одурачить пред ними. А налыгать на себя болезнь того еще смешнее. Этого я никогда не делывал и делать без крайней нужды не стану. К тому ж я условился уже с Софьею Ивановною, и она обещалась съездить туда со мною. А что касается до твоего дружеского приезда ко мне; то ты, как друг, лучше помоги мне в сем случае рассматривать невесту-то и их семейство. А ежели не похочешь одолжить меня тем, чтоб вместе со мною туда съездить, так, по дружбе своей ко мне, не взыщи уже на мне, что я, оставив тебя, туда съезжу. Езда моя не долго продлится, я завтра же к вечеру и назад возврращусь. А ты ежели похочешь в доме моем меня подождать, так можешь этот день у знакомого тебе моего соседа, Никиты Матвеевича, препроводить. А что ты говоришь, что я выведу из того о себе историю, и что во всех домах обо мне говорить и мне смеяться станут; то я не знаю и не понимаю, как бы это могло сделаться. У нас смолвленось так, чтоб никто почти из посторонних о сем съезде нашем не знал и не ведал, и ты один только, которому я в сем открылся. Так разве ты это повсюду разблаговестишь, а то, почему кому узнать о том.

      Сими словами тронул я его так, что он тотчас перервал мне сию речь и сказал:

      - "А мне какая нужда разблаговещать о том, когда тебе того не надобно". Потом, помолчав и позадумавшись несколько, продолжал он далее говорить:-- "Нет! нет, мой друг! Сего ты от меня не опасайся. А чтоб доказать тебе искренность дружбы моей к тебе, то изволь, сударь, я соглашаюсь и с тобою ехать вместе, благо кстати взял я и мундир с собою. Правду сказать, у меня не то, а другое было на уме и я приехал было с предложением тебе другой, и такой невесты, которая по всем отношениям будет гораздо, гораздо повыгоднее сей; но о сем дозволь уже мне и помолчать теперь до поры, до времени, а то ты подумаешь еще, что я разбиваю тебя в твоем сватовстве и предначинании. Изволь, сударь, изволь! Поедем и посмотрим, что за невеста такая?.. Съездить не великий труд и не диковинка!"

      Я благодарил его за сие и не стал уже и сам добиваться до того, чтоб он сказал что-нибудь более о другой невесте своей. Итак, на другой день, ранехонько собравшись и заехав за Софьею Ивановною, поехали мы все вместе - мы, запрягши большие городовые сани,-- ибо тогда в кибитках так, как ныне, еще не езжали, а употреблялись более крытые сани, либо возки; но у меня ни возка, ни крытых саней тогда еще не было,-- а Софья Ивановна в своем возке - и чин чином.

      Мы приехали к господину Недоброву еще довольно рано и гораздо до обеда, но нашли невесту мою с ее матерью и теткою, госпожею Арцыбашевою, нас уже дожидавшихся. Дом господина Недоброва был в самом деле небольшой и не слишком прибранный, ибо он был человек небогатый, а притом и старинного века. Что ж касается до самого характера его, то был он в самом деле человек очень добрый и старичок неглупый и очень ласковый и благоприятный. А такова же была и жена его, Авдотья Дмитровна. Оба они обласкали меня неведомо как и не могли довольно наговориться со мною.

      В тетке невесты моей нашел я боярыню умную и такую, с которой можно было с удовольствием о многом говорить. Она говорила также со мною много. А равномерно и мать невесты моей казалась боярынею тихой, но разумною; однако не имела почти духу со мною говорить, а довольствовалась слушанием, как другие со мною говорили, и примечанием всех моих поступок. Что ж касается до самой дочери ее, а моей невесты, то не могу изобразить, как много удивился я, увидев образ и все черты лица ее действительно похожие на те, какие видел я в моем сновидении. И чем более я в нее всматривался, тем множайшее, казалось мне, находил я с виденным во сне подобием ее сходство.

      Странность сего удивительного и редкого происшествия так меня поразила, что не сходила она у меня с ума во всю мою тогдашнюю в сем доме бытность. И как за обедом случилось мне сидеть прямо против моей невесты, то начинал и сам уж я почти не сомневаться в том, что едва ли не она назначается мне промыслом Господним действительно в жены, и потому и рассматривал я ее наивнимательнейшим образом. Однако, сколько ни старался и даже сколько не желал я в образе ее найтить что-нибудь для себя в особливости пленительное, но не мог никак ничего найтить тому подобного: великая ее молодость была всему тому причиною.

