Даниил Романович - король галицкий, сын Романа Мстиславича, кн.
галицкого и волынского, род. в 1201 г. В 1205 г. отец его Роман был
предательски убит, оставив двух сыновей: 4-х летнего Д. и 2-х летнего
Василька. Когда Мстислав Мстиславич Удалой, князь Торопецкий, овладел
Галичем, он породнился с Д., за которого выдал свою дочь Анну. Лешко,
князь польский, поссорясь с ним, выгнал Мстислава и посадил в Галиче
королевича венгерского (1220). Мстислав опять пришел к Галичу и при
помощи Д., оказавшего чудеса храбрости, изгнал угров (1221). В 1223 г.
Д. участвовал в битве на Калке; здесь он был ранен в грудь; неудачный
исход битвы заставил его искать спасения в бегстве. Вскоре возникла
распря между Д. и его тестем, ибо последний владел Галичем, который Д.
считал своим наследием; еще более поссорил их двоюродный брат Д.,
Александр Всеволодович Бельзский, который в смутное время пытался
овладеть Волынью, что ему не удалось. В 1225 г. он вооружает Мстислава
против Д., который воюет Галич в союзе с Лешком польским; Мстислав
призывает половцев, а Александр, между тем, уверяет его, что Д. намерен
его убить; но клевета обнаруживается: тесть мирится с зятем и в
следующем году оба они воюют с угорским королем. В том же, однако, году
бояре галицкие, в особенности Судислав, уговаривают Мстислава передать
Галич не зятю своему, как того хотело население, а королевичу угорскому.
Когда в 1228 г. умирал Мстислав, бояре уговорили его не призывать к себе
Д., с которым он хотел проститься и поручить ему своих детей. Против Д.
образовалась сильная коалиция южно-русских князей, с киевским великим
князем Владимиром Рюриковичем во главе. Союзные князья, приведя с собою
половцев, осадили Каменец. Д. удалось отделить половцев от союза;
оставшиеся князья принуждены были снять осаду. Д., с помощью польского
князя, пошел на Киев; вследствие такого оборота дела, союзники поспешили
помириться с ним. В 1229 г. преданные Д. галичане пригласили его на
стол; Д. осадил город и, несмотря на сожжение моста через Днестр, взял
его. Выпущенный им из плена, в па мять прежних хороших отношений,
королевич, по внушению врага Д., боярина Судислава, выступил в поход
против Галича; с ним был и король, отец его. Город защищался
мужественно, и король, по случаю открывшейся в стане его болезни,
отступил. Но и по овладении Галичем, затруднения ожидали Д.: бояре,
сговорясь с Александром Белзским, решились его убить; брат его Василько
случайно открыл заговор. Д. великодушно простил заговорщиков; против
Александра послал сначала Василька, а потом пошел сам. Александр бежал в
Угрию и снова поднял короля. Галич бояре сдали уграм. Королевич пошел
против Д. и хотя победил, но так много потерял воинов, что возвратился в
Галич. В 1232 г. Д., в союзе с вел. кн. киевским Владимиром и половцами,
выступил против венгров, но без успеха; зато в 1233 г. на его сторону
перешли бояре; скоро умер королевич, и Д. занял стол отца своего.
Вмешательство Д. в ссору южно-русских князей повело к тому, что Михаил
Черниговский занял Галич (1233). Но когда Михаил был отозван событиями
киевскими из Галича и уехал в Киев, оставив на своем месте сына
Ростислава, Д., в отсутствие Ростислава, приступил к городу и обратился
с воззванием к его жителям; бояре должны были покориться общему желанию
и сдали город. Д. помиловал их. В 1239 г., когда татары уже появились в
южной Руси, Д. взял Киев, из которого бежал Михаил, и оставил здесь
своего наместника Димитрия, которому в 1240 году пришлось защищать Киев
от татар. Город был взят, и татары пошли на Волынь и Галич. Д. тогда был
в Угрии. Земля его была опустошена; но чтобы спасти хотя что-нибудь,
Димитрий убедил Батыя идти на угров. Встретя отпор в Силезии и Молдавии,
последний должен был вернуться. Во время татарского разгрома Д. не был в
своей области: он ездил в Уrpию с сыном Львом сватать дочь королевскую;
получив отказ, проехал в Польшу, где и пробыл до отхода татар.
