Мельников (Павел Иванович) - выдающийся беллетрист-этнограф;
известный под псевдонимом Андрей Печерский. Род. 22 окт. 1819 г. в
Нижнем Новгороде, где отец его был начальником жандармской команды. В 15
лет М. окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет был кандидатом
словесного факультета Казанского унив. Его оставили при университете для
приготовления к кафедре славянских наречий, но на одной товарищеской
попойке он так "увлекся", что было принято решение об отправке его в
Шадринск уездным учителем, и только в виде милости получил место учителя
истории и географии в пермской гимназии. На каникулах М. ездил на
уральские заводы и знакомился с народным бытом, "лежа у мужика на
палатях". Часть своих наблюдений он поместил в "Отеч. зап." 1839 г.
("Дорожные записки") и с тех пор становится довольно деятельным
сотрудником журнала Краевского и его "Литерат. газеты" (статьи по
истории и этнографии, переводы из Мицкевича, неудачная повесть в стиле
Гоголя - "Эльпидифор Васильевич"). В 1839 - 46 г. М. был учителем
истории в нижегородской гимназии. Педагогическая деятельность его
тяготила, и для рядовых учеников он был малоудовлетворительным учителем;
но в учениках даровитых он возбуждал жажду знания, и ему обязаны любовью
к истории два выдающихся русских историка - Ешевский и Бестужев-Рюмин. С
большой охотой променял М. свое учительство на место чиновника особых
поручений при нижегородском губернаторе; почти одновременно он был
назначен редактором "Нижегор. губ. вед.", в которых хорошо поставил
отдел разработки местной старины. Разыскания в местных архивах доставили
ему звание члена-корреспондента археографической комиссии. Предметом его
служебной деятельности были почти исключительно дела раскольничьи, очень
многочисленные в Нижегородской губ. С раскольничьим бытом М. был хорошо
знаком с детства по Семеновскому у., где ему после матери досталось
маленькое имение. Через приятелей-раскольников М. доставал старопечатные
и рукописные богословские сочинения и скоро мог переспорить лучших
раскольничьих начетчиков. В его служебном формуляре значатся такие
отличия, как обращение в единовеpиe путем собеседований нескольких
раскольничьих скитов. Отчеты М. по исполнению раскольничьих поручений
обратили на него внимание мин. внутр. дел; в последние годы царствования
Николая I он стал для центральной администрации первым авторитетом по
расколу. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству,
отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где
живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников,
а детей от браков, совершенных беглыми попами, отнимать у родителей и
отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с
ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В 1853 г. на него
жаловалась в сенат жена его приятеля раскольника Головастикова, при
внезапном ночном обыске в доме которой он не пощадил постели только что
родившей женщины, ища "запрещенных" икон и т. п. предметов. Новое
царствование застало М. в Москве, производящим ряд обысков в домах
раскольников с целью изловить раскольничьих попов австрийской иерархии.
От М. потребовались теперь услуги иного рода. Вновь назначенный министр
внутренних дел Ланской поручил ему составление всеподданнейшего отчета
за 1855 г., и М., следуя предначертаниям министра, в общих чертах
наметил главные реформы царствования Александра II. В ряде записок о
расколе, которые М. составил в конце 1850-х гг. для мин. внутр. дел и
вел. кн. Константина Николаевича, он стоял за широкую терпимость. Этот
внезапный поворот породил разные нелестные и упорно державшиеся слухи,
которые нашли печатное выражение в герценовском издании, а в России - в
"Доморощенных Набросках" злого Щербины ("Соч." Щербины изд. 1873 г. стр.
355; ср. также Лескова в "Ист. Вест." 1883 г., №5). Дело объясняется,
однако, гораздо проще. Даровитость М. была исключительно
беллетристического свойства: он проницательно наблюдал и изучал, но в
сфере государственной жизни у него самостоятельного суждения не было, и
он следовал господствующему течению. - В 1857 - 58 гг. М. поместил в
"Русском Вестнике" и "Современнике" ряд рассказов - "Старые годы",
"Медвежий угол", "Бабушкины рассказы" и др., - занявших в обличительной
литературе первое место после "Губернских Очерков" Щедрина. Особенно
хороши "Старые годы": эта картина старобарского самодурства до сих пор
не утратила интереса, потому что нарисована с истинно художественной
правдивостью и превосходно воспроизводит все детали давно исчезнувшего
быта. Менее интересен теперь "Медвежий угол", рисующий виртуозность, до
которой доходили в казнокрадстве инженеры; но в свое время рассказ
нашумел чрезвычайно и переполошил все ведомство путей сообщения. Когда
М. хотел собрать в одну книжку свои обличительные рассказы, получился
такой эффект, что цензура воспротивилась их появлению, и сборник вышел
только много лет спустя ("Рассказы Андрея Печерского", СПб., 1875). В
этом сборнике заслуживает внимания, между прочим, рассказ
"Красильниковы", напеч. еще в "Москвитянине" 1852 г. и составляющий едва
ли не первое по времени обличение "темного царства" русского купечества.