      Она была действительно так молода, что не можно было никак почесть ее совершенною невестою, и потому, хотя и была она недурна собою, но весь образ и все черты лица ее имели в себе нечто детское и не в силах еще были произвесть какие-нибудь особые чувствия. Со всем тем доволен я был, по крайней мере, тем, что не находил я в ней ничего для себя противного и отвратительного; а сверх того, и ростом была она больше, нежели каковою я ее себе воображал, и так что если б неизвестны мне были ее лета, то почел бы я ее девушкою лет пятнадцати.

      Впрочем, во все пребывание мое там не удалось и не можно было мне ничего с нею самою говорить и не слыхал почти, как и говорит она. Немногие только слова проговорила она в ответ спрашивавшей ее что-то тетки. Что касаемся до всех ее бывших тут родных, то они мне поступками и обхождением своим полюбились. В особливости же приятно было мне то, что все они были люди не слишком светские, пышные, чиновные и модные, но более простые и деревенские и такие, какие наиболее мне под стать и мною желаемы были.

      Мы пробыли у них не более как несколько часов, ибо, как случилось сие 18-го января и дни были в сие время самые короткие, то, боясь, чтоб не захватила нас в дороге метель, не стали мы дожидаться до самого позднего вечера, но как скоро начал приближаться оный, то, распрощавшись с ними, и отправились домой.

      Сим кончилось тогдашнее первое свидание, и как условлено у нас было предварительно, чтоб в сей раз с обоих сторон ничего не говорить и ничего не спрашивать, то и действительно не было ничего говорено и сей раз о самом деле, но мы были и поехали так, как бы приезжали в гости.

      А сим дозвольте мне окончить и сие письмо и, предоставив дальнейшее повествование будущему, сказать вам, что я есмь ваш, и прочая.

      Любезный приятель! Продолжая теперь повествование свое далее, скажу вам, что не успели мы севши в сани со двора съехать, как товарищ мой горел уже нетерпеливостью узнать, какова мне показалась невеста и каких бы я был об ней мыслей, и потому заикнулся было тотчас меня о том спрашивать. Но я тотчас толкнув его ногою и завернувшись будто от стужи в свою шубу, не сказал ему в ответ на то ни единого слова, давая ему чрез то знать, чтоб он помолчал. Но как он не совсем догадался, что я не хочу с ним говорить и, по нетерпеливости своей, начал было опять заводить речь о том; то, наклонившись к нему, шепнул я ему на ухо, чтоб он пожаловал, отложил говорить о том до возвращения нашего в дом и что мне не хотелось бы, чтоб кучер и стоявшие позади люди могли говоренное нами слышать. Сим принудил я его о сем замолчать и он, соображаясь с желанием моим, завел было тотчас речь со мною о другой материи; но я, не имея охоты и о том с ним тогда говорить, а желая иметь свободу заняться размышлениями о том, что происходило тогда со мною, сказал ему прямо и без обиняков:

      - "Охота тебе, братец, говорить на такой стуже, а я так озяб и мне истинно не до разговоров теперь, а насилу могу, и шубою закутавшись, согреться". Через сие и получил я то, чего желал и добился до того, что он замолчал и оставил мне свободу думать и рассуждать, как мне хотелось.

      В размышлениях сих и углублялся действительно я во всю дорогу и так, что за ними почти и не видал, как мы весь обратный путь совершили. Легко можно заключить, что предметом оных была наиболее - виденная много невеста.

      Я не знал, что мне об оной заключать, и как расположиться в рассуждении тысячи разных помышлений, бродивших тогда в голове моей. Я мыслил и то и другое, и как она не произвела во мне никаких особых чувствований, и я поехал, хотя с удовольствованным любопытством, но столько же или еще более хладнокровным к ней, как и приехал.