Возвратясь домой, он нашел страну разоренною. Пользуясь отсутствием
князя, бояре самовольничали в Галичине. Едва Д. справился с боярскою
смутою, как встал старый враг его Ростислав Михайлович, сын Михаила
Черниговского: несколько раз в течение 4-х лет (1241 - 45) наступал он
на Галицкую землю, то в союзе с русскими князьями, то с войском тестя
своего, короля угорского, и союзниками своими поляками. В 1245 г. Д. и
брат его Василько разбили окончательно Ростислава при Я рославле на р.
Сане. С тех пор Д. бесспорно владел Галицким княжеством. Жил тогда Д. во
вновь устроенном им Холме, украшением которого очень озабочивался. Как
на силен был Д., но ему пришлось ехать в Орду, по требованию Батыя-хана.
Хотя его приняли там довольно милостиво, но перенесенные унижения
заставили южно-русского летописца заключить рассказ свой словами: "О
злее зла честь татарская"! Хорошие отношения с татарами принесли,
однако, пользу Д.: король угорский Бела согласился на брак своей дочери
с сыном Д. - Львом; эта родственная связь повела к тому, что Д. принял
участие в борьбе короля угорского с чешским из-за австрийск. наследства,
причем сын его Роман женился на наследнице австрийского герцогства и
заявил свои притязания на эту область. Поход Д. был, впрочем, неудачен.
Между тем необходимость подчинения татарам - баскаки ханские появились и
в его области - тяготила Д. Вот почему он склонялся на предложения,
идущие из Рима. Знаменитый Плано-Карпини, по дороге в Орду, заговорил с
Васильком о соединении церквей (1246). Д., возвратясь из Орды, завязал
сношения об унии, на которые склонялась даже часть духовенства. Тем не
менее Д. медлил, но, под влиянием уговора своих западных союзников,
согласился принять королевский венец и в 1253 или 1254 г. коронован в
Дрогичине. Папа объявил крестовый поход против татар; когда же на его
воззвания никто не откликнулся, Д., сохранив королевский титул,
прекратил сношения с папою и начал готовиться к сопротивлению
собственными силами: он укрепил свои города, вошел в союз с литовским
князем Миндовгом. Время было благоприятно: по смерти Батыя начались
смуты в Орде; темником (наместником) татарским в этой части южной Руси
был слабый Куремс. Д. удалось отстоять от татар Бакоту (в Подолии) и
отнять занятые ими города по Волыни; удалось отбить Куремсу от Луцка
(1259). Но в Орде утвердился Кубилай, а в южную Русь назначен
предприимчивый Бурундай. Он поссорил Д. с Миндовгом и даже достиг того,
что в его походе на Литву участвовали галицкие дружины, несмотря на то,
что сын Д., Роман, был женат на дочери Миндовга. Союзников у Д. не
оказалось: Бела был ослаблен поражением, нанесенным ему чехами в его
новых попытках овладеть австрийским наследством. Когда Бурундай
потребовал, чтобы Д. приехал к нему, он отправил за себя сына своего
Льва, а сам уехал в Польшу. Татаре потребовали уничтожения городских
укреплений; пришлось уступить; удалось сохранить только Холм. Вслед
затем татаре заставили галицкие дружины принять участие в их походе на
Польшу. Следствием похода на Литву было нападение литовцев на Галицкую
область и убийство Романа Д. Только победа над ними Василька склонила
Миндовга к миру (1262). Из всех внешних действий Д. всего счастливее был
его поход на ятвягов, которых удалось ему не раз разбивать и наконец
заставить платить себе дань. В 1264 скончался Д. Летописец, оплакивая
его смерть, называет его "вторым по Соломоне". Историки нашего времени
указывают на то, что без его деятельности созданное им государство не
продержалось бы. Действительно, он подчинил себе князей, усмирил крамолу
боярскую, устроил войско, которое не уступало войскам соседних народов;
построил много новых городов, из которых особою красотою отличался
любимый им Холм, возбуждавший удивление современников; начал вызывать
отовсюду колонистов: "немцы и русь, иноязычники и ляхи" (под
иноязычниками, вероятно, разумеются армяне); принимал всяких мастеров,
бежавших от татар: седельников, лучников, тулников, кузнецов;
покровительствовал торговле. Лично он отличался не только
государственной мудростью, блестящею храбростью, заявленною им еще в
ранней молодости, и чрезвычайною деятельностью, но и замечательным
благодушием: он положил условием в войне с поляками, чтобы сражались
только войска, а "не воевати ляхам русских челяди, ни Руси лядьской".
