А. Болотов. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. Том 2(27)

      Любезный приятель! Описав в предыдущем письме межевание наших дач, или паче обойдение вокруг оных и отделение их от посторонних владений, скажу теперь вам, что сим межевание наше далеко еще не кончилось, но предлежали нам еще многие хлопоты и в рассуждении оного заботы.

      Кроме того, что оставалась еще маленькая луговая отделенная дачка, лежащая за церковью не обойденною и неотмежеванною, самые разные наши пустоши внутри дачи не были еще разрезаны и отделены друг от друга.

      Произошло сие, как я вам уже упоминал, от погрешности межевщика или паче от того, что ему хотелось скорее нашу дачу обойтить кругом, дабы по положении на план можно было по исчислению узнать, сколько у нас всей земли вообще было, и, с тем сообразуясь, принимать меры и к примирению нас с волостными, которым он, будучи ими задарен, толико благоприятствовал.

      Может быть, думал он устрашить нас огромностью дачи и великостью числа сей земли и чрез то удобнее преклонить нас к уступке волостным заспоренной земли.

      Однако попал он не на таких людей, которые бы слепо дали ему водить себя за нос, но которые разумели и сами сколь-нибудь все межевые дела и уставы. И потому, продолжая об ошибке его молчать и приняв вид, будто бы я совсем оной не приметил, ожидал я, что, по окончании помянутого обхода кругом нашей дачи, он предпримет и нашу ли внутренность будет размежевывать или обратится куда в иную сторону.

      По надлежащему, надлежало бы ему приступать к первому и стараться как можно скорее ошибку свою исправить, чего и надлежало тогда ожидать.

      Но, как удивился я, услышав, что межевание опять на несколько дней отсрочивалось и что г. Лыков разъезжал только по гостям, давал себя везде угощать и потчивать, а не предпринимал ни того, ни другого и ни сам не межевал, ни своего помощника, помянутого второклассного землемера г. Сумарокова, не заставливал.

      Более десяти дней продолжалось такое его бездействие, и мы, находясь в беспрерывном ожидании, не знали, что о том и думать и заключать, и внутренно досадовали на межевщика за сию почти непростительную медленность.

      Более же всех была она мне чувствительна, ибо домашние мои обстоятельствы привлекли меня в другое место и требовали неотменно скорого отсутствия моего от дома.

      Племянница моя, Травина, прислала ко мне около сего времени нарочного человека из Кашина с уведомлением, что мачеха их приехала уже в Кашин и неведомо как просила, чтоб я поспешил к ним своим приездом для сделки с нею, в рассуждении следуемой ей к получению указанной части из имения умершего моего зятя, а их отца, и которую часть племянницам моим у ней купить хотелось.

      Итак, надлежало мне неотменно туда съездить; но как можно мне было отлучиться при тогдашних обстоятельствах и при неоконченном еще межевании и отъехать в самый критический момент времени?

      Признаюсь, что призыв сей меня очень смущал, будучи весьма неблагоприятным. Но мы не успели еще собраться духом, как глядим, смотрим, прискакал другой гонец из Кашина, и племянница всеми святыми умоляла меня, чтоб я поспешил как можно скорее своим приездом.

      Она писала ко мне, что мачеха их была у них в доме, что несет пыль непомилованную {Несет немилосердную чепуху.} и не хочет никак продавать им своей части, и дала им сроку только на десять дней до моего приезда, и что самое сие побудило ее послать ко мне еще нарочного и просить, чтоб я поспешил к ним для самого Бога.

      Признаюсь, что призыв сей меня очень смущал, будучи весьма неблаговременным. Но мы не успели еще собраться с духом, как глядим, смотрим, прискакал другой гонец из Кашина, и племянница всеми святыми умоляла меня, чтоб я поспешил как можно скорей своим приездом.

      Она писала ко мне, что мачеха их была у них в доме, что несет пыль непомилованную и не хочет никак продавать им своей части, и дала им сроку только на десять дней до моего проезда, и что самое сие побудило ее послать ко мне еще нарочного и просить, чтоб я поспешил к ним для самого Бога.

      Что мне было тогда Делать? Могу сказать, что находился я в крайнем замешательстве и проклинал межевщиков, гуляющих столь долго и нас недомежевающих.

      Совсем тем ехать мне было еще никак не можно, ибо предстоящее и ожидаемое всякой день размежевание пустошей так было важно, что без себя оставить и препоручить оное никому было никоим образом не можно.

      В сей крайности другого неоставалось мне, как в тот же день приниматься за перо и писать в Кашин письмы, и я занимался тем почти целую ночь, ибо писать надобно было ко многим.

      К племянницам своим писал я, что всячески постараюсь скорее в путь отправиться, и что может быть в неделю все свои дела кончу и к ним выеду.

      К мачехе их писал наиубедительнейшее письмо, чтоб взяла терпение и меня подождала; а ко всем их милостивцам и соседям писал также с убедительною просьбою, чтоб они в случае, если мачеха меня не дождется, не оставили их своим вспоможением.

      Но не одно сие меня еще удерживало, но было и другое обстоятельство, меня останавливавшее.
      Случилось так, что около самого сего времени надобно было приехавшей ко мне с тещею моею из Кашина средней племяннице моей, Любови Андреевной, занемочь у меня горячкою, и находиться от ней в самой опасности; а сверх того, случилось и других больных в доме моем множество, так, что не осталось ни одной почти девки в самых хоромах здоровою, а много и людей было больными, и я трепетал духом боясь, чтоб не занемочь и самому при таких повальных болезших.

      Итак, отправив в Кашин письмы, расположился я ожидать продолжения межеванья, доколе только будет можно, а между тем, чтоб не терять праздного времени по пустому, употребить все оное в пользу.

      И как в дачах наших не вся еще внутренняя ситуация была у меня снята на план, а сие было крайне нужно, то, во-первых, принялся я за сие нужное дело и препроводил в том несколько дней сряду.

      Во-вторых, как межеванье долженствовало скоро дойтить и до села Тулеина, в котором я вместе с другими владельцами имел наивеличайшее участие, а количество наличной земли в сем селе не было мне еще известно, то решился я и ее снять предварительно на план, и измерив узнать, полная ли в ней дача, или есть лишек или недостаток?

      И какая досада была для меня, когда, сняв сию дачку на план измерив, увидел, что и в ней около 50 десятин оказывалось примеру.

      - "Боже мой! говорил я сам себе, куда ни кинь, так клин; надобно ж и тут случиться излишку, и предстоять также опасности!"