      С другой стороны не произошло в душе моей и никакого к ней отвращения; то не мог я никак сам с собою согласиться в том, продолжать ли сие дело и сватовство далее или от оного отстать совершенно. И того и другого мне как-то не хотелось. К первому не было и не находил я никаких дальних побуждений, ибо ничто меня в особливости в ней не прельщало, а от последнего отвлекала меня,--во-первых, надежда, что может быть, в то время, как она подрастет и сколько-нибудь повозмужает, и в состоянии она будет произвесть во мне собою нежные чувствования; во-вторых, та мысль, что другой невесты может быть и не скоро сыщется, которая бы была с таким достатком, а что всего паче, с таким семейством, каково было сие, и которое в особливости тем мне нравилось, что было небольшое и состояло только в ней и ее матери. Обстоятельство, что была она одна только дочь у матери, и мысль, что сия могла бы жить вместе с нами и быть до совершенного ее возраста у нас хозяйкою, в особливости предубеждало меня в ее пользу и мне, казалось, что сие было бы для меня очень кстати.

      Далее хотя смущала и озабочивала меня весьма много та мысль, что видел только одно лицо невесты, а о душевных ее дарованиях и склонностях и нраве не имел еще ни малейшего понятия и о уме ее не мог еще делать ни малейших заключений, а особливо узнать, имеет ли она хотя небольшую склонность к читанию книг, какую всего паче хотелось бы мне найтить в своей невесте; но с другой стороны думал и то, где ж я найду такую, которой бы и нрав и все душевные склонности и дарования мог бы я узнать коротко, как вещи, которые обыкновенно в невестах всего труднее безошибочно узнавать можно.

      "Тут, - говорил я сам себе, - но крайней мере остается еще великая надежда на ее молодость и что в случае, хотя б она и не имела желаемых мною склонностей, но если натурально не глупа, то может быть удастся и вперить в нее то, что желал бы я найтить в невесте, так как и самый нрав, может быть, можно будет сколько-нибудь исправить, если б оный в чем-нибудь показался дурен. Но с иною и совершенно взрослою, и уже в чем-нибудь закореневшею, трудно будет ладить, а должно будет довольствоваться уже тем, что найдешь, и в случае неудачи - весь свой век горе с нею мыкать. А, наконец, как и самое имя ее как-то мне в особливости было приятно и нравилось, то все сие и привязывало меня к ней и отвлекало от того, чтоб отстать от ней совершенно.

      Сим образом, находясь в тысяче разных помышлениях и в совершенной нерешимости что делать, ехал я домой; а как мы уже приближаться стали к своему селению, то начал я думать и помышлять о том, как мне быть и что сказать своему спутнику. Я не сомневался, что он не преминет тотчас меня исповедывать, как скоро мы приедем, и наверное полагал, что он станет мне невесту корить и как ее, так и меня и все мое сватовство поднимать на смех. И как мне что-нибудь сказать ему необходимо будет надобно, то долго думал я, как бы мне в сем случае расположиться лучше, и наконец за лучшее признавал - притвориться и принять на
      себя вид, что она мне вовсе не полюбилась, и что я не хочу вовсе об ней и думать. Сим надеялся я вдруг не только заградить ему уста и произвесть то, чтоб он и впредь в сие дело не мешался, что мне и хотелось; но побудить его рассказать мне и о той своей другой и лучшей невесте, о которой намекнул он мне при нашем отъезде.

      В сих расположениях мыслей и возвратился я с ним домой, где тотчас и увидел, что я нимало не обманулся в своих мыслях и ожидании. Не успели мы приехать и от людей удалиться, то и начал он прямо ироническим образом со мною о сем путешествии говорить и меня исповедывать.

      - "Ну, что ж, братец? Ну что, невеста-та?... Какова же она тебе показалась?... Уж невеста!... Нечего говорить!... прямо уж невеста!... Было зачем трудиться так далеко ездить и так зябнуть!"

      - Что, братец, сказал я, приняв на себя прямо неудовольственный вид: я и сам уже о том тужу, что затевал сие. Ну, какая это невеста, ребенок еще сущий.

      - "Этого я и ждал, сказал он видимым почти образом обрадуясь: что она не прельстит тебя собою. Да и чему и прельстить-то в самом деле? Нет, кажется мне, тут ни в чем и ничего прелестного и завидного! И сама-то она, и семейство-то, и все знакомство, и вся родня-то их Бог знает на что походят! Словом, такая ли тебе, моему другу, невеста надобна? Мне кажется, что она и ноги-то твоей не стоит"...