Отличался он также любовью к правде. Во время несогласия с луцким
князем, он посетил монастырь близ Луцка; его уговаривали, пользуясь
отсутствием князя, занять город; Д. отказался действовать хитростью.
Суровые меры против бояр он принимал редко, несмотря на то, что ему
говорили: "пчел не передавити, меду не ясти"; трогательная дружба его с
братом Васильком свидетельствует тоже в его пользу. Источником для
биографии Д. служат летописи русские (преимущественно Ипат., дополняемая
Лавр., Новг., Ник. и Воскр.), польские (важнее других Длугош,
пользовавшийся неизвестным источником, и Стрыйковский), угорские и
австрийские; из литовских некоторые сведения в летописи так назыв.
Быховца, издан. Нарбутом. Акты сохранились только папские, в "Hist. Ros.
Mon.". Важно также путешествие Плано-Карпини (русский перевод издан Я
зыковым: "Пут. к татарам"). Из пособий, кроме общих историй Poccии и
Галиции (Зубрицкий, Шараневич): Н. П. Дашкевич, "Княжение Д. галицкого"
(Киев 1873 и в "Учен. Зап."); Соловьев, "Д. Галицкий" ("Соврем." 1847).
К. Б.-Р. Данилевский (Григорий Петрович) - известный романист.
Родился 14 апреля 1829 г. в богатой дворянской семье (см. выше)
Харьковской губ., учился в моск. университетском пансионе и
петербургском университете, где в 1850 г. кончил курс со степенью
кандидата прав. За год до того, он по ошибке был привлечен к делу
Петрашевского и несколько месяцев просидел в Петропавловской крепости в
одиночном заключении. С 1850 по 57 г. Д. служил в министерстве народного
просвещения чиновником особых поручений и неоднократно получал
командировки в архивы южных монастырей. В 1856 г. он был одним из
писателей, посланных вел. кн. Константином Николаевичем для изучения
различных окраин России. Ему было поручено описание прибрежьев Азовского
моря и устьев Дона. Выйдя в 1857 г. в отставку, Д. надолго поселился в
своих имениях, был депутатом харьковского комитета по улучшению быта
помещичьих крестьян, позднее членом училищного совета, губернским
гласным и членом харьковской губернской земской управы, почетным мировым
судьей, ездил с земскими депутациями в Петербург и т. д. В 1868 г. Д.
поступил было в присяжные поверенные харьковского окр., но вскоре
получил место помощника главного редактора "Правительственного
Вестника", а в 1881 г. был назначен главным редактором газеты; состоял
также членом совета главного управления по делам печати. Умер в
Петербурге 6 дек. 1890 г. Довольно высокое официальное положение Д. ни
мало не ослабило в нем ни страстного стремления к литературной
деятельности, ни, в общем, "либеральной" ее окраски. Печатал он свои
большие произведения 70-х и 80-х гг. исключительно в "Вестнике Европы" и
"Русск. Мысли", а в библиографическом отделе официального "Правит.
Вестника" весьма часто давались благоприятные отзывы о литературных
явлениях, которые в изданиях консервативного лагеря встречали самую
резкую оценку.
Литературную деятельность свою Д. начал мало замечательными стихами:
поэма из мексиканской жизни "Гвая-Лир", "Украинские сказки" (имели,
впрочем, 8 изд.), "Крымские стихот." (1851), переводы из Шекспира
("Ричард III", "Цимбелин"), Байрона, Мицкевича и др. Удачнее были
повести из малороссийского быта и старины, собранные в 1854 г. в книжку
"Слобожане". Первый роман, обративший на Д. внимание большой публики -
"Беглые в Новороссии" (1862), подписанный псевдонимом "А. Скавронский".