      Мне сие тем было неприятнее, что доходили до меня слухи, что и по сей деревне некоторые из соседей замышляли производить ссоры.

      Итак, стал я бояться, чтоб не потерять и тут сего примерного земли и почитал и для сего межеванья присутствии мое необходимо нужным; а сие прибавило мне еще более горя.

      В-третьих, как спор с волостными не выходил у меня ни на минуту из ума, и чем более я об нем помышлял, тем опаснейшим он мне казался, то пришло мне на мысль, не могло ль бы мне в сем опасном случае послужить сколько-нибудь в пользу. есть ли я отнесусь об оном письменно к самому их господину, и представив всю наглость и явную несправедливость его отводчиков и поверенных, а свою справедливость. попрошу о собственном разсмотрении сего дела, и приказания оставить нас, как добрых и всегда мирно с его волостными живших соседей, в покое?

      Мысль сия показалась мне хотя сначала и странною и намерение не обещающее хорошего и верного успеха, однако как она мне нравилась, то восхотелось мне предприять сие дело хотя на удачу и в том мнении, что если б оно и не удалось мне по желанию, так по крайней мере ничего худшего от того воспоследовать не может.

      Итак, подумав и погадав о том дни дна, решился я наконец к сему делу приступить, и более для того, чтоб после самому на себя не досадовать, для чего я не испытал сего сделать.

      "Почему знать, говорил я сам себе: может быть и удастся, и ежели б удалось, то как бы хорошо; а ежели и не удастся, так беда не велика! пропадут толико мои труды да потеряю я гривны две-три за письмо, заплаченные на почте".

      Но не успел я приступить к делу, как явились затруднения, едва было не уничтожившие все мое намерение, а именно сделался вопрос, как писать к такому большому боярину, каким был тогда у нас господин Нарышкин?

      Никогда не имел еще случая с такими большими господами и вельможами переписываться, а особливо о таком критическом деле, каково было мое!

      Словом я не знал, как и приступить к тону. Однако, подумавши, отважился написать как умел и как Бог на разум наставил, но признаюсь, что запинался тем несколько дней сряду, и отер не одну каплю пота с чела своего, вымышляя, как бы написать убедительнее и лучше, а при том и не унижая себя пред ним слишком.

      Я изобразил ему в возможной краткости, но наияснейшим образом все дело, и не только приобщил краткую выписку из всех наших крепостей и документов, но для лучшего объяснения всего дела сочинил и маленький примерной планец всем местоположением и приложив оное, убедительнейшим образом просил о рассмотрении сего дела и о возможном к нам снисхождении.

      Словом, я употребил к тому все свое знание и искусство, и по изготовлении всего отправил оное в Петербург по почте.

      Но ведал бы, сего лучше и не делал! Последствие оказало, что труды мои были совсем тщетны и хотя я и поныне не знаю, удостоил ли сей господин письмо мое прочтением или нет: но то по крайней мере мне известно, что не только я не получил никакого на то ответа, но и к начальникам волостным не было ничего о том писано.

      Итак, думать было можно, что вельможа сей почел себя слишком увышенным пред такими дворянами, каких составляли мы, чтоб удостоить просьбы их какого-нибудь внимания.

      Признаюсь, что тщетное ожидание мое и неудача была тогда мне несколько чувствительна и досадна; но как я почти и предвидел, что воспоследует сие, а не другое, то скоро в том и утешился, а сталь уже пристальнее помышлять о употреблении всех возможных средств к своему защищению и к уничтожению всех затеев моих противников.

      Кроне сего, как времени в промежутке сем было много свободного, то по привычке своей не терять из оного ни одного часа по пустому, запинался я еще несколько дней особливым делом, а именно:

      Мне пришла однажды мысль отведать сочинить некоторый род экономического журнала. Обстоятельство, что мне известно было множество экономических вещиц, о которых не бесполезно было сообщить своим согражданам, и что не можно было никак сообщить все их в Экономическое Общество, побуждало меня и в тогдашнее уже время испытать, не можно ли сообщить их соотечественникам моим, образом журнала, какие многие издаются в землях чуждых.

      И как мысль сия мне отменно полюбилась, то я того ж часа приступил к первому опыту и, занимаясь тем несколько часов, успел написать первые два листочка, и что всего страннее, то тогда ж еще придал сим листкам название "Сельского жителя", власно как предчувствуя, что некогда доведется мне в самом деле издавать журнал такой под сим именем, и чрез него сделаться всему отечеству своему известным и полезным.

      Но как тогда все предприятие сие было пустое и производимое для единого препровождения времени; то при сих двух первых листках, которые и поныне у меня целы и тогда мне очень нравились, все дело и осталось, и я за разными другими упражнениями и не продолжал оного далее.

      Кроме сего, успел я в сие время и еще одно дельце сделать. В садах моих поспели около сего времени яблоки и груши, коих в сей год родилось довольно; итак, не упустил я и сего из вида, но в превеликом удовольствии препроводил дни два в снимания оных и прибирание к месту.

      Но и за всем сим оставалось еще довольно времени к свиданию с соседями и к препровождению целых дней в сообществе и собеседовании с оными.

      Нам удалось в сие время побывать у нового своего приятеля и дружелюбного соседа г. Хитрова, и угощать и самого его у себя и чрез то увеличить наше знакомство; а приезжали к нам многие и другие гости. А сверх того удалось мне не только видеть, но и целый день просидеть и с соперником моим генералом князем Горчаковым.

      Случилось сие в Сенине у соседа моего, г. Ладыженского. Он звал нас к себе к празднику Фрола и Лавра, и как услышал я, что будет у него и сей князь, то и поехал я к нему тем охотнее, что мне давно хотелось быть с ним где-нибудь вместе и посмотреть, как он со мною к компании обойдется и станет ли говорить что о межевании, или нет.

      Таким образом ехал я туда с крайнею нетерпеливостью и, наконец, сподобился видеть его сиятельство и вместе с ним обедать.

      Мы провели с ним весь день, против всякого чаяния моего, как приятели, в беспрерывных и приятных разговорах. Он охотник был рассказывать военные дела и бывшие с ним происшествия, а я любил оные слушать.

      Итак, говорили мы все о войне, и хотя ждал я с нетерпеливостью, не начнет ли он говорить о нашем межеванье и споре; однако, к крайнему удивлению моему, не упомянул он о том ни единым словом и мы расстались с ним дружелюбно, но не говоря о том ничего.

