Тредиаковский (Василий Кириллович) - выдающийся русский ученый  XVIII
в.  и  неудачный  поэт,  имя  которого   сделалось   нарицательным   для
обозначения  бездарных  стихотворцев.  Родился  9  февраля  1703  г.   в
Астрахани, в семье приходского  священника.  Первоначальное  образование
получил из духовных книг в Троицкой школе, но словесным наукам учился  у
капуцинских монахов, на латинском языке. Существует известие,  что  отец
предназначал юношу к духовному званию и намеревался  женить  его  против
воли, но последний бежал за день до свадьбы в Москву и  там  поступил  в
славяно-греко-латинскую академию. По  другим  сведениям,  он  выказал  в
астраханской школе отличные способности к учению и был отправлен в  1723
г. в академию в  качестве  лучшего  ученика.  Ко  времени  пребывания  в
академии относятся первые стихотворные попытки Т. в силлабическом роде и
первые же драмы, впоследствии им затерянные. В 1726 г. Т. отправился  за
границу, не кончив курса в академии. В Голландии Т. жил у посланника гр.
И. Г. Головина и  выучился  здесь  французскому  языку,  в  Париже  -  у
посланника кн. А. Б. Куракина. Тем не менее, ему приходилось бедствовать
за границей: просьба его в  синод  "определить  годовое  жалованье"  для
окончания богословских и философских наук не была уважена, потому что он
числился бежавшим из академии. В Париже, куда он явился  "шедши  пеш  за
крайнею уже своею бедностию", он учился в университете математическим  и
философским наукам, слушал  богословие,  принимал  участие  в  публичных
диспутах.  Светскую  жизнь   французского   общества,   с   ее   вычурно
пасторальными  стремлениями,  Т.  воспел  в  многочисленных  русских   и
французских стихах.  Последние  сплошь  посвящены  любви  и  значительно
превосходят русские благозвучием  и  даже  известного  рода  изяществом.
Кроме основательного знания французского языка,  Т.  приобрел  в  Париже
обширные сведения в области теории словесности и классических литератур;
он изучал и итальянский язык. Вернувшись в 1730 г. в Россию,  он  явился
одним из наиболее образованных людей тогдашнего русского общества. В это
время на смену талантливому Феофану Прокоповичу, который сделался  не  в
меру сдержан и осторожен после кончины  Петра  Великого,  шел  не  менее
талантливый князь Антиох Кантемир, метко изобразивший  убогое  состояние
просветительной русской мысли.  Среди  молодого  поколения  было  немало
приверженцев Петровских идей;  частью  это  были  люди  знатного  круга,
имевшие возможность получить  воспитание  при  исключительных  для  того
времени условиях, частью -  лица,  путешествовавшие  за  границей  и  на
личном опыте узнавшие благие стороны западной культуры.  Но  их  влияние
еще не  распространялось  на  широкие  общественные  круги,  и  человеку
незнатному,   как   Т.,   приходилось   делать   ученую   карьеру    при
обстоятельствах чрезвычайно трудных,  требовавших  от  человека  больших
сделок с самолюбием и  даже  самопожертвования.  Он  должен  был  искать
покровителей и защитников среди знати. Такой покровитель нашелся у Т.  в
лице того же кн. А. Б. Куракина, у которого он жил в  Париже.  Ему  было
посвящено первое печатное произведете Т., изданное на счет  покровителя:
"Езда в остров  любви"  (1730).  Это  -  перевод  старинной  книги  Поля
Тальмана. Переводить на русский язык в то время было  очень  трудно;  не
существовало ни образцов, ни комментированных изданий, ни  словарей;  но
если и принять в соображение все эти трудности, нельзя  назвать  перевод
Т.   удовлетворительным   по   отношению   к   благозвучию   и   чувству
художественной  меры;  он  был  только  точен  и   добросовестно   верен
подлиннику. Ему доставило  успех  самое  содержание  книги,  посвященное
изображению чувств изящной любви и уважения к женщине, новых в то  время
для  русских  читателей.  В  той  же   книге   Т.   поместил   несколько
стихотворений своей "работы" и предисловие, в котором  впервые  высказал
мысль об  употреблении  в  литературных  произведениях  русского,  а  не
славянского языка, как было до того времени. Есть  известие,  что  много
лет спустя Т. собрал все, сколько мог достать, экземпляры этой  книги  и
сжег.  Во  всем  нуждавшегося  Тредияковского  приютил  у  себя  сначала
академический студент Ададуров, с целью научиться от него франц.  языку.