За ним последовали "Беглые воротились"(1863) и "Новые места" (1867). В
1874 г. появился "Девятый вал". Повестью "Потемкин на Дунае" (1878)
начинается вторая половина литературной деятельности Д., почти
исключительно посвященная исторической беллетристике. Одно за одним
появляются: "Мирович" (1879); "На Индию при Петре" (1880); "Княжна
Тараканова" (1883); "Сожженная Москва" (1886): "Черный год" (1888) и ряд
рассказов из семейной старины. Полное собрание соч. Д. (сначала в 4,
позднее в 9 т.) выдержало с 1876 г. 7 изданий (печатавшихся, впрочем, в
небольшом количестве экземпляров). В 1866 году Д. издал книгу
"Украинская старина" (истор. и биограф. очерки), удостоенную малой
Уваровской премии. Из биограф. данных о Д. можно отметить предисловие С.
Трубачева к 6 изд. и переписку Д. (Харьков, 1893), из критических - Ник.
Соловьева, в его книге "Искусство и жизнь", и П. Сокальского, в "Рус.
Мысли", 1886 г., № 11 и 12.
Непосредственно-художественное дарование Д. не велико. Ему совсем не
удается характеристика и отделка отдельных лиц; у него никогда не
хватает терпенья стройно и последовательно довести интригу до конца, он
всегда торопливо распутывает ее кое-как, благодаря чему ни один роман
его не обходится без того, чтобы на сцену не появился какой-нибудь deus
ex machina. Это сообщает произведениям его характер анекдотичности, а
подчас и мелодраматичности. Но Д. бесспорно занимательный рассказчик и,
за исключением "Девятого вала", все вышедшее из-под его пера читается с
большим интересом. Тайна этого интереса лежит в самом выборе сюжетов.
"Девятый вал" потому и скучен, что взята в общем обыденная тема, в
которую только изредка вкраплены излюбленные Д. уголовные мотивы. Во
всех же остальных его произведениях сюжеты самые экстраодинарные. Три
"бытовых", по намерению автора, романа Д., образующие известную
трилогию, посвященную изображению оригинальной жизни Приазовского края
("Беглые в Новороссии", "Беглыe воротились" и "Новые места") не
составляют исключения. Критика Зап. Европы, где Д. пользуется большою
популярностью (существует около 100 переводов разных его сочинений),
справедливо дала ему за эту трилогию эпитет "русского Купера". И
действительно, жизнь наших, правда поэтичных в своем приволье, но по
общему представлению столь мирных новороссийских степей, под кистью Д.
получает необыкновенно романтическую окраску. Похищение женщин, лихие
подвиги разбойников, величавые беглые, фальшивые монетчики, бешеные
погони, убийства, подкопы, вооруженное сопротивление властям и даже
смертная казнь - вот на каком непривычном для русского реализма фоне
разыгрываются чрезвычайные события трилогии. Один из немногих в русской
критике апологетов Д., П. Сокальский, основываясь на второстепенных, в
сущности, подробностях и эпизодах трилогии, усматривает в ней "поэзию
борьбы и труда". Сам автор в лирических отступлениях и постоянном
приравнивании Новороссии к "штатам по Миссиссиппи", тоже весьма ясно
обнаруживает свое стремление придать приобретательским подвигам своих
героев характер протеста против крепостной апатии, одним мертвым кольцом
охватившей и барина, и мужика. Не следует забывать, что трилогия Д. была
задумана и частью даже написана в ту эпоху, когда деловитость, как
противоядие косности, соблазняла самых крупных писателей наших.
Известно, однако же, что попытки идеализирования Штольцев ни к чему не
привели. Нечего, следовательно, удивляться, что и второстепенному
таланту Д. не удалось выделить в погоне за наживой элементы душевного
порыва к сильному и яркому. Спекуляторы его только спекуляторами и
остались. Вот почему вместо "поэзии борьбы и труда" гораздо вернее будет
усматривать вместе с критикою 60-х гг., в трилогии, одну только
"художественную этнографию".
В 1870 годах Д. в "Девятом вале" в лице Ветлугина сделал попытку
прямого апофеозирования "делового" человека; но на этот раз получилось
нечто до такой степени безжизненное, что самые горячие защитники Д.
признали попытку безусловно неудачной.