      А по крайней мере наслышался я от него о множестве неизвестных мне обстоятельств войны тогдашней, и свидание сие, а может быть и мое снисходительное и дружелюбное с ним обращение, помогло много и к последовавшему после того примирению и полюбовной с ним в рассуждении спора нашего сделке, о чем перескажу вам впредь в свое время.

      По отъезде князя проехали мы с женою из Секина в Дятлово, к госпоже Невской, Дарье Семеновне, и ее сестре, и нашли там тещу мою и обеих хозяек в превеликих суетах.

      У них заводилась тогда свадьба. За старшую дочь госпожи Невской сватался женихе, и на тех днях надлежало быть сговору. И как теща моя была ей близкая родственница, то и помогала она им в приуготовлениях, обыкновенных в таковых случаях.

      Наконец, по долговременном и нетерпеливом ожидании, проснулось сиять наше межеванье, и нам учинена повестка, чтоб все собрались 20 числа августа на нами погост.

      Я не знал что начнет межевщик межевать: наши ли разрезывать пустоши, Ермаковскую ли, иль церковную землю, или иную какую?

      Но как удивился я, когда г. Лыков приехав туда объявил, что станет в тот день межевать совсем не наши земли, а дачу деревни Матюшиной, принадлежащей князю Горчакову, и тотчас туда и поехал.

      Досадно было мне, что пустоши наши оставались и тогда в забвении; но как переменить того было не можно, и настоять на то не было причины, то хотя до Матюшинского межеванья и не было мне никакой нужды, но надеясь, что там будет и Хитров, как смежный владелец и я могу с ним видеться, вздумал и сам туда же ехать.

      Мы нашли там самого князя нас дожидавшегося, а вскоре после того приехал и г. Хитров и началось межеванье.

      Тут имел я случай видеть, что и у господина Лыкова есть голос и где ему надобно, там умел и уговаривать и отвращать споры.

      И тогда мы, усмехавшись, говорили между собою: "вот это знать не с волостными, как у нас. Там язык прилип к гортани, а здесь и велеречив проявилось".

      У князя было два спора с татарскими и савинскими, и мы за ними проваландались не евши и не пивши почти до вечера.

      Наконец, наскучив, поехали домой, оставив князя хлопотать с савинскими. И я, видя что межеванье наших пустошей откладывалось в долгой ящик, приехав домой сталь уже помышлять о езде своей в Кашин и приказывать делать все нужные к тону приготовления.

      Наутрие сделалась ненастная погода, почему и думал я, что в сей день межеванья не будет. Однако в том обманулся и после обеда услышал, что межевщик выехал на межу. И как знал я, что он в сей день прикоснется к церковной земле, а мне была тут в рассуждении отхожего нашего дуга нуждица, то выехал и я на межу.

      Я нашел опять князя, размежевающегося с котовскими и савинскими и дошел вместе с ними до церковной земли, где произошло нечто смешное. Наши попы подрались было с ермаковскими и был у них превелиикий шум и о самой безделке.

      Мы приехали уже поздно домой и завезли с собою межевщика. Тут нашли мы тетку жены моей, госпожу Арцыбышеву, приехавшую к нам, чтоб вместе ехать на сговор к госпоже Невской, которая и ей была родня.

      День к сему назначен был следующий; но как случившееся в оной проливное ненастье не допустило жениха в тот день приехать, то отложен был сговор до другого дни, в которой мы, собравшись, туда и поехали.

      Езда сия была хотя не дальная, но мы имели труда и беспокойств множество. Причиною тому было то, что от бывших в те дни сильных дождей вода на речке нашей так разлилась, как в половодь, и в обыкновенных местах переехать ее было никак не можно; почему и принуждены мы были объезжать кругом на Елкинский завод, и ехать самою пропастною грязью на Савинское.

      Между тем не одно сие меня безпокоило и озабочивало, но и то, что я не знал, не будет ли в сей день опять межеванья, и для того послал на завод спросить о том землемера. Посланный догнал меня на дороге едущего в Дятлово, и сказал, что в сей день будут межевать церковную землю и пустошь Ермакову.

      Сие известие привело меня в великое замешательство. Я не знал, на сговор ли мне ехать или остаться для межеванья: и то и другое было нужно. Там не было никого из мужчин кроме меня, кому бы быть главою и предводителем, а и тут без себя не хотелось мне оставить и потерять землю, которую бы мне получить было можно.

      Обстоятельство сие было следующее: к церковной земле прикасались с одной стороны наш отхожий луг, а с другой - пустошь Ермакова. В обеих сих прикосновенных дачках, по измерению моему, был великий недостаток, а в церковной земле десятин десяток лишних.

      Итак, хотелось мне, чтоб сим излишком наполнить сколько было можно наш луг, и я боялся, чтоб не упустить его в Ермаково; итак надобно было мне опроворить, чтоб у Ермакова с церковною землею спора не было, а связаться бы спором с нею нам только.

      В сем случае и можно было мне получить весь излишек, который и действительно произошел от того, что церковники и бобыли исстари наш луг мало-помалу распахивали и чрез то его чрезвычайно уменьшили.

      К тому ж и попы уже соглашались оный мне добровольно отдать, и более для того, чтоб не было в церковное земле никакого примера и бобылем не было никакого предлога оставаться жить на оной, и они охотнее стали б проситься на переселение их в другие казенные земли и селения, по примеру прочих.

      Но как всему тому ермаковские спором своим могли сделать помешательство, то для самого того и нужно было мне неотменно быть при сем межеванье; но я долго не знал что мне делать, продолжать ли свой путь в Дятлово, или воротиться к межеванью?

      Наконец, решился я последовать гласу дружества и родства и ехать к госпоже Невской, а на погост послал человека, снабдив его нужными наставлениями, и доволен был после, что сие сделал; ибо межеванье церковной земли в тот день не было, а обмежевали только Ермаковскую пустошь, и к удовольствию моему бесспорно.
      В Дятлове нашел я всех занимающихся приготовлениями к сговору, но жениха еще не было, и его только ждали ежеминутно. Сделавшаяся от дождей превеликая грязь, и по речкам и ручьям везде сущее половодье, наводило на нас спасении, что он не будет.

      Однако он преодолел все трудности и к нам в надлежащее время приехал; с ним были две его сестры и еще из соседей и приятелей его некто господин Недобров, по имени Александр Иванович.

      Мы встретили и приняли их с обыкновенными учтивостями, и жених, которого я еще в первый раз видел, показался мне человеком смирным, не из далеких, и принадлежащим к роду людей средних; но и девушка-невеста была ему по плечу и не из бойких, и потому была ровня.