В 1731 г. Т. жил в  Москве,  в  доме  Семена  Кирилловича  Нарышкина,  и
переписывался с Шумахером, который принимал  уже  по  отношению  к  нему
подобострастный тон. В Москве Т. мог убедиться еще  раз  в  неприязни  к
нему духовенства, отказавшего ему в заграничной  стипендии:  его  готовы
были обвинить в атеизме, как изучавшего  философию,  по  коей  выходило,
"якобы Бога  нет".  В  1733  г.  его  принимает  на  службу  академия  с
жалованьем в 360 р. и с обязательством "вычищать язык русской пишучи как
стихами, так и не стихами; давать  лекции,  ежели  от  него  потребовано
будет; окончить грамматику, которую он начал, и  трудиться  совокупно  с
прочими над дикционарием русским; переводить с французского  на  русский
язык все что ему дастся". Ему  пришлось  также  обучать  русскому  языку
самого президента академии, Германа Кейзерлинга. В тоже время Т. сочинял
торжественные  речи  и  стихи,  проникнутые  самой   грубой   лестью   и
самоунижением. Это были оды на восшествие на престол, на бракосочетания,
на победы, на назначение нового президента академии и т. д. В  1734  г.,
по случаю взятия Данцига русскими войсками, Т. написал оду, посвященную,
в  лакейски  льстивых  выражениях,  Бирону,  и  в  конце   ее   поместил
"рассуждение об оде вообще", взятое им из "Discours  sur  l'ode"  Буало,
прибавив от себя чрезмерные похвалы Феофану Прокоповичу. В  исправленном
и переделанном на тонический лад виде эта ода появилась спустя несколько
лет, уже без посвящения Бирону, находившемуся  в  опале,  и  без  похвал
Прокоповичу,  тогда  уже  умершему.  Путь  Т.  в  качестве   придворного
стихотворца был испещрен разнообразными терниями.  Рассказывают,  напр.,
что при поднесении императрице Анне Иоанновне своих од Т. должен был  от
самых дверей залы до трона  ползти  на  коленях.  У  священника  Алексея
Васильева оказался список песни Т., начинавшейся стихом: "Да здравствует
днесь императрикс Анна". Слово "императрикс"  показалось  подозрительным
писцу духовного правления Семену Косогорову, и он  донес  о  том  своему
начальству, Загорелось дело:  "в  титуле  ее  императорского  величества
явилось напечатано не по форме". Священник Васильев и  дьякон  Савельев,
доставивший песню, были отосланы в Москву  в  контору  тайных  розыскных
дел. Т. должен был написать обширное разъяснение, при  чем  не  преминул
коснуться  свойств  пентаметра.  "Употребил  я  сие   Латинское   слово,
Императрикс, для того, что мера стиха сего требовала, ибо лишний бы слог
в слове Императрица; но  что  чрез  оное  слово  никакого  нет  урона  в
высочайшем титле Ея Императорского Величества, то  не  токмо  Латианский
язык довольно меня  оправливает,  но  сверьх  того  еще  и  стихотворная
наука". Объяснения Т. были признаны резонными, и  священник  с  дьяконом
были  освобождены  без  штрафа.  4  февраля  1740  г.  Волынский   избил
беззащитного  писателя,  получившего   приказание   сочинить   вирши   к
"дурацкой" свадьбе шута кн. Голицына с Бужаниновой. Долго и слезно молил
Т. о вознаграждении его за бесчестье и увечье, но только  после  падения
Волынского его просьба была услышана, и  ему  выдано  из  конфискованных
средств обидчика триста шестьдесят рублей. Выполняя различные  поручения
академии  и  переводы,  трудясь   над   самыми   разнообразными   видами
литературных произведений, в роде "Силы  любви  и  ненависти,  драмы  на
музыке"  (первая  печатная  на  русском  языке  опера)   или   "Истинной
политики", изданной им на собственные средства, Т. долго  не  получал  в
академии никакого повышения. Он сильно нуждался и страдал от  долгов.  В
ряде жалобных прошений и писем, в которых чувствуется истинная  нужда  и
горе он говорит о своем  жалком  положении  при  котором,  напр.,  после