Исторические романы Д. уступают художественно-этнографическим
произведениям его в свежести и воодушевлении, но они гораздо зрелее по
исполнению. В них меньше характерной для Д. торопливости и стремление к
эффектности не идет дальше желания схватывать яркие черты эпохи. Писал
Д. свои исторические романы, почти исключительно посвященные 2-й
половине прошлого столетия, с большою тщательностью и с прекрасною
подготовкою. Он был большой знаток 18-го в. не только по книгам, но и по
живым семейным преданиям, сообщенным ему умною и талантливою матерью.
Отдельные личности, как и в бытовых романах, мало ему удаются, но общий
колорит он схватывает очень удачно. Лучший из исторических романов Д. -
"Черный год". Правда, личность Пугачева вышла недостаточно яркой, но
понимание психологии масс местами доходит до истинной глубины. К числу
наименее удачных романов Д. нельзя не причислить "Сожженную Москву", где
соперничество с Толстым оказалось слишком опасным. Данилов, Кирша (т. е.
Кирилл). - Имя Кирши Данилова, связано без достаточных оснований, со
сборником былин и исторических песен, записанных в прошлом столетии. По
капитальному интересу, который представляет этот сборник для изучения
русского эпоса - и особенно представлял прежде, до появления других
обширных сборников, изданных в 60-х годах, - открытие его может
считаться таким же крупным в научном отношении событием, как находка
Слова о полку Игореве, изданного лишь 4-мя годами раньше. Любопытно, что
рукописи того и другого произведения постигла одинаковая судьба: обе
утратились бесследно. Сборник Д. был издан очень плохо в первый раз в
1804 г. и притом не весь (только 26 стихотворений из 70), без имени
издателя (Якубовича) и без всяких сведений о происхождении рукописи. Но
интерес к этому памятнику был настолько возбужден, что в 1818 г. явилось
уже вполне удовлетворительное издание, сделанное по поручению канцлера
графа Н. П. Румянцова известным Калайдовичем. Заглавие издания:"Древние
российские стихотворения, собранные Киршею Д. и вторично изданные, с
прибавлением 35 песен и сказок, доселе неизвестных, и нот для напева"
(Москва 1818). В предисловии Калайдович сообщает, что сборник был списан
лет за 70 перед тем, для известного богача П. А. Демидова, у которого и
хранился до его смерти. Затем рукопись была, по поручению моск.
почт-директ. Ключарева, которому в то время принадлежала, издана
А. Якубовичем в 1804 г. Составление сборника песен приписывается
Калайдовичем Кирше Д. на том основании, что, по уверению Якубовича, имя
Кирши стояло на первом потерявшемся листе рукописи сборника. Кто был
этот Кирилл Данилович - неизвестно, и гадания Калайдовича, который
считает его казаком и даже старается определить из указаний песен место
его рождения и пребывания, не имеют твердой почвы.
По свидетельству Калайдовича, рукопись сборника была "писана в лист,
на 202 страницах, скорописью, без наблюдения орфографии и без разделения
стихов". Но если стихи были написаны сплошь то несомненно, однако,
составитель сборника их различал слухом, так как над каждой песнью для
игры на скрипке приложены ноты (мотивы). Высказывая, далее,
предположение, что песни для Демидова были списаны (т. е. с готового
оригинала), а не записаны со слов, Калайдович находит вероятным, что
"собиратель древних стихотворений должен принадлежать к первым
десятилетиям XVIII в. Однако, доказательства, почерпаемые Калайдовичем
для этого предположения из текста песен, не имеют значения, а письмо
Прокофия Демидова к историку Гергарду-Фридриху Миллеру, относящееся к
1768 г. и изд. по подлиннику Шевыревым в "Москвитянине" (1854, №№ 1 и
2), дает основание думать, что сборник, приписываемый Кирше Данилову,
был в 60-х гг. XVIII в. составлен с голоса "сибирских людей" по заказу
Прокофия Демидова. Помимо высокого научного интереса содержания песен
сборника, самая запись их представляет исключение среди других дошедших
до нас старинных записей былин. В ней сохранен довольно отчетливо
эпический стих, хотя она и писана сплошными строками. Другие песенные
записи XVIII в. не выдерживают стихов и перелагают их в прозаическую
речь. Вместе с тем в них заметны значительные подправки и обороты в
книжном стиле: только местами удается восстановить по нескольку стихов.
Соответственно прозаической форме, эти записи былин носят и книжные
названия: "Повесть", "Сказание" и даже "Гистория".
Вс. Миллер.