Переведенный на службу в СПб., М. в 1859 г., с небольшой субсидией, стал
издавать газету "Рус. Дневник"; но этот официозный орган, не имевший к
тому же иностранного отдела, не пошел и прекратился на 141-м номере.
Затем М. составил 3 тома ценного секретного издания "Сборник
постановлений, относящихся к расколу", и был наиболее деятельным членом
комиссии по собиранию материалов для историкодогматического изучения
русских сект. В 1862 г. вышли его "Письма о расколе" (из "Северной
Пчелы"). С назначением министром Валуева Мельникова, отчасти под
влиянием разоблачений Герцена, стали оттирать; в возникшей в 1862 г.
официальной "Сев. Почте", где М. рассчитывал быть редактором, ему отвели
второстепенное положение заведующего внутренним отделом. В 1863 г. ему
поручено было составить брошюрку для народа "О русской правде и польской
кривде", которая продавалась за несколько копеек и разошлась тираж.
40000 экз. В 1866 г. М. переселился в Москву, причислившись к
московскому генерал-губернатору, и деятельно начал сотрудничать в
"Московских Вед." и "Русском Вест.", где им были помещены "Исторические
очерки поповщины" (1864, 5; 1866, 5 и 9; 1867, 2; часть отд. СПб.,
1864), "Княжна Тараканова" (отд., М., 1868), "Очерки Мордвы" (1876, 6 и
9 - 10), "Счисление раскольников" (1868, 2), "Тайные секты" (1868, 5),
"Из прошлого" (1868, 4), "Белые голуби, рассказы о скопцах и хлыстах"
(1869, № 3 - 5) и мн. др. С 1871 г. М. печатал в "Рус. Вест." "В лесах",
в 1875 - 81 г. - продолжение их, "На горах". Последние 10 - 13 лет жизни
М. прожил частью в своем имении под Нижним, сельце Ляхове, частью в
Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С появлением "В лесах" (М., 1875;
СПб., 1881) М. сразу выдвигается в первые ряды литературы. Его любезно
принимал наследник престола, будущий имп. Александр III; несколько раз
он был представлен имп. Александру II. В 1874 г. моск. общество
любителей русской словесности праздновало 35-летний юбилей его
литературной деятельности. "В лесах" и "На горах", впервые познакомившие
русское общество с бытом раскола, - произведения столь же своеобразные,
как своеобразно их происхождение. М. совершенно не сознавал ни свойств,
ни размеров своего таланта. Весь поглощенный служебным честолюбием, он
почти не имел честолюбия литературного и на писательство, в особенности
на беллетристику, смотрел как на занятие "между делом". Побуждение
облечь свое знание раскола в беллетристическую форму было ему почти
навязано: даже само заглавие "В лесах" принадлежит не ему. В 1861 г. в
число лиц, сопровождавших покойного наследника Николая Александровича в
его поездке по Волге, был включен и М. Он знал каждый уголок
нижегородского Поволжья и по поводу каждого места мог рассказать все
связанные с ним легенды, поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич был
очарован новизной и интересом рассказов М., и когда около Лыскова М.