пожара в 1738 г., ему не на что было купить дров и свеч.  Академия  туго
исполняла просьбы Т. о вспомоществованиях и  ссудах,  хотя  материальное
положение его особенно осложнилось в 1742 г. женитьбой.  Только  в  1745
г., когда Т. обратился с доношением в сенат и изложил  по  пунктам  свои
права на звание  академика  и  испытанные  мытарства,  импер.  Елизавета
пожаловала его, по докладу сената, в профессоры "как  латинския,  так  и
российские элоквенции". С тех пор он стал получать 660  р.  Одновременно
был пожалован в академики и Ломоносов, с которым у Т. шла  уже  полемика
по поводу ямбов и хореев. Результатом этой полемики,  в  которой  принял
участие и Сумароков, сначала вместе с Т., стоявший  за  хорей,  а  потом
перешедший на сторону  ямба,  осталась  любопытная  брошюра,  в  которой
писатели  решились  передать  свой  спор  на  суд  читателей:  "Три  Оды
парафрастическия псалма 143 сочиненные чрез трех стихотворцев из которых
каждой  одну  сложил  особливо"  (1743).  Позже  эта  полемика   приняла
ожесточенный характер, и с принципиальной перешла на личную почву:  один
писатель старался унизить и осмеять другого. Сумароков написал  комедию,
в которой вывел Т. под. видом пошляка  и  педанта  Трессотиниуса.  Т.  в
отместку  жестоко  критиковал  сочинения  Сумарокова,  пытаясь  доказать
полнейшее отсутствие в них оригинальности и таланта. Ломоносов  в  своих
эпиграммах на Т. выражался так:
   Языка нашего небесна красота
   Не будет никогда попрана от скота...
   Т. говорил в ответной эпиграмме:
   Когда по твоему сова и скот уж я,
   То сам ты нетопырь и подлинно свинья. Правописание Т., изложенное  им
в "разговоре между чужестранным человеком и российским  об  Ортографии",
отличалось от общепринятого  в  то  время  главным  образом  исключением
некоторых букв нашей азбуки и писанием  прилагательных  множественных  в
именительном падеже на и, е, я,  а  не  е,  я.  В  примечаниях  изложена
история создания славянской азбуки  и  ее  последующие  судьбы  в  эпоху
московской и позднейшей гражданской печати.  Книга  об  ортографии  была
напечатана в сент. 1748 г., на счет неизвестных благотворителей, которым
она и посвящена. Она имеет и до сих пор значение в том отношении, что  в
ней впервые определенно высказана мысль  о  необходимости  фонетического
письма: "писать так надлежит, как звон требует - мысль,  занимающая  умы
наших филологов и педагогов поныне. Как профессор элоквенции, Т. сочинил
"Слово о богатом, различном, искусном и несхотственном витийстве". Здесь
он  указывал  на  важность   изучения   иностранных   языков,   особенно
латинского, как  "довольно  и  предовольно  вычищеннаго",  но  при  этом
предостерегал от увлечения: "только да не  называют  его  благороднейшим
всех прочих, а особливо  каждой  своего  природного,  cиe  не  знаю  чем
угрюмым дышет, и да не приписывают толь много  чести  Латинскому  языку,
дабы думать что все на все  учение  токмо  на  нем  состоит".  Мнения  и
замечания Т. о  русской  истории,  в  связи  с  характеристикой  свойств
славянского  и  русского  языков,  изложены  преимущественно   в   "Трех
рассуждениях о трех главнейших древностей российских:  а)  о  первенстве
славянского языка пред тевтоническим, b) о первоначалии россов  и  с)  о
варягах руссах славянского  звания,  рода  и  языка",  это  рассуждение,
свидетельствующее о  немалой  начитанности  автора  и  в  этой  области,
написано с предвзятым намерением доказать преимущество русского языка  и
народа. Впервые высказанное  здесь  мнение  о  славянском  происхождении
варяжских князей Т. основывает на  предположении,  что  варяги-рус  были
поморские (прибалтийские) славяне, и что  Рюрик  вышел  с  о-ва  Рюгена.