      Он был степной и имеющий изрядный достаточек дворянин, из фамилии Челюскиных. Но как бы то ни было, но мы, посидев и поговорив немного, приступили к делу, и его с Изоею Семеновною оговорили.

      Теперь расскажу я вам нечто смешное, случившееся тогда со мною.

      Как время между сговором и ужином продлилось нарочито долго, то долг повелевал мне занимать гостей наших во все сие время разговорами.

      Итак, адресовался я сперва к жениху; но как он был молодец неговорливой, то, оставя его беседовать но обыкновению с его невестою, обратился я к его товарищу, господину Недоброву, по в сем нашел уже истинного бирюка.

      От роду своего не видывал я такого несловоохотливого человека и признаюсь, что сил моих уже не доставало приискивать средства к заведению его в разговор.

      О чем ни начну говорить, он не ответствует. Я начну о войне тогдашней: он слушает так, как бы был не русский и никакого участия в том не имел.

      Поговорю, поговорю и увидев, что он не внимает, перестану, и начну другую материю.

      Зачинаю говорить о экономии деревенской; но он и сие так слушает, как бы был совсем не деревенское житель, и как бы ни до чего ему нужды не было.

      - "Боже мой! думал я сам в себе: что за диковина?-- до чего ж бы он был охотник? - Молчи! начну о приказных делах, авось-либо он их любит".

      Но не тут то было, ему они и в голову не лезли и он вовсе и в речь об них не вступал.

      - "Ну, вот тебе на! думал я; но это куда уже ни шло, о сем говорить и сам я охотник по середнему".

      Итак, погодя немного, вздумал я завесе речь о псовой охоте, хотя сам не разумел ни аза в глаза в рассуждении оное и всего меньше способен был брать соучастие в сих премудрых разговорах. Но оказалось, что он и до ней охотником не бывал.

      - "Господи!" думаю я: о чем же таком мне говорить с сим удальцом... Молчи, начну о лошадях, хотя сам ничего о сей материи не знаю, будучи до них совсем не охотником". Но он и тут только отмалчивался.

      Я об садах, он сопит только.... Я о том, я о другом, но не тут то было, молчит мой товарищ да и только всего.

      Наконец нечего мне было иного делать, как таким же образом замолчать, что я действительно и сделал, и мы истинно просидели часа два не говоря ни слова. Но по счастию моему, скоро накрыли на стол и мы пошли за него садиться.

      После ужина поднялись было они ехать, но вдруг очутилась у нас против всякого чаяния музыка и довольно еще изрядная: она была г-жи Казариновой, жившей в той же деревне. И ах! как мне тогда было жаль, что некому было танцевать со мною.

      Я звать гостей, но сохрани нас Господи! Статочное ли дело, чтоб нам на то пуститься. Я звать барынь и барышень, но те с одним со мною не пошли; итак, поплясали мы только немного и потом расстались. Они поехали ночевать к помянутой соседке, а мы остались у хозяек.

      Как в следующий день дошла уже очередь до церковной земли и она должна была межеваться: то, вставши ранёхонько, спешил я туда ехать и не остался с гостями обедать и по вчерашнему играть опять в молчанку, но сам себе говорил: - "Бог с вами, государи мои! Ликуйте одни как хотите, а мне не до вас, а спешить надобно на межу!"

      Я застал межевщика у себя в деревне, расположившегося обедать у моего соседа. Итак, отобедавши все вместе и поговорив о том, как бы лучше размежеваться нам с церковною землею, поехали мы на межу.

      Тут, при помощи землемера, удалось мне окончить сие дело так, как только желать было можно. Попы согласились отдать весь пример в наш луг, а мы согласились променять им весь свой луг, который им был более кстати, нежели нам, и взять вместо его следующее количество пахотной земли в другом месте, а именно подле Трудавца и в смежности к нашим дачам.

      И как надлежало о сем по обыкновению подать нам всем от себя к межевщику полюбовную сказку, то была она тотчас написана и приготовлена, и как нами, так и попами, а что всего важнее, и самыми бобылями подписана; и поелику сим все дело сие и утвержденным сделалось, то попроворил я, чтоб нам земля сия тогда же была и отмежевана и тем все дело сие формально было окончено.

      Бобыли, увидев, что отмежевывается нам земли гораздо более, нежели как они думали, схватились, но сие было уже поздно, и делать им было уже нечего, почему так все и осталось.

      И я могу сказать, что мне и в мысль не приходило, чтоб дело сие могло так скоро и удачно кончиться. А потому, будучи тем чрезвычайно доволен, нимало о том не тужил, (что) набегавшие тучками дожди нас несколько раз мочить принимались.

      Таким образом окончил я благополучно и сие дельце, удерживавшее меня вместе с прочими от езды в Кашин. Я зазвал тогда межевщика с межи к себе, и мы приехали домой еще засветло. Подле ворот дожидалась и встретила меня другая радость, и сей день назначен был к тому, чтоб иметь мне удовольствие!

      Стоял солдат из Коширы и подавал мне пакет запечатанными. Я тотчас догадался, что был он из Экономического Общества, и в том не обманулся. Это была XIV часть "Трудов" оного, которое Общество по обыкновению ко мне прислало.

      Я любопытен был очень видеть, что в письме было написано, и раздернувши пакет нашел, что писано было ко мне, что я в посылаемой книге найду оба мои сочинения "о картофеле", напечатанные, за которые, поблагодарив, выхваляли господа члены мое усердие и труды в экономии, и побуждая впредь писать и трудиться, ласкали обещанием, что Общество меня за то конечно возблагодарит.

      Все сие было, натурально, мне весьма приятно; но как далее уведомляемо было, что сочинение мое "о удобрении земель" еще в комитете и не апробовано; то сим последним извещением произвели они во мне маленькое и всем сочинителям свойственное неудовольствие. Ибо я, обманываясь тогда в заключении, что конечно оно не одобрится, готовился предварительно уже терпеть от того досаду, почему, смущаясь воображением, сим себя утешая говорил:

      "Ну! что ж, беда невелика! одобрится хорошо, а не одобрится, так можно и плюнуть. Трудов моих было довольно, а благодарности существительной еще очень мало; можно и перестать писать, ежели до чего дойдет дело".

      В последующий за сим день межевалась Котовская дача, и как мне там делать было нечего, то я в сей день на межу и не ездил, а провел оный в доме, досадуя на межевщиков, что они пустошами нашими так долго медлят и об них власно как позабыли. Но я обманулся в своем мнении.