особенно подробно и увлекательно распространялся о жизни раскольников за
Волгой, об их скитах, лесах и промыслах, он сказал М.: "Что бы Вам,
Павел Иванович, все это написать - изобразить поверья, предания, весь
быть заволжского народа". М. стал уклоняться, отговариваясь "неимением
времени при служебных занятиях", но Цесаревич настаивал: "Нет,
непременно напишите. Я за вами буду считать в долгу повесть о том, как
живут в лесах за Волгой". М. обещал, но только через 10 лет, когда
служебные занятия его совсем закончились, приступил к исполнению
обещания, без определенного плана, приготовив лишь первые главы. Все
возраставший успех произведения заставил его впасть в противоположную
крайность: он стал чрезвычайно щедр на воспоминания об увиденном и
услышанном в среде людей "древнего благочестия" и вставлял длиннейшие
эпизоды, сами по себе очень интересные, но к основному сюжету отношения
не имевшие и загромождавшие рассказ. Особенно много длинных и ненужных
вставных эпизодов в "На горах", хотя редакция "Русск. Вестн." сделала в
этом произведении М. огромные сокращения. В сущности, ценны только
первые две части "В лесах". Тут вполне обрисовались почти все главные
типы повествования: самодур, в основе честный и благородный "тысячник"
Чепурин; вся в него дочь - гордая и обаятельная Настя; сестра Чепурина,
раскольничья игуменья Манефа, которая весь сжигающий ее огонь страстей,
после того как ей не удалось устроить свое личное счастье, направила на
то, чтобы возвеличить и прославить свою обитель; незаконная дочь ее -
огонь-девка Фленушка, отчаянная пособница всяких романических
приключений, но тем не менее пожертвовавшая своим сердцем, чтобы угодить
матери. В первых же двух частях вполне определились и отрицательные
типы: корыстолюбивый и низкий красавец Алексей Лохматый, проходимец и
фальшивомонетчик Стуколов, его пособник - игумен Михаил и, наконец,
сладкогласный певун, ревнитель веры и великий начетчик Василий
Борисович, то и дело убегающий с девицами в кусточки, с благочестивым
возгласом: "Ох, искушение". К характеристике всех этих лиц остальные две
части "В лесах" и "На горах" решительно ничего не прибавляют.
Интерес новизны представляет только семья рыбопромышленника
Смолокурова ("На горах"), нежного отца и человека как будто совсем
порядочного, но в торговом деле без зазрения совести надувающего самого
близкого приятеля. В первых двух частях "В лесах" вполне очерчены и те
картины быта, на которые М. такой удивительный мастер: обеды, обряды,
промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь, прения о вере; дальнейшие
повторы всего этого очень утомительны. Особенно скучны десятки страниц,
которые М. посвящает переложению в разговоры раскольничьей догматики.
Зато первые две части "В лесах" принадлежат к самым увлекательным книгам
русской литературы. Они открывают совершенно новый (теперь уже ставший
достоянием истории), удивительно колоритный мир, полный жизни и
движения. Полудикие люди заволжских лесов в художественном изображении
Печерского возбуждают не только холодное любопытство, но и самое живое
участие. Сильнейшая сторона "В лесах" - в прелести самого рассказа.
Самая обыкновенная вещь - обед, прогулка, парение в бане - превращается
у М. в увлекательную эпопею, благодаря долгому общению с народом
Поволжья, М. до того усвоил народную речь, что пользуется ею не только в
разговорах, но и там, где идет повествование от лица автора, при
описаниях природы и т. д. Главный недостаток последних произведений М.
тот, что М. взял только казовую сторону жизни. Перед нами какой-то
вечный праздник. "Тысячники" то и дело задают баснословные пиры с
десятками блюд; как парень - так красавец, как девка - так краля
писанная, и как парень увидит девку
- так сейчас у них пошла любовь, а в следующей главе уже раздвигаются
кусточки и следует ряд точек. Скитскую жизнь М. изображает только со
стороны сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни М. почти не коснулся и
один только раз очень зло осмеял артельные порядки, которые вообще
терпеть не может, наряду с общинным землевладением. Строго говоря, "В
лесах" и "На горах" рисуют только жизнь богатых и разгульных
"тысячников" и прикрывающих мнимой святостью свое тунеядство и разврат
скитников. Рассказы Печерского не дают никакого ключа к пониманию
внутренней сущности такого огромного, глубокого движения, каким является
раскол. Почему эти столь жизнерадостные люди, только и занятые едой,
выпивкой и девками, так крепко держатся "старой веры"? Есть же в
психологии людей древнего благочестия какие-нибудь духовные устои,
дающие им силу для борьбы с гонениями. И вот их-то М. и проглядел, за
пирами и гулянками, почему все великолепное повествование его имеет
значение только для внешнего ознакомления с расколом.
Литература. Для биографии М. имеется ценный и документальный труд П.
С. Усова в "Историч. Вест." (1884, № 9 - 12); ср. также Лесков, в "Ист.
Вест." (1883, № 5); К. Бестужев-Рюмин, в "Ж. М. Н. Пр." (1883, № 3);
брошюру Н. Невзорова (Казань, 1883) и юбилейную речь Иловайского, в
"Рус. арх." (1875, №1). Разбор литературной деятельности М. - и то не
столько разбор, сколько пересказ - дал один только Ор. Миллер ("Pyccкиe
писатели после Гоголя", 3-е изд. 1886).
С. Венгеров.