Стремясь доказать древность русского языка и  отыскивать  повсюду  следы
первобытного  пребывания  славян,   Т.   обращается   к   филологическим
сближениям и объяснениям, доходящим сплошь и  рядом  до  комизма:  слово
"варяги" он понимает, как "предварятели" ("варяю"  -  предваряю),  слово
"скифы" производить от  скиты  ("скитаться"),  "Париж"  -  от  "царить",
"Мадрид" - от "мудрить" и т. д. Важнейшие из переводных  и  оригинальных
трудов Т. - несомненно те, которые относятся к теории словесности; здесь
он стоял на высоте современной ему европейской науки. Особенно  здравыми
суждениями отличается  его  "Мнение  о  происхождении  поэзии  и  стихов
вообще". Изложив здесь  различные  взгляды  на  происхождение  поэзии  и
стихотворство  ("иное  быть  пиитом,  а  иное  стихи   писать"),   автор
предлагает деление поэтических  произведений  на  разные  роды  и  виды,
которых насчитывает более 23. Он признает отличительным признаком поэзии
творчество,   вымысел,   но   вымысел   "по    разуму",    естественный,
правдоподобный, - и эта в настоящее  время  элементарно  школьная  мысль
была  тогда  новостью  для  русского  читателя.  Первым  стихотворением,
написанным  тоническим  размером,  введение   и   утверждение   которого
составляет большую заслугу Т., было поздравление  барону  И.  А.  Корфу,
назначенному в сентябре 1734  г.  начальником  академии.  Несвойственный
русскому языку, но прежде господствовавший в нем силлабический размер не
удовлетворял Т., казался ему не совпадающим с музыкальным складом  нашей
стихотворной речи. Постепенно он напал на мысль о тоническом  количестве
слогов, и из стоп прежде всего остановился на  хореях.  Свою  теорию  он
изложил в 1735 г. в руководстве  "Новый  и  краткий  способ  к  сложению
российских стихов", и в 1755 г., в статье "О древнем,  среднем  и  новом
стихотворении российском". Возражая  некоторым  оппонентам,  полагавшим,
что новое стихосложение взято им с французского, Т. указал на  источник,
откуда возникло его нововведение: это  были  народные  песни.  Столь  же
основательны его суждения о комедии, на основании исследований Брюмуа  и
Рапена, об оде; из  переводов  выдаются  "Стихотворческая  наука  Буало"
(L'art poetique) и "Эпистолы о стихотворстве" Горация. О  трудолюбии  Т.
лучше всего свидетельствуют переводы  таких  капитальных  и  многотомных
трудов, как  "Древняя  история"  Роллена  (13  тт.),  "Римская  история"
Роллена и Кревье, "История римских императоров" Кревье (оба сочинения  -
16 т.), не говоря уже о множестве других  переведенных  им  книг,  вроде
аллегорического  романа  Барклея  "Argenis"  или  получившей   печальную
известность "Телемахиды", в 24 песнях. Трудолюбие и обширные познания Т.
не были оценены по достоинству его современниками. У всех на  виду  было
его неудачное  стихотворство,  и  отзывы  о  нем  долго  страдали  узкой
односторонностью. Выйдя в отставку в 1759 г.,  но  продолжая  непрерывно
трудиться и не переставая в тоже время нуждаться, Т. умер  непризнанным,
среди глумления, насмешек и обид, 6 авг. 1769 г.  Лучшие  деятели  конца
XVIII в.,  Новиков  и  Радищев,  относились  симпатично  к  деятельности
неутомимого труженика, беззаветно преданного делу  родного  просвещения.
Если он не был оценен Карамзиным,  то  отзыв  Пушкина  утвердил  за  ним
репутацию "почтенного и порядочного человека". Шевырев находил  проблеск
поэтического вдохновения в стихах:
   Вонми, о небо, и реку,
   Земля да слышит уст глаголы;
   Как дождь я словом потеку,
   И снидут как роса к цветку,
   Мои вещания на долы. Находили у Т. хорошие стихи  и  Перевлесский,  и
Ир. Введенский, усердный панегирист нашего писателя, не смущавшийся тем,
что эти стихи надо было выискивать, как жемчужины на дне морей. Историки
литературы отнеслись к Т. чрезвычайно внимательно, отведя  ему  почетное
место среди деятелей русской науки XVIII в.

   Литература. Издания сочинений: 1)  1752  г.,  СПб.,  в  2  томах;  2)
Смирдина (СПб., 1849, 3 ч.), 3) Перевлесского, "Избранные  сочинения,  с
приложением  критических  статей  о  Т."  (М.,  1849).  Наиболее  полная
биография - во II т. "Истории Академии Наук" П. Пекарского (СПб.,  1873,
стр.  1-258).  Литература  о  Т.  собрана  в  III  т.  "Истории  русской
литературы", А.  Н.  Пыпина  (СПб.,  1899,  стр.  473;  см.  также  стр.
446-460). Главные статьи о Т. воспроизведены в  изд.  С.  А.  Венгерова,
"Русская поэзия" (т. 1, СПб., 1897, стр. 50 - 75 и 365-397).
   Евг. Ляцкий.

 

Оглавление