      На другой день приезжает ко мне помянутый второклассный землемер, г. Сумароков, и удивил извещением, что г. Лыков уехал межевать Новашану, а в тутошних местах все поручил окончить ему, но что он не под каким видом не вступит в размежевание наших пустошей, ибо надобно знать, что г. Лыков погрешность свою, наконец, усмотрел и не знал уже, как приступить к сему делу и поправить оное.

      Сие повергло меня в новую заботу и беспокойство. Я видел, что размежевки сей мне долго не дождаться, а в Кашин ездою неотменно поспешить надобно, и потому не знал, что делать.

      Г. Сумароков советовал мне ехать, обещая без меня не межевать и дожидаться моего приезда, а и о Лыкове уверял, что он без меня межевать не станет.

      Итак, хотя и не хотелось, но принужден я был следовать сему совету и пуститься на отвагу; а просил только сего добродушного землемера о неоставлении меня по Тулеинской даче своим вспоможением, ибо боялся, чтоб мне не лишиться там моей примерной земли, что весьма легко могло стать по причине недостатка в тамошней церковной земле, которою завладели савинские; и землемер дал мне обещание исполнить все возможное, в чем по добродушию своему и сдержал слово.

      Итак, решился я через два дня после того отправиться в путь и начал в оный тогда же собираться. Но тут долго не знал я, одному ли туда ехать или, как прежде думали, взять с собою и жену мою. Но как, с одной стороны, от продолжавшихся тогда частых дождей дорога сделалась чрезвычайно грязной и в большом экипаже ехать было трудно, а с другой, по умножившимся в доме у меня болезням, не было ни одной здоровой девки, которую бы ей с собой взять можно, а сверх того и племянница моя все еще была больна; но, к удовольствию моему, и сочли все брать мне жену с собой за невозможное, и я решился ехать уже один и налегке в путь свой.

      В сих суетах получил я еще новую заботу. Приехал нарочный гонец из Шацкой нашей деревни с уведомлением, что и там межевщик приближается, и чтоб я и туда ехал.

      Сие навалило на меня новое горе; однако, как ежать туда никоим образом было не можно, и к тому ж и звали не слишком усильно, а сверх того ехал туда и без того брат мой Гаврила Матвеевич, то препоручил я ему сию комиссию, и на случай приезда землемера дал нужные во всем наставления, а другое такое ж наставление и письменную, так сказать, инструкцию оставил соседу своему Матвею Никитичу, в рассуждении размежевки наших пустошей, на случай, если паче чаяния, межевщик захочет без меня межевать наши пустоши.

      И распорядив сим образом все свои дела, не стал долее медлить, но распрощавшись со своими домашними и предав все свои дела в произвол судьбы, в предпринимаемый путь и отправился.

      Сие путешествие мое и все, случившееся со мною во время сей езды в Кашин опишу я вам в последующих письмах, а теперешнее, как довольно увеличившееся, окончу уверением, что я есмь ваш, и прочая.

      Любезный приятель! Вознамерившись описать вам в сем письме путешествие свое в Кашин, предприятое тогда еще в первый раз в летнее время, начну тем, что как дорога от Москвы до Кашина в тогдашнее время для путешествующих не совсем была безопасна, но бывали иногда от бездельников в разных местах шалости, грабежи и разбои: то, отъезжая в сей путь, не преминул я запастись множайшими людьми и нужным для всякого случая оружием.

      Всех нас было пятеро: я, да двое слуг, да два повозчика, ибо отправлялся я на двух повозках.

      Для себя избрал я маленькую дорожную и самую легкую покоевую коляску, а другая повозка была с нашею дорожною провизиею, и самая та, на которой приехал ко мне из Кашина посланный.

      Чтоб придать обоим моим слугам некоторый вид военных людей, то одел я их в красные камзолы с рукавами и синими обшлагами и воротниками, и препоясал замшевыми портупеями, с привешенными на бедрах их старинными палашами.

      В сем одеянии походили они уже несколько, когда не на полевых, так по крайней мере гарнизонных солдат и могли глупыми и незнающими людьми почитаемы быть таковыми.

      Кроме сего не преминули мы запастись ружьями и пистолетами, и наделать к ним несколько патронов с пулями.

      В путь сей отправился я 28-го числа августа после обеда, и отъезжая готовился заблаговременно к чувствованию скуки и досад многих. Ничто и по ныне для меня так не скучно и не досадно, как путешествовать по грязной и трудной дороге, а тогда точно и была такая.

      Бывшие до того частые дожди и продолжавшиеся по нескольку дней сряду ненастья произвели и на малых дорогах везде грязь превеликую; а чего должно было ожидать на большой тульской в Москву дороге, которой, как известно, нет многолюднее во всем государстве нашем.

      В ожидании своем я и не обманулся. Не успели мы в деревне Ярославцове взъехать на сию большую дорогу, как и возчувствовали всю дурноту оной.

      Она была чрезвычайно грязна и так дурна, что мы с трудом могли ехать, поспешить же никак было не можно. Итак, далее не могли мы никак в сей день доехать, как до большого села Липец, и были довольны по крайней мере тем, что нас не мочило с верху, ибо погода начинала понемногу переменяться и облака понемногу соединялись уже в густые тучки.

      Чтоб не допустить себя мучить скуке, при медленной и беспокойной езде грязною дорогой, расположился я уже с самого начала, для меньшего чувствования оной, возыметь прибежище к любимому моему и толь нужному для человеков искусству увеселяться красотами натуры и положением мест, и занимать себя колико можно такими мыслями, которые могли б не допускать меня чувствовать скуку.

      Всходствие чего и учинил тому тотчас начало, как скоро начала скука и досада ко мне появляться, и употребил для прогнания оной помышления о самой сей дороге.
      Я привел себе на нанять все, что я некогда читал о всех происшествиях, бывших в прежние времена в местах тутошних; переселялся помышлениями в века протекшие и углубляясь в воображения различные, говорил с самою сею дорогою, или паче сам с собою примерно следующим образом:

      "О путь!... путь великий и знаменитый! сколь многие века существуешь ты уже здесь и сколь многие сотни тысяч людей видел ты едущих и идущих? Сколь бесчисленными тяжкими повозками были обременяемы и коликим множеством колес были разсекаемы мягкие хребты твои! Колико претерпеваешь ты и ныне еще от них ежедневно!.. Какие глубокие язвы и раны видны на тебе повсюду произведенные! О, как велик и широк ты! И сколь многими людьми помещаешься ты в нынешние времена ежедневно!...

