Эрехтейон - т. е. храм Эрехтея - замечательное произведение
древнегреческой архитектуры, остатки которого сохранились в Афинах. То
было одно из главных святилищ, красовавшееся на акропольской горе, к
северу от Парфенона. Оно занимало то самое место, где, по верованию
греков, произошел спор между Афиною и Посейдоном из-за обладания
Аттикой; в нем находились оливковое дерево, произращенное Афиною, и ключ
соленой воды, начавший бить по манию Посейдона; в нем хранились другие
святыни, чтимые афинянами: деревянный истукан Афины, будто бы упавший с
неба, статуя Гермеса, принесенная в Афины Кекропсом, след на скале
трезубца, которым Посейдон извлек из нее воду, светильник Каллимаха,
горевший непрестанно, несмотря на то, что масло наливалось в него только
однажды в году, остатки гроба Эрехтея и других героев Аттики, трофеи,
добытые на войне, и т. п. Э. заменил собою находившийся на том же месте
более древний храм, разрушенный персами при их нашествии; постройка
нового храма была начата при Перикле и продолжалась с перерывами,
вероятно, до 407 г. до Р. Хр. Так как он стоял на неровной почве и был,
собственно говоря, не одним храмом, а совокупностью нескольких святилищ,
то его план представлял значительное отступление от обычного
расположения греческих храмов; он не имел снаружи окружной колоннады, но
был украшен с трех сторон отдельными портиками. Перед входом в восточную
целлу, посвященную Афине-Палладе (градохранительнице), находился портик
о шести стройных колоннах, вытянутых в ряд, без антов. Лицевая стена
западной целлы посвященной трем древним аттическим божествам земли, была
с наружной стороны ограничена двумя антами и расчленена четырьмя
великолепными, также аттическими полуколоннами, в пространствах между
которыми были проделаны четыре высоких окна. К этой целле примыкали два
портика, один с северной стороны, другой-с южной. В северный портик
выходила главная входная дверь целлы, роскошно обрамленная и осененная
карнизом на консолях. Южный портик, называвшийся Пандрозейоном, по имени
одной из дочерей Кекропса, Пандрозы, не имел фриза, и его архитрав,
состоявший из трех горизонтальных полос, подпирали не колонны, а шесть
кор или кариатид, помещенных на высоком парапете, -шесть фигур молодых
женщин, одетых в афинский костюм (тунику, гемидиплодий и пеплос) и
несущих на головах корзины и лежащие на этих последних квадратные плиты,
Здесь мы встречаем первый в истории искусства случай употребления
подобных женских фигур для поддержки балок - употребления, перешедшего
из греческого зодчества во всемирное. Пять кариатид Пандрозейона еще
стоят на своих местах; шестая увезена, вместе с частями архитрава и
парапета, лордом Эльджином в Лондон и теперь хранится в тамошнем
Британском музее; в Афинах она заменена теперь терракотовой копией. В
позах этих здоровых, стройных фигур незаметно ни малейшего принуждения;
они несут лежащую на их головах тяжесть легко, что особенно выражается
тем, что у них только одна нога плотно упирается в землю, а другая
слегка согнута в колене и выдается вперед. Одежда ниспадает с них
плавными, красивыми складками, напоминающими собою каннелюры; на их
правильных, благородных лицах рисуется строгое спокойствие, как бы
сознание важности их служения Афине. Обломки фриза Э., сюжетом которого
был, очевидно, миф об Эрехтее и кекропидах, хранящиеся в акропольском
музее, свидетельствуют о том, что и прочие скульптурные украшения Э.
были превосходны. Он отличался большой оживленностью и тонкостью
отделки, и его эффектность увеличивалась темным фоном элевзинского
мрамора, на котором были укреплены фигуры, изваянные из белого
паросского мрамора. В архитектурном отношении все части Э. должны были
очаровывать зрителя чистою красотою своих форм, гармоничностью пропорций
и тонкою обработкой деталей; ни одно из созданий древнегреческого
зодчества не было так свободно и живописно по расположению, так
грациозно и изящно, как это образцовое сооружение аттическо-ионического
стиля. До XVII стол. Э. существовал еще в довольно сохранном виде; но
венецианцы в 1687 г., при осаде Афин, страшно изуродовали его. В
настоящее время он, насколько было возможно, исправлен при помощи
принадлежавших к нему фрагментов, но все-таки представляет собою
печальные развалины; лучше других его частей уцелел портик Пандрозы.