      - Ну! что, братец, и говорить, сказал я перервав его речь и не допуская далее сим образом над нею насмехаться: я уже перестал об ней и думать, и Бог с нею и совсем. Я и рад еще, что она так молода и что есть справедливый резон и отговориться, если б они и приступать стали.

      - "Конечно, подхватил он: и это и курам бы был смех, если б вздумал ты на таком ребенке жениться, да и ребенке-то еще каком! Ха! ха! ха!"

      - Ну, полно, полно, братец, говорить о сем, сказал я: а скажи-ка ты мне лучше о своей-то теперь, и какую-такую хотел ты мне предложить?

      - "Изволь, брат, теперь расскажу я тебе и о своей. Есть некто Иван Онофриевич Брылкин, не знаешь ли ты его?"

      - Нет, не знаю, сказал я, а слыхал только мельком его имя.

      - "Ну, так скажу тебе, что он человек почтенный, старый, умный, и при том очень богатый. Вот неподалеку и отсюда есть у него превеликое село Лаптево,--не знаешь ли ты его?"

      - Как не знать, отвечал я: Лаптево от нас недалеко и не более десяти верст.

      - "Ну, так это его. И у сего-то господина Брылкина, по неимению детей, воспитывается в доме племянница; и то-то девка-то; уж не чета сей! Какая умница, какого хорошего воспитания, какого поведения, и какая охотница до книг и до наук! А и собою не дурна. А что всего важнее, то говорят, что он укрепляет ей более трех сот душ. Так вот невеста-то, и не с твоею ее сменить, брат! И сию-то хотелось мне тебе предложить, и за такую-то чтоб тебе посвататься".

      - Но хорошо, душ как дадут, сказал я на сие. Люди это знатные и богатые; так куда нам за таких хвататься. Откажут и слова не скажут, и останешься только что в стыде.

      - "Что таково!-- прервав мою речь он сказал. Разве не женятся небогатые на богатых, и нет разве тому тысячи примеров. Все ли только за богатством одним гоняются? И не дороже ли иным человек всех богатств и прочего?"

      - То так, сказал я: но нам ли быть так счастливым? Бывает то по особливым случаям, а нам где их взять? Великая бы разница, если б жил я в свете и имел обширное знакомство; а здесь не имею я ни случая и ни малейшего к тому следа, - как например и самый этот Брылкин совсем мне незнаком, и как можно мне к нему адресоваться?

      - "То-то и дело! сказал мне на сие г. Писарев: незнаком он тебе, а знаком отчасти мне, и мне то-то и хочется тебя с ним познакомить.-- Я услышал, что он на сих днях хотел быть в Лаптево, и может быть уже и приехал сюда. Итак, вознамерился я тебе при сем случае помочь и тебя к нему свозить как соседа и познакомить с ним. А там позвали бы мы его сюда, да и сам он должен бы был приехать и мы могли б его угостить. И тогда б нужно б ему тебя только узнать и о тебе от меня все услышать; так легко статься может, что он тебя и полюбит. А нужно б только тебе ему полюбиться, как и пошло бы дело на лад. Он, как все говорят, ищет племяннице своей только человека".

      Признаюсь, что слова сии меня смутили и заставили о предложении этом более думать, нежели сколько я сначала хотел. А он, желая меня более к тому прилепить и чрез то отвлечь мысли мои от госпожи Кавериной, стал говорить, что нам нечего бы и медлить и наутрие ж бы еще послать людей проведать в Лаптево о приезде г. Брылкина. И как я на то был согласен, то и отправили мы действительно в Лаптево двух человек - я своего, - чтоб показать дорогу, а он своего для распроведывания.