      "Но были некогда времена, в которые не было здесь и самой малейшей тропинки, но свистел только от ветров высокий бурьян, по местам сим в глуши и дичи растущий. Единый только топот от быстрых коней претерпевал ты временем от татар, набегавших нередко на отечество наше и разорявших оное до самых тех мест, где протекает Ока, сия река многоводная и служившая так долго защитою бедному отечеству нашему от сих народов варварских и диких.

      "Коль много зла претерпевали предки наши, живущие в местах сих от сих грабителей жестоких! Может быть не один раз видел ты их на себе посекаемых острием мечей их и слышал стон и вой увлекаемых ими в плен жен и девиц с собою, и орошаем был слезами текущими из очей их.

      "Вот селение, сидящее на тебе, которое и поныне служит памятником, что некогда были в местах сих окопы, носившие звание городков, в которых живали люди, отваживающиеся переселяться за Оку и в коих одних находили они некоторое спасение себе от набегов разорителей сих.

      "Вон, там и поныне еще видны остатки древних окопов и высоких валов, ограждавших маленькие селения их и те высокие курганы, на которых станавливали стражи для примечания татар и благовременного давания всем жителям знать, чтоб они и сами скорее сбегались и скот свой сгоняли в окопы сии и тут вооружались для отпора врагам и разорителям сим.

      "Может быть, не один раз проливаема была самая кровь предков наших на самых тех местах, где ты лежишь теперь, муть широкой, и хребты твои напояемы были оною. Не тщетно и поныне селения здесь называются "городнями". По всему видимому, живали здесь люди от самой уже древности, и многие роды их переменились с того времени, как здесь первые обитатели жить начали".

      Сим или подобным сему образом говорил я сам с собою проезжая деревню Городню, на большой дороге сидящую. Большой и широкой овраг, посреди которого протекает тут речка Городенке, подавала мне повод к мыслям, что в тогдашние времена может быть и он, будучи крутоберегим, служил некоторою преградою татарам, и тем паче, что за ним видимые и поныне еще леса были может быть тут и в древности и при том обширные и непроходимые, а в промежутках между ими на полях находились оные окопы на высоких и крутых берегах оврага сего.

      Самые сии леса, мимо которых проезжал я далее, подавали мне повод к помышлениям, что и они, может быть, некогда служили наилучшим и надежнейшим убежищем предкам нашим от татар при набегах их.

      "Может быть, говорил я: не один раз живали они по нескольку дней и недель в глубоких оврагах, посреди лесов сих находящихся, скрываясь со страхом и трепетом от губителен их и дожидаясь обратного их отшествия!"

      Обращаясь опять к дороге и беседуя в мыслях с нею, говорил я:

      "Да и тогда, когда ты существовать здесь начала, как невелика ты была, доколе в новейшие времена не сограждена была Тула. С того времени, может быть, сделалась ты сколько-нибудь более, когда начал существовать сей город и служить защитою от татар.

      "И с того времени сколько войск, и сколько раз проходило здесь по тебе и конных и пеших, сколько раз стенала ты от тяжести огнедышащих орудий, везомых по тебе? Сколь много раз, и сколь многие путешествовали по тебе здесь взад и вперед, древние обладатели сих мест и праотцы владельцев нынешних! Сколько раз видала ты ехавших по себе самых князей и государей, владевших отечеством нашим!

      "Не один раз, может быть, летел по тебе какой-нибудь удельной князь с дружиною своею вслед других товарищей своих, поспешавших на войну, или для обороны отечества от татар, приближавшихся к местам сим.

      "Легко статься может, что и ближнее ко мне и на тебе сидящее селение Ярославцово название сие получило в древности от какого-нибудь владетельного князя Ярослава, с которым что-нибудь особливое в сем месте случилось.

      "Не один раз, может быть, и самые праотцы и предки собственного моего рода езжали по тебе и сматривали также на все места сии и положения оных. Но взирал ли-то кто из них на вас, милые места, с такими ж чувствиями и помышлениями, как я теперь?!!!"

      В сих и подобных сену размышлениях упражняясь и не видал я, как приближались мы к помянутому селу Липецам, получившему может быть название сие оттого, что некогда стоял тут огромный липовой лес, косою времени потребленный.

      Тут открылись вдруг дальновидные положения мест и представилось взорам моим множество новых и прелестных предметов, привлекавших напрерыв мое внимание к себе.

      Широкой и огромной дол и синеющиеся за ним вдали леса, видимые с высоты холма того, где мы тогда ехали, преисполнили сердце мое некаким удовольствием, а сребристая многоводная Ока, извивающаяся величественно вдоль по оному и катящая вниз струи свои, освещаемые местами вечерним солнцем, восхищали зрение.

      Многие высокие холмы и возвышенные бугры, увенчанные лесочками, вместе с полями хлебными разных видов, испещряли все нагорные и высокие берега величественной реки сей и кривизнами и мысами своими, выдающимися вдали друг из-за друга, придавали местоположением сим еще более красоты; несколько селений, видимых на них вдали и сельские в них храмы увеличивали великолепие оных, а особливо белеющиеся вдали храмы и здания города Серпухова.

      Никогда, никогда не проезжал я места сии не утешаясь красотою оных, и никогда не мог налюбоваться ими довольно. Наконец и самое село то, в которое мы тогда ночевать поспешали, подало мне повод к размышлениям различным.

      При самом даже везде в него повстречавшийся с зрением обширный сад, окруженный несколькими рядами престарелых берез и других высоких дерев, и обнесенный решетчатою оградою, предвещал нечто величественное впереди; а представившийся вскоре потом зрению нашему каменный сельский храм, и пряное насаждение лип стригомых, ведущее к каменному едва приметному дому, и воздвигнутое насупротив оного чрез дорогу обширное здание с некакою башенкою над собою, вмещавшее в себе конский завод, увеселяло зрение наше.

      Принадлежало обширное село сие тогда еще графам Головкиным, бывшим некогда толь знаменитыми вельможами в отечестве нашем, и помянутый дом воздвигнут был тут для спокойного пребывания их при приездах в село сие; но все находилось уже и тогда в приметном упадке, клонящемся к запустению.

      И самый храм, при везде в село стоящий и лучшую красу ему придающий, не имел дальнего великолепия, и достопамятен был тем только, что из среды служителей его произошел тот из первосвященников наших, который так славился уже и тогда отменным красноречием своим, и нося на себе имя славнейшего из древних мудрецов, делал собою красу всему духовенству нашему.

      Всегда, когда ни случалось мне проезжать мимо храма сего и взглядывать на хижины, стоящие подле оного, не проходило без того, чтоб не сказал я сам себе: "Вот здесь, вот в сих местах и хижине, подобной сим, родился тот великий муж, который и поныне так славен умом, красноречием и великостию сана своего!!"....

      Шум от блеяния овец, и разные крики, и мычание бегающего по улице и вбежавшего только в село с нолей многочисленного скота, и призывание нас жителями оного напрерыв друг пред другом к ночеванию у себя, пресек все умственные разглагольствуя мои, и я спешил приказывать избрать где-нибудь избу получше для ночлега своего.

      Будучи до садов охотником и ведая, что все почти жители села сего были таковыми ж и что многие из них торговали приливными и пенковыми колонками и получали себе на том довольные прибытии, не мог я довольно наговориться о том с хозяином того двора, где мы ночевать остановились, и я наслышался от него обо многом до того мне неизвестном.

      А всего более слушал с удовольствием рассказы его о господском тутошнем саде, расположенном за домом по горе, о красоте оного, о многих прудах и сажелках, находящихся в оном, также о разных беседках, и самом гроте сделанном в нем, где графе, живая в сем селе иногда по нескольку недель, нередко брал себе отдохновение, и слушая сие жалел, что не удалось мне все сие никогда видеть.

      На утрие, встав довольно рано и спустившись тут с известной высокой горы, продолжали мы путь свой по низкому, ровному и гладкому берегу реки к городу Серпухову.

      Тут внизу не было тогда еще того селения, которое находится ныне, а украшался берег реки обширною и прекрасною рощею из дерев высоких, которой ныне и следов почти неприметно, а единые только пни свидетельствуют о существовании оной тут во времена прежние.

      Подъезжая к переправе чрез Оку нашли мы величественную реку сию от бывших до того дождей так наводнившеюся, что все пристани и помосты водою были поломаны и плавали по оной, и переправа сделалась от того труднейшею.

      Тогда не было еще чрез ее того плывучего моста, который ныне толико облегчает всем переезд чрез оную, и за который все мы должны благодарить великую Екатерину, повелевшую существовать всегда оному.

      Колико веков до того прошло, а никому из обладателей России не приходило на мысль или паче не удавалось произвесть сие нужное дело, и облагодетельствовать тем толь многие тысячи путешествователей всегдашних.

      Как переправляться иначе было нам не можно, как на пароме, а сим за повреждением пристаней к берегу подъезжать было не можно; то принуждены мы были дожидаться, покуда перевозчики их опять помостят и вооружиться до того времени терпением.

      Чтоб ожидание сие сделать для себя менее чувствительным, то занялся я опять многоразличными помышлениями, относящимися более до реки, передо мною быстрые свои струи катящей.

      Я воображал себе опять те древние времена, когда широкая и многоводная сия река служила вместо стены и наилучшею оградою и оплотом отечеству нашему от набегов татарских.

      "О! сколько раз, говорил я сам в себе: доходили сии грабители до берегов сих и паивали здесь струями сими лошадей своих! - Сколько раз трепетала Москва от набегов сих и прибрежные заречные жители со страхом и трепетом сматривали на шатры и станы их, разбиваемые на сих низких и ровных местах поемных. И поныне видимы еще неподалеку отсюда превеликие холмы и бугры, насыпанные ими на могилах умиравших начальников и вельмож их, и останутся на век памятниками тогдашнего бедственного состояния России".

      Далее, увидя плывущие струга, говорил я: - "Сколько громад таковых и колико сокровищ принесла ты, река многоводная, и приносишь и поныне по хребтам своим из одних мест в другие отдаленные отсюда, и доставляешь ими пищу и снеди целым миллионам народа.

      "Но были времена, в которые едва ли и лодочка какая плавала по тебе, и ты многие сотни лет текла здесь, никем будучи невидима и не посещаема.

      "Сколь многие тысячи людей питаешь ты рыбами и поишь струями своими, и сколько напротив того и погуляешь ты смертных в полыньях, при вешних страшных разлитиях твоих и при других случаях; у сколь многих жен похитила ты мужей, а у отцов детей их! И поныне не проходит еще года, в который бы не погибало множество людей в тебе, а то же бессомненно будет случаться и в грядущие времена".

      Таковыми и подобными сим размышлениями занимался я во все время, покуда приготовляли пристани, и мы переправлялись потом чрез реку сию.

      Все сие задержало нас так долго, что мы не могли далее в сие утро уехать как до Серпухова, и тут принуждены были остановиться обедать и кормить лошадей своих.

      Вид старинного города сего и разных в нем зданий подал мне также поводы к размышлениям особым.

      При самом уже везде в оный любовался я величественным видом монастыря Высоцкого, представшим взору моему посреди широкого отверстия между двух густых и высоких лесов, украшавших собою холм сей уже многие столетия и видевших праотцов наших.

      Не менее того утешался я красивостью другого такого ж сограждения, за рекою Нарою, под большим сосновым бором предками воздвигнутого, и дивился усердию и особливой охоте древних россиян к созиданию сих памятников набожности их.

      Первый из них и поныне еще разрушающая все рука времени пощадила от разрушения; в нем и поныне еще обитают черноризцы, посвятившие жизнь свою возсыланию безпрерывных молений ко Творцу всех тварей.

      Множество других храмов, возвышающихся высоко сверх кровов других домов, служили таковыми ж памятниками приверженности к вере как древних, так и нынешних жителей сего города.

      Весь он, будучи построен по изгибистому и неровному косогору, представлял некоторый род красивого амфитеатра, и белеющееся в разных местах остроконечные верхи колоколен с блестящими их златыми крестами придавали ему отменную красу.

      Со всем тем внутренность его далеко несообразна была с наружною красотою. --Ежели сравнить тогдашние его кривые, дурные, грязные и крайне беспокойные улицы с нынешними широкими, ровными и прямыми и тогдашние на большую часть мизерные хижины обитателей с нынешними, уже гораздо лучшими и порядочнейшими, то можно сказать, что ныне не походит он сам на себя, а особливо верхнею и проезжею частью оного.

      Тогда проезд чрез оный был самый беспокойный, надлежало спускаться под гору и ехать низом, и подле самых стен старшиной каменной крепости, построенной на крутом мысу высокого холма, окруженного глубоким буераком и речкою Серпейкою.

      Навислые уже от ветхости и грозящие ежеминутным падением, производили страх и трепет в проезжающих мимо оных; множество вывалившихся из стен огромных камней лежали разбросанные по косине крутой горы сей, и многие подле самой дороги, и казалось, что в каждую минуту готовы таковые ж, скатившись с горы, раздробить проезжих.