      Между тем как посланные наши туда ездили, не преставал он почти ни на минуту говорить со мною о сем деле, и о том, как бы ему познакомить меня с господином Брылкиным, и мне его у себя угостить лучше; и дабы искренности его обо мне попечения придать более вероятности, то стал он входить даже в мое хозяйство, и
      расспрашивать обо всем что у меия есть и чего не было из нужных вещей к сему угощению. И как оказалось, что у меня многого не было, то советовал он мне все то заблаговременно искупить и приготовить, и написал мне превеликий реестр всем сим недостающим вещам и всему, что мне надлежало сделать. И как недоставало у меня на тот раз и самой хорошей сладкой водки, то принялся он сам из простои водки делать и приготовлять оную с разными специями и подслащивать. И мы занимались одним почти тем во все течение дня того. Вот как хитро умел он придавать всему тому вид вероятности. Теперь не могу изобразить, с каким нетерпением дожидался я возвращения наших посланных, и как много начал я озабочиваться сим новым делом. Наконец приезжают наши люди, и человек его сказывает нам, что Брылкин еще не бывал, но что его ждут и наверное полагают, что он будет; однако не прежде, как через неделю или более.

      - "Ну, жаль же мне и очень жаль сего, сказал на сие мой приятель, приняв на себя вид истинного сожаления: - а особливо потому, что мне так долго у тебя жить и его приезда дожидаться невозможно.... Однако, что ж,-- власно как встрепенувшись продолжал он: это ни мало не мешает и для нас же это лучше. Ты можешь чрез то иметь более времени всем позапастись и все приготовить. Успеешь и платьецо и себе и людям сшить получше и все, что я говорил, сделать. А я между тем съезжу домой исправить свои нужды и получить чрез то более свободы пожить у тебя тогда подолее. Ты же между тем проведывай почаще о приезде, и как скоро он на двор, то присылай тотчас ко мне нарочного. Я в миг к тебе прибегу, и какие бы ни случились нужды и недосуги, - все для тебя, моего друга, оставлю!"

      - Очень хорошо, сказал я, и ты пожалуй уже меня тогда не оставь, братец.

      - "Боже мой! подхватил он: можешь ли ты в том сомневаться, и стоит ли еще просить о том. Будь, сударь, единожды и навсегда уверен, что я тебе друг, желаю тебе от всего сердца добра, и не упущу ничего сделать, что только может относиться к твоей пользе".

      С сим уверением, которому тогда слепо верил и не верить не мог, и расстался он со мною, и на другой же день от меня домой поехал. Чтоб придать всему еще более весу, то подтвердил он мне и при самом еще отъезде, чтоб я присылал к нему скорее человека и тотчас, как только узнаю о приезде г. Брылкина.

      - "Хорошо, хорошо! кричал я вслед ему: это я не упущу сделать и тотчас к тебе гонца отправлю!"

      Но что ж воспоследовало? Лишь только что он съехал со двора, и я еще не успел засыпить мысли о сей новой невесте, которыми вся голова моя была во все то утро наполнена, как нечаянно попадись мне на глаза тот из людей моих, который посылан был в Лаптево с его человеком. И вдруг родилось во мне любопытство порасспросить у него пообстоятельнее о том, что они там о приезде г. Брылкина слышали - "И! спросить было мне и его еще о том", сказал я сам себе, и тотчас его к себе кликнул. - Но как удивился я, когда на первый мой сделанный ему вопрос о том, он с оказанием некоторого удивления мне сказал, что он о приезде лаптевского боярина ничего не знает, а напротив того слышал, что он нынешнею зимою в Лаптево не будет.

      - Вот какой вздор! сказал я: врешь ты это, братец! Как же сказывал человек Ивана Тимофеевича, что его ждут с часу на час и что он на будущей неделе верно будет.

      - "Не знаю уж того, отвечал слуга мой, изумившись еще более.-- Правда, человек ходил к прикащику и говорил с ним; но и со мною стоял их староста и мы много еще с ним о том говорили. И как же бы кажется не знать о том старосте, ежели б его ждали. Он мне еще сказывал, что недавно от них ходил обоз в Москву с столовым запасом и хлебом, и что приехавшие именно говорили, что боярин их в сей год к ним не будет; а сверх того, кабы они его ждали, то бы верно топлены были его хоромы, а то они не топятся, и я сам видел, что и окна в них закрыты и крыльцо все занесено снегом".

      - Что ты говоришь?! сказал я, крайне тому удивившись. И как жё это так? Тот уверял за верное, что к приезду его все готово; а ты совсем противное тому говоришь!

      - "Не знаю сударь, отвечал он. Только, воля ваша, а это неправда, и я не знаю с чего он взял это".

      - Господи! сказал я тогда сам себе: это очень что-то мудрено и удивительно... И уже нет ли и тут со стороны друга моего какого-нибудь финта? И не выдумано ли уже все и это для отвлечения только меня тем от невесты?

      Мысль сия так меня встревожила и смутила, что я начал и гораздо подозревать его в обмане, и чем более о том мыслил, тем сумнительнее становилось мне сие дело. И тогда приходили мне на память и некоторые слова, говоренные моим другом, которые и тогда казались мне уже несколько несвязными и кои я никак не мог сообразить с прочими его о невесте сей рассказами; но я тогда их как-то пропустил и не уважил, а теперь увеличивали и они мое подозрение.

      - "Что ж таково! наконец сказал я: удостовериться во всем этом не долго. Завтра же пошлю человека и велю обо всем распроведать точнее и обстоятельнее"; а сие действительно и сделал.

      Между тем как посланный мой туда ездил, продолжал я заниматься мыслями, как о происшествии сем, так и о самой сей невесте; и чем далее о том мыслил, тем более уменьшалась во мне охота начинать сие повое сватовство. Обстоятельство, что была она знатного и богатого дома и воспитана в Москве и в большом свете, как-то мне весьма не нравилось.-- "Ежели б была все то правда, говорил я сам себе, в чем старался меня мой друг уверить, так Бог еще знает, приступать ли к сему делу. Дом этот знатный и богатый, и куда нам небогатым и простым деревенским жителям соваться и входить в такую знатную родню? И не рад будешь, как ввяжешься в роднищу большую и знатную. К тому ж и невеста, Бог ее знает, какая! Совсем она мне незнакома; а что московским духом и пышностию она набита, в том нет и сомнения никакого. Итак, пожалуй ладь тогда с нею. Не рад будешь и жизни, как свяжешься!"

      Сими и подобными тому мыслями занимался я до самого того времени, как возвратился мой посланный. - "Что?-- спросил я, его завидев.

      - "Что, сударь! Все пустое! сказал он усмехаясь, и Я только что в стыде остался. Прикащик и меня я вас, сударь, только на смех поднял, и мне с первого слова сказал:-- что это вам и боярину вашему попалось? Я кажется и прежнему вашему посланному и довольно ясно сказал, что господина нашего здесь нет, что мы его никогда и ждать не начинали и что у его и на уме нет нынешнею зимою приезжать сюда. С чего это взяли, я истинно не знаю. Скажи это боярину своему. - Вот, что сказал мне прикащик".

      - Ну, хорошо! сказал тогда я, досадуя неведомо как на моего друга. Изрядно ж он со мною поступил! Спасибо! ей, ей, спасибо! Долго б было мне дожидаться... Но подождет же он от меня теперь и присылки, и вперед буду я уже поосторожнее, и не так легко ему во всем верить стану!

      Удостоверение сие, открывшее мне глаза и доказавшее явно неискренность и даже самый глупый обман и хитрость моего друга, истребило тогда вдруг все мои о сей новой невесте помышления и обратило их опять к прежнему предмету.

      "Чуть ли, говорил я сам себе, тут дело будет не надежнее? Не лучше ли приниматься за прежнее и постараться теперь узнать о том, какого остались они обо мне мнения и показался ли я им или нет? и распроведать, сколько можно, о том, чего я еще не знаю, то есть о нраве и душевных дарованиях виденной невесты. Дай-ка мне теперь увидеть мою Ивановну! Настрою я ее к тому, сколько можно".

      Сия и не преминула ко мне и в самый еще тот же день явиться. Ее первое слово было: "Ну что, боярин? Были ль?"

      - Был, сказал я.

      - "И видели"?

      - И видел.

      - "Ну, какова же показалась вам моя Александра Михайловна и матушка ее, Марья Абрамовна"?

      - Ну, что, моя голубка, отвечал я: Марья твоя Абрамовна кажется мне боярыня умная и степенная, и показалась мне гораздо моложе, нежели я думал; а и Александра твоя Михайловна девушка кажется изрядная и ростом довольно уже великонька и более, нежели я думал. Но все молода, и очень, очень молода!
      - "Об этом нет и спора, сказала она: это я вам наперед уже сказывала. Но вопрос теперь, полюбилась ли она вам"?

      - Бог знает, сказал я, Ивановна; чтоб полюбилась она мне, и полюбилась очень, того не могу я сказать. Но как и полюбиться, когда она почти сущий еще ребенок; но, по крайней мере, она не дурна собою и мне ни мало не противна.

      - "Ну так и слава Богу, сказала на сие Ивановна. Это-то и надобно, и этого уже довольно; а полюбиться она уже полюбится, дай-ка ей только повозмужать и повырость больше... Но как-же вы теперь думаёте?" спросила она меня далее.

      - А я думаю то, сказал я: что мне хотелось бы теперь знать, каков показался я им, а особливо невесте, и какого они обо мне мнения?

      - "0! это не долго узнать, сказала она; мне нужно только побывать у них. Они мне все скажут".

      - Ну слушай же, Ивановна; когда так, то сделай же ты мне одолжение и съезди туда. Но знаешь ли, съезди так, как бы сама от себя, а не от меня нарочно, и не бери с собою моего человека, а поезжай, хоть на моей лошади, но с своим сыном чтоб тем лучше могли они тому поверить. И пожалуй, распроведай обо всем хорошенько, особливо о том, не противен ли я самой невесте-то. Ежели дойдет речь до меня, то ты скажи, что ты меня видела, что они мне все полюбились; но что я тебя к ним еще не посылал и ничего еще с тобою не приказывал, и что не знаю о том, что ты и поехала. А буде станут они говорить для чего я приезжал не один, то скажи, что сие случилось нечаянно и не нарочно; что гость сей мне приятель и приехал ко мне ввечеру перед тем днем, как ехать; что я ему и не рад был и что по необходимости принужден был взять его с собою.

      - "Хорошо, хорошо, батюшка, сказала мне на сие Ивановна: но скажите вы мне, говорили ли вы что-нибудь с невестою и умна ли она вам показалась?"

      - Нет, моя голубка! И можно ль было мне с нею говорить о чем-нибудь, а особливо по ее молодости. Я и с матерью ее очень мало говорил, а потому и смущает меня теперь наиболее-то, что я не могу ничего еще судить о ее разуме и боюсь пуще всего, что не глупа ли она. Итак, пожалуйста, как можно пораспроведай моя голубка о том, умеет ли она по крайней мере грамоте и читать и писать, и не охотница ли читать книги? Куда бы мне хотелось, чтобы она была к сему сколько-нибудь охотница и мне могла б в том сколько-нибудь сотовариществовать. Также поразведай, сколько тебе будет можно, и о том, к чему она наиболее охотница; также не дурного ли нраву. Дурной нрав ведь и смаленьку уже в человеке приметен, и этого я боюсь всего более. А постарайся также узнать и о склонностях и охотах ее матери, мне и о том нужно бы очень знать.

      - "Хорошо, хорошо, сказала она: я постараюсь, сколько мне только можно будет узнать, и расскажу вам потом все и все; а также и о том поразведаю их мысли, как же бы они теперь располагались и согласились ли б ее за вас отдать, если б вы того уже стали желать и требовать".

      - Очень хорошо, моя голубка, сказал я. Ступай же с Богом и ежели можно, то завтра же поезжай к ним; а чтоб лучше обо всем узнать, то пробудь у них хоть день-другой лишний.

      - "Очень хорошо, сказала она. А благо кстати сыну моему есть крайняя нужда побывать в Туле, - так и пускай он оттуда в нее проедет и там надобности свои исправит; а я между тем и останусь погостить у них".

      - Всего лучше, сказал я: ты и сказать можешь, что по случаю самой сей езды его в Тулу, ты к ним и приехать вздумала.

      Она и действительно все так сделала, как говорено было, и дней через пять возвратившись назад, тотчас и прилетела ко мне, с нетерпеливостью и крайним любопытством ее дожидавшемуся.

      - Ну, что, моя голубка, Ивановна? спросил я ее увидев. ездила ли ты, и что вестей?

      - "Целый короб привезла их к вам, барин! отвечала она: и все хороших. Полюбиться вы им полюбились всем. Они все вас хвалят, говорят об вас хорошее и довольны всем вашим поведением".

      - Неужели? спросил я: слышала ты тоже и от невесты самой?