      Совсем тем никогда не проезжал я мимо сей твердыни древней без особливых чувствований. Служила она незабвенным памятником искусству древних при созидании городов своих, и я не мог довольно надивиться тому, с каким искусством умели предки наши сограждать высокие башни и степь твердынь своих из каменьев диких и величины огромной и связывать их так крепко раствором известковым.

      Самое избирание мест к тому и замысловатое укрепление кривых входов в них не менее меня удивляло.

      Совсем тем, как тесны и малы они тогда были! Не более как немногие сотни людей могли в них жить и помещаться, и что могло значить такое малое количество? Рука времени разрушила уже и тогда на половину всю твердыню сию и угловые башни имели уже столь великие расселины, что угрожали ежеминутно падением.

      Но сие было и не удивительно: более двух сот лет тогда уже минуло с того времени, как воздвигнуты были сии степь и башни при славном нашем царе Иоанне Васильевиче.

      Но древность города сего простиралась гораздо далее; более нежели за 400 лет до того упоминаемо уже в летописях о его существовании, и два раза был он разоряем и опустошаем до основания: в первый раз от татар, а другой от литовцев, и было время, что был сей город столицею и местопребыванием одного старинного российского князя, по имени Владимира Андреевича Донского, по прозванию Храброго.

      Было сие за 300 лет до того, и в самое сие время основан был и помянутый монастырь Высоцкой, славным у нас в древности святым мужем Сергеем чудотворцем, который призыван был нарочно для основания оного сим князем, и оставил тут ученика своего Афанасия неумном первым.

      Кроме сего и другой предмет привлекал к себе мое внимание тогда, подъезжая к крепости сей, надлежало проезжать мимо фабрик парусинных, которыми сей город в особливости славился. Было их тут семь, и более 600 человек занимались денно и ночно в приуготовлении сих тканей, толико нужных для морских ополчений не только наших, но и чуждых народов.

      Превеликое множество вырабатывается и сотыкается их на 160-ти станах ежегодно, и знатная часть из них отправляется в иностранные государства, и на всех морях и океанах и во всех частях света, и даже в отдаленных краях Америки
      влекут они плывучие громады по хребтам морей синих, и белеются на оных.

      Помышляя обо всем том с особым удовольствием, смотрел я на бесчисленное множество мотов пряжи, сушимой при белении оной на сограждениях особых и помышлял о том, сколь многим городским и уездным жителям доставляли фабрики сии пропитание.

      Не успели мы, покормив лошадей, выехать из сего города, как, переезжая пространные равнины, окружающие оные, преселился я опять мыслями во времена протекшие и с особливым вниманием смотрел на равнины сии, видевшие некогда всю почти Россию на себе.

      Я воображал себе то, что происходило тут за 170 лет до того времени и с удовольствием вспоминал, как славный наш царь Годунов, будучи обманут ложными слухами о нашествии и приближении татар, имел тут в собрании более двухсот тысяч воинства российского для отпора от них и защиты отечества; и присутствуя сам, с пышностью и особым великолепием принимал послов татарских, приезжавших к нему с поздравлением и потом несколько дней сряду все войско угощал на равнинах сих в шатрах пиршествами на посуде драгоценной и приличным достоинству и пышности его образом, и сделал чрез то поля сии на век достопамятными.

      Я воображал себе, как испещрены были поля сии тогда повсюду кущами и шатрами и усеяны несметным множеством народа; как курились повсюду днем дымы голубые и по ночам светились огни ясные, и как толпился повсюду народ и воины веков прежних и какой гул раздавался всюду от движения криков и разглагольствия их...

      Сим и подобным сему образом занимаясь разными мыслями и увеселяясь повсюду встречающимися новыми видами и красотами натуры, продолжали мы свое путешествие по дурной и отчасу хуже становящейся дороге, и доехали еще довольно рано до знаменитого села Лопасны.

      Тут принуждены мы были переправляться чрез протекающую сквозь его и того же имени реку на скверном плотишке.

      Сделавшееся от дождей великое наводнение в сей реке, разорвало бывший до того тут плавучий мост, и как она была тогда не только велика, но и чрезвычайно быстра, то имели мы много труда и даже самую опасность при переправе на плоту.

      Совсем тем, переправившись на плоту кое-как, могли бы мы ехать еще далее; но как при проезде чрез большое и чрезвычайно грязное село сие испортились под харчевою повозкою моею колеса то принуждены мы были остановиться тут ночевать и под повозку купить новые колеса, которых по счастию нашли мы множество продаваемых, ибо село сие даже славилось деланием и продажею колес.

      В нем находился и тогда уже огромный каменный дом, придававшим, вместе с каменною церковью, селу сему красу немалую. В особливости же любовался я красивыми сажелками и прудами, обсаженными стриженными березками, которые и поныне украшают село сие, принадлежащее одному из любимцев Екатерины Великой, пользовавшегося всех прочих короче ее к себе любовью.

      Переночевав в сем селе, в последующий день встали мы очень рано, но поспешить ездою никоим образом было не можно: дорога была так дурна и тяжела, что я никогда еще такового ее не видывал.

      Бывшая до того от ненастья страшная грязь от переменившейся погоды начала густеть, но от самого того дорога сделалась еще хуже. Колесы с трудом могли вертеться и из одной колесовины попадать то и дело в другую глубочайшую, и я принужден был к утешению себя употреблять всю свою философию.

      К вящему несчастию захрамела у нас одна лошадь и мы с трудом доехали до знаменитого села Молодей, которое далеко не имело еще тогда таких украшений, какие имеет ныне, и не принадлежало еще господину Кроткому, сему славному эконому и по особому странному случаю вдруг разбогатевшему человеку.

      Проехав сие село и стараясь дотащиться кормить лошадей до Кутузова, не ехали, а с ноги на ногу брели мы, чрез ославившееся в древности и между сими селениями обширное Юшенское поле.

      Сие хотя не было уже тогда таково страшно, каково бывало оно в старину нашим предкам, проезжавшим оное всегда со страхом и трепетом, но пустота места, находящиеся по сторонам вблизи густые леса и мысль, что в притекшие времена не один раз обагрялись места сии и самая дорога невинною человеческою кровию, проливаемой разбойниками, не дававшими почти никому проезда, и что не один раз лишался тут отец своего сына, а жена любимого мужа производила в душе некое особое чувствие, вливающее и тогда некоторый ужас и опасение, хотя расчищенные поля и поселенная посреди деревня давно уже сделали сии места